Текст книги "(Не) болит внутри"

Я утопала на расстоянии

Алина Степанова

2022 год.

Солнце днем еще согревает. Чувствуется запах дорожной пыли, который не пропадает, даже когда на улице нет ни души. В цветнике у бабушки стоит аромат роз, будто бы они только что распустились. Красные розы. Каждый день, выходя из дома, я натыкаюсь именно на них. Наверное, поэтому я так их не люблю. Они напоминают о прошедшем лете, окончании прекрасной поры. Начинает смеркаться, теплые лучи пропадают, и наступает прохлада. Вечер можно назвать особенным, если в этот момент пройдет небольшой дождик и прибьет пыль на улицах. Запах пыли сменится на аромат мокрого асфальта. Ты идешь по улице, не замечая, что это мгновение – одно из лучших воспоминаний в будущем. Порой я снимала старые заношенные кроссовки и гуляла босиком. В это время каждый день ты проживаешь, как последний. Понимаешь, что позади почти три месяца, и совсем скоро наступит конец веселью, ночным прогулкам и бесконечным разговорам по вечерам.

Я всегда считала, что мне не нужен молодой человек. Я – крутая, веселая, активная, творческая. Зачем мне отношения? К тому же, у меня слишком высокие требования к партнеру. Нужного человека не встречалось, а все попытки начать отношения дальше влюбленности не продвигались.

Это была наша первая разлука, и было понятно, что если эти отношения продлятся, то жить рядом мы будем не скоро. Мы жили в трехстах километрах друг от друга и могли встречаться только в деревне, когда гостили у бабушек. Отношения появились, но молодого человека рядом не было, поэтому эта любовь не ощущалась совершенно. Я постоянно думала: нужны ли мне эти страдания, ведь я сомневаюсь, что люблю его. Что такое любовь вообще? Откуда я могу знать, ведь я никогда не состояла в отношениях до этого.

Появилась традиция созваниваться каждый вечер по видеосвязи и разговаривать обо всем. К тому же, когда вы долго не видитесь, то забываете лицо даже самого близкого человека. У меня хорошая фантазия, и я часто мечтаю, представляя все до мелочей. Помню, что закрывала глаза и не могла представить его лицо перед собой. Несмотря на долгие ночные разговоры, я постоянно листала фотографии, чтобы вспомнить, как он выглядит. Я забывала чувства, которые он мне приносил. Наши встречи раз в два месяца были долгожданными, но очень тяжелыми в плане ожидания. И никакие доводы вроде «это проверка отношений» и «зато вы не надоедаете друг другу» не помогали. А совместная фотография появилась спустя два месяца после того, как мы начали встречаться. Потому что на следующий день после начала отношений мне пришлось уехать в город, и с этого момента мы виделись крайне редко.

Лезть не в свое дело – очень плохая привычка, которой грешил каждый из нас. Но грань все-таки должна быть. При общении со знакомыми, после обычных вопросов: «Как дела?», «Чем сейчас занимаешься?» и т. д., каждый раз вставал вопрос об отношениях. «А как дела у вас?» И даже несмотря на вполне многообещающий ответ, некоторые люди стремятся вставить свое «я» и здесь. «Отношения на расстоянии – это так тяжело. Ты не боишься, что он тебе изменяет? Я вот не доверяю парням, они все одинаковые. Не верю в отношения на расстоянии». А потом еще добавляют: «Но это только моя точка зрения».

Максимально сложно доверять человеку на расстоянии. Невероятно трудно верить в эти отношения. Тяжело жить с мыслью, что у всех отношения «здесь», а у тебя «где-то там». Но, наверное, тяжелее – держать свое мнение при себе. Мне совершенно не важно, что думает мой собеседник на этот счет, если я сама его не спрошу. Не нужно проецировать свои переживания, предрассудки и стереотипы на мою жизнь. Без таких разговоров было бы проще жить. Когда тебя постоянно спрашивают: «Как ты можешь доверять ему, если он в двух тысячах километров от тебя», – то мой задремавший таракан просыпался и начинал снова грызть мои только что окрепшие мысли. И снова расстройства и переживания.

Отчетливо помню мой самый сложный период. Мы были в отношениях больше года. Я тогда еще жила в своем маленьком городе и училась в 11 классе. Пыталась понять, кем хочу стать в будущем, готовилась к ЕГЭ и мечтала побыстрее уехать из этого пыльного города, в котором нет моего молодого человека, а я не могу найти даже нормальных друзей. Он окончил школу и поступил в Московский университет. Периодичность наших встреч не менялась. Они были очень долгожданные, но такие болезненные. Перед тем как увидеться, я постоянно размышляла: «Что, если я его сейчас увижу, спустя два месяца, и пойму, что разлюбила. Что, если он почувствует, что больше не хочет быть со мной рядом, и мы расстанемся». Я не могу ставить диагнозы сама, не имею на это никакого права и образования, но, анализируя ту ситуацию, я почти уверена, что у меня могла бы так начинаться депрессия. Каждый день я рыдала и ждала момента, когда мы сможем созвониться.

Истерика накатывает. Снова. Я пытаюсь сдержать слезы. Мама постоянно спрашивает, как у него дела. Я же только отвлеклась. Самое главное, не зарыдать пока она дома. Она скоро уедет, нужно посидеть в комнате. Что-то спрашивает. Уехала. Слезы. Пишу ему. «Успокойся». Рыдаю еще сильнее. Кому-то хоть раз становилось легче после слов «успокойся»? Как же достало. Бью подушку. Боли нет, нужно что-то посерьезнее. Бью стену. Кровь. Больно. Зато спокойнее. Подъехала машина. Да, все в порядке, мам.

Точно не могу сказать, что чувствовал тогда мой молодой человек. Он тоже был расстроен и бессилен, но я не ощущала такой поддержки, в которой нуждалась. Ее просто невозможно было оказать на расстоянии. Я много думала, что мне это не нужно и проще все бросить. Я тогда не жила собственной жизнью, а начала жить лишь переписками, звонками и прочим. Наверное, многим знакомо чувство, когда утопаешь в человеке и забываешь о себе. Я утопала на расстоянии. Это ужасно. Думая об этом сейчас, я понимаю, что это мучительно и в то же время глупо. Но в такой момент ничего сделать невозможно. Ты просто живешь человеком. Никто этого не понимает и говорит: «Расслабься». Он тоже скучал, писал, звонил и делал все, чтобы я чувствовала себя лучше. Но он жил своей жизнью, а я нет.

После школы я поступила в университет. Тогда активно развивался covid-19, и моего молодого человека перевели на дистанционное обучение. Он приехал в Самару к родителям и ко мне. В тот год мы виделись гораздо чаще, поэтому тут мне хочется выразить благодарность коронавирусу за это. Дистанционное обучение вводили еще несколько раз, и мы были вместе. Тут я познала прелести нахождения в одном городе спустя два года отношений.

Сейчас он в Москве, а я в Самаре. Стоит сказать, что я тоже ездила к нему в столицу. Расстояние все еще есть в нашей жизни, и знали бы вы, как мне тяжело об этом думать. Просто сейчас я настолько привыкла, что принимаю это как должное и стараюсь не думать о расстоянии вовсе. Но все еще жду момента, когда мы будем жить рядом. Я верю, что это случится после окончания учебы. Надеюсь, что в это искренне верит и он. Только эти мысли помогают мне преодолевать сложности расстояния.

Наверное, если вас хоть немного зацепил мой рассказ, вам хочется спросить: для чего я все это написала, и почему не проще расстаться, если это так больно. Отвечаю на второй вопрос: не проще. Во-первых, мы искренне любим друг друга. Думаю, я имею полное право тут говорить «мы». Во-вторых, человека с настолько схожими интересами я не встречала в своей жизни. Конечно, в чем-то мы очень разные, поэтому иногда вздорим. Но так и должно быть, иначе просто было бы скучно. В-третьих, каждые отношения, а уж тем более те, что на расстоянии, должны вести к чему-то. У нас есть общие планы, и в будущем мы будем жить вместе. Эта мысль спасала и продолжает спасать в тяжелые времена. Если общих планов нет, то все это бессмысленно для меня. В-четвертых, для меня самое главное в отношениях на расстоянии – доверие. К этому фактору у нас особое отношение. Не будь его – не было бы нас. Он ни разу не пошатнул мое доверие к нему, также как и я не подрывала его доверие. И это является опорой всего. Не знаю, как так вышло, но я с первых дней я была в нем уверена. И пока мы доверяем друг другу, смысл этих отношений существует. В-пятых, если действительно любишь, то пройдешь через все. Может быть, это испытание, пройдя которое мы уже будем жить без страха и боли в свое удовольствие.

Отвечая на первый вопрос, я хочу сказать, что написала все это не для того, чтобы кого-то разжалобить или вызвать сочувствие. Я лишь надеюсь, что если сейчас кто-то переживает из-за отношений на расстоянии так сильно, как переживала я, то эти слова помогут осознать, что вы не одни. Советчиков по отношениям очень много. Но их нужно меньше слушать. Все зависит от ВАС. И никто не имеет права решать за вас. Опирайтесь только на доверие и на собственные чувства. Главный урок, который я получила благодаря этому расстоянию: нужно жить для себя! Нужно развиваться, думать о себе, о своем будущем. О вашем общем, конечно, тоже нужно, но всегда опирайтесь на свои желания и потребности.

Мы в отношениях с августа 2018 года. На данный момент мы вместе уже почти 4 года. С первых минут я была честной. Сразу сказала, что я невероятно сентиментальна, обожаю лето, ненавижу красные розы и никогда не прощу измену. Он это принял как факт и высказал свои ценности. Несмотря на все вышеописанные трудности в этом рассказе, мы соблюдаем ценности и желания друг друга, остаемся всегда верны, а он не дарит мне красных роз. Вместе мы прошли и продолжаем проходить через многое, но самое главное – через расстояние.

2023 год.

Этому тексту уже около года, и сейчас я перечитываю его, а мои глаза наполняются слезами. Меньше месяца назад мы расстались. Это было неожиданно и больно. Я ни в коем случае не отказываюсь от своих вышесказанных слов. Лишь поражаюсь тому, насколько я честна в этом тексте. Любовь есть, отношения на расстоянии возможны, никто не имеет права решать за вас, что и как вам делать.

4,5 года мы были вместе. Наши отношения начались, когда мне исполнилось 16. Жаль, что пожить вместе нам так и не удалось.

Сейчас мне 20 с небольшим, я продолжаю строить планы и развиваться, но уже одна. Я ни о чем не жалею, просто так было нужно. Пока не могу отпустить, но обязательно это сделаю.

Вожатский мостик

Арина Малютина

Воздух свежий, звенящий пока еще тишиной. Лазурь одолела розовый рассвет, птицы отпели утренние романсы. Сладкое безвременье стало вполне себе конкретным утром. Сониным предпоследним утром.

Она глубоко вдыхает, медленно выдыхает и возвращается в корпус. В конце смены всегда так: то ли хочется, чтобы закончилось уже все это поскорее, то ли чтобы замедлилось хоть на пару дней.

Этаж, пахнущий десятилетками и душной постирочной, спит. Соня же не спала всю ночь – незавидная участь ночной дежурной, еще и напарники подкинули работы. Доделать, переделать, оп, это мы вообще не начинали… Так и выходит, что десять часов в окружении сопящих детей пролетают с той же стремительной беспощадностью, что и последняя смена лагерного лета.

Соня останавливается возле комнаты в центре коридора, снимает блокировку телефона. Семь двадцать шесть. Можно было бы еще пять минут, конечно, но чем раньше начнешь будить, тем раньше пойдешь спать.

– Дети, вста-аем! Доброе утро!

Первый оклик всегда ни о чем. За ночь одеяло и подушка становятся дороже любимых вожатых и оладий с вареньем на завтрак, так что за первым окликом идет второй. За вторым – третий, потом все эти стуки в двери, мальчики, вставайте уже, эй, я вижу, что ты спишь, давай, утро, снова утро, пора делать дела…

– Финишная прямая! – Лера радуется с порога лестничной площадки, Соня в ответ неопределенно поджимает губы. – Один день, а завтра уже домой, в ванну, есть эклеры…

Поразительно, насколько примитивными становятся желания после месяца жизни в лесу. Ванна, своя комната, поход в супермаркет, кофейня на углу дома, и чтобы никаких «сдайте план мероприятия» и «где рефлексия дня».

– Видела Аню?

– Она проснулась, когда я уходила. Миша, поднимайся, иначе вернусь со стаканом воды! – Лера ровно на полшага показалась из комнаты мальчиков и сказала: – Ты можешь идти уже, я разбужу ее детей.

– Супер, спасибо!

Дети просыпаются – и твой дозор окончен, ночная вожатая. Уползай восвояси, пытайся заснуть. А ближе к вечеру поднимайся и делай свое важное дело – последнее в детском лагере и тающем на глазах лете.

Соня выходит из корпуса, поправляет лямку рюкзака на плече и спешит за столовую, чтобы ни с кем не столкнуться. Затем сворачивает на лесную тропинку, проходит костровые места и выходит к промзоне. Там слышен шум бензопилы и пахнет самодельным зоопарком и сыростью широкого ручья. Соня останавливается посреди голубого мостика и пытается выровнять дыхание.

«Это вожатский мостик, – говорит голос в ее голове так четко, будто не прошло с того момента трех лет. – Детям тут ходить нельзя».

Соня стоит на подгнивающих облупившихся досках и думает, как же так сложилось, что человечество изобрело ядерное оружие, но не таблетку от воспоминаний. Человек может уничтожить весь мир, нажав на одну кнопку. А то, что из года в год разрушает его изнутри, – нет.

Я здесь, я больше не ребенок. Я выросла, и я стою на чертовом мостике.

Она могла бы сказать это вслух, глядя в глаза тому, кто когда-то запретил ей идти по скрипящей конструкции. Но каждый раз страх последствий останавливал, запирал слова в глотке и силой проталкивал назад к истерзанному сердцу. Ведь какому вожатому нужен ребенок, серьезно говорящий с ним о любви?

Без трех минут восемь Соня минует последний корпус, проходит чуть дальше в лес и не очень аккуратно садится на первый попавшийся гамак. Едва не падает, но вовремя перемещает туловище в нужную сторону. Гамак раскачивается, и раскачиваются сосны над головой.

Ровно в восемь раздается обещанный звонок.

– Доброе утро!

– Доброе у тех, кто спал.

Сестра по ту сторону мобильного соединения усмехается и пьет, видимо, что-то горячее. Небось, капучино из кофеварки.

– Кто ночью не спал, тот записался на практику на август.

– И правда что, – Соня вздыхает, и сосны качают раскидистыми головами.

– Придумала, что сказать?

– Ничего я не придумала, – устало признается Соня, пока ком встает поперек горла. – Всю ночь работала с документами. А когда не писала, выходила подышать, чтобы не вырубиться.

– Но поговорить ты планируешь?

– Да, обязательно.

На пару секунд в трубке – тишина. Соня ждет услышать то, о чем сама просила напомнить перед отъездом. Но сейчас слышать это не хочется. Потерять человека в теории за двести километров от него куда проще, чем потерять на самом деле, когда он на расстоянии телефонного звонка и двух минут пешком.

Сестра тяжело вздыхает, глотает кофе, и голос ее звучит в динамике телефона:

– Я скажу то, что должна. Но не потому, что ты попросила, а потому, что у меня болит за тебя сердце. Соня, – первые слезы скатились по щекам, но в трубку нужно дышать ровно, ты сможешь, давай, – ты заслуживаешь хотя бы знать, как он к тебе относится. Появляется в твоей жизни на пару дней, а потом исчезает на полгода. А ты страдаешь.

Соня молчит: точно знает, что вместо голоса сейчас – дрожащие слезы, выплаканные десятки раз, но так и не закончившиеся. Она все думала, что, вот, месяц, два, три, и забудет, точно забудет, нельзя же так долго любить человека без причины, без общения, без почти ничего с его стороны. Но Соня ошиблась. Сначала со всеми своими месяц-два-три, потом с годом, потом со вторым и третьим. Злилась, выла ночами в подушку, проклинала себя, запрещала себе. Но в агонии момента все равно хватала телефон и писала что-то незначительное, лишь бы вспыхнула бегающими точками строка диалога, лишь бы хоть пару слов на пару месяцев тишины…

– Я просто слабачка, – ровно не выходит, и Соня закусывает губу, сжимая пальцы на телефоне.

– Нет, просто ты не уверена, – тихо напоминает сестра, – и боишься, как все будет после этого разговора. Но, Сонь, так не может продолжаться вечно. Ты и сама это знаешь.

Соня молча плачет в телефон. Все она знает, конечно, но разве легче от этого? Иногда хочется быть дурочкой. Считать флирт и частые объятия признаками скорого первого свидания и глупо улыбаться этому в пустоту, а не пытаться нащупать истину через полотно противопоставимых поступков.

Но – увы – дурочкой Соню не рожали. Возможно, от этого все ее проблемы.

– Ладно, – Соня резко вдыхает, так, чтобы получился не всхлип. – Ладно. Я с этим разберусь сегодня. Обещаю.

– Сонь, пообещай это прежде всего себе. И… – сестра запинается, а Соня все-таки всхлипывает. – Напиши мне потом, хорошо? Неважно, во сколько. Просто чтобы я знала, что ты в порядке.

Соня сумбурно прощается, скидывает вызов и рвано вдыхает удушливый воздух. Смотрит на сосны и не видит их: взгляд блуждает в закоулках памяти, и Соня одновременно греется и царапается о прошедшее. Она поднимается с гамака и идет в здание школы, где в классах вместо школьных парт выставили кровати и шкафы для студентов. Комната пустует, и у Сони внутри тоже постепенно разливается свинцовая пустота. Она забирается под одеяло, прячется там от солнца и звуков жизни за окном. И, когда подкрадывается сон, Соня слышит вибрацию телефона, а следом за ней – шум ручья и скрип голубых досок под ногами.

А потом пустота выливается из ее тела и заполняет собой все.

Из вязкого ничего Соню вытягивает громкая музыка за окном. «Ялта, август, и мы с тобою влюблены…» – поет стадион для старших детей под розовеющее небо. «Издевательство», – себе под нос шепчет Соня и вылазит из постели.

Будильники она не слышала: видимо, организм решил, что бежать по бесконечному вожатскому мостику во сне важнее. Соня чертыхается и тянется к телефону, чтобы проверить, не опоздала ли на последний вечерний огонек своих детей. Телефон показывает час до него и четыре непрочитанных сообщения.

«Эй, на огонек придешь вообще?» – написал напарник.

«Ты во сколько заканчиваешь сегодня? Надо же встретиться напоследок».

«Ауу, Соня, люди не спят столько после ночных!»

«Или спят…» – и стикер с кричащим оранжевым котом следом. От Саши.

Остатки сна мгновенно исчезают. Соня закусывает губу, чешет щеку и, помедлив, открывает диалог с напарником. «Приду через 20 минут, проспала все на свете. Документы нашли?» Потом смотрит на сообщения от Саши, и палец замирает над экраном телефона. Ноги не чувствуются – словно остались во сне, где бежали и бежали, но не смогли донести Соню до цели. В животе странно крутит, и по всему телу разливается щекочущий холод. Соня тяжело сглатывает и опускает палец на светящиеся буквы.

«Заканчиваю примерно в десять, но как там собрание пойдет. Позвоню, как отпустят».

Сердце по-дурацки колотится в груди. Телефон вибрирует и высвечивает новое сообщение от напарника: «Да, все класс, спасибо! Не забудь Емелю!»

Соня сипло вдыхает теплый воздух. Саша сразу, конечно же, не ответит, так что можно и на работу собираться. И закинуть Емелю в рюкзак прямо сейчас, чтобы не забыть.

– Софья Дмитриевна! Софья Дмитриевна пришла!

Соня вяло улыбается и обнимает подбежавших к ней детей. Они слишком крепко для десятилеток сжимают ее, но в последний раз можно и потерпеть. В конце концов, какие дети в конце смены не липнут к своим вожатым?

– Вы спали, да? – маленькая Карина поднимает на Соню ангельские глаза, а потом снова прижимается к ее боку. – Мы по вам скучали.

Соня гладит ее по голове, пока сердце наполняется трепетной нежностью детской любви. Наверное, только благодаря этому и выдерживает вожатскую работу.

– Софья… О, Емеля! Привет! – Богдан без зазрения совести вытаскивает жирафа в розовом галстуке из бокового кармана Сониного рюкзака и уносит на отрядное место. Что же, Софья Дмитриевна, вы воспитывали его как могли. Надейтесь теперь, что эстафету примут родители.

На огоньке дети грустят и стараются привлечь к себе внимание глупыми повторяющимися вопросами. Соня не злится: помнит себя, ревущую в последний вечер, и думает даже, что ребята – молодцы, стойкие.

– И по традиции передаем Емелю из рук в руки и рассказываем, что вам запомнилось за смену, и кому вы хотите сказать «спасибо».

До Сони перетроганный детскими ладошками Емеля дойдет к середине круга. Что ей запомнилось больше из того, что можно озвучить вслух? Если оставить за чертой кострового места долгие вечера и ночи с кофе и музыкой, вино на причале, разговоры обо всем на свете и касания человеческих тел? Кого благодарить, стоя у черты «до» и «после», зная при этом, что самый дорогой человек может навсегда уйти из твоей жизни?

Конечно, запомнился карнавал и ваш первый день здесь, дорогие дети. А «спасибо» я хочу сказать всем вам, напарникам и этому лагерю. Ведь я здесь последний раз.

– Как последний? – дети ахают со всех сторон, особенно разочарованно сидящая по правую руку Карина.

– Я хотела снова быть у вас следующим летом, – она грустно вздыхает и надувает губы.

– К сожалению… – Соня неловко пожимает плечами и переплетает пальцы, пряча там взгляд. – Все когда-то заканчивается. Мое время здесь – тоже. Так сказать, три раза на счастье.

Только в счастье это Соня не верит. Когда все они – трое вожатых, семнадцать детей – становятся в круг петь последнюю песню, перед глазами встают двое взрослых и двадцать семь детей, один из которых – она, Соня. Темнота и неровные блики костра стирают лица, и можно представить, что прошлое обернулось настоящим.

Что ей шестнадцать, и сейчас – весна, и левая рука держит руку Саши, как все огоньки до этого и все – после. Что ничего еще не случилось, она не влюбилась, и единственная причина плакать – скорое окончание смены. Никаких серьезных разговоров, никаких страхов и печали. Только холодный апрель, любимый отряд и звезды над головой.

Соня осталась бы в том моменте навечно.

А в моменте реальном она загоняет детей в кровати, утирает прощальные слезы и сопли, ищет пропавшие шлепанцы и трусы и краем уха слушает собрание. Хорошо хоть начали до отбоя, иначе еще полчаса ждать бы пришлось.

– Софья Дмитриевна, Лина обзывается!

– Она вообще мои тени хотела украсть!

Соня вздыхает и косится на розовую палетку – девятилетняя хозяйка крепко прижимает ее к груди. Внезапно телефон в кармане начинает жужжать. Горячее тело в тот же миг охлаждается и начинает мелко подрагивать.

– Так, девочки, быстро спать! Тени я беру под свой ночной контроль, завтра утром выдам!

– Но я…

– Сейчас покусаю!

Соня, конечно, детей никогда не кусала, но угроза всегда работала. Девочки залетают под одеяла, она выключает свет, закидывает палетку в ящик стола и перезванивает. Ждет, на удивление, всего один гудок.

– Ну что, свободна? – сходу интересуется Саша и по звукам куда-то идет.

– Я… эм, не знаю, наверное, минут через двадцать… – Соня не успевает устыдиться своему синтаксису, как слышит прекрасное «Тогда это все, по домам!» от педорга.

– Это Станиславовна? – Саша, видимо, услышал тоже и скрипнул дверью в динамик.

– Да, отпустила, – подтверждает Соня и умоляет способность нормально говорить вернуться к ней до встречи с Сашей.

– Ого вы быстро! Так… – шаги прекращаются, и Соня слышит сиплый выдох. – Слушай, я на «Солнечном» сейчас, мне работы на десять минут осталось. Подождешь на вожатском мостике? Чтобы не стоять в промзоне.

Пустота ползет вниз от плечей к животу и заворачивается там тугим жгутом, пока Соня угукает в трубку и сбрасывает вызов. Вспоминается странный последежурственный сон. Куда бежала она, куда боялась не успеть? Что было там, по ту сторону голубого моста, не увиденное, не достигнутое? Или еще попросту не созданное?

С папкой документов и Емелей под мышкой Соня выходит на улицу и спешно, избегая компаний, идет к назначенному месту. Доски скрипят под ногами, сердце бьется быстро-быстро, и дрожит взволнованное тело. Мысли у Сони тоже дрожат, пытаясь встать в единый пазл нескладного вопроса.

Ты меня любишь? Любит, конечно, не раз же говорил. Тогда, может, как относишься? Или как к кому… Или любишь как кого…

Мостик скрипит по левую сторону, и Соня поворачивает голову на звук. Саша идет к ней, и она может различить его улыбку в свете дальних, спрятанных среди сосен фонарей.

– Привет! – он, как и всегда, обнимает ее одной рукой и пахнет кофе и духами. – Ну что, все решили?

Пустота доползает до ступней и замирает там, холодит внутренности и конечности. Соня напускает на себя бодрый вид.

– Лично я отыскала шесть пар детских трусов, четыре пары шлепанец и спасла от кражи одну розовую палетку теней.

– Ты умница! – Саша весело усмехается, отстраняется и опирается на перила. – Завтра домой?

Соня кивает и становится рядом. Ночной ветер охлаждает горячие лоб и щеки, и в груди внезапно щемит грусть. Соня переводит взгляд на стоящий впереди корпус со светло-голубой крышей. Кажется, совсем не изменившийся за три года, но вместе с тем – совсем другой. И уже не она – другие дети засыпают и просыпаются в его комнатах, смеются, плачут, создают и проживают свои лагерные смены. И ей, Соне, уже не оказаться с ними плечом к плечу. Ее детская история здесь давно закончилась, вот только отпустить ее так и не удалось.

– Не выглядишь довольной, – Саша переступает с ноги на ногу и смотрит, кажется, туда же. – Ты же хотела уехать.

– Это вынужденная мера, – Соня заставляет себя посмотреть на него и выдавливает улыбку. – Боюсь втянуться и зависнуть здесь навсегда.

Саша улавливает ход ее мыслей и спрашивает:

– Как я?

Соня улавливает удушливую тоску внутри и тихо отвечает:

– Да, как ты.

Саша неопределенно хмыкает и замолкает. Теплое наполняет глаза, и Соня поднимает взгляд к черному небу. По нему ходят тучи, за которыми прячутся звезды и яркая летняя луна.

– Знаешь, почему детям нельзя ходить по этому мостику? – Соня чувствует, как Саша прижимается к ней предплечьем и краем бедра. Она сглатывает дрожащий ком в горле, на мгновение прикрывает глаза, чтобы запомнить и запечатать его прикосновения в памяти, и предполагает:

– Потому что он вожатский?

– Нет, – Саша улыбается и опускает взгляд. – Потому что ребенок превратится во взрослого, если пройдет мост от начала и до конца. Прямо как ты. Была малышкой, а стоишь передо мной теперь такая серьезная, с папками и плюшевым жирафом под мышкой.

Теперь он снова смотрит на нее, но улыбка стала совсем другой. Соня сказала бы, что грустной, но Саше-то о чем грустить?

– Мне было шестнадцать, – бурчит она себе под нос, в котором щиплет нещадно, как обычно бывает, когда слезы уже не сдержать. – Не такой уж и маленькой я была.

– Ну, для меня ты всегда будешь такой. С косичками и в вязаном пальто.

– Оно не вязаное, я же объясняла!

Саша смеется и обнимает ее за плечи. А потом тихо спрашивает:

– Чего плачешь?

Соня всхлипывает и сжимает зубы, борясь с двумя противоположными желаниями: обнять его в ответ и выпутаться из обманчивых теплых рук.

– Не нравится быть взрослой.

– У взрослых больше свободы. И ответственности больше. За свою жизнь, например. Приходится делать выбор, решать что-то, – он внезапно наклоняет голову и заглядывает ей в лицо. – Задавать вопросы…

Соня распахивает глаза, пока тело ее превращается в камень, лишается чувств и способности двигаться. Он все понял, раз сказал так. Догадался о ее чувствах. И оттого Соне хочется, чтобы сейчас говорил он. Не она, тянущая за уши их общение, а он, стоящий рядом с ней на дурацком вожатском мостике, обнимающий ее своей рукой. Чтобы понять, что для него это так же важно, как и для нее.

Но Саша стоит спокойный, мягкий и выжидающий, тогда как у Сони внутри все холодеет и дрожит. Теплые слезы стекают по щекам и загоняют соль в губы под Сашиным нежным, но совершенно не влюбленным взглядом. И Соня чувствует, как рушится, обрывается беспощадно и безвозвратно, и как следом накатывает на тело невыносимая тяжесть.

– Ну так что, – Саша прерывает молчание, чуть крепче сжимая Соню. – Будешь что-нибудь спрашивать?

Вслед за телом каменеет и разум, мысли сбиваются в кучу, уплотняя одна одну. И, пока они не стали монолитом, Соня, отчаявшись, выхватывает одну, самую искреннюю, честную и опасную, и тихо озвучивает:

– Я снова хочу стать ребенком, потому что тогда я тебя не любила.

Вот и все. Дело сделано – сказано и услышано. На мгновение Соня замирает, задерживает воздух в легких, вся обращается каменным изваянием. Холодным, единым и неживым. А затем воздух покидает ее легкие – и камни рушатся. Осыпаются с плеч, груди и живота, отпускают из тисков бедра и ноги. Монолит в голове рассыпается крошкой мыслей, и там становится пусто и легко. Так обычно бывает, когда что-то отягощает долго-долго, а затем враз исчезает. И освобождение – новое рождение того, кто сумел замкнуть круг.

Саша же, напротив, становится тверже и отвечает:

– А я тебя любил. Но не так, наверное, как тебе хотелось бы.

– Наверное, не так, – легко соглашается Соня.

Она вновь смотрит на некогда свой корпус, волейбольную площадку рядом, на ручей под мостом, впадающий в гладь озера. Но все это больше не отзывается внутри колющим, не сжимает легкие так, что сложно дышать. И Соня с осторожной радостью понимает, что теперь она свободна. Ничто больше не держит здесь ее сердце. Тогда она выпрямляется и подается вправо, чтобы продолжить идти. Но Сашина рука удерживает ее за плечо, и сам он говорит:

– Я… хочу, чтобы мы остались друзьями. Знаю, я облажался в этом плане, но обещаю, что исправлюсь. В конце концов, у меня скоро отпуск, свободного времени будет больше!

Соня улыбается и пожимает плечами.

– Хорошо. Но я скажу тебе, если вдруг дружить и не любить тебя у меня не получится.

Саша улыбается в ответ, равняется с ней и кивает в сторону школы.

– Договорились. А теперь пошли, скрепим наш договор вискарем. У тебя осталась кола?

Тучи рассеиваются, и, когда смолкает скрип последней доски вожатского мостика, полная луна показывается над верхушками сосен, освещая дорожку перед двумя парами ног.