Текст книги "Как я выдумал любовь"

Обо мне несчастном

Было ощущение, что Джон просканировал меня еще на входе, а теперь оценивал в какой же части меня недотепа-работник сумел допустить ошибку. Я боялся, что он все же догадается, поэтому не позволил разбирать меня, нащупывая каждый проводок, отсоединяя чипы и микросхемы. И тут болтать начал я, да так, что он изменился в лице.

Лицо Джона редко принимало серьезное выражение, чаще оно было блаженно счастливым, но теперь Джонатан стал задумчив, будто в голове у свершались великие открытия. Я плел все, что было: и про квартиру, и про работу (точнее ее отсутствие), что теперь я довольствуюсь мелкими заработками и хочу немного уединения… Закончил монолог тем, что ничего не смыслю в мире и даже не хочу. Он терпеливо и со всей серьезностью дал мне закончить столь «увлекательный» рассказ, затем позволил так же молча осушить стакан, даже протянул новую сигарету… Потом просто рассмеялся, сказав, какой я болван – и на место вернулся оптимистичный Джон с нотками безумства, которые я так любил.

Я сразу отбросил все случившееся в дальний угол, прикрыл дырявым пледом, да так и забыл на пару дней.

То есть я так и не смог признаться ему в том, что был попросту влюблен – гадко, безнадежно, безвозвратно.

Бродяги

Несколько дней мы шатались по городу, забыв о том, что где-то есть уютная квартирка, которая ожидала меня, а прикроватная тумба томилась без хозяина-бездельника, переставшего осквернять ее всяким барахлом. Пуховая подушка, хранившая еще аромат Ее волос, лежала на кровати, нежно прикрытая тончайшей вуалью любовных утех, в то время как я и Джон выглядели как грязные бродяги, не знавшие, откуда пришли и где найдется место для ночлега.

Мы заходили в ближайшие магазины за едой, выпивкой и сигаретами, после чего продолжали ничтожное странствие. Ночевали мы на заброшенных дачах, сохранивших углы позабытых домов, на новостройках, начатых какими-то богачами, на зерноскладе, разделяя крышу с голубями… В общем, мы шатались несколько дней, стараясь выветрить всю гадость, которая успела скопиться в нас, благодаря омашиненному обществу.

Мне даже захотелось перенестись в прошлое и успеть разделить пик Одиночества и прелести жизни в диких условиях, приправленных спокойствием и размеренными мыслями. Сумасшедшая пляска настоящего так утомила меня, что я готов был передвигаться с цыганским табором (только не с тем, что побывал у меня в гостях).

Возвращение

Ладно, признаюсь, прошла не пара дней, а неделя. У Джона кончался отпуск и ему нужно было возвращаться к делам, а я мог дальше прозябать в квартирке, пописывая темными ночами за чашкой кофе (или бутылкой вина – не так уж и важно, между прочим).

Я вернулся домой. Первым делом я проверил на месте ли пуховая подушка, только затем растворился в ванной, смешиваясь с паром горячей воды.

Неожиданно раздался телефонный звонок. А я уже было позабыл адские средства цивилизации. Я выскочил, воссозданный заново из воды, и помчался на звук. Телефон обнаружился на прикроватной тумбе, ласково глядевшей на меня – вернувшегося к ней. Я не поверил этому мерзко мигающему экрану мобильника – Она.

Джон вернулся к работе, я – к тумбочке, Она – ко мне.

 
Мое сердце ноет и болит,
Утешить его непросто,
Разрывает изнутри от обид,
Одиночества, лжи, текстов-набросков.
 
 
С болью я вырвал его
Из груди как ненужный отросток,
И мне стало вдруг так легко,
До всего стал сухой и черствый.
 
 
С неимоверным упорством
Я пытался гасить свое пламя,
Моя жизнь – гадкое притворство,
Ведь слова твои бьют и ранят.
 

И снова сладкое безумие

От волнения я закурил. И не успел дым добраться до моих легких, как раздался тихий стук в дверь. Я попытался взять себя в руки, но радовался, словно щенок, ожидающий хозяина. Разве только не лаял и не лизал рук. Конечно, это была Она. В своем бирюзовом платье на тонких шпильках, разрывающих мое существование с неописуемой легкостью. Я распахнул двери, душу, объятия – Она вошла.

В голове крутилось – где Она была все это время?! А губы выдавили лишь незаметное «Рад видеть». Конечно, рад! Наверное, это было написано на лице, на лбу, перечеркивало мою грудь и рассекало тело на тысячи строк. Она и так знала все это. Точно знала. Иначе не посмела бы так беззаботно и просто явиться снова. Через две недели. Две недели терзания и ожиданий.

Она закурила тоже. Тумбочка, выглядывающая из-за кровати, была на меня обижена и рассержена на Ту, которая разбила наш идеальный союз.

Разговор с Ней начался уже в кровати: смятая простыня, выброшенное прочь одеяло и разлетевшиеся подушки. Она просто произнесла «я скучала», а я горячо целовал Ее идеальное тело, преподнесенное мне как подарок к Ее неидеальной душе. Неужели так бывает, что человек может заставить другого впадать в сладкое безумие снова и снова, просто находясь рядом и чуть приправляя настоящее искусно сплетенной паутиной лжи?

Казалось, что нет никого дороже Ее. Я был беден. Возможно, я просто ничему не знал цену.

 
Шатаясь по барам и кабакам,
Плюя в души людям, иным – в стакан,
Ожидал встретить тебя там,
Не сбылось…
 
 
Всегда с тоскою думаю,
Как бы вместе жилось —
Хорошо ли? Худо ли?
 
 
Сердце выложил я на блюдо
Перед взором печальным твоим.
 
 
Я – твой шут, арлекин и мим.
 
 
Подношу очередной бокал,
Аромат сладкой лжи околдовывает.
 
 
Я не был готов на такой финал,
Да и можно ли быть готовым?
 
 
Вот ты чья-то жена,
А я вновь ищу поводы,
Угрозы, оправданья, доводы,
 
 
Чтоб ты осталась допоздна (=навсегда).
 
 
Глаза твои говорят «никогда»,
«не моя вина».
 

Зеленый чай

Она пьет дешевый зеленый чай в моей квартире, в то время как я не верю такому счастью и пытаюсь захлебнуться отвратительным пивом. Сегодня мы сидим за старым столом, оставшимся от родных, вместе с другими деталями небогатого, но уютного интерьера, среди всего и эти стулья с самодельными подушками и накидками, которые постоянно падают на пол, когда Она встает.

Как всегда я несу какую-то чушь, либо вообще молчу, с завидной скоростью опустошая бутылки. Интеллектуальные и увлекательные беседы с Ней – не мой конек, ведь рядом с Ней мой бедный разум превращается в сладкую вату, закатанную в алкоголь и неразделенные чувства. Смог бы кто-то мыслить и прилично изъясняться, когда голова оказалась пуста, а сердце бешено колотится, словно ты на грани жизни и смерти?

Нервно щелкаю пультом в попытке сменить музыку на чертовом старом DVD, мне нужно что-то тяжелое и бодрое, чтобы я не свалился под стол от недосказанности и безнадежности. Здесь же попадаются папки с Ее музыкой, которую Она советовала мне (не мой стиль, совсем не люблю такое, но, кажется, безумно люблю Ее). Пролистываю все песни, которые вызывают ассоциацию с Ней. Спасибо, но теперь я терпеть не могу любимых Ею «The Prodigy», а «Slipknot» вызывает смешанные чувства и бесконечный анализ прошлого и настоящего, нагоняя тоску и депрессию. Я начинаю ненавидеть многое, что хоть каким-то образом связано с Ней.

Наконец, выбрал что-то незамысловатое, но агрессивное, под звуки гитарных риффов мы решили переместиться в кровать, выдавливая из себя жалкие фразы, отдаленно напоминающие вымученные шуточки. Зачем люди проводят время вместе, когда им даже не о чем поговорить? Не знаю и не могу найти ответ. Я не хочу и не способен думать ни о чем, пока рядом Она.

Осень

Осень. Спешу к Ней, покидая разгульную вечеринку. Этот вечер я проведу рядом с Ней и нашими общими знакомыми – парочкой влюбленных, на которых я иногда смотрю с завистью. Мы, конечно, не дотягиваем до них, слишком много между нами «но», «не», «недо…».

Потерявшись в мыслях, глядя на черноту за окном и маленькие огни фонарей, пытающиеся противостоять неизбежности ночи, пропускаю нужную остановку. Придется возвращаться обратно. Задерживаюсь, уверяя по телефону, что скоро буду, попутно проклиная себя за весь выпитый алкоголь.

Наконец, добрался до нужного адреса – квартира в старом двухэтажном деревянном доме, какие редко где уже встретишь, где есть места общего пользования, а для одиночества предоставлена лишь небольшая комнатка, зачастую вмещающая еще и уголок-кухню. Мне приходилось жить в таких домах, часто в не самых лучших, но вполне пригодных, условиях. Я находил некую притягательность в старинных деревянных домах, они отдаленно напоминали беззаботное детство в деревне.

Я мог пить что угодно и не валиться с ног до самого утра (не слишком славное достижение, но больше хвалиться нечем). Я не отказался от коньяка с лимоном, пытаясь сравнить, что горше – он или собственная ничтожность? Когда кончился коньяк, а я все никак не хотел засыпать, мы с Ней отправились в ближайший ларек (он был ближе, чем романтика влюбленности) – с тех пор я ненавижу ту марку пива, что мы часто пили вместе в компаниях.

Возвращаемся, звеня пакетами и Ее холодностью по отношению ко мне. За что мне это? Играет музыка. Внезапно звонит телефон и я с облегчением понимаю, что могу отвлечься от накатывающего отчаяния. В то время я еще любил частые продолжительные разговоры, шумные компании и новые знакомства. Я мог болтать по телефону по полчаса (если у Нее была компания получше чем я), чтобы отвлечься и не наговорить Ей слезливых любовных глупостей, не выдать и доли чувств и иллюзорных мечтаний, где только «долго и счастливо» и нет печали и боли.

Мы с Ней не спали всю ночь, дурачась, целуясь и обнимаясь (наверное даже говорили о чем-то хорошем). Надеюсь, я не выдумал все эти чудесные ночи воспоминаний.

Четверги – ужасные дни

Настал тот день, когда даже Ее тень незаметно прошмыгнула на лестничную клетку, оставляя искалеченную грудную оправляться. Всегда говорил, что четверги ужасны. Объяснения этому нет, но есть косвенные улики, указывающие на виновность четвергов в случающихся несчастьях. Хотя я часто путаюсь в днях недели, как и в числах впрочем. И я до сих пор не научился безропотно выпускать Ее на волю, где ей самое место, подальше от душной скромной квартиры, еле наполненной чем-то действительно важным.

Путешествуя поездом, убегая от сырости родного города к чужому солнцу, я ослеп от мечтаний. Я все чаще «возвращался к Ней» вместо того, чтобы строить стабильное настоящее. Я жил несбыточными мечтами, возводя воздушные замки, которые сам же и рушил, чтобы через несколько дней/часов/минут вернуться к стадии планирования строительства.

 
Родная, тягучая, жгучая,
Неизгладимая боль,
Я с нею стал так созвучен
Словно ноты «до-фа-соль».
 
 
Я с нею в вечном союзе.
Я с ней – это не изменить.
Наши линии связаны в узел,
Который не разрубить.
 
 
И я начал любить эту боль
Страстно, искренне, без оглядки,
Мне не нужен никто другой,
Лишь объятья ее горько-сладкие.
 

Я боялся

Я боялся становиться взрослым.

Боялся брать на себя ответственность.

Боялся жить, как хочется именно мне.

Боялся быть собой.

Боялся любить.

Боялся пробовать новое и узнавать интересное.

Боялся творить.

Боялся творить глупости (или выглядеть глупо?).

Боялся быть одиноким (и в то же время никого не впускал в свою иллюзию жизни).

Я боялся быть…

Так я стал подобием личности, которая хочет самодостаточности, но в то же время губит любое развитие, убивая время в дурных компаниях и низкосортных развлечениях.

Я хотел быть хорошим человеком, а вместо этого становился кем угодно, лишь бы не быть собой настоящим. Всегда думал, что таких как я нельзя любить по-настоящему, всерьез, вечно. Я отрицал себя, любовь, дружбу и все светлое, что могло бы скрасить глупые будни потерянного человека.

Почему же я не боялся длинного списка событий, ушедших в прошлое, где каждый день таил глупость/опасность/зависимость/ложь/лицемерие/пагубные привычки/плохие поступки, слова, обстоятельства, окружение. Всегда приходилось скрываться под масками, тем самым обрастая безразличием, лишаясь эмпатии и искренности, теряя достойное лицо, заменяя верных друзей компаниями «первых встречных», отодвигая творчество, карьеру и самореализацию на нижние позиции бегущих дней.

Я мог бы, пожалуй, написать книгу, включающую длинный список с кричащим (требующим или умоляющим?) заголовком «ДОРОГА В НИКУДА. НЕ ТРАТЬ ЖИЗНЬ ВПУСТУЮ».

Мечты и реальность

Зачем я так устроен, что всегда вижу то, что хочется, не взывая к доводам разума? Почему мне обязательно нужно тратить ночи на самоистязание и горькие мысли? Я живу с ощущением вселенской тоски, которую мне по ошибке даровал кто-то свыше при рождении. Было бы лучше заменить это на смелость, целеустремленность и даже, пожалуй, некоторую чувственную черствость. Я устал принимать все близко к сердцу, словно я каждую неудачу и беду – свою и чужую – пропуская через себя, теряя при этом самообладание, обливаясь слезами и длительно размышляя о том, что привело к такому и как можно было этого избежать. Пустая трата и без того не особо яркой жизни.

В какой-то момент наших встреч (признаюсь, часто, ведь я большой мечтатель) казалось, что Она тоже старается запечатлеть меня в себе, сердце, памяти, времени. Но затем, одна Ее фраза/взгляд/действие/молчание/мимика/любая мелочь отрезвляли меня, бросая под ледяной душ реальности, где я как фарфоровая кукла разбивался вдребезги из-за ребяческой шалости и неосторожности. Я старался сохранять бесчувственное равнодушие. Думаю, мне не удавалось и я выглядел глупее, чем обычно.

Все наши встречи словно были назло/вопреки/моей борьбой… но за что, с чем и зачем? Я много думал и каждый раз находил себе невинные оправдания. Я лгал даже самому себе.

Я чаще начал возвращать себя к реальности, мысленно повторяя «никто не клялся тебе в любви», «ты сам выдумал любовь», «разве Она может любить тебя, посмотри…» и многое тому подобное. Отрезвляло моментально, жаль, ненадолго, но помогало не разрыдаться в ту же минуту, помогало отогнать чувства ревности и гнева, будто «отойти/отгородиться/отстраниться», но не расстаться навсегда.

Поиски успокоения

Я пытался взять себя в руки. Время от времени получалось, но ненадолго. Я понимал, что Она – не единственная в мире, и не единственная, кто у меня есть. Поэтому я отправился на поиски успокоения. Я начал растворяться в стакане виски, которое поддерживало меня на протяжении многих месяцев. Теперь оно казалось бессильным. Я – тоже. Я начал листать телефонную книгу, практически не глядя на те бесформенные каракули, что наполняли страницы, перемешиваясь с сотнями цифр. Я набрал номер Д, пусть она будет моей второй попыткой отвлечься и прийти в себя (виски, прости, но ты не справляешься). Я закурил и набрал номер. Трубку сняли мгновенно, будто только и проводя дни в ожидании звонка какого-нибудь забулдыги:

– Привет! Наконец ты позвонил! Я ждала (оказывается, и правда ждала), но ты пропал на пару месяцев! Где тебя носило, черт возьми?!

– Д, адрес тот же.

Я положил трубку, не дождавшись ответа. Я был уверен, она придет, она просто прилетит на крыльях надежды, что мы снова будем вместе. Здесь я, конечно, буду выглядеть ужасным подонком, но ведь всем уже ясно, что хорошего финала от таких встреч ждать не стоит.

Я погружался в глубины мыслей, что необъятными волнами накатывали на меня, а плавать, к сожалению, я так и не научился.

 
Мне бы касаться ладоней твоих
Губами.
Мир не тесен для нас двоих,
Он – меж нами.
 
 
И страсти моей пламя
Разгорается все сильней,
Я не феникс, я знаю,
Но нет жизни мне на земле.
 
 
Будь же
Вечно
Моей.
 

Растоптанные чувства

Осень. Автобусная остановка. Уже темнеет и довольно ветренно. Очевидно сегодня Ей не до меня и мы ожидаем автобусов, которые доставят нас в разные пункты – какие именно, не могу предугадать. Я никогда не задаю Ей лишних вопросов. Сегодняшний свободный вечер Она не собиралась тратить на несерьезного пьяницу-паяца, который был отчаянно и безответно влюблен.

Внутри меня словно все умерло. Будто это последняя встреча, тот самый финал, которого я боялся точно неизбежной смерти. Безумно хочется кричать и плакать одновременно, высказав все, что на душе, чтобы раз и навсегда поставить точку. Вот бы набраться смелости и спросить, не отводя взгляда «почему же не я?! Кто занимает твое сердце?! Почему ты не скажешь мне, кто я для тебя и значу ли вообще хоть что-то?!» Но я просто стою в ожидании чертова автобуса, который никак не может доехать!

Вот мы стоим и обнимаемся как обычная пара влюбленных (наверное, так выглядит со стороны. Надеюсь, это воспоминание не выдумано мной). Я все-таки не выдерживаю и что-то говорю, стараясь придать и голосу и всему своему виду небрежность и некоторое безразличие (выходит, по-моему, очень наигранно и глупо), но Она или действительно не замечает или намеренно не желает замечать моих страданий. Она никогда не скажет что-либо сама, не предугадает любопытство, ярко отражающееся на моем лице, не проронит ни намека о любви или будущем (да даже о настоящем, черт возьми!), ни слова нежности, сопереживания, симпатии… И я прекрасно понимаю, что Она не хочет дарить мне надежду там, где ее нет и быть не может. Я в очередной раз безропотно глотаю жгучую боль и страшную обиду, стоя на остановке в центре города в ожидании автобуса, который будто специально оттягивает время.

Сегодня я найду очередную шумную компанию таких же несчастных, пытающихся прикрыться алкоголем и маской веселых беззаботных людей, что на самом деле не знают, как жить с самим собой и создавать счастье, извлекая его изнутри, а не ожидая чуда извне. Так я снова буду пытаться вытравить нежные чувства и избавиться от гнетущего одиночества, хотя бы еще на один вечер или ночь. Я бегу от себя. И я уже не в силах остановить этот бег, преодолеть страхи, восстановить себя из руин и быть сильнее, смелее, мудрее.

Перед отъездом выдавливаю из себя слова, боясь сорваться на слезы: «я не хочу уезжать», будто спрашивая на самом деле: «почему нельзя остаться вместе… хотя бы сейчас?». На что Она говорит без тени сожаления, не меняясь в лице, спокойным и ровным голосом (впрочем, как и всегда): «я тоже, но…". Было ли что-то после этого «но», не помню, а если и было, этого я уже не слышал, потому что застрял в толпе переполненного автобуса и отвернулся, чтобы Она не заметила насколько я жалок.

Тысячи ненужных слов

Д. ворвалась словно ураган, готовый смести меня (вместе со всем домом, между прочим) ко всем чертям. Д. разбрасывала тысячи ненужных слов, пока в голове у нее происходило движение неведомого механизма, прорабатывающего дальнейшее развитие событий, которые, наверное, представали перед ней все еще сквозь розовую призму. Что ж, всех нас рано или поздно ждет разочарование.

Д. болтала беспрерывно, пока я искал штопор, чтобы заняться бутылкой красного полусладкого, которую она принесла с собой. С этим Диана не прогадала. Нам понадобится что-то, что позволит хоть немного склеить наши разбежавшиеся полосы судеб.

Слова ее разлетались кусочками льда, бились о стены, а потом спокойно таяли на полу, после чего эти неуклюжие маленькие лужицы высыхали и им никто не мог помешать. Д., казалось, ничего не понимает. Может она действительно успела поглупеть за то время, что мы не виделись? Или ее просто ослепила любовь?

Опустошив бутылку, наглотавшись пустых звуков красных Дианиных губ, я не мог понять, для чего вообще позвал ее. Она уже прилегла на постель, ожидая, что я составлю ей компанию, но делать этого мне совсем не хотелось. Я закурил. И с каждым новым глотком дыма понимал, что мне нужно прогуляться. Д., кажется, уснула, или только делала вид. У нее была прекрасная фигура, которая проглядывала сквозь тонкое одеяло. Да, меня всегда привлекали шикарные особы со странностями. Зачастую, они влюблялись в меня быстро и бессознательно, я же, наверное, никогда и не любил… Что вообще такое любовь? Комок боли и ожидания, иногда прерываемый минутами щенячьей радости и преданности?

Очередные иллюзии

Мне казалось, что иногда в Ее глазах светилась искра теплоты, той самой душевной теплоты, что может объединять близких людей. О, как я был близок к безумию, стараясь выдавать желаемое за действительное!

Я искал встреч с Ней, но потом любыми способами отказывался от них. Я боролся со своим сердцем, забывая при этом руководствоваться ясным рассудком, который давно бы кричал: «приятель, ты чертовски глупо выглядишь, тратя жизнь на неимоверное количество ничтожных дел и мыслей!». Жизнь летела, а я вяло тащился где-то внизу, глядя только под ноги, даже не в силах восхищаться и улыбаться окружающему миру.

Я терпел одиночество, будто отбывал самое строгое наказание, без права на счастье и освобождение. Затем я смирился и пытался завязать с одиночеством дружбу. Был предан. Снова начал оправдывать жалкие дни и вернулся к безграничным ночам, заставляющим бесцельно брести вперед по спиральному лабиринту, конец которому – тупик. Я все время ломал стены, не понимая, что лучше развернуться и больше не входить сюда ни под какими предлогами. Но здесь я получал пищу для размышлений и, казалось, это давало немного сил, чтобы не свихнуться окончательно.

Чтобы избежать одиночества и самого себя, я выбрал скользкий путь, ведущий только на дно – стал королем шумных вечеринок, тот, кто на самом деле мечтал о самом скромном и тихом обычном человеческом счастье.

Но что есть счастье? И бывает ли счастлив каждый из нас по-настоящему? Человеку всегда недостаточно, всегда мало, всегда хочется большего. Так и кружим в попытках ухватить порцию вдохновения, адреналина, радости, самолюбования, восхищения и иных утех любыми путями и способами, порой даже лишаясь достоинства и отбрасывая жизненные принципы. Лишь бы почувствовать хоть что-то, хотя бы пару минут.