Текст книги "Соната снегопада. Лирика разных лет"

Грация светлой печали

 
В унынье, раздумьях и неге они остаются в тени.
О, время, замершее в беге, в их милые лица взгляни,
Открой эти вечные тайны и дивные сны изучи.
Быть может и были случайно они у тебя на пути.
 
 
О, женщины, как вы прекрасны, и как безнадежно грустны,
Над миром в отчаянье властны и в счастье бессильны, и сны,
И грезы у вас, как поэмы, юны и прекрасны тела.
И если мужи вдохновенны, то значит к ним Муза пришла.
 
 
И пусть суетятся мужчины, им чудо такое дано
Быть вечно виновной, невинной, и пить дорогое вино.
И снова некстати являться, не слыша мольбы – уходить,
И снова задорно смеяться, и плакать, и радостно жить
 
 
Готова, и все тебе мало, любви и тепла, и уюта…
И вновь Маргарита взлетала, и снова весталки смеются,
И жрица в том танце экстаза скрывать не хотела в начале,
И в каждом движенье и фразе лишь грация светлой печали.
 

Буря вдохновения и страсти

 
Как Летучий Голландец душа уносилась во тьму.
И шутили матросы о чем-то, и долго смеялись.
Был суров капитан, и приблизился Дьявол к нему.
И забытые сны в этой бездне суровой остались.
 
 
Море дико ревет и бросает нас снова в туман,
И далекие скалы я вижу яснее и ближе.
– Мы погибнуть должны? Улыбается мне капитан:
– Невозможно погибнуть. И взор его снова я вижу.
 
 
Но о чем он опять? Мне узнать это странно теперь,
Только дикие волны куда-то уносятся с хрипом,
Альбатрос покачнется, какой-то невиданный зверь
Посейдоном подарен нам, снова я слышу и вижу
 
 
Как шальная гроза все тревожит усталую ночь.
И в тумане они проступают, и ждут в суматохе,
А Летучий Голландец уносится яростно прочь.
Океан проглотил этот миф и немой и жестокий.
 
 
Только снова в тумане все ищут обратно пути
Капитаны, которым назад никогда не вернуться.
И душа моя снова в те бури и стоны летит.
И приблизился Один, Аттила из тьмы улыбнулся.
Снова Дикой охотой закончился яростный сон,
Волны-черные псы в темноте небывалой ревели.
Гулко падали в бездну герои минувших времен,
Звезды сыпались вниз, и от страха матросы хмелели.
 

Пленники любви

 
Золотистая страсть уплывающих мимо видений.
Эта нега и власть, эта сила волшебных сомнений.
Ждет Тристана Изольда, волшебнице снова не спится.
И холодная осень в закрытые двери стучится.
Королевою стать, полюбив его ты не хотела,
Но внезапная страсть королем в этот миг овладела,
И угрюмый Тристан повезет тебя снова куда-то.
Что осталось – лишь стон, только боль и сплошные утраты.
О, Изольда моя, что же делать там царствует осень.
И понять короля ты могла бы, да кто тебя спросит.
Только хмурый Тристан пьет угрюмо, о чем он тоскует,
И жестокий обман над любовью уже торжествует.
А король, он влюблен, да и как им в тебя не влюбиться,
Эта нежность и сон, это осень, как дивная птица,
Как котенок в тиши веселится, не зная покоя.
Золотистая страсть, что сегодня случилось с тобою.
И в сиянии лун к королю поспешила невеста,
А Тристан, он угрюм, он уходит, и нет ему места,
Как же страшно отдать, как потом еще жить и смеяться,
Только осень и страсть снова принцу в печали приснятся.
Золотистая страсть уплывающих мимо видений.
Эта нега и власть, эта сила волшебных сомнений.
Только хмурый Тристан, пьет угрюмо, о чем он тоскует.
И жестокий обман над любовью уже торжествует.
 

Хозяин времени

Ивану Славинскому

 
Мулен Руж своей не снимет маски,
Карнавал не кончится, не ждите.
Только дерзко улыбнется Мастер.
Прописав на полотне событья.
Где Хозяин времени вздыхает
О Прекрасной Даме в час заката.
И куда-то в полночь уплывает
Дева и Венеция, крылатый
 
 
Ангел снова кружится над нами.
И в раздумьях замер там король.
Королеве снится временами
Дерзкая, несыгранная роль.
Даже если этот мир театр,
Где душой владеют вновь шуты,
То художник царь и гладиатор.
Девять королей ему служить
 
 
Будут вечно, спрашивать совета.
И искать свиданья в час заката.
И к нему вернется королева.
Муза и Мечта, летят куда-то.
Улыбаясь, этому не веря,
Не желая знать, что есть расплата,
Дерзко улыбнется королеве
Увлечет в свой мир, и нет возврата.
 
 
Он уйдет туда, где вдохновенье,
Красота костюма или тела
Увлечет, и в этот час забвенья
Мулен Руж придет и королева.
Только он над пропастью взлетает,
Там, где мир в отчаянье срывался,
Короли беседуют с шутами,
И несутся пары в ритме вальса.
 

Художник и Муза

 
О, эта праздная небрежность,
когда краса так дивно манит,
И что нам остается? Нежность.
И пусть иллюзия обманет.
Мы в том театре, как актеры,
готовы снова раствориться.
Печаль, она проходит скоро.
И очень страшно воплотиться.
 
 
О, львицы дивные, вы снова
небрежно смотрите на мир.
И больше нет пути иного,
как только распрощаться с ним,
Когда прекрасная эпоха
растает, словно этот сон.
Останется лишь профиль Блока,
потом исчезнет даже он.
 
 
В театре, где мы все играли
себя, а может быть иных
Созданий, дивные печали
хранили этот старый миф.
И мир, в его великолепье
был так далек от этих грез.
И вы проснулись на рассвете.
И ветер вдруг духи унес.
 
 
И в старом парке встреча
снова так неожиданно мила.
И мира больше нет иного,
чем тот, который обрела
Твоя душа в театре этом,
в плену у света и тоски
Звучали дивные сонеты,
и пелись светлые стихи.
 
 
Ваш век серебряным назвали.
И в блеске тихом и тоске,
Звучали дивные печали.
И веер чуть дрожал в руке.
Раздета больше, чем одета,
и потому озябла снова,
Но света не было от света.
Метались среди грез и снов.
 
 
Небрежно брошенные снова
в мой век, и в трепете огня,
Еще я вижу этот пламя,
заворожившее меня.
И диалог, он будет длиться,
и что ему теперь века,
Когда вдруг воскрешает лица
опять художника рука.
 

Я знаю, мы были волками

 
Я ЗНАЮ, МЫ БЫЛИ ВОЛКАМИ КОГДА-ТО
И так не хотели людьми становиться.
И вот при луне за былое расплата —
Нам волчья свобода ночами приснится.
И снова зовет меня серая стая.
Туда, в тишину заповедного леса.
Где Леший нас снова на дело сзывает.
Мы видим, мы слышим, мы знаем про это.
 
 
На темной поляне луна серебрится.
И дивные ели нависли над нами.
И странно кричат нам незримые птицы,
Которые к нам прилетят, и в тумане
Какие-то призраки будут метаться,
И песню затянет свою Берегиня.
Мы были волками, и в бешеном танце
При блеске луны мы собрались и ныне.
 
 
Какие-то тайны нам снова знакомы.
Какие – то песни похожи на вой.
Мы вольные волки, нет дела до дома,
И Леший ведет нас во мрак за собой.
И ведьмы летят, и незримые птицы
Во тьме нам расскажут о том, что бывало.
И в лунную ночь вдруг такое приснится
Нагая русалка во мгле танцевала.
 

Забытый вальс приснится

 
Сначала звучала симфония страсти.
И пламя в душе до утра трепетало,
Потом вы остались у вальса во власти,
Сам Штраус играл вам немного устало.
И все наблюдал он, как пары кружились,
И падали странные тени на лица.
Кому-то твердил он: «И эти влюбились»
Но сколько тот вальс легкокрылый продлится.
 
 
И легкое танго внезапно сменило,
Хотелось стереть ироничность улыбки.
Она обнажалась, пылала, шутила.
А он уносился по почве по зыбкой.
И странно любовь исказилась до срока.
И дико взирали там светские львицы.
И все-таки жизнь и судьба так жестока.
Как трудно кружиться, как просто разбиться.
 
 
И странная тихая горечь романса-
Ты все до него докричаться хотела
И только наивно просила: – Останься.
А он позабыл твое гибкое тело.
Такое забыть невозможно, я знаю.
И где-то она обреченно кружится
С другими, чужие ее обнимают
И видит печальные, дикие лица.
 
 
И рухнет однажды на землю устало.
И в ливне осеннем она зарыдает.
И кто-то ей скажет: – А как танцевала!
И мальчик далекий ее не узнает.
И только в глазах золотая прохлада.
И что нам поделать – там тихая осень.
Симфония грусти, пора листопада,
Забытого вальса усталая проседь.
 

Сага о великолепном Волхве

 
И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,
И черные тени, как коршуны, всюду снуют,
Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.
И гусли его о красавцах волхвах запоют.
Казненные снова по княжьему люту Указу,
Из пепла восстанут для битвы, и в бой поведут.
И преданный дважды, вернулся, не дрогнул ни разу.
Силен и прекрасен, и вечно сказанья живут.
 
 
О том, как сражались за землю и яростно жили.
О том, как в тумане ночном у костра пировали,
Но серые вороны снова над нами кружили,
И яркие звезды во мгле без остатка сгорали.
А после из пепла восстанут прекрасные птицы,
Над Русью кружиться они не устанут во мгле.
И легкая тень, – в этот час она вновь воплотится,
И пряха грустит и свой взор обращает к земле.
 
 
Завяжется узел, и снова во мгле снегопада
Он в лес заповедный уходит, идет не спеша.
Умрет и воскреснет, и Русь ему – боль и награда,
И в пламени вечном его закалилась душа.
И предки взирают на блудных детей из тумана.
Когда же очнемся и суть свою снова поймем.
Но наши волхвы нас спасают опять от дурмана.
И смотрим на небо, и древние песни поем.
И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,
И черные тени, как коршуны, всюду снуют
Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.
И гусли его о красавцах волхвах запоют.
 

Великолепный. Сон о Блоке

 
У него глаза такие, что влюбиться каждый должен.
А. Ахматова
 

 
Она исчезает, во мраке она растворится,
А он не окликнет. Останутся только стихи.
Лишь маски мелькают в метели, теряются лица.
За ним, как метель, незнакомка напрасно летит.
Смеется старик, в эту бездну его увлекая,
Молчит пианист, и хрипит обреченно рояль,
И только цыганка, из вьюги немой возникая,
Танцует, над бездною, сбросив одежды, он шаль
 
 
Протянет ей снова, укутает он обнимая,
О, жрица немая, с тобой откровенен поэт.
Тебе он поверит, актрисы притворно рыдают,
И громко смеются враги, и прощения нет.
Игрушка судьбы, чародей запоздалой метели,
Куда он несется, и с кем проведет эту ночь?
В пылу маскарада, куда его тройки летели,
И черная роза покорно лежала у ног.
 
 
Страшна его власть, а стихи его странно прекрасны,
И Демон безумный, впервые парит в небесах.
Молчит Пианист, все мольбы и усмешки напрасны.
Коснуться щеки, утонуть в этих синих глазах.
И после не жить, а писать и случайно встречаться,
И память хранить о растаявшей где-то вдали,
Отчаянной встрече, им было обещано счастье.
Безумное счастье, но им не дожить до любви.
 

Волшебная ночь

 
Волк снова к жилищу пришел в этот час роковой.
И слышали духи в снегах этот яростный вой.
– Но кто там не спит? – усмехнулась устало Яга, —
Иди-ка впусти его, там и мороз и пурга.
– А нечего шастать, – ей кот отвечает во тьме.
– Открой ему двери, пришел он, я знаю, ко мне.
И кот навалился на дверь, и открылась с трудом.
И волк, разгребая завалы, протиснулся в дом.
– Чего тебе, серый, я вижу, что снова не спится.
– Заснешь тут, пожалуй, там Ний полоумный ярится.
Чертей разбросал, и Кощея на цепь посадил,
Пришел, чтобы сказать, что бороться не хватит вам сил.
Весны не наступит, он снова собрал чародеек.
И снова колдует, на что-то еще он надеется.
– А пусть похлопочет, и что нам его кутерьма.
– Весна не наступит, и вечною будет зима.
– Да, это случится, но только не нынче, мой друг, —
И странные лица сквозь стужу являлись им вдруг.
– Да кто это снова? – взмолился рассерженный кот
Князья просыпаются, время для них настает.
И снова колдует старуха в тиши у огня.
И лес заповедный, все вечные тайные храня,
В немом оцепленье сраженья великого ждал,
И волк растворился, и холод всю землю сковал.
И нет никого, только волка следы на снегу.
А кот и старуха все слушают эту пургу.
И тени героев бесшумно уносятся прочь.
И длится, и длится волшебная зимняя ночь.
 

Мы вольные ведьмы

 
Мы вольные ведьмы, нам власти не надо,
Берите ее вы опять.
Но только потом, под дождем камнепада
Не хнычьте, не смейте роптать.
Мы вольные ведьмы. Врагов мы прощаем
Но помним все их имена.
И то, что вернемся, мы вам обещаем.
Мы были во все времена.
 
 
И будем сегодня в те лучные ночи.
В глуши дураков обращать
В мышей и лягушек, мы мирные очень.
Но мы не умеем прощать.
И прежде чем вы нас учить захотите,
Отмерьте семь раз и тогда.
Ругайте, склоняйте, и снова учите.
И страх потеряв, господа
 
 
Нам снова покажут, где раки зимуют,
И сами окажутся там.
Мы вольные ведьмы, пока мы шуткуем,
Но можем серьезно и к вам
Явится в тумане, средь ночь метельной,
И Аннушка масло прольет.
Мы мирные ведьмы, но мы прилетели
К обидчикам, кто нас убьет?
 
 
И словом и делом ответим достойно.
Пощады не стоит просить.
Мы мирные ведьмы, но будьте спокойны.
Мы сможем вам всем отомстить.
И снова приснится в глуши Маргарита,
И сбудется дивный тот сон.
И воет, как волк, там Латунский побитый.
А Мастер опять отомщен.
 
 
Мы мирные ведьмы, чего ж вы хотели,
К штыку прировнявши перо.
Молчите, конечно, ведь мы прилетели
Всем бурям и бедам назло.
Мы поле засеяли, зубы драконов
Уже прорастают в глуши.
Мы мирные ведьмы, мы девы влюбленные,
Но в ласках порой задушить
 
 
Не долго, не знали, так будьте спокойны,
Не трогайте спящего пса.
Летит Маргарита, ответит достойно.
Мы можем творить чудеса…
 

Беглянка

Княгиня Ольга, дочь Юрия Долгорукого и жена

Галицкого князя Ярослава Осмомысла покинула

Своего мужа и вернулась к братьям своим во Владимир, оставив в Галиче сына Владимира и дочь Ефросинию. К мужу она больше не вернулась.

 
Из Галича бежит во мрак княгиня,
Она строптива и порой мила.
А князь во мраке пировал с другими,
Когда сказали, что она ушла.
– Куда она посмела? – смотрит хмуро,
И кубок отшвырнув, взирал во тьму,
Король Венгерский – баловень Амура,
Притворно посочувствует ему.
 
 
И отшатнется, ярость эту видя,
И замолчит. Тут шутки так нелепы.
О как же он любил и ненавидел
Князь Ярослав, и только мрак и небо
Над головой и рядом, и какая
Любовница приблизиться в тот час,
Когда княгиня, полночь рассекая,
Уносится, и так сердца стучат.
 
 
А если он погонится за нею,
Служанка тихо за спиной хрипит.
И лишь луна выходит все смелее,
Беглянок в этом мраке осветив.
Она была свободна и прекрасна,
Она не терпит этой власти вновь.
Княгиня, возвращения напрасно
Ждал грозный князь.
Но их скрывала ночь.
 
 
Он так гордился, а теперь лютует,
Погони нет, опять продолжит пир,
И над собою снова торжествует,
Он пил за упокой, и много пил.
– Она мертва, – сказал он детям снова,
И слушали, вздыхая в этот час.
А князь непобедимый и суровый
Все почуял, как сердца детей стучат.
 
 
И завтра будет на пиру другая,
Княгиня Ольга канула во тьму.
И лишь луна, во мраке догорая.
Светила ей, насмешливо к нему
Вошла в покои, резко отвернулся,
Забылся князь, и покачнулся мир.
Но он очнулся, снова он очнулся
И солнце ослепительно над ним.
 
 
Еще он будет пировать, воюя,
Он будет воевать, пируя вновь.
И он княгиней сделает другую,
И проклянет забытую любовь.
Ее следы растаяли во мраке,
И только тень по гридне промелькнет.
И вот тогда, совсем не помня драмы,
Он снова кубок резко отшвырнет.
 

Алексей Черепанов15 января 1989 года – 13 октября 2008

 
Среди снов и стихий снова ангел парил и смеялся,
Снова солнечный мальчик вернулся в истерзанный мир.
Он красиво играл, он уже ничего не боялся,
И архангелы молча склонились во мраке пред ним.
И в стихии огня он казался прекрасной кометой,
Чаровавший, хранивший, и нам помогавший творить.
– Что случилось? Скажите? И ты мне расскажешь про это.
Словно солнечный зайчик, и там он сумел покорить.
И суровые судьи устало смотрели на небо.
И в стихии и буре хранителем станет опять.
Он ли в том виноват, что хотели мы зрелищ и хлеба,
И среди облаков он в хоккей продолжает играть.
Стадион замирает, ему освещая дорогу.
И взлетает все выше, и где-то в тумане парит.
Среди снов и стихий, он любимец сурово Бога,
Звездный мальчик, ушедший из мира страстей до зари.
Нам еще оставаться, и жить с этой тяжкою болью.
Нам бороться устало, и с чем-то мириться шутя.
Только солнечный мальчик, он будет все время с тобою.
Мы его не забудем, и снова резвится дитя.
Он останется принцем, он будет нам сниться порою,
Те прекрасные сны снова счастье и мир принесут.
И орленок блеснет опереньем над алой зарею.
Там, где птицы поют, там, где дивные розы цветут.
Он красиво играл, он уже ничего не боялся,
И архангелы молча склонились во мраке пред ним.
Среди снов и стихий снова ангел парил и смеялся.
Снова солнечный мальчик вернулся в истерзанный мир.
 

Тайное и явное

 
Нам знать не дано, как стихи прилетают оттуда,
Из дивных миров, что навеки укрыты от глаз.
И мечутся где-то, и ждут вдохновенья и чуда,
Чтоб нас чаровать, прорастать неизменно и в нас.
Нам знать не дано, почему они нас выбирают.
В мелодии дивной вдруг вязь прорывается слов,
Понятных едва ли рассудку, живут и пылают.
И видим опять очертания тех островов,
 
 
Летучий Голландец несется за Дикой охотой,
Куда-то в просторы незримые, но с высоты,
Веселые музы дают ощущенье полета.
И снова живем, ощущая восторг красоты.
И дивные сны в них вплетаются в час откровенья,
И снова порхают над миром, и ищут нас снова.
Нам знать не дано приближения этих мгновений,
Вот шел и смеялся, и вдруг отрешен и взволнован.
 
 
И в миг, когда где-то закат обнимает природу,
И дивные тени то сходятся, то разошлись.
Она с тобой рядом, какому-то богу в угоду
Диктует поэму, бросая то в воду, то ввысь.
Но что происходит, все это полет и паденье,
Там времени нет, и пространство уже без границ.
Стрекозы, цветы, и какие-то лица и тени.
Ты к звездам летишь или падешь яростно вниз.
 
 
И вдруг в тишине саксофон или скрипка не знаю.
То слышится скрипка, и вдруг зазвучал саксофон,
И строки стихов, их едва записать успеваю.
И люди отступят, и тени, и блики времен.
И мечутся где-то, и ждут вдохновенья и чуда,
Чтоб нас чаровать, прорастать неизменно и в нас,
Нам знать не дано, как стихи прилетают оттуда,
Из дивных миров, что навеки укрыты от глаз.
 

Светская львица

 
И снова в плену маскарада терялась во мгле.
Поэта ждала, а явился безжалостный критик.
Молчит усмехаясь. И тени бредут по земле.
– Вы слишком бледны. – Я бедна, ну чего вы молчите?
Не верит, чудак, а какое мне дело до тех,
Кто счет лишь деньгам все ведет и не знает пощады.
Я слишком бедная, и уже не волнует успех.
О счастье мечтала, да где оно тихое счастье.
 
 
И там маскарад, и меня они ждали давно.
Капризны и немы юнцы, а глядят деловито.
И этот старик, от успеха и славы хмельной.
– Да полно, профессор, все это давно позабыто,
И ваши труды, и наряды мои, это прах,
И можно в порыве страстей нынче нам обнажиться.
И стерпят, напишут. И пусть я не ведала страх,
И дико кричат, не молчат, и мы сможем забыться.
 
 
Мелькают девицы, и тают в тумане опять.
И каменный лев, все взирает на мир величаво.
– О полно, профессор, ее ли мне нынче не знать,
Но как же ничтожна ученость, и дивная слава.
Пора мне, простите, идите спокойно к жене,
Она вас любила, и может быть в миг расставанья
Заплачет о теле погибшем, душа не в цене.
Да полно скулить об ушедшем, не будет свиданья.
 
 
Надеяться, завтра, пустое, давно я мертва,
А чувства иные уже не волнуют, и снова
Печальная музыка, и вдохновенны слова.
И буря в бокале вина, не дано нам иного.
А жизнь маскарад, и не сдернуть мне маску с лица.
Лицо – это маска, и странная боль не проходит.
Вот так и кружились устало в преддверье конца
А что остается? Лишь призраки в полночи бродят..
 

Строптивая наложница

 
Под сводами забытого дворца,
Угрюмый шах опять меня встречает,
И в этом сне не разглядеть лица,
Но требует он сказку и скучает.
 
 
И знаю я, как он бывал жесток,
Когда его капризы не исполнят.
О тихий ужас, о немой восток,
Но я молчу и ничего не помню.
 
 
И где-то там, вдали его враги,
Пред гневными очами замирают.
Наложница попросит: – Помоги,
Спаси от гнева, и уже играют,
 
 
И вдруг из тьмы приходит рыжий кот
Баюн, откуда, и у ног ложится,
И сказка здесь, и музыка плывет,
И замирает раненная птица.
 
 
Ночь пала, как наложница, во мгле,
Не дышит больше, тьма и голос дальний.
И где-то тени бродят по земле,
Но кто там? Это князь славян печальный.
 
 
Он проиграл и потерял свой мир,
Он только мстить решает, мой воитель.
А хан молчит, среди стихов и лир,
Так грустен этот темный победитель.
 
 
А их не судят, это знаем мы,
В плену, во сне, очнуться мне едва ли,
Под сводами пустынными тюрьмы,
Славянские вдруг песни зазвучали.
 
 
Я спасена, наложницы толпой
Вдруг окружили, и поют, как птицы.
– Ты молодец, мы все теперь с тобой.
Но плен есть плен и что мне веселиться?
 
 
И если бы не этот рыжий кот,
Я поднялась б на башню в час рассвета
И прыгнула, чтоб ощутить полет,
В последний миг, в песках растаяв где-то.
 

Как светла и как печальна

 
Вот так и сидит, опаленная солнцем апрельским,
А дождик прольется, и зонт не успеет раскрыть.
Моя незнакомка, ты дивный цветок эдельвейса,
В просторе незримом тебе Вдохновенье хранить.
А Любинский шумный проносится мимо куда-то,
Веселые стайки студентов и гости, и тени,
Забыв все балы, и едва ли припомнив утраты,
Ты в век двадцать первый вживаешься так постепенно.
Отложена книга, в ней все уже было когда-то,
Былая интрига не трогает этих парней,
Ты так одинока, печальна и все же крылата.
И в тихую полночь, в мерцании ярких огней
Поднимешься вдруг, но останется зонтик и книга,
И в эти просторы отправишься снова парить.
Моя Незнакомка, в стихии у дивного мига,
И «Лунной сонаты» в мой город окно отворить
Еще суждено тебе там, где пространство и время
Сойдутся на миг в эту полночь у всех на виду,
И замер художник – пустая скамейка, не верит,
Что стало с Красавицей, снова узнала беду?
Да нет, не исчезла, к рассвету, не бойся, вернется,
Присядет на миг, а останется здесь на года.
Замрет от печали, и только апрельское солнце,
Ее ослепит, как прекрасна и как молода,
Да только печальна, но ветер уносит печали,
И надо б узнать, чем закончился этот роман,
А мир просыпается, птицы во мгле закричали.
И смотрит она удивленно – все сон и обман.