Текст книги "Испанский летчик Чигивара и другие нескучные истории от психолога о людях, превратностях судьбы и вере в лучшее"

Любовь Тимурова
Испанский летчик Чигивара и другие нескучные истории от психолога о людях, превратностях судьбы и вере в лучшее

© Тимурова Л. Л., текст, 2022

© Михалюк К. С., иллюстрации, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

От автора

По образованию я практический психолог. Живу и работаю в подмосковном Королеве. Это большое счастье – найти то дело, которое тебе интересно долгие годы!

Вот уже 35 лет люди доверяют мне свои истории, очень разные. Так случилось, что и я стала писать для них, сначала «терапевтические рассказы». Это поспособствовало продвижению терапии, а меня вдохновило на написание «просто рассказов» и стало еще одним способом взаимодействия с миром, возможностью поделиться тем, что взволновало, заставило задуматься, оставило след в душе.

Про что мои рассказы?

Про простых людей – нас с вами, про духовные и душевные ценности и кризисы, про любовь и ненависть, радость и отчаянье – про то, как ЖИЗНЬ, лучший учитель, нас взрослит, дает шанс что-то изменить к лучшему.

Мир моих рассказов полон обычных людей, совершающих хорошие и плохие поступки, чтобы научиться отличать одно от другого. Иногда кому-то везет, и они быстро усваивают урок. Другим везет меньше – они учатся долго. А некоторым не везет, потому что они перепутали себя со своими поступками и впали в безверие – перестали верить в себя. Таким людям бывает трудно.

Я убеждена, что каждый достоин того, чтобы о его истории узнали многие.

Это будет история про всех нас, таких разных – молодых и старых, богатых и бедных, женщин и мужчин – и таких одинаковых в своем желании счастья, любви и взаимопонимания. И сегодня я, счастливая молодая бабушка, продолжаю учиться любви у моих внуков.

Ваша Любовь Тимурова

Бабушка

Богатый месяц февраль! Я родила дочь, дочь родила внука, внук «родил» меня как бабушку. Сегодня я – трижды бабушка.

Разговор с первым внуком «за жизнь».

– Баба Люба, ты ведь мамина мама?

– Да.

– Значит, ты главнее?

– Я старше.

– А ты можешь приказать ей купить мне айфон?

– Нет.

– Почему?

– Потому что тут твоя мама главная.

– А что, разве старший не всегда главный?

– Нет…

А еще я бабушка сероглазой коммуникабельной блондинки.

…Самолет держит курс на Тбилиси. Четырехлетняя Верочка скучает. Сосед справа, приветливый мужчина, грузин, старается ее развлечь.

– Посмотри, что у меня есть!

Вынимает из сумки всякую всячину.

И вдруг – алаверды!

– А у тебя баба Люба есть? (Шах!)

– Нет.

– А у меня есть! (Мат!)

* * *

– Баба Люба, ко мне! – подняв ручонки, несется навстречу мой третий внук, двухлетнее чудо – ну, просто три любви в одном: зовут, как моего отца, в отчестве – имя моего сына, фамилия – моего мужа!

«Баба Люба!» – звучат звонкие голоса моих внуков в супермаркетах, аэропортах, театрах, на детских площадках. Такого молниеносного, искреннего, оглушительного пиара у меня в жизни еще не было. Улыбками расцветают лица незнакомых людей. И это не делает меня старше. Это делает меня счастливее.

* * *

БАБУШКА – это…

(Википедия от автора)

Бабушка – это не утратившая фертильность особь женского пола, а любящая женщина в расцвете лет.

Бабушка – это зрелый человек. Воспринимает свою новую идентичность как почетное звание, как награду. Замечены редкие случаи бабушковой незрелости, для которых характерно желание называть себя то Аллами, то Люсями, что может исказить понятие о семейной иерархии в детских доверчивых умах.

Бабушка – это дипломат, который никогда не обостряет ситуации в семьях своих детей и не берет на себя лишнюю ответственность, даже если ее материальные ресурсы это позволяют.

Бабушка – это умная женщина, которая понимает, что 25 % ее крови есть в каждом из ее внуков. А значит, ей совершенно все равно, на кого они похожи. Конечно, на нее! Если не внешне, то внутренне – однозначно!

Бабушка – это не аудитор и не главнокомандующий Армии спасения. Она уважает свои интересы и личную жизнь, равно как и интересы и личную жизнь детей и внуков.

Бабушка – это хорошо воспитанный человек. Она не вламывается без договоренности и звонка, как коллектор. Она щедра на похвалу и «не замечает» косяков. У нее нет цели показать, что она умнее, богаче, беднее, старше, моложе невестки, зятя, сватов.

Бабушка обладает хорошим вкусом и чувством меры. Она не позволит себе декольте ниже, чем у дочери или невестки и юбку выше, чем у них. Даже, если ее фигура совершенна. Она умеет разделять контексты.

Бабушка – это мудрая женщина. Она дозрела до понимания, что жизнь прекрасна, и щедро делится этим навыком с детьми и внуками.

Бабушка – это смелая женщина, которая ничего и никого не боится: недовольных воспитателей, учителей, тренеров и даже ОГЭ и ЕГЭ. Потому что она точно знает – ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!

Испанский летчик Чигивара

Клава была женщиной простой, без особых затей и амбиций. В свои тридцать пять она жила в хрущевке в Свиблове. Квартира ей досталась от одинокой тетки, которую она честно «досмотрела» до последнего ее дня.

Тетка работала гардеробщицей в театре Станиславского и пару раз доставала племяннице контрамарки на балет, пытаясь приобщить ее к прекрасному. Клава, привыкшая у себя на родной Брянщине видеть мужчин за рулем тракторов и другой сельскохозяйственной техники, была возмущена до глубины души их белыми трико, обтягивающими выдающиеся причинные места, накрашенными глазами и губами. Еле досидев до антракта, с пылающими щеками, она покинула это заведение, чтобы никогда туда не возвращаться, и наотрез отказалась сменить тетку на ее «теплом месте», а устроилась работать продавцом в овощной магазин.

Заслуженный трудовой отпуск выпал на июль 80-го. Москва к Олимпиаде принарядилась и достала из-под полы дефицит. Стайки иностранцев хороводились у памятников и щелкали фотоаппаратами. Женщины были неинтересные, а вот мужчины выглядели заманчиво, как с цветной обложки журнала «Советский экран».

Легкий «флирт» – ей нравилось это хрусткое, не наше слово – закончился тяжелой беременностью.

Клава не была склонна к рефлексии и сослагательному наклонению: выбор был небогат и предельно ясен. Она привыкла решать задачи по факту их поступления (факт обнаружился поздно) и не спорить с судьбой.

За полчаса до начала работы Клава царственно проплывала мимо ждущей открытия магазина очереди. Кто-то из очередников заискивающе здоровался, она отвечала важным кивком и открывала дверь в магазин. У захватанного круглого зеркала в подсобке пришпиливала невидимками накрахмаленный марлевый колпак, выпускала из-под него пару крутых кудряшек шестимесячной завивки, надевала видавшие виды прорезиненный фартук и нарукавники и шла за свой прилавок.

Клава любила порядок: выбирала красивые овощи и пирамидкой выкладывала их на чумазые белые эмалированные поддоны с черной окантовкой, меняла в витрине заветренную капусту, настраивала гиревые весы. Потом окидывала взглядом несметное количество трехлитровых стеклянных банок с соленьями и компотами под жестяными крышками, иногда, под хорошее настроение, смахивала с них пыль, что было не обязательно. В овощном магазине пылью было покрыто все, даже пространство внутри оконных рам с наклеенными на стекле желто-белыми пластмассовыми датчиками сигнализации.

С понедельника по пятницу Клава возвышалась своим крахмальным белоснежным колпаком над этими странными москвичами. Прилавок делил ее пополам, скрывая большой живот и отекшие ноги. Серая стена очереди стояла напротив. Клава бросала короткое: «Вам!», которое звучало как «Ам!», будто она хотела съесть эту очередь. Ее мутило.

– Девушка, мне двести грамм квашеной капусты.

Клава метала на весы полкило, сердито щелкала костяшками счетов.

– Я же просила двести, – не сдавалась худенькая пожилая покупательница.

– Это вам не аптека! Так будем брать или нет? Кому полкило квашеной капусты?! – зычно кричала она, обращаясь к очереди.

Счастливец из крайних находился, громко благодарил и исчезал.

– Не трожьте свеклу с витрины! С лотка не продается! Здесь вам не отдел самообслуживания!

– Не задерживайте очередь! – волновались покупатели.

Поясницу ломило, руки, уставшие от бесконечного бросания овощей в чашку и на весы, опускались. Она медленно вытирала их о фартук и погружала в бочку с солеными огурцами. Наступало ее время. Минуту тишины возмущал смачный хруст ее огурца. У мужского населения очереди судорожно дергались кадыки. Остальные отчетливо понимали цену своей словесной несдержанности.

– Больше не занимать! Скоро обед! – с явным удовольствием оглашала приговор Клава.

Очередь оживлялась, особенно счастливыми были те, что стояли последними. Успели!

Наконец рабочий день подходил к концу. Клава несла свое грузное тело домой. Переодевалась в домашний халат, выпрастывала из лифчика свою большую набухшую грудь и доставала из кладовки самодельную банку вкусных огурчиков с укропчиком, хреном, листьями вишни, чесночком.

«Горе, а не бабы в Москве! Тощие и безрукие, – вспоминались ей плоскогрудые балерины, сучащие тонкими голыми ножками. – Тьфу! Срам!»

Ароматный пупырчатый крепенький домашний огурчик возвращал ее в доброе расположение духа…

Весной Клава родила обычную девочку. Необычными были имя – Олимпиада – и намерения: «для себя». Ну а с фамилией и отчеством было совсем просто – Ивановна Шарова (как у нее). Звание «мать-одиночка» давало ей небольшие, но материальные блага.

Олимпиада росла: ясли, сад, впереди школа. Клава честно выполняла стандарт – «не хуже, чем у других». Справила форму, портфель и прочее.

Загвоздка вышла к 23 Февраля, когда первоклашкам было дано задание подготовить сочинение про папу. Олимпиада вопросительно уставилась на мать. Клава, привыкшая решать проблемы по факту их поступления, справилась и с этой одним предложением:

– Он был испанский летчик.

Дочь принесла жирную красную пятерку. В ее тетрадке без единой ошибки было написано:

«Папа. Он был испанский летчик».

Работы остальных ребят были хуже: длиннее и с ошибками. Учительница зачитала только ее сочинение. Новая идентичность оберегала Олимпиаду всю начальную школу.

Клава работала там же и так же. По субботам к ним приходили гости: разведенки Люська и Светка со своими детьми. Женщины начинали шептаться на кухне, и доставалась «беленькая». Хозяйка брезгливо относилась к вину: «От этих кобыльих ссак никакого толку». Их лица румянились, они говорили все громче, смеялись и даже пели.

По воскресеньям Клава учила дочь жизни. Они готовили винегрет и мыли квартиру. Особенно доставалось унитазу.

– Запомни: унитаз – лицо хозяйки! Поняла?

Олимпиада поняла не сразу.

После унитаза наступала очередь непосредственно лица: рейсфедером пропалывались грядки бровей, обмылок ленинградской туши, смешиваясь со слюной, делал ресницы черными и колючими. Синие тени, бордовая помада и «роковая» родинка над верхней губой завершали боевой раскрас. Затем Клава втискивалась в тесный лифчик, пушила грудь, надевала яркое платье с большим вырезом и садилась ждать дядю Колю.

Дядя Коля приходил с конфетами и предложением подышать воздухом, потому что полезно. Конфеты Олимпиада любила. Дышать воздухом было хоть и полезно, но долго. Вопрос решился неожиданно приятно: Олимпиада научилась коротать время в библиотеке напротив и через несколько лет обросла тучным телом и обзавелась очками с толстыми стеклами.

Она читала запоем – много, все подряд.

Прозвище Шар, производное от Шарова, прочно укрепилось и не обижало. Одноклассники пользовались ею как энциклопедией. Но однажды произошел сбой: она не смогла ответить на простой вопрос – как звали ее испанского отца. В классе воцарилась нехорошая тишина. Над идентичностью дочери героя нависла реальная угроза. Одной опции явно не хватало.

– Скажу завтра, – выдержав мхатовскую паузу, ответила Олимпиада.

Клава секунду порылась в своем лексиконе и нашла одно-единственное наличествующее там иностранное имя. Его и озвучила:

– Чигивара.

* * *

Класс цвел пубертатными прыщами и источал острые запахи. Шар зачитывалась французскими романами, а математический гений класса Иннокентий побеждал на олимпиадах и оканчивал музыкальную школу по классу скрипки.

Стандарт «не хуже, чем у других» опять дал трещину – грозила двойка по физкультуре. Клаву вызвали в школу. Физрук отстаивал свою позицию:

– Девочке надо худеть. Не может прыгать через козла.

Клава высказала свое видение проблемы:

– Напрыгается еще на этих козлах и похудеет.

Физрук густо покраснел и… стал ставить тройки.

Мама одноклассника Иннокентия (Инки), спасая умную голову и музыкальные руки сына, принесла справку об освобождении.

По воскресеньям Шар подтягивала Инку по русскому и литературе. Мир французских романов оживал в его доме. Мама Инки играла на фортепиано, пекла чудесные круассаны и называла Олимпиаду mon cher ami. И эта мурлыкающая, грассирующая буква r оживляла ее фантазии и сны. Вот здесь ее настоящий дом, ее семья, ее настоящая мама – с идеально причесанной головой, с камеей на длинной шее – ставит перед Олимпиадой прозрачную чашку с горячим шоколадом, держа ее тонкими пальцами.

Шар хотела остановить время… и ела, ела круассаны. Красивые глаза Инкиной матери туманились слезами.

– Бедное дитя, – шептала она.

И это был знак…

На выпускных экзаменах Шар написала два сочинения: за себя и за того парня, и Инка получил свою золотую медаль. А его мама подарила Олимпиаде камею, точь-в-точь как у нее. И это был тоже знак…

Олимпиаде невыносимо хотелось сделать для них что-то великое и героическое, но воскресный вечер таял и надо было возвращаться домой.

Природа не обманула Клаву. Ее обманул дядя Коля, изъятый и возвращенный матюгами и затрещинами в лоно своей семьи. О Клаву жена дяди Коли руки марать не стала, но к утру короткое и емкое слово «б…дь», написанное нестираемой черной краской, красовалось на входной двери.

Бросилось в глаза: хуже, чем у других!

Клава боролась как могла. Вызвала из жэка мастера заменить дверь. Слесарь сверкнул золотой фиксой и глумливо поинтересовался:

– Почем любовь?

Клава его послала, и он ушел, написав на заявке: «Вызов ложный. Петли и замок входной двери в порядке».

Куда-то рассосались подруги. Жизнь перестала приносить то, чего хочешь и ждешь. Клава как-то вся сникла, полиняла и все чаще утешала свою поруганную честь «беленькой». Та и сгубила ее, бедолагу.

Шло время. Инка стал профессором и метался по миру с лекциями. Олимпиада работала в той же библиотеке через дорогу. Раз в году она надевала подаренную камею, покупала розу и ехала к Инкиной матери поздравить ее с днем рождения. Они пили горячий шоколад с круассанами, рассматривали географию Инкиных фото, разговаривали о литературе.

…Настойчивая трель телефонного звонка заставила отложить книгу.

– Шар, это я, Инка. Ты слышишь меня?

– Да, – выдохнула она.

– Мы с мамой в Барсе. Она больна. У меня курс лекций в Японии. Она соглашается остаться только с тобой. Шар, вопрос жизни и смерти! Умоляю, приезжай!

Олимпиада большим сугробом осела на стул и ущипнула себя за бедро. Знаки сошлись. Настал ее звездный час…

Книжечка загранпаспорта, пахнущая типографской краской, волновала девственное либидо.

Она улетала в Барсу, на родину своего отца, к высоколобому Инке и правильной матери.

Шар по старому русскому обычаю присела на дорожку, когда звонок диспетчера равнодушным голосом сообщил:

– Такси… номер… ожидает вас у подъезда.

– Ийо!

Она подпрыгнула, как большой дельфин, стремительно показала третий палец колченогому серванту с рюмочками для «беленькой», маленькой черно-белой фотографии Клавы и умчалась в новую жизнь.

Да-а-а-а! Гены соплей не перешибешь!

Выбор

Олег стоял в своем кабинете у окна. Серый урбанистический пейзаж мегаполиса красноречиво свидетельствовал, что отпуск кончился.

Загар оттенял синеву глаз, да и мастер из барбершопа вчера постарался.

– Неплохо, очень неплохо… – произнес Олег, заглянув в зеркало. – Ты крут, парень! – подмигнул он своему отражению. – Директор мебельного производства в свои сорок!

В дверь постучали.

– Да, Нина Николаевна.

– Здравствуйте, Олег Владимирович, с выходом!

– К делу! – перебил он секретаря. – Что китайцы? Заинтересовались нашим предложением? За Китаем – будущее.

Олег взглянул на Нину Николаевну и вдруг увидел, как плохо она выглядит, почувствовал, что китайцы ее совсем не интересуют. На память пришла старая игрушка – курочка, которая клюет все реже, реже и вот-вот остановится, потому что кончится завод. «Интересно, сколько ей лет: 45, 50, 55?» – подумал он.

– Олег Владимирович, вы меня слышите?

– А, да-да.

– Ну так подпишете мое заявление об увольнении? Уж не обессудьте. Гипертония совсем замучила. Держалась сколько могла.

– Как мы без вас будем, Нина Николаевна?! – воздел он руки к потолку и на фразе «режете без ножа» размашисто поставил подпись. «Куда приятней видеть молодую современную девушку на ее месте», – признался себе Олег.

Он открыл ноутбук. Вот. Школа московских секретарей. Английский… Владение компьютерными программами… Сопровождение переговоров… Набрал нужный номер.

– …Да, Марина, до завтра… Да, лучших выпускниц… Конечно, отличниц… Понял, «Тургеневская». Мой офис рядом.

Девушки шумной стайкой высыпались из аудитории. Какие разные! Он переводил взгляд с одной на другую.

– Олег?! Добрый вечер! Точность – вежливость королей, – прозвучало глубокое контральто Марины.

Олег пожал протянутую руку с безукоризненным маникюром и тонким обручальным кольцом. Они зашли в переговорную. Его ждали – на столе лежали две стопки: портфолио и резюме соискательниц.

– Начнем с портфолио. Ну нет… С силиконовыми губами и овечьим взглядом – точно нет, – отложил он несколько фото.

С резюме дело обстояло хуже – нужного ему опыта работы ни у кого не было. Свободный английский – у немногих. Стоп-стоп! Свободный английский и китайский – круто! Где портфолио?.. Мать честная, настоящий дятел!

Он окончательно запутался и даже взгрустнул по Нине Николаевне. Честно говоря, Олег первый раз выбирал себе секретаря и никак не мог определиться с перспективами: умом понимал, что надо дерзнуть на новый проект с китайцами, но душа скучала. «Кризис среднего возраста», – прочел он где-то.

Осталось два портфолио и одно резюме.

– Определились, Олег? Девушки ждут.

– Предварительно – да.

– Прекрасный выбор, господин директор! – улыбнулась Марина, глядя на оставшиеся портфолио. – Именно этих девушек я и хотела вам порекомендовать.

– Марина, еще меня заинтересовало резюме вот этой девушки.

– Тони, что ли? Ну, это наш уникум.

– Тоня, – как от зубной боли, поморщился Олег и подумал: «Почему не Дуня?»

Марина понимающе улыбнулась.

– Да, как тут не вспомнить бессмертного Гоголя: «Если бы губы Никанора Ивановича приставить к носу Ивана Кузьмича…»

И они оба расхохотались.

– Придется выбирать. Готовы побеседовать с девушками?

Первое собеседование даже развеселило. Кто кого тестировал – был большой вопрос. Взгляд красивой соискательницы потеплел несколько раз: когда упал на брелок его «Вольво», швейцарские часы «Бове» и новенький смартфон. Это была настоящая хищница. Нет, нет и нет!

Вторая девушка была похожа на Веру Брежневу. Радовала глаз и мужское естество. Олег представил, как повысится эротический градус партнеров и заказчиков с такой помощницей руководителя. Ему захотелось произвести на нее впечатление. Он легко продолжил на английском. «Брежнева» ответила без акцента, как на родном. Ей нравилось нравиться. «Эта и черта лысого уговорит, – с одобрением подумал Олег. – Идеальна для переговоров. Прекрасная визитная карточка для командировок. Только вот попросить эту королеву чай принести – язык в морской узел завяжется».

Третьей была Антонина.

– Чем вызван ваш интерес к китайскому языку?

– За Китаем будущее.

– Почему вы так решили?

– Изучила историю страны, культуру, обычаи, быт и национальные особенности характера китайцев. Свободно говорю на китайском.

«Вот это да! – подумал Олег. – С этим Дятлом можно взять Китай».

– Антонина, а чай заваривать и улыбаться вы умеете? Только не говорите мне, что вы обучались чайной церемонии на курсах.

– Обучалась, правда.

И вдруг Антонина улыбнулась, неожиданно смущенно, по-девичьи.

Оставшись один в переговорной, Олег размышлял: «Да не жениться же ты собрался! В конце концов, есть испытательный срок. Что ты вечно усложняешь! Легче надо! Он хихикнул, вынул десятирублевую монетку из портмоне: орел – Дятел, решка – «Брежнева». Выпал орел.

Олег сидел в своем кабинете и читал почту. Письмо из налоговой. Опять какие-то штрафы. Надо позвонить в бухгалтерию. Из арбитражного суда. Партнеры-китайцы нарушили все свои «бэйванлу» – договоры о намерениях, и он судился с ними уже второй год.

А это что за странное письмо? Обыкновенное, плотное. Адрес, получатель. Все правильно. Из вскрытого конверта выпало фото.

С карточки на него смотрел он сам, маленький, у елки, но почему-то в костюме Супермена.

«Что это? – удивился Олег. – Не было у меня никогда такого костюма. Помню, был Зайчиком, позже Пиратом». На обратной стороне фото учительским почерком было написано: «Олежке 4 года. 2019».

Он развернул вдвое сложенный лист.

«Здравствуйте, Олег Владимирович! – было написано от руки тем же почерком. – Пять лет назад, до октября 2014 года, у Вас работала секретарем-референтом моя дочь, Антонина Макова. Тоня погибла в автокатастрофе в 2018 году. Я никогда бы не нарушила данного ей слова, если бы не заболела. У меня рак. Я боролась с ним как могла, но он оказался сильнее. Олежка остается один. Я не смею Вас ни к чему принуждать. Вы вправе мне не поверить, поэтому я отправила это письмо с уведомлением. Мне достаточно будет знать, что Вы его получили. Перед смертью не врут. Я написала правду.

Татьяна Павловна, мама Тони и бабушка Олежки».

«Чушь собачья! – негодовал Олег. – Чтобы я спал с этим Дятлом?! (Он окрестил ее этим прозвищем еще на собеседовании в Школе московских секретарей.) Тьфу, прости господи, Антониной! Да, она была моим лучшим секретарем. Это правда! Залетела от кого-то. В декрет не ушла. Прямо с работы на «скорой» уехала в роддом. Помню. А чтобы спать с этим страшным длинноносым Дятлом… ну нету столько водки!»

Он машинально перевел взгляд на обратный адрес: «Екатеринбург, ул. Газетная, д. 345».

В кабинет впорхнула его красавица-жена.

– Аленка, подожди меня в кабинете, родная, десять минут, – попросил Олег (в переговорной его ждали адвокаты по китайской тягомотине). – И поедем в клинику. На сколько запись?

– На 12.00.

– Успеем.

Они поженились по большой любви, будучи еще нищими студентами, двадцать лет назад. Однокашники влюблялись, женились, плодились, разводились, а вот у них все получилось как-то рано, хорошо и навсегда. И не было у них друг от друга секретов до сегодняшнего дня.

Олег весь вечер тайком разглядывал и сверял с полученным фото свои детские снимки, а Алена, закрывшись обложкой новой книги, все перечитывала письмо, снятое утром на мобильник в кабинете мужа.

– Фирменный поезд № 16 «Урал» отправляется с третьего пути второй платформы через пять минут, – объявил равнодушный, немного железный голос дежурной Казанского вокзала.

Бормоча про себя как заклинанье: «Чушь собачья», Олег с электронным билетом в руке бежал к третьему вагону.

Алена провожала его взглядом из седьмого вагона того же поезда. Состав тронулся, за окном сначала медленно, потом все быстрее и быстрее замелькали дачные участки с гордыми метелками цветущей сирени. В купе она была одна.

Кто знал, думала Алена, что глупый студенческий аборт в девять недель, на который они с Олегом собирали деньги у таких же нищих друзей, будет иметь последствия. Четыре выкидыша, пять ЭКО с замершей беременностью – и все на девятой неделе. Как будто Бог не простил! Сегодня в клинике ей предложили рассмотреть альтернативы донорских фолликул и суррогатного материнства. Она снова и снова разглядывала в смартфоне фото ребенка, похожего как две капли воды на ее мужа.

Олег вошел в поезд. Удивился наличию душа в вагоне, осмотрел купе. Как давно он не ездил в поездах! Белоснежное белье, телевизор, Wi-Fi.

– Бред собачий!

Голова раскалывалась от бессонной ночи. Он взял полотенце и пошел под спасительный душ.

Вот и тогда, пять лет назад на корпоративе, он, как Ипполит, в костюме стоял под душем в своем номере. Пить он не любил и не умел, но тут был особый случай, не только Новый год. Нину Николаевну, которую сменила Антонина, провожали на пенсию с почетом, подарками, дифирамбами. Это была грамотная идея Дятла, чтобы остальные сотрудники поняли, какой Человечище их шеф.

Идея сработала. Сотрудники пили на брудершафт, целовались, братались. Олег явно перебрал. Танцевал цыганочку с Ниной Николаевной… Помнил, как Антонина вытаскивала его из душевой кабины и снимала мокрую одежду. «Кыш, Дятел!» – пьяно отбивался Олег. Потом… он не помнил. Заснул.

Ему снилось, что он занимается любовью с какой-то сказочной женщиной и ему хорошо.

Утром он увидел на тумбочке бутылку «Боржоми». Дятел в дурацком вчерашнем платье с белым вязаным воротничком доглаживала ему рубашку. Голова трещала.

– Антонина, – оглядывая номер, вяло, чуть помявшись, спросил Олег, – тут никого больше не было?

– Нет, – коротко ответила Дятел и протянула ему еще теплую от утюга чистую рубашку.

– Январь, февраль… работала до… сентябрь… Ну и что? Простое совпадение!

Телефон в купе разрывался. Звонила секретарь Ирина.

– Олег Владимирович, начальники отделов уже полчаса ждут вас на планерке. Что им сказать?

– Скажи, что я заболел, эмигрировал, умер! Что-нибудь скажи, мать твою! – заорал Олег и швырнул телефон на нижнюю полку.

…Поезд медленно подходил к светлому красивому зданию вокзала с неожиданно большими и алыми, как кровь, буквами: «ЕКАТЕРИНБУРГ».

Олег легко спрыгнул с подножки, следом из седьмого вагона вышла красивая женщина. Он миновал привокзальную площадь, поискал глазами стоянку такси и посмотрел на часы: «Нужно Аленке позвонить. У нее как раз заканчивается ночное дежурство в больнице. И что-то соврать. Что?»

Обычно после ее ночного дежурства Олег ждал жену дома, они вместе завтракали, болтали, и через полчаса он уезжал в свой офис. Олег достал телефон.

– Аленка, ты не волнуйся. Тут… понимаешь… такое дело… Я вынужден уехать ненадолго. Приеду, все…

– Оглянись, – прервал его тихий голос жены.

Он машинально обернулся. В нескольких шагах от него стояла Алена. Олег не привык ничего скрывать от жены. Растерялся. Почувствовал себя как вор, застигнутый на месте преступления. Неловко подбежал:

– Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты.

Они сели в такси. Первый раз не вместе. Она на переднее сиденье, он – на заднее, и одновременно произнесли адрес:

– Газетная улица, 345.

Доехали неожиданно быстро. Квартира находилась на втором этаже. Олег замешкался, отстал. Алена нажала кнопку звонка. По ту сторону послышались медленные шаги, щелкнул замок. Дверь открыла худенькая пожилая женщина с ежиком коротких седых волос.

– Татьяна Павловна? – уточнила Алена.

– Да, – взглянула она на молодую женщину, побледнела, пошатнулась, схватилась за дверь: «Господи, неужели из опеки? Как ей объяснить, что не надо забирать Олежку, что у нас есть хоть мизерный, но шанс…»

– Вам плохо? Я – Олег. Это моя жена, она врач.

Они помогли Татьяне Павловне прилечь на кровать. Алена спросила, где лекарства и назначения врача.

– Там, на тумбочке, – еле слышно произнесла хозяйка, не отрывая глаз от Олега.

На тумбочке лежали разовые шприцы, ампулы обезболивающего. Алена развязала тесемки старой папки «Карта онкопациента». Ксерокопии результатов исследований, лежащие в хронологическом порядке, пестрели латинскими названиями и аббревиатурой. Алена мысленно переводила: «2013 г. Опухоль бронхов и легких. Требуется дополнительное обследование. Диагностирована онкология. Назначена химиотерапия. 2014 г. Стойкая ремиссия. 2018 г. Агрессивная фаза. Операция. 2019 г. Метастазирование Grade 4. Обезболивающие инъекции».

Пока жена делала укол, Олег разглядывал фотографии на стенах. Их было много: выпускные классы, школьные походы… у костра сидят ребята и молодая учительница с гитарой. А вот и гитара стоит в углу. Антонина с ребенком на пляже. Счастливые. Что это на коленке малыша? Родимое пятно в форме черепашки. На левой? Да, точно, на левой, как у него. Мама еще говорила, что не потеряешься, всегда по «черепашке» найдем. А вот и он сам – крупным планом на том треклятом корпоративе. Без вины виноватый. Неужели из-за него сейчас столько проблем? Алена чужая, холодная.

Боль на время отступила. Татьяна Павловна пересела в старенькое кресло.

– Откуда у вас эта карта? – спросила Алена.

– Людочка, моя бывшая ученица, по моей просьбе отксерила и принесла. Мне надо было знать, сколько времени у меня еще есть.

Молодая женщина смотрела в окно. На площадке играли дети. «Какое право я имею осуждать Олега?! – размышляла она. – Это моя вина, что не могу родить. У наших общих друзей сыновья, дочки уже школу оканчивают. И все же… мог бы сказать, честнее было бы… Как виновато он выглядел на вокзале…»

Голос пожилой женщины прервал поток ее грустных мыслей:

– Простите, пожалуйста, меня.

– Вас-то, Татьяна Павловна, за что?

– Я во всем виновата… Не корите Тоню… Очень она переживала, когда узнала, что у меня рак. Я успокаивала ее как могла. Она тогда у вас, Олег Владимирович, работала. Клиники для меня искала – то в Германии, то в Израиле, с онкологами переписывалась, анализы мои высылала. Совсем покой потеряла, похудела… страшно было смотреть. Только я никуда ехать не хотела.

Было заметно, что Татьяна Павловна устала.

– Успокойся, говорила ей, и у нас врачи хорошие. А уж чему быть, того не миновать. Вот только жаль, что внука не увижу да розовую пяточку младенчика не поцелую. Просто так призналась в минуту слабости… Откуда же я знала… Простите меня, пожалуйста… А потом на работе у вас новогодний вечер был… Это я во всем виновата… Потом Олежка появился, и рак отступил. Подарила мне дочка с его рождением несколько лет жизни, пока с ней беда не случилась… Вот теперь и перед Тоней виновата – обещала же я, что вы никогда не узнаете. Получается, что клятву свою нарушила. Не было у меня другого выхода – два раза из опеки приходили: Олежку в детский дом забрать хотят. – Пожилая женщина обессиленно откинулась на подушку.

Стукнула входная дверь:

– Тетя Таня, получай свое сокровище!

– Это Милочка. Олежку из садика привела, – заволновалась бабушка.

– Теть Тань, как себя чувствуешь?! Укол сделать? В магазин сходить? – заглянула в комнату соседка.

– Укол я уже сделала, – ответила Алена, – а в магазин Олег сходит.

– А маленьким не продают, – появилась в дверях лукавая детская мордашка и с любопытством уставилась на гостей.