Текст книги "Испанский летчик Чигивара и другие нескучные истории от психолога о людях, превратностях судьбы и вере в лучшее"

– А если придут два Олега – большой и маленький, – тогда продадут? Я тоже Олег.

Малыш на секунду задумался, насупил брови:

– Тогда продадут… и даже мороженое.

Взрослые засмеялись. Олег присел на корточки перед маленьким Олежкой, и Алена увидела два одинаковых профиля.

Она так устала от тщетных попыток стать матерью! В голове все время крутились фразы врачей-репродуктологов про альтернативные методы – донорские фолликулы и суррогатное материнство. Интересно, каким будет (если будет) этот «продукт генной инженерии», при создании которого ее участие сведено к нулю? Сможет ли она любить этого ребенка? Может, сейчас Бог дает им последний шанс?

Два Олега вернулись с сумкой продуктов и мороженым. Женщины тихо переговаривались.

– Сделать тест ДНК – не проблема, – говорила старшая. – Только у Олега Владимировича появятся дополнительные новые обязательства. Я хотела вас об этом предупредить.

В лабораторию вошла семья. Мужчина протянул оплаченную квитанцию теста на отцовство. В верхней части бланка стояла надпись на латыни: cito.

– Ох уж эти ревнивцы! Еще один! – вздохнула пожилая лаборантка. – Где у мужика глаза-то? Неужели не видит, что ребенок – копия он? Зачем же так жену обижать? – покачала она головой и приступила к своим обязанностям.

Тест ДНК показал 99,99 процента.

– Посмотри, Олежка, это важный документ. Тут написано, что я твой папа.

– А тетя Алена будет моей мамой?

– Я очень постараюсь, – обняла малыша Алена.

Баба Нюра

Недавно с друзьями в деревню ездили. С бабой Нюрой познакомились. Сидит такая махонькая, как воробушек, по памяти носки вяжет, а глаза чистые, ясные.

Разговорились.

– Письмо, – говорит, – хочу президенту написать, да глаза подводят.

– А ты диктуй, баб Нюр, я быстренько напишу, – подмигнул нам Макс.

«Доброго здоровья, сынок!

Пишет тебе баба Нюра из Петушков Владимирской области. Ой, беспокоюсь я! Может, что не знаешь, как мы тут. Всю правду хочу написать.

Ой, беспокоюсь! Время-то какое страшное! Новости посмотрела – аж живот свело! Да у меня-то ладно, я старая, к Пасхе помирать собралась. А если молодуха посмотрить, а в животе – ребеночек? Знамо дело: любую животину стельную испужать – беды не обересся!

А тут говорять, бабы забрюхатеть не могут. Мужики-то всю силушку свою растратили на ссоры да на бонбы энти ядреные, проклятые! Бахвалятся – у кого больше! А раньше-то каки сильны были! Бабы кажный год рожали! А как устануть, так через них и в больницу на грех шли.

Ох, беспокоюсь я, сынок! Ой, беспокоюсь! Может, чего недоглядел?

А ишо бесовщиной всякой стали заниматься. Тьфу ты! Даже говорить совестно! Захочеть бабонька дитя родить, смогеть, как на базаре, выбрать: дочку ли, пацаненка, чернявого иль белобрысого. Ты уж там, сынок, у себя найди этих аспидов да настращай крепко! Вот ведь что там удумали!

А ежели эта зараза и до нас дошла?! Внучка моя тяжелая ходить. «Хочу, чтоб глаза зеленые», – говорит. Да у нас во всей деревне только у Федьки глаза его бесстыжие зеленые! А как их зальеть, то и вовсе зеленущие, прости господи, как у кота, делаются.

Да и как же я свою кровиночку-то тады узнаю? А вдруг люди что нехорошее подумають? Моя-то Валюшка – баба честная, работящая.

Да и ты, сынок, не серчай шибко да женись! Парень ты у нас видный, умный, работа сурьезная – вон ведь нас-то у тебя сколько! А все одно без бабы ласковой душа стынет. Да выбирай справную. Видала я ваших московских по телевизору: попа с кулачок, а губища-то как срам!

Тут почтальонка пришла, говорит: «Все, баба Нюра, пенсию больше тебе носить не буду. В Москву подаюсь, на футбол. Жанихов заморских ловить!» «А как ловить-то, девонька, будешь?» – спрашиваю. «Да низом, баба Нюра, низом!» И хохочеть, бесстыжая!

А что, если девок наших всех переманють? Кто русских рожать будеть?

Что ж вы, сынки, все ссоритесь да ссоритесь? Какой от вражды толк? Только обида одна да драка. Я войну-то помню. Всех мужиков съела, проклятая. Одни бабы остались, горемычныя, детишков поднимать…

Вы бы, сынки, поручкались, за стол сели да самогоночки выпили, помирились. У них там, говорят, тожить любят, только делать не умеют – покупають. Зять мой городской сразу узнал: говорит, мол, пахнеть так же.

В церкву ходила. Батюшка про конец света рассказывал, про лодку какую-то. Только мне невдомек, где же боженька баб да мужиков на рассаду возьметь в лодку энту, если все от бонб проклятущих помрут? Земля-то у нас, матушка, одна!

Прости меня, сынок, коли что не так. Старая я да неученая. Вот парня грамотного написать попросила. Беспокоюсь я. Может, чо не знаешь? Время-то какое страшное! Бабы-то, пока живы, завсегда кричат, чтобы мужики, надежа наша, услышали.

Кланяюсь, баба Нюра».

Бабушкина награда

В девяностые это было.

Подъехал мой отец на своем новеньком «жигуленке» к дому. А внук его, мой сын, так и вьется у машины. Любой предлог ищет, чтобы за руль сесть. С двенадцати лет водит, да так, как не каждый взрослый умеет!

– Дед, дай в гараж машину отгоню. Дай, дед. Два квартала до гаража. Через десять минут дома буду.

– Гараж закроешь – и сразу домой! – сдается мой отец и кидает ему ключи.

Поет и наполняется гордостью душа пятнадцатилетнего паренька: дед доверил семейную ценность! Сколько лет копили! Теперь он за рулем плавно и бережно объезжает неровности дороги, сбрасывая газ перед каждой кочкой.

– Что это?!

Какой-то мужчина, раскинув руки, бросается прямо под колеса.

– Выходи из машины, пацан.

– Зачем?

– Ехать надо. Видишь, на обочине парень лежит, загибается. Спасать надо.

– Машину не отдам, а в больницу поеду.

– Слышишь, Леха? Этот пионэр собрался тебя в больницу везти, – загоготал незнакомец. – А ну, сдрыстни быстро!

– Из машины не выйду, а куда надо – отвезу.

– Слышь, Лех, – оскалился мужчина черными пеньками зубов, – а вот нам и тачку дармовую подогнали. Вставай, погнали!

В зеркале машины был виден тот, кого звали Лехой, его бледное, какое-то картонное лицо с капельками пота.

– Куда ехать?

– Ты че, пионэр, не отдупляешь? Ломает его. Едем в «Веселый», к цыганам за дурью. Дорогу покажу. Туда и обратно отвезешь, пацан, если хочешь снова увидеть мамочку.

Обо всем об этом мы узнали через долгих два часа. Отец бегал в гараж с запасными ключами, мы, умирая от страха, звонили по больницам, в ГАИ и даже в морг. В квартире остро и резко пахло корвалолом и валерьянкой. Отец сидел какой-то весь ссутуленный, с белым лицом и синюшными губами.

Наконец сын пришел домой:

– Машина в гараже, дед, – и протянул ему ключи.

Мы дали волю слезам, гладили и обнимали свою кровиночку:

– Живой! Слава богу, живой!

Все утро мать сидела, молчала, смотрела в одну точку, барабаня пальцами по столу. Честно говоря, мне стало жутковато. Потом вдруг решительно поднялась со словами:

– Золотого, – так она называла своего внука, – надо наградить.

И ушла в свою комнату.

Через приоткрытую дверь я видела, что она достала свою шкатулку с драгоценностями и внимательно их перебирала и рассматривала. Затем оделась и куда-то ушла. Вернулась мать прежней, умиротворенной, даже с какой-то тайной задоринкой в глазах. У меня отлегло от сердца. Жизнь налаживалась.

Прошла неделя. Мы ужинали, как всегда, всей семьей. Мать была в приподнятом настроении.

– Я хочу наградить тебя за храбрость и мужество, – обратилась она к внуку, вынимая из кармана золотую цепь в палец толщиной.

– Сильные мужики в нашем роду! – торжественно добавила она, надевая цепь на шею смущенного внука.

«Совсем рехнулась, прости господи! – подумала я. – За машину чуть не убили, а из-за такой цепи легко можно жизни лишиться!» Я видела такие цепи на толстых шеях «новых хозяев» жизни.

Сияющая золотая цепь казалась особенно громоздкой на тонкой мальчишеской шее. Она лежала на еще по-детски гладкой груди парнишки и, что странно, совсем не тянула шею вниз.

Впервые я заметила, как они похожи: мой отец – кадровый военный, боевой офицер, с прямой спиной и гордо поднятой головой – и его внук.

Шло время. Сын вырос, выпрямился, возмужал – не узнать! Застенчивый он был очень, а теперь у него все получается.

– Что-то я давно, сынок, на тебе цепь не видела.

– Мама, деньги понадобились срочно. Свое дело хотим с друзьями открыть. Вчера отнес ее в ломбард. Только бабушке не говори.

– Как же так, сынок? – сердце мое сжалось. Именно туда тогда отнесла мать все свое золото, чтобы купить Золотому награду. Только кольцо обручальное оставила.

Дело молодое. Ничего тогда не сказала я сыну. Со всех ног побежала в ломбард. Успела. Выкупила нашу цепь. Пусть, думаю, у меня лежит до лучших времен…

Жизнь шла своим чередом. Сын осуществил свою мечту – открыл автосервис.

Умерла мама. Сороковины. Сидим, ее вспоминаем. Горюем. Как будто душа из нашего дома ушла. Пусто.

– Как я мог ее последний подарок продать?! – с горечью роняет сын. – Вот дурак!

Вернула я ему бабушкину награду. Решили мы: пусть она лежит в шкатулке с семейными реликвиями – с наградами деда. Лежит и сегодня. Сияет.

Брюггские кружева

«Да почему же все у нас через жопу?!» – думала Аня. Она смотрела в окно. Ее дочь уходила в неизвестном направлении с каким-то длиннобудылым худым парнем. Еще час назад она ждала ее с работы. Мурлыкала под нос и готовила ужин.

– Остывает, детка!

– Некогда, ма!

Аня зашла в ее комнату. Дочь запихивала свои вещи в большую дорожную сумку.

– А что – опять командировка?

– Да нет, ма, к Андрею переезжаю. Решили пожить вместе.

– Как переезжаешь? К какому Андрею?

– Да ты все равно его не знаешь. Хороший парень. Уже два месяца как познакомились.

– Как? – обалдевшая Аня уставилась на дочь. – Вот так сейчас выйдешь и уйдешь?

– Ну да. Он меня внизу ждет. Да ты не волнуйся, мам, – прощебетала дочь, с трудом застегивая молнию большой дорожной сумки.

Анина любимая фраза «дети имеют тенденцию вырастать» обрастала плотью и кровью. Она поняла, что счет пошел на секунды. И хоть дочкины слова обрушились как гром среди ясного неба, надо было как-то соображать.

– Может, зайдет?.. Теперь я хочу с ним познакомиться… Да и… сумка тяжелая.

Что-то сработало: или фигура матери, закрывшая амбразуру выхода, или малоподъемная сумка. Дочь достала мобильник.

– Андрюх, зайди-и-и, – пропела дочь. – Мать хочет посмотреть в твои честные глаза, хи-хи.

– Здравствуйте, я Андрей.

Рентген материнских глаз цепко выхватывал детали: серые умные глаза, интеллигентное лицо, долговязую, тонкой кости фигуру.

С «очень приятно» не получилось, ограничилась «Анной Александровной».

И вот теперь она смотрела в окно, слышала колокольчиковый смех своей дочери, видела длинную, чуть сгорбленную фигуру парня. Дочкина сумка в его руке почему-то не казалась огромной.

На столе стоял остывающий ужин. Она растерянно стояла и не знала, что делать. «Коля! Ну конечно, нужно срочно позвонить мужу! Коля! Ну Коля! Ответь!»

Колька, от которого у нее секретов не было, что-то не проникся. Хохотнул: «Выросла дочка».

– Коля, а что я скажу подругам?! А на работе?!

В устоявшемся социальном формате «Матери взрослых дочерей» было три опции: вышла замуж; еще не замужем; какая хорошая девочка была… Ну, будем надеяться…

Колька все выслушал.

– Как-то у вас, женщин, все сложно и неоднозначно. А меня бы мои мужики поздравили!

– Вам-то, мужикам, что?.. – многозначительно, с подтекстом парировала Аня.

– Как что? – даже обиделся муж. – Дедом скоро стану!

– Вот-вот, – горячилась Аня, – наш сосед по даче тоже дедом стал! Приехала его дочка с женихом… Только где он, этот зять?

– Ну, дочкина любовь еще в женихи не набивается, – сказал муж весело. – Что расстраиваешься? Не понравится – придет обратно. Не парься, Анют. До вечера.

Каким невозможным бывает Колька!

Аня открыла дверцу бара, потрогала винные бутылки. Взгляд упал на открытую емкость «компрессной» водки. Ее-то она и достала. Хотела подняться за рюмкой, но как-то стало все равно.

«Ну что? Через жопу? Так и пусть будет все через жопу!»

Решительно налила водку в чайную чашечку, стоящую на столе, и выпила залпом. Водка была теплой.

Разве так она представляла это очень важное событие в ее жизни? Да-да, именно в ее! Рожала, растила, учила, мечтала… А какая мать не мечтает выдать дочку замуж? Красиво! С волнительными предсвадебными хлопотами. Двадцать два года ее мечта совершенствовалась, отшлифовывалась новыми гранями и подробностями. Она чувствовала себя незаслуженно обделенной.

– Все не как у людей, – тихо пожаловалась Аня Теплой Бутылке Водки и налила себе еще чашку. – Пришел долговязый айтишник в бейсболке и толстовке, сказал «здрасте» и увел мою дочь.

Теплая Бутылка Водки понимающе кивала.

– Надо было хоть адрес спросить, где ее искать. Что же делать?

«Компрессная» Бутылка недоуменно пожала плечами.

На нетвердых ногах Аня пошла в гардеробную, вынула из укромного местечка красивый пакет. Это был ее секрет. Три месяца назад она привезла из Бельгии эту роскошь. Фата работы брюггских мастериц была чудо как хороша! Она стоила бешеных денег. Но Аня уже видела в ней свою дочь и купила, втихаря от Кольки. Тогда она рьяно отбивалась от продавщиц, предлагавших померить. Это казалось ей почти святотатством. А сейчас… Что сейчас? Свидетелей не было. И только Теплая Бутылка Водки кивала: «Можно».

Нежнейшие кружева старинной фаты струились до полу. Массивная черная оправа Аниных очков выдавала профессию аудитора. Четыре диоптрии безжалостно засвидетельствовали пятьдесят лет и растекшийся от слез макияж.

– Какой ужас!

Она сняла очки и распустила тугой пучок волос. Стало заметно лучше. Теплая Бутылка Водки предложила за это допить.

Она уснула за столом на кухне, уронив уставшую пьяную голову на руки. Оборка белоснежной фаты плавала в тарелке остывшего гуляша.

Ей снилась свадьба, где было все так, как она мечтала: Коля в смокинге и бабочке ведет их дочь в фате из брюггских кружев, она в элегантной шляпке и в платье жемчужного цвета…

Все красиво и празднично, много гостей. Музыканты играют джаз. Вдруг – не может быть! – знакомая женская фигура мелькнула за зеленой изгородью.

– М-а-а-ма? Как ты здесь? Ты же умерла!

– Пришло-о-ось. Я сохранила твою записку, дочка: «Уехала к Кольке. Он самый лучший. Жить без него не могу». Тебе тоже было двадцать два, детка.

– Хороша! Просыпайся! Хороша! – ласково и настойчиво будил муж.

Аня оторопело хлопала большими близорукими глазами. Она икнула, встала, сделала шаг, запуталась в фате и рухнула в надежные руки своего Кольки.

Вальс

Молодожены стояли обнявшись. Поезд мчал их в столицу, в прекрасную жизнь, полную планов и свершений. В общем чемодане лежал новенький документ о регистрации брака. На плече у каждого цвела татушка единства и неделимости – Инь и Ян. Взаимодействие двух начал рождало развитие и движение. Конкретно в их случае – а они в это свято верили – аспирантура, докторантура, Нобелевская премия. «Кто, как не Саша, – лучший выпускник университета, победитель студенческих олимпиад, с рекомендациями в московскую аспирантуру?!» – не сомневалась Лола.

Молодожены горячились, делились идеями, как быстрее и эффективнее пройти путь к мечте.

– За каждым великим мужчиной стоит незаметная обывателю великая женщина, – высказывал свое мнение Саша.

Лоле нравилось слово «великая», не нравилось – «незаметная» и успокаивало слово «обывателю».

Она не была слишком тщеславна, просто отдавала себе отчет, что ее скромные способности блекнут по сравнению с яркими талантами мужа. Чувствовала себя немного «декабристкой» и решила посвятить свою жизнь ему.

– Решено – делаем! Видим цель – нет преград! Принимай, столица!

Саша реализовывал свой Ян: приезжал поздно, иногда делился яркими впечатлениями дня. Лола пестовала свою Инь: готовила, стирала, рожала. Сына взяли в детский садик при условии, что она будет вести там уроки английского. Семейный корабль шел на хорошей скорости заданным курсом. Приближалась защита Сашиной диссертации.

«Первый этап почти пройден!» – думала Лола. Где-то в глубине души она тоже хотела заниматься своей профессией. Не в таком урезанном варианте, как сейчас, в детском саду. Она вспоминала, каким удовольствием было для нее читать английскую классику в подлиннике, но тут же пугалась этой мысли, как предательства. «Малодушничаешь? Дала слово – держи!»

Саша перед защитой нервничал, а Лолу охватил порыв энтузиазма: «Вот оно! Репетиция Нобеля! Нужно хорошо выглядеть, быть достойной Саши».

По регламенту он защищался после первой соискательницы, Оксаны. Лола уложила спать сына и всю ночь готовила тщательно продуманные блюда для банкета после защиты.

Муж защитился блестяще! Уставшие ученые мужи, члены комиссии, ели и пили много и с удовольствием. Пригласили Сашу преподавать на кафедру. Оксане же сказали, что «защитили диссертацию только ее красивые глаза». Молодая аспирантка со слезами выскочила в коридор. Лола смущенно принимала комплименты своему кулинарному искусству. Ей было неловко, что она в центре внимания. Где же Саша? Она вышла в коридор. Ее муж одной рукой прижимал к груди плачущую Оксану, а другая его рука сползла по спине девушки сильно ниже талии.

Домой ехали молча.

– Ты не хочешь извиниться? – с усилием разомкнула губы Лола.

– Нет.

– Тогда объясни мне, что это было.

– Я люблю ее.

– Останови машину.

– Нам нужно поговорить.

– Не о чем.

Она вышла. Больше супруги не виделись. Лола не хотела.

Пошла учителем английского языка в школу. Работала жадно, с удовольствием. Вскоре с удивлением и радостью заметила, что лучшие ученики отвечают ей тем же. Дополнительные и факультативные занятия проходили весело и интересно. Безнадежных двоечников она заражала своей любовью к предмету и искренне радовалась их первому робкому правильному ответу. Желающих приобщиться к ее занятиям прибавлялось. У Лолы как будто крылья выросли за спиной. Иногда она вспоминала ту Лолу, которая целиком посвятила себя Саше. Вспоминала как тяжелую болезнь: «Слава богу, теперь я здорова и свободна!»

Новое тату в виде символа свободы – птицы чайки – закрыло на плече шрам от сведенного. Лола расцвела и действительно стала похожа на прекрасную чайку. Она ушла из школы с ее обязательной бумажной работой, педсоветами, распределениями нагрузок и классным руководством, занялась репетиторством.

С ее репутацией желающих было хоть отбавляй. Чтобы экономить время, для поездок к ученикам она купила машину, а позже решила, что удобнее приглашать их к себе домой.

Сын учился в Англии, в престижной школе. Два раза в год они вместе отдыхали на Бали. Как страшный сон, забылись ранние подъемы. Лола наверстывала упущенное и осуществляла свои мечты: брала индивидуальные уроки рисования, музыки, танцев. Сначала она ездила к учителям. Это было не совсем удобно, поэтому они стали ездить к ней.

После учеников в отделанной дизайнерами по ее вкусу квартире оставались грязные следы от обуви, а еще надо было заваривать чай и покупать всякие сушки-плюшки. Онлайн-уроки избавили ее от этих проблем. Помощница по хозяйству два раза в месяц неслышно наводила чистоту. Лола работала, смотрела видеолекции по искусству, фильмы на языке оригинала – когда и сколько хотела. Все реже и реже возникало желание выйти на улицу, где даже погода диктовала свои условия – принуждала надеть зимнюю одежду или взять зонт.

Мастер татуажа приехал ровно в двенадцать, как обещал.

– Что будем бить?

– На свете счастья нет, но есть покой и воля.

«О, блин! Сидела, что ли, эта странная тетка? Вроде не похоже…» – подумал парнишка.

– Может, че-нить повеселей набьем?

– А чем вам Пушкин не угодил, молодой человек?

– Нет-нет, – как школьник, заалел ушами мастер, – Александр Сергеевич – это наше все!

Парень заканчивал трудиться над пушкинской вязью, когда его немного усталый взгляд упал на небольшой мольберт. На незаконченной картине в зимнем ночном парке, под бледным фонарем, кружились в вальсе снежинки и счастливая пара – мужчина и женщина: «Та-дам! Та-дам-м! Та-дам-м-м!..»

Есть еще правильные пацаны

Веселый нрав у дочки – хохотушка, плясунья, певунья. Ребята так и вьются. Звонок в дверь. Открываю – паренек стоит с букетом голубых гортензий, с коробкой конфет, в костюме.

– Нету, – говорю, – Леночки.

– А я к вам, Светлана Николаевна.

И букет с конфетами протягивает.

Растерялась я, да и парнишечка уж больно положительный: ушки розовые, чисто помытые, рубашечка свежая, галстук правильно завязан.

– Ну, проходи, – говорю, – чайку попьем. Может, и дочка подбежит. – Чашки на стол поставила, коробку с конфетами открыла. Руки мужиковские, большие – чашечка в них как игрушечная.

– Нравится мне Леночка. Вот свататься пришел.

Да ты мой хороший! Все чин-чинарем: букет, конфеты, костюм. Есть еще правильные пацаны!

Посмотрела на Колюню с теплой лукавинкой, да и спросила:

– А что ж ты, Колечка, без родителей свататься пришел?

– А нет родителей. Живу с бабушкой.

– Миленький ты мой, извини! – стушевалась я.

– Да ничего. Я давно самостоятельный. Деньги зарабатываю в силовых структурах. Леночка ни в чем нуждаться не будет.

Сидит Колюня – такой ладный, крепко скроенный, бицепсы аж из-под пиджака выпирают. А глаза голубые, детские и… вихорок на макушке.

Мать честная! Что ж ты мне, парень, так сердце рвешь! Уже хочется тебе борща со сметаной на стол поставить и вихорок пригладить.

– А Леночка согласие дала?

– Сначала решил с вами поговорить. Вы же ее ро́стили. Я хочу, чтобы все правильно, по-честному было.

«Есть еще правильные пацаны!» – подумала я.

– Дело молодое! Это вы, Колечка, с ней вместе решайте. Надумаете жениться – я против не буду.

…Много времени прошло с того дня… Дочка давно и счастливо замужем. Детишек народили.

Колюня, говорят, не женат. Из командировки в командировку – воюет в горячих точках.

А я вот недавно в храм вошла. Голубые гортензии у иконы увидела. Подошла поближе.

– Царица Небесная, Пресвятая Богородица! Спаси и сохрани правильного пацана Колюню!

Не умею я правильно молиться. Зато по-честному.