Текст книги "Ангелы мщения. Женщины-снайперы Великой Отечественной"

Глава 4
«Мама, а почему все идут дяди и только одна тетя?»

После нескольких дней в карантине женщины в военной форме – командиры отделений – повели свежеиспеченных курсантов в баню. Пестрая получилась компания: уходя в армию, будущие снайперы взяли из дома одежду похуже, знали, что придется потом бросить. Совершенно не обученные ходить строем девушки были одеты во что попало – на головах платки, на ногах ботинки, или сапоги, или туфли. По мнению Юли Жуковой, напоминали они больше цыганский табор: ряды смешивались, на ходу все громко переговаривались, обмениваясь впечатлениями. Командиров, пытавшихся навести хоть какой-то порядок, никто не слушал [80]80
   См.: Жукова Ю. К. Девушка со снайперской винтовкой. М.: Центрполиграф, 2006. С. 67.


[Закрыть].

Местные женщины стояли на тротуарах и с жалостью смотрели на колонну будущих снайперов. Кто-то причитал или крестил девушек, большинство стояли молча. Многие девчонки «на ходу срывали с себя шапки, шарфы или варежки и бросали в толпу: не пропадать же добру, пусть люди пользуются». Люди брали. Кто-то из девушек вещи приберег, и правильно: шерстяные носки и варежки уж точно на фронте пригодились. Красный шарф из дома, который Саша Шляхова оставила у себя как талисман, впоследствии, нарушив маскировку, стоил ей жизни… [81]81
   См.: Чувилкин В. А. Девушки в шинелях. М.: Московский рабочий, 1982.


[Закрыть] В бане девушек ждала «целая бригада парикмахеров» и военная форма, с которой они, подбирая подходящую по размеру, устроили «настоящий спектакль» [82]82
   См.: Жукова Ю. К. Указ. соч. С. 68.


[Закрыть].

Аня Мулатова попала во второй выпуск Центральной женской школы снайперской подготовки (ЦЖШСП) – он был самым большим, более семисот человек. Первый выпуск в июне 1943-го уехал на фронт, и из него, если верить слухам, уже погиб целый снайперский взвод – 33 девушки утонули на катере на Ладожском озере [83]83
   Интервью с К. Г. Крохиной. Минск, август 2012 г.


[Закрыть]. Сейчас, летом 1943-го, девушки ехали в ЦЖШСП со всей страны: городские военкоматы отбирали девчонок с отличным зрением, отдавая предпочтение тем, у кого была стрелковая подготовка, и отправляли их в Вешняки группами человек по десять. Не всех приняли по приезде в школу: там была еще одна комиссия. Из двенадцати «здоровых, с зоркими глазами девчат», ехавших из Джамбула вместе с Клавой Логиновой, отобрали в Вешняках только девять. Остальных отправили учиться на другие специальности. Девчонки расстроились: они как раз для снайперской школы были отобраны не случайно, все были активными комсомолками и имели стрелковую подготовку [84]84
   Там же, июль 2013 г.


[Закрыть].

Школу открыли на базе снайперских курсов в мае 1943 года в Вешняках под Москвой. Однако там не было подходящего полигона, где они могли бы обучаться маскировке и стрельбе, поэтому пришлось подыскивать новое место. Лето курсанты провели в лагерях в деревне Амерево, где кого-то из них поселили в сарае, а кто-то, как Аня Мулатова, оказался в палатках, в которых жили отделениями по 10–11 человек. Аня знакомилась с товарищами по роте – девушками высокого роста, как и она, – «королевами». По росту девушек-снайперов распределяли еще с первого набора, и тогда же у некоторых рот появилось свое, неофициальное название, придуманное то ли начальником женских курсов снайперской подготовки (предшественника школы) Норой Чегодаевой, то ли «важными генералами» [85]85
   Чувилкин В. А. Указ. соч. С. 6.


[Закрыть] из мандатной комиссии, один из которых, вытирая глаза платочком, спросил девушку маленького роста: «Откуда только такие карандаши берутся?» «Карандаши», «королевы» и девушки среднего роста, к которым никакое прозвище не прилипло, – так и получилось, что по школе большинство помнили в основном девушек такого же роста, как они сами, с которыми вместе учились и жили. И из прославившихся посмертно однокашниц по Подольской школе Аня Мулатова запомнила только двух, высоких: Розу и Таню. Таня Барамзина, «несимпатичная простая девчонка, говорунья такая, все говорила и говорила» [86]86
   Интервью с А. Ф. Синяковой.


[Закрыть], была очень идейная. Все удивлялись тому, что стреляла она в очках: Аня с подругами все обсуждали, как это ее с таким зрением вообще взяли в снайперскую школу. Решили, что из-за коммунистической или комсомольской работы. В 1944 году Аня слышала о гибели Тани, а после войны узнала подробности. Таня Барамзина, переведенная в связистки из-за еще более ослабевшего зрения, обороняла до последнего блиндаж с ранеными. Если верить рассказу чудом выжившего раненого (когда немцы расстреливали раненых, он притворился мертвым), немцы Таню пытали, а потом расстреляли из противотанкового ружья. Имя мученицы сначала было неизвестно, и ее звали с чьих-то слов просто «девушкой в шинели». Это словосочетание стало крылатым.

Вторую геройски воевавшую и погибшую в бою девушку-снайпера из роты «королев» звали Роза. Роза Шанина была из Архангельска, воспитательница детского сада. Это была очень активная высокая, румяная, светловолосая девушка. У Розы были ясные большие глаза, приятное лицо и густые волосы, но она, с Аниной точки зрения, была совершенно неженственная, ходила мужской походкой враскачку, была грубовата. Говорила громким голосом, с простонародным выговором, сильно окая. Когда в 1944 году Аня увидела во фронтовой газете статью о Шаниной, где корреспонденты называли Розу красавицей, она мысленно не согласилась с таким определением [87]87
   Интервью с А. Ф. Синяковой. Москва, 2013 г.


[Закрыть].

А Клава Пантелеева была маленького роста, из роты «карандашиков». Как пришли они с Марусей Чигвинцевой на первое построение и встали рядом, так и отправили обеих парой в седьмую роту – с самого начала в школе девушек разбили на пары, и парами потом они учились и работали на фронте. Запомнила Клава из героически погибших только маленькую и худенькую Алию Молдагулову [88]88
   Интервью с К. Е. Калугиной. Москва, февраль 2011 г.


[Закрыть]. Впрочем, Алию, необыкновенно активную девчонку, помнили и в других ротах. Клава Логинова запомнила ее с первого же дня: только их привезли в Амерево, как Алия «прибежала, спросила: «Вас кормили?» и, получив отрицательный ответ, «убежала, шустрая», разбираться, в чем было дело [89]89
   Интервью с К. Г. Крохиной. Минск, июль 2012 г.


[Закрыть].

Курсанты начали осваиваться с новым распорядком дня, с военной формой, с мужскими прическами. Ане Мулатовой отрезанные локоны было жалко, когда «тяжелыми колбасками» они упали на пол. Но особенно переживать не стала – бог с ними, с «колбасками». Клаве Пантелеевой новый вид товарищей и свой собственный казался комичным: стрижки как у мальчиков, с короткими чубчиками, да еще в придачу к мужской форме, которая была всем велика и сидела на девчонках смешно. В день, когда стригли, болела Клавина пара Маруся Чигвинцева, и ее не подстригли. Когда курсанток вели строем по Подольску, стоявшие у дороги дети закричали: «Мама, а почему все идут дяди и только одна тетя?» [90]90
   Интервью с К. Е. Калугиной. Москва, июнь 2011 г.


[Закрыть]

С первого же дня армейской жизни взялись за них как следует – умываться после подъема в шесть утра повели за два километра на речку. Заболтавшись в столовой, девушки тут же поняли, что позволить себе такого больше не смогут: раздалась команда встать из-за стола, а никто из них еще и поесть толком не успел [91]91
   См. там же.


[Закрыть].

Их учили серьезно: в казарме – теоретическим дисциплинам, в том числе баллистике, а также материальной части. Строевая подготовка и стрельбы занимали все остальное время, в любую погоду девушки подолгу находились на улице. Учили рыть стрелковые ячейки различных типов, маскироваться и подолгу сидеть в засаде, ориентироваться на местности, ползать по-пластунски; помимо этого были еще и специальные, для снайперов, занятия: на тренировку наблюдательности и памяти, зрения и твердости руки. Учили еще и приемам рукопашного боя, и метанию гранат [92]92
   См.: И в снайперском прицеле есть добро / Под ред. А. А. Агафонова. Подольск, 2006. С. 29.


[Закрыть].

Начав заниматься на полигоне, курсантки сначала вырыли там глубокие траншеи и окопы, оборудовали огневые точки и построили примитивные оборонительные сооружения – сколько же земли пришлось перекопать саперными лопатками! Потом начались занятия по стрельбе на полигоне, где девушки теперь проводили целый день: окапывались, маскировались, учились передвигаться ползком и перебежками и стреляли, стреляли. «Стреляли по мишеням в полный рост, поясным и грудным, бегущим и неподвижным, открытым и замаскированным; стреляли стоя, лежа и с колена, с упора и без него; стреляли на ходу и в статичном положении» [93]93
   Жукова Ю. К. Указ. соч. С. 79.


[Закрыть]. Патронов давали сколько угодно, только требовалось потом собрать все до единой гильзы, и частенько девушки, помогая кому-то из товарищей, у кого не сошелся баланс, ползали все вместе на коленях в грязи, отыскивая пропажу. Когда они научились «сносно владеть оружием», обычные винтовки им заменили снайперскими [94]94
   Там же.


[Закрыть].

Из Амерева в сентябре школу перевели в бывшее имение графа Шереметева. Там девушки своими руками ремонтировали полуразрушенные помещения. Клаве Логиновой с товарищами досталась бывшая графская оранжерея. Намесили глины, натаскали кирпичей и сделали вполне сносное жилье. После войны Клава Логинова так же сама построила себе дом [95]95
   Интервью с К. Г. Крохиной.


[Закрыть]. Поставили для них нары, где каждому отделению отводили свой этаж: «ложились рядком, как игрушечные солдатики в коробке». Зато у каждой были собственный матрас и подушка, пусть и соломенные, и собственное серое и жесткое солдатское одеяло. Да еще и постельное белье из бязи, и вафельное полотенце, всегда чисто постиранные [96]96
   См.: Жукова Ю. К. Указ. соч. С. 71.


[Закрыть]. У многих деревенских девушек дома такой роскоши не было.

В большой семье Ани Мулатовой (отец был ремесленник, так что жили они вообще-то лучше соседей) все дети спали вместе на полу на домотканом фиолетовом шерстяном одеяле, которое очень любили блохи. У отца с матерью была за занавеской кровать. Постельного белья не было и в помине. Из любого куска материи мать шила им одежду и бесконечно перешивала старье. Аня как-то вырвала клок из нового платья, играя в прятки, и мать ее побила. С обувью было плохо всегда. Как только сестра Лиза, придя из школы, снимала ботинки на каблуках, их обувал брат, у которого своей обуви не было.

Утром мама обычно варила суп из пшена, который ели все вместе из большого блюда деревянными ложками. Мать добавляла туда молока, отец начинал есть, и только тогда могли начинать есть и дети. На обед – тоже суп, картошка, квашеная капуста. Мясо ели очень редко, и когда его готовили, то первыми ели отец и те из детей, кто уже работал, остальные доедали остатки [97]97
   Интервью с А. Ф. Синяковой. Москва, лето 2013 г.


[Закрыть]. К 1940 году только-только стало полегче, а в 41-м началась война.

Помощники командиров взводов – как правило, тоже совсем молодые женщины, хорошо учившиеся в первом выпуске и оставленные при школе, – муштровали девушек на совесть. Внеочередной наряд получала каждая, не идеально заправившая свою постель: соломенный матрас с простыней без морщиночки, подушки в ряд, чтоб ни одна не выпирала, полотенца треугольниками и чтобы основания треугольников образовали прямую линию [98]98
   См.: Жукова Ю. К. Указ. соч. С. 72.


[Закрыть]. Если после подъема не успели одеться в отведенные для этого пару минут, следовала команда «Отбой!» – и все повторялось сначала.

Встречаясь после войны с женщинами, у которых была в школе помощником командира взвода, Зинаида Мелихова вспоминала разные веселые, забавные моменты. Девушки вспоминали другое: строгость Мелиховой, муштру, наряды вне очереди (на фронт Мелихова с ними не поехала: она была очень красивая, фигуристая девушка и, по мнению подчиненных, «игривая». Не особенно прячась, целовалась с офицером Одинцовым, за которого потом вышла замуж – и осталась в школе) [99]99
   Интервью с А. Ф. Синяковой. Москва, 2010 г.


[Закрыть].

Строгостью запомнились и мужчины – командиры взводов и рот (как правило, фронтовики после ранения). Конечно, сказалось еще и то, что девушки только что пришли из гражданской жизни, а теперь из них делали военных.

Клава Пантелеева и ее товарищи боялись начальника по тактике Панченко, ходившего во время занятий от взвода к взводу. Только чуть-чуть девчонки расслабятся, как снова: «Панченко идет!» Задача была – замаскироваться на местности так, чтобы тебя совершенно нельзя было заметить, и Панченко, пока не научились, гонял безжалостно. Через много лет после войны, придя на встречу выпускников ЦЖШСП, Панченко признался: «Девчонки, я вас так уважал. И так жалел» [100]100
   Интервью с К. Е. Калугиной. Москва, август 2013 г.


[Закрыть].

Почему-то больше всего запомнились случаи, связанные с пением в строю: усталые девушки проявляли непослушание, отказываясь петь, и тогда их очень эффективно заставляли это делать. У Ани Мулатовой командиром роты был Алмазов, «высокий, красивый мужчина, очень строгий». Нередко по пути в столовую, когда, страшно усталые после долгой – семь километров в одну сторону! – дороги на стрельбище и назад и целого дня трудов, они, без шапок и без рукавиц, только и мечтали скорее пройти триста метров до теплой столовой, поесть, вернуться и лечь, Алмазов командовал: «Запевай!» Усталые девчонки молчали. Тогда Алмазов менял команду: «Стой. Направо, налево, в сторону 5 шагов. Ложись» – и приходилось ложиться прямо в глубокий снег и ползти до указанного командиром места. В широкие голенища сапог набивался снег. Женщины в платках и телогрейках, остановившиеся на обочине дороги, чтобы посмотреть на девушек-курсантов, жалостливо вздыхали. А девчонки, только Алмазов отвернется, поднимались и перепрыгивали пару шагов, чтоб оказаться поближе к цели [101]101
   Интервью с А. Ф. Синяковой. Москва, июнь 2013 г.


[Закрыть].

История о наказаниях за нежелание петь в строю имелась, наверное, у каждой выпускницы ЦЖШСП. Офицер по фамилии Иванов – командир взвода у Таисии Киселевой – тоже не любил неповиновения. Как-то девушки усталые возвращались с полигона и промолчали, услышав приказ запевать. Последовал приказ: «Лежать! Ползти!» – командиру попала вожжа под хвост. Нехотя они подчинились. На улице шел дождь со снегом, брякали котелки девчонок. Сначала они хихикали, потом пошли в рев. Спас их в тот раз встретившийся на пути начальник школы Кольчак. А когда учеба окончилась, Иванов, как и Алмазов, не скрывал теплого отношения к своим курсантам и тревоги за них. «Хорошие вы у меня девчонки, – сказал он им на прощание, – вы берегите себя!» [102]102
   Интервью с Т. Д. Ильницкой. Санкт-Петербург, июнь 2011 г.


[Закрыть] Жестокая муштра, считали бывшие фронтовики, готовит их подопечных к фронту, где будет еще труднее. И были правы.

Нашлись, конечно, и такие, кто просто любил поиздеваться. Юле Жуковой хотелось после войны увидеть на какой-нибудь встрече бывшего своего взводного лейтенанта Мажнова, посмотреть ему в глаза. Но, хотя с войны Мажнов вернулся, на встречах снайперов не бывал: знал, наверное, как ненавидели его девчонки. Он, рядовой колхозник, унижал подчиненных, видимо самоутверждаясь за их счет. Из всей безжалостной муштры, всех издевательств Юле Жуковой больше всего запомнился один случай. Как же она должна была после этого ненавидеть взводного! Однажды холодным осенним днем на тактических занятиях в поле девушки «бежали по чавкающей под ногами и налипающей на сапоги вязкой грязи». Мажнов отдал команду: «Ложись, по-пластунски вперед!» – и тут Юля, увидев прямо перед собой огромную лужу, быстро сделала два или три шага в сторону и тут уже поползла по грязи. Но не тут-то было. «Курсант Жукова, встать, вернуться на исходную позицию!» – раздалась команда, и Жукова легла прямо в эту ледяную лужу и поползла [103]103
   См.: Жукова Ю. К. Указ. соч. С. 88, 89.


[Закрыть]. Позже взводный объяснил, что так обращался с ними ради их же блага: если бы Жукова так поступила на фронте, ее бы уже не было в живых. В чем-то он, вероятно, был прав. Но потом всю жизнь, вспоминая этот эпизод, Юлия Жукова как будто физически ощущала, как «в голенища сапог, в рукава шинели вползает холодная липкая грязь». С трудом перемещаясь в густой грязи, она глотала слезы – от бессилия, злости, унижения.

Старшины – девушки, оставленные из первого выпуска либо повышенные в звании за хорошую службу, чаще постарше возрастом, чем остальные, – отвечали за порядок и дисциплину во взводах, за имущество, за оружие. Если попалась хорошая старшина, то не так уж страшна служба: поможет и с одеждой, если чего-то не хватает, и портянки научит наматывать аккуратно, и с заболевшей разберется, и скажет, когда надо, доброе слово. Аню Матох, погибшую перед самой победой, в ее взводе очень любили: эта полноватая спокойная девушка с Урала, на пару лет постарше остальных, заботилась и о быте подчиненных, и о комсомольском воспитании не забывала [104]104
   Интервью с К. Г. Крохиной. Минск, август 2013 г.


[Закрыть]. Взводу Ани Мулатовой не повезло. Старшина Шатрова – «маленькая, черная, со злым лицом» – обращалась с товарищами ужасно [105]105
   Интервью с А. Ф. Синяковой. Москва, август 2013 г.


[Закрыть]. Позже Аня слышала, что Шатрова погибла: она была из первого набора, ее оставили при школе работать со вторым, и после выпуска второго набора Шатрова поехала с ними на фронт. На фронте она вела себя не лучше, чем в школе: по свидетельствам девушек, которыми командовала, обращалась с ними жестоко, придиралась без причины. Вскоре она погибла. После войны те, кто был с ней на фронте, рассказывали, будто пристрелили ее на передовой сами же девчонки [106]106
   К. Г. Крохина, интервью автору. Июль 2013 г.


[Закрыть], и Аня Мулатова считала, что такое вполне могло быть.

Те, кто был на войне, случалось, становились свидетелями подобных историй или слышали о них. Маша Максимова ничуть не удивилась, когда услышала, что лейтенант, который был у них в школе командиром взвода, «противный такой», погиб сразу же по приезде на фронт от пули, которую получил от кого-то из своих. В школе, когда гонял девчат по-пластунски, он мог запросто наступить кому-то сапогом на задницу, приговаривая: «Ниже, ниже прижимайся, на фронте всегда в это место будешь раненная». Вот и получил по заслугам, думала Маша [107]107
   Интервью с М. А. Максимовой. Калуга, сентябрь 2010 г.


[Закрыть].

Не любили подчиненные и старшину Ващенко. Ее считали вредной и грубой и, конечно, частенько не подчинялись ее приказу запевать по дороге в столовую. Когда она вызывала кого-то из девушек по имени и требовала, чтоб та пела, девушка могла сказать, что у нее нет голоса. «Бегом!» – командовала тогда потерявшая терпение Ващенко или устраивала им западню по дороге назад в казарму. Около самого барака, когда от тепла и отдыха отделяли какие-то метры, Ващенко вдруг приказывала девушкам перелезть ров и дальше двигаться ползком. «Встать! Ложись! Ползком!» – сыпались команды. Все были в восторге, когда эти издевательства увидела приехавшая откуда-то комиссар Никифорова и заставила старшину побыть в шкуре подчиненных. Корректная Никифорова при курсантах ругать Ващенко не стала, но, приказав им «Разойдись!», оставила Ващенко и как следует погоняла ее по-пластунски, о чем, конечно, стало сразу же известно всей школе [108]108
   См. там же.


[Закрыть].

Кормили в школе отлично, долго они потом вспоминали эту кормежку. Без разносолов, но по 9-й норме, как на фронте. Еды давали в достаточном количестве – и супа, и каши, и хлеба. И мясо было, и масло. Большинство отъедались после голодных лет войны: впервые за очень долгое время увидели масло, колбасу, сыр, сахар и даже настоящий чай. Да и до войны многие жили впроголодь.

Те, кто дежурили на кухне, чисто выскребали то, что оставалось в котлах, и добавляли своему взводу, а нередко и выносили местным женщинам, которые с детьми приходили просить еды – голодали [109]109
   См.: Жукова Ю. К. Указ. соч. Интернет-версия.


[Закрыть]. Находились такие, как Клава Логинова и ее снайперская пара Валя Волохова, кому так хотелось сфотографироваться и послать карточки домой, что и продукты от себя отрывали – денег-то у курсантов никаких не было. Клава и Валя нашли в Подольске фотографа, которому носили сахар и сало в уплату за фотокарточки. Масло тоже пробовали носить, но оно уж очень сильно пачкалось. А сахар, как сказал им фотограф, удобнее было носить комовой. Сначала, конечно, опустив глаза, он отнекивался: «Сами ешьте, девчонки», – но уж больно велик был соблазн [110]110
   Интервью с К. Г. Крохиной. Минск, июль 2012 г.


[Закрыть].

А Вера Баракина, блондинка с голубыми глазами и нежными чертами лица, после обеда подбирала со стола каждую крошечку хлеба. Ей все казалось, что еды в школе дают мало. К тем девчонкам, кто ушел на фронт из Москвы или Подмосковья, приезжали мамы и привозили что-то поесть. «Как они могут не делиться?» – думала Вера с ненавистью [111]111
   Интервью с В. Н. Любилкиной. Москва, март 2009 г.


[Закрыть]. Она все время была голодна: пережила в Ленинграде две блокадных зимы. Еще в первую зиму прямо на кухне, сидя на стуле, умер отец, и его увезли на санках на Пискаревское кладбище. Мать и дочери держались. Вера, как и мама, работала на военном заводе, получали они в день по 250 граммов хлеба. Делились с Вериной сестрой, получавшей всего 125 граммов, так как она после ранения, полученного при обстреле, работать не могла. На работе давали суп из муки, и такой же, только с грязью, варили дома, пока была у них смесь муки с землей, которую Вера нагребла у разбомбленных на берегу Невы складов [112]112
   Речь идет о Бадаевских складах.


[Закрыть]. На исходе второй зимы силы кончались, жили надеждой на траву – лебеду и крапиву, которые стольких людей спасли от голодной смерти. Неожиданно произошло чудо: как-то мама пришла с работы и объявила дочерям, что они эвакуируются с ее заводом. Девушки, до крайности истощенные и равнодушные ко всему, встрепенулись. Неужели удастся уехать?

Мама умерла по дороге, когда, переехав на грузовике Ладогу, они, казалось, были спасены. Ее тело Вера с сестрой оттащили в общую кучу, и их «повезли дальше, жить», во что совсем недавно не верилось. На станции Мантурово Костромской области случилось и вовсе невероятное. Веру и ее сестру нашла дальняя родственница, работавшая там в ресторане, – она встречала все поезда, привозившие ленинградцев. Там они и остались. Вера, которую тетка устроила работать кассиром в сберкассу, только начала отъедаться и приходить в себя, как ее вызвали в военкомат и сказали, что она пойдет в армию. «Я же блокаду перенесла», – возразила Вера. «Пойдешь», – повторил ей офицер, и она только смогла ответить: «Ладно». И после войны, когда бывшие однополчанки заявляли, что пошли добровольцами, Вера Баракина не кривила душой – говорила, что лично она не радовалась, что на фронт попадет. Может, она бы потом сама пошла в военкомат, но только не тогда, в мае 1943 года, когда была еще так слаба.

А фронт оказался не страшнее блокады. Столько всего произошло там – гибли от осколка или пули, подрывались на минах товарищи, ее саму дважды ранило, но Вера считала, что страшнее блокады ничего в ее жизни не было.

Учеба подходила к концу, на политзанятиях им уже говорили об отправке на фронт. Вера Баракина была поражена, когда ее снайперская пара Тоня Буланенко написала заявление, что просит перевести ее в связистки, так как снайпером она не может [113]113
   Интервью с В. Н. Любилкиной.


[Закрыть]. Тоня отлично стреляла, но ей казалось, что по людям выстрелить она не сможет. Вера была убеждена, что связисткой быть намного страшнее: ползти по чистому полю под пулями с проводом!

Многие курсанты отсеялись за эти шесть месяцев. Не каждая оказалась готова к таким переменам в жизни, не каждая могла вынести тяжелые физические нагрузки – многокилометровые походы на полигон и обратно с полной выкладкой (зимой – на лыжах) – и казарменную жизнь. Многие никак не могли привыкнуть к мысли, что скоро окажутся на войне – да еще снайперами. Еще летом, в Амереве, Зоя Накарякова из Перми сошла с ума (а может, и притворялась): сначала по ночам начала кричать, а потом как-то раз и днем по дороге со стрельбища вдруг начала вопить страшным голосом: «Мама! Мама!» [114]114
   Интервью с А. Ф. Синяковой, К. Г. Крохиной.


[Закрыть] И тут уже ее забрали в санчасть, а оттуда, как говорили, в соответствующее учреждение. После войны, как слышала Клава Логинова, Зою видели в Перми [115]115
   Интервью с К. Г. Крохиной. Минск, июль 2012 г.


[Закрыть].

Были и другие, у кого нервы не выдержали. Двое девушек из роты Веры Баракиной сбежали из школы. Их вскоре поймали в Москве, судили как дезертиров и отправили в штрафную роту. Больше Вера о них не слышала. Другая девушка ночью, стоя на посту, застрелилась, сняв сапог и нажав пальцем ноги на курок винтовки. «Это ж надо ухитриться, ногой нажать!» – шушукались остальные. Все были уверены, что девчонка это сделала от страха: не выдержала одинокого ночного дежурства в темноте. Им всем страшно было дежурить, но многие, считая, что комсомолкам и будущим солдатам не пристало бояться, стыдились делиться этим, и та девушка не была исключением. Охрану этого склада с боеприпасами Юля Жукова считала в школе самой трудной обязанностью. Ночью стоять там (стояли по одному) было жутко. Складской сарай стоял на отшибе от здания школы, на пустыре. Вокруг был кустарник, рядом – глубокий овраг, тоже заросший кустами. Ночью, когда шелестели кусты, казалось, что кто-то крадется. Через много лет Юлия Жукова напишет: «Станет невмоготу, резко обернешься, винтовку навскидку: «Стой! Кто идет?» [116]116
   Жукова Ю. К. Указ. соч. С. 88.


[Закрыть] Но страх не отпускал и тогда, когда она убеждалась, что никого нет. «Прижмешься, бывало, спиной к стене, стоишь, вглядываешься в темноту, ждешь. Потом отрываешься от стены, идешь вокруг склада, а по спине холодок ползет, опять кажется, что за тобой кто-то идет. Ведь шла война».