Текст книги "Полуденный демон. Из цикла «Дилижанс с историями»"

Встреча

Нынешняя ночь выдалась особенно кошмарной… С вечера Софье приснился страшный сон: будто она упала с Орлика. Жеребец вначале замер, а после принялся беспокойно перебирать копытами. Только копыта были не лошадиные, а… козлиные. Девушка с замиранием сердца подняла голову и увидела вместо морды лошади лицо… Николя! Да, ныне покойного молодого графа Зуева. На мертвенно-бледной коже запавшие чёрные глаза выглядели ещё страшнее. От юноши отчётливо пахнуло могильной землёй. Николя неожиданно приблизил лицо и Софья в ужасе проснулась. Она тут же вскочила с кровати и зажгла свечи, красующиеся на каминной полке в ажурном серебряном канделябре. Свет мягким золотом разлился по комнате. Ветви деревьев ещё громче застучали костлявыми пальцами нежити. Вдруг в окне мелькнула чёрная тень. Ветер прошумел листвой и замер. Бешеный стук сердца, казалось, выгнал страх из груди и тот заполонил горло. Тень под окном снова ожила и метнулась прочь. Девушка лихорадочно задышала и ринулась под одеяло, натянув шёлковый атлас до подбородка. Вскоре заскрипели половицы за дверью её комнаты. Софья накрылась с головой и принялась шептать молитву «Отче наш», которую знала наизусть ещё с трёхлетнего возраста. Анастасия Фёдоровна приучала дочь не только цитировать стихи, но и молитвенник… От страха слова путались в голове, словно мелкие мошки в паутине. Дверь тихонько приоткрылась и следом послышался стук каблуков. Нет, пожалуй, это была не обувь – так цокают копыта! Некто неведомый, а потому неимоверно жуткий неспеша приближался к кровати до смерти перепуганной барышни. «Отче наш, Иже еси на небесех… Господи, что же это? Кто это такой?!.. Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое… Это просто дурной сон, на яву такого быть не может!». Софья ущипнула себя за руку и тут же ойкнула от боли – она не спала! Ей очень хотелось лишиться чувств, но, как назло, сознание было яснее погожего утра. Непрошенный гость зловеще приближался. Юная графиня отчётливо слышала его хриплое, рыкающее дыхание. В один миг девушку поразила тоска, как молния поражает дерево, ударив в самую сердцевину. Казалось, не осталось ни малейшей радости, ни вдохновения, ни мечтаний… Да что там, пропал интерес к самой жизни! Лишь смертельная усталость и непреодолимое желание покончить с бренностью бытия… Неожиданно тишину ночи прорезал вкрадчивый шёпот:

– Наконец-то, моя милая, мы близки с тобой… Я пришёл к тебе, я пришёл за тобой, чтобы подарить величайшую радость от страданий и боли.

Любопытство одержало верх и Софья откинула с лица одеяло. Девушка до последней секунды надеялась, что комната окажется пустой, а весь этот ужас – лишь дурная игра её воображения. Кто-то из столичных докторов-алиенистов33
  Алиенист – (франц. alien – чужой, пришелец). Медицинский термин, связанный с психологией и неврологией. Так в 19 веке называли психиатров, врачей, определяющих вменяемость или невменяемость пациента.


[Закрыть] заверил графа Осинина, что у его дочери слишком богатое воображение, присущее творческим натурам, – недаром она увлекается сочинительством стихов. Где-то в глубине души Софьи затеплилась надежда – вдруг так оно и есть. Каково же было разочарование юной графини, когда танцующее пламя свечей озарило нечто такое, чего не могло быть в принципе. Что противоречило всем наукам, которые она так прилежно изучала! В пяти шагах от её ложа стоял высокий стройный мужчина. Тёмный плащ с капюшоном не мог скрыть аристократического изящества фигуры. Пугающая мысль пронзила воспалённое сознание: «Что не так с этим человеком? Да и человек ли это?»… Незнакомец с иссиня чёрной кожей и белыми прядями волос, изобразив книксен44
  Книксен – неглубокий, изящный поклон.


[Закрыть], звучно щёлкнул о пол раздвоенным копытом. Его миндалевидно-чёрные глаза сверкали диким блеском. Такая же безумная улыбка обнажала острые, словно у хищной рыбы – зубы. Софья приоткрыла рот, чтобы закричать от ужаса, но её опередил грохот распахнувшегося окна. Юная графиня и чудовищный визитёр как по команде обернулись на шум. Откуда-то из сумрака ночи вынырнул маленький серый птах и, усевшись на подоконник, пронзительно защебетал. «Изыдь, выдь вон! Выдь, выдь, выдь! Чигли, чигли вон! Вон, вон, вон! Чигли, чигли трююю…». Софья узнала по трелям пересмешника. Ей всегда нравился этот многоголосый, с виду невзрачный певец, который умело сбивал с толку зверей и даже людей. Копируя различные голоса и звуки, он будто забавлялся: пугал кур тем, что подделывал крик коршуна; потешался над котами, изобразив кошку или злую собаку; измывался и над собакой, подражая свисту её хозяина…

Птах не унимался: порхая в оконном проёме, он выпускал из себя замысловатые трели. Девушке чудилось, что из уст птицы льётся непонятная человеческая речь, доставляя незнакомцу явное беспокойство. «Чур ярь, чур ярь…», – чётко выкрикивал пересмешник, пока пронзительный щебет не потонул в раскате грома. Жуткий посетитель издал утробный рык и оскалился. В тот же миг сверкнула молния и ворвавшийся ветер задул пламя свечей. Кромешная тьма скрыла от глаз вынужденной очевидицы столь чудовищный перфоманс. Она лишь слышала стук распахнувшейся двери, да грозовые перекаты…

Всё утро Софья чувствовала себя подавленной и растерянной; сомневалась – стоит ли рассказывать о ночном происшествии домочадцам. За завтраком все оживлённо обсуждали странности погоды – сильнейшую грозу без единой капли дождя. Анастасия Фёдоровна, беседую с доктором Лукиным, то и дело бросала встревоженные взгляды на дочь. Илья Ильич считал своим долгом следить за здоровьем юной пациентки, оттого наведывался к Осининым два раза в неделю. И сегодня, как это повелось, они уединились для приватного общения в комнате девушки.

– Илья Ильич, – решила наконец открыться Софья. – Кажется, я действительно схожу с ума.

– Почему вы так решили? – доктор подался вперёд в кресле и пристально посмотрел на свою подопечную.

Та, заметно нервничая, неожиданно перевела разговор:

– Не хотите послушать мои новые стихи?

– С удовольствием, – Лукин откинулся на розовый бархат с золотым шитьём, словно готовясь выслушать тяжкую исповедь. Он знал, что графы Осинины неимоверно тревожатся от того, что их дочь пишет гнетущие душу стихи. Попытки же успокоить страдающих родителей каждый раз натыкались на сомнения – в их глазах он был всего лишь уездным фельдшером…

Софья устремила свой взгляд в небо за окном и по-детски, с надрывом выдала:

Когда-нибудь забытая могила подёрнется пожухлою травой

И только ветер с безудержной силой выть будет каждый вечер надо мной…

Пройдёт сто лет, но никого не тронет – ни жизнь моя, ни смерти странный лик

Лишь дух оплачет прах давно остылый и бытия необратимый миг…

Последние слова вырвались с рыданием из уст несчастной. Это стало неожиданным для неё самой и Софья, едва справившись с эмоциями, смущённо вытерла слёзы.

– Простите…

Доктор поспешил к барышне и по-отечески обнял за плечи.

– Какие проникновенные строки! Да у вас превосходный талант, дитя моё, – с неподдельным восторгом похвалил Илья Ильич создательницу скорбных элегий.

– Вы считаете, поэзия мрачного толка – это нормальное явление?

– Видите ли, Софья Петровна, – покашлял в кулак доктор, собираясь с мыслями. – Стихотворцы – натуры деликатные, ранимые и даже страдальческие. Мрачная поэзия, как вы её называете, помогает им выражать то необъяснимое, болезненное, что запрятано где-то глубоко… Поэзия любого толка – есть лекарство от душевных мук… Вы, полагаю, хорошо знакомы с творчеством Пушкина? Среди образованной публики он и сейчас весьма популярен.

Лукин, чуть приподняв подбородок, принялся цитировать тихим проникновенным голосом:

Стою печален на кладбище,

Гляжу кругом – обнажено

Святое смерти пепелище

И степью лишь окружено…

– Или вот, послушайте – Бодлер:

В холодном инее и в снежном урагане

На горизонте мрак лишь твой прорежет свет, Смерть – ты гостиница, что нам сдана заране,

Где всех усталых ждёт и ложе, и обед!…

– Мрачной поэзии предавались многие и многие… Теперь и ваши стихи встанут в ряд со строками великих.

– Скажете тоже, – улыбнулась Софья. Было видно, что она заметно успокоилась. – А не может такого случиться.., – девушка снова занервничала, затеребила кружевной платочек. – Что мои стихи… через них я взываю к злой силе и она является?

– Что в вашем понимании есть «злая сила»?

Немного помешкав, девушка рассказала доктору Лукину о ночном происшествии.

– Я почти убедила себя, что схожу с ума, что это – приступ очередного безумия. Но взгляните сюда!…

Софья показала рукой на пол с орнаментом, который недавно был выложен паркетными плитками из разных пород дерева. Пётр Михайлович опасался, что дочь в момент тяжкой меланхолии может выкинутся из окна своей светёлки55
  Светёлка – небольшая светлая комната в верхней части дома.


[Закрыть], и недолго думая, распорядился подготовить ей покои в одной из нижних комнат. На свежей ещё древесине отчётливо виднелась глубокая царапина.

– Это след от… копыт… когда этот жуткий господин расшаркивался в поклоне, – с содроганием произнесла Софья. – Что вы на это ответите, Илья Ильич?

Лукин прекрасно знал, на что способны душевно больные, к каким изощрённым уловкам они могут прибегнуть. Он много прочёл медицинской литературы о случаях галлюцинаций и телесных психотических приступах, которые обозначались термином «melancholia metamorfosis». Однако доктор не позволял себе ошибиться… Он достал пенсне и с видом заправского сыщика принялся изучать странный след.

– Софья Петровна, вы рассказывали кому-нибудь ещё о случившемся? – забеспокоился Илья Ильич, вставая с колена и поправляя казинетовый сюртук.

– Нет… Я боюсь, мне не поверят, – отрицательно мотнула головой девушка. – И не хочу расстраивать маменьку, они так переживают за меня.

– Пусть этот разговор пока останется между нами. Я же постараюсь как можно скорее прояснить столь щепетильную ситуацию, – доктор Лукин ободряюще подержал графиню за руку и поспешил откланяться.

Ближе к полудню Софья расположилась у раскрытого окна и принялась листать книгу с новеллами Жорж Санд. Непревзойдённая королева французского романтизма – так называли эту писательницу в кругах любителей словесного творчества. Софья уже предвкушала удовольствие от любимого занятия, но гнетущее чувство нарушило все планы. Казалось, обречённость прилетела с порывами ветра, а вместе с ней и пугающий шёпот, в котором отчётливо слышались слова: «Моя милая… Давай поиграем в тщетность бытия»… Девушка, с ужасом отпрянув от окна, собралась было помчаться прочь, как вдруг её внимание привлекли громкие голоса с улицы. Она заглянула за муаровые шторы и увидела итальянца Козимо, служившего у них дворецким. С важным видом тот стоял на парадном крыльце и разговаривал с молодым человеком, в котором Софья тут же узнала ворка Есения.

– На какое время вам назначено и как доложить их сиятельствам? – допытывался дворецкий у незваного посетителя.

– Мне не назначено… Я лишь прошу позвать молодую барышню, – настаивал на своём ворк, сминая в руках верверетовый картуз66
  Верверет – хлопчато-бумажный бархат. Картуз – разновидность фуражки.


[Закрыть].

– Как вас изволите представить? – Козимо сверлил глазами простолюдина, в тайне осуждая юношу за дерзкий вид и настойчивость. Из-за сдерживаемого возмущения лёгкий акцент в речи итальянца стал более заметным.

Книжка с тихим стуком выпала из рук, а щёки тут же вспыхнули лихорадочным румянцем. Софья с колотящимся сердцем пустилась бежать через анфиладу комнат к выходу и неожиданно столкнулась с Глашей. Девушки испуганно ойкнули, потирая ушибленные лбы.

– Там вас ворк дожидается! – горничная буквально закричала шёпотом.

– Не пристало девице так вести себя, – строго проговорила Софья не то Глаше, не то себе самой и уже спокойным шагом двинулась дальше.

Она не помнила, как вышла на крыльцо, как отослала дворецкого и поприветствовала негаданного, но вместе с тем желанного гостя. От волнения всё вокруг плыло, будто в тумане.

– Здравствуйте. Мне бы поговорить с вами… наедине, – ворк стоял на вытяжку, чтобы тоже не выдать своего смущения. Но оно сквозило во всём: в выражении лица, в голосе, в суетливых движениях рук. Зелёные глаза, пронзительный взгляд и черёмуховая родинка на левой щеке…

Есений

– Тогда прошу в дом, – Софья изящным жестом указала на парадную дверь, пытаясь изо всех сил сдерживать предательскую дрожь.

Ворк отрицательно мотнул головой, сделал шаг назади и решительно произнёс:

– Благодарю за приглашение… Но не согласитель ли вы прогуляться со мной?

Юная графиня долго не раздумывая, решительно зашагала вниз по ступеням. Ворк поспешил навстречу, протягивая руку. «А у него хорошие манеры», – с удовольствием подумала Софья и вложила свои пальчики в ладонь гостя. Тёплая волна разлилась по телу и девушка тотчас же забыла о волнениях, преследующих её злым роком.

– Меня зовут Есений, – заглядывая в глаза, представился юноша.

– А меня – Софья, – графиня снова зарделась и опустила голову.

Держась за руки, молодые люди отправились в парк по дорожке из цветной гальки. В эти мгновения им казалось, что мир вокруг источал радость, души переполнялись благодатью и умиротворением, а разноголосое щебетание птиц добавляло услады. «Должно быть, это и есть рай», – подумала с упоением Софья. Но идиллия не продлилась и минуты, её нарушил стук колёс дрожек, на которых вихрем пронёсся граф Зуев. Его взгляд, подобно острому клинку, вмиг разрубил сплетение рук и вуаль прекрасных грёз. Недобро глянув, граф скрылся в парадной, а юные собеседники поспешили укрыться от посторонних глаз под сенью парковых деревьев.

– Как хорошо, что вы вновь посетили нас, – насмелилась начать разговор Софья. – Прошлый раз я не смогла поблагодарить вас за помощь… Примите же мою признательность.

– Да чего там, – смущённо буркнул Есений, а затем решительно добавил: – Я пришёл не за благодарностью, а чтобы предупредить… Вам грозит беда.

– Беда? – Софья больше растерялась, чем испугалась. – Откуда же мне её ждать?

– Я пока точно не уверен… Но можете рассчитывать на меня – я сумею защитить вас. Есений вдруг остро ощутил – как дорога ему эта барышня, с которой они едва знакомы. У Софьи же закружилась голова от странного чувства, будто она знала ворка всю жизнь.

– Почему тебя все называют ворком? – невольно вырвавшийся вопрос смутил девушку. Она поспешила извиниться за столь дерзкое любопытство и за то, что перешла на ты.

– Давай на ты, мне так больше нравится, – довольно улыбнулся Есений. – Ворчонком называла меня в детстве матушка. Люди кличут ворком от того, что я дружу с птицами и знаю их язык.

– Как это? – с восторгом выдохнула Софья.

Есений поднял слегка голову вверх, закрыл глаза и издал мягкий, переливчатый звук:

– Врк, врк, чичичичи… врк, чиу, чиу.

В тот же миг откуда ни возьмись слетелись маленькие пичужки и принялись щебетать в унисон с ворком. Есений протянул руку и они смело уселись, поглядывая по сторонам блестящими бусинами-глазками. Софья затаила дыхание, чтобы не спугнуть внезапное чудо… Ворк легонько тряхнул рукой и шумная стайка разлетелась в разные стороны. Затем порывисто повернулся к девушке и нежно скользнул по её ладони.

– Воробьиные ночи прошли. Приближается время открытия сумеречных врат, когда нужно быть особенно осторожным.

Юная графиня как заворожённая ловила каждое слово. Её голубые глаза светились любопытством и восторгом.

– Воробьиные ночи… сумеречные врата. Что это всё значит?

Есений снисходительно улыбнулся – образованная барышня не знала простых вещей, не ведала о том, что знакомо ему с детства.

– Воробей – птичка маленькая, прыгучая. Быстро перепрыгивает тёмное время. Потому самые короткие в году июньские ночи прозвали воробьиными… А что до сумеречных врат… В конце листопадника77
  Листопадник – так на Руси в старину называли месяц октябрь.


[Закрыть]наступит время буйства чёрных колдовских сил, нарушающих порядок. Время, когда откроются врата в потусторонний мир и явится оттуда на дикую охоту волчий Пастырь. В кавалькаде же его будут те, кто волею своей и разумом принял тёмную сторону. Будучи живыми для живых, они уже не живы. Желаниями и чувствами они уже не в этом мире, не с людьми. С песнями и улюлюканием отправятся ловчие злых сил на поиски новых жертв…

Заметив, как побледнела Софья, Есений взял в свои тёплые руки её холодные ладони.

– Я не хотел тебя напугать, наоборот… Вот, возьми, – с этими словами он достал из кармана глиняную свистульку в виде небольшой птички на кожаном шнурке. – Она заговорённая. Следующий раз, как сделается тебе плохо или какая невидимая сила начнёт одолевать – подуй в пикулю, злой дух и отступит.

– Пикуля, – с улыбкой повторила Софья. Она тут же надела свистульку на шею и подула в маленькое отверстие на хвосте. Чистый, звонкий напев, перекликаясь с птичьими трелями, разлился окрест.

Уже через минуту молодые люди, касаясь руками и взглядом, тонули в глазах друг друга. Им казалось, что всё, о чём думалось, мечталось, снилось, всё, о чем даже не подозревали они – воплотила эта встреча.

– Барышня! Наконец-то нашла вас! – голос Глаши прозвучал как гром среди погожего дня, а затем и сама горничная выбежала к беседке, где уединились внезапно влюблённые. – Вас маменька кличет, – выпалила она, бросив любопытный и вместе с тем опасливый взгляд в сторону Есения.

– Ступай. Я тебя догоню, – Софья не хотела, чтобы кто-то слышал, как они будут прощаться. Ведь это тоже должно быть чудесным таинством.

Условившись встретиться завтра на этом же месте ровно в полдень, Есений бесшумно растворился среди деревьев, а Софья поспешила к дому и тут же наткнулась на Глашу. Видно было, как ту распирало от любопытства. С лукавым видом, прикусив губу, она дожидалась хозяйку.

– Гляди, лопнешь, как мыльный пузырь, – молодая графиня весело подхватила под руку деревенскую подружку-горничную.

– Я видела, как вы любезничали с ворком, – расплылась в улыбке Глаша. – И не страшно вам наедине оставаться?

– Что ты такое говоришь? Есений – благородный и воспитанный молодой человек. К тому же он спас меня. Не известно, что приключилось бы со мной, окажись на его месте кто другой, – возмутилась Софья.

– Ой, что щас было, что было! – обхватив ладонями щёки, затараторила Глаша. – Он кааак забёг: глаза выпучил, слюной брызжет! Говорит, такой: «Не пристало молодой девице знатного роду держаться за ручку со всяким отребьем!»… Про вас, значится, с ворком… «Да к тому же, – говорит, – этот недоросль тёмными делами промышляет, правильно сказывал про него отец Никон».

– О ком ты говоришь, Глаша? Я тебя не понимаю?

– Ну этот… барин старый, что повадился шастать к нам, почитай, каждый день… Боюсь я его. Он так и зыркает, так и зыркает на меня. Глазищи-то какие злючие! Словно у волка лютого.

– Ты про графа Зуева говоришь?

– Ага.

– Ох, Глаша, – сочувственно выдохнула Софья. – Его можно понять. От такой беды не только лютым сделаешься… Нянюшка поведала как-то, что Платон Андреевич мечтал о нашем с Николя венчании. И всё уговаривал папеньку с маменькой отдать меня замуж…

– За их сына-навья?! – в ужасе округлила глаза горничная и перекрестилась. – Ой, божечки! Неужто вы бы пошли за него? Сказывают, что при жизни – тот ещё душегубец был. Насильничать любил над своими крепостными. Бывало, выкупал у кого-нибудь девиц для своих лиходейных утех и те потом исчезали бесследно… Думаю, загубленные то и утянули молодого барина в болото.

– Слышала я эти жуткие истории. Но маменька уверяет, что всё это злые наговоры. Дескать, человек причащающийся на такое не способен. Она сама видела, как Николя посещал здешний храм. Мы же встречались с ним по-соседски и в имении, и в Петербурге. Он всегда был галантен и любезен, к тому же хорошо образован, от того слыл прекрасным собеседником, – тягостно вздохнула Софья. – Но чтобы венчаться, нужно любить друг друга… Как бы там ни было, мне жаль и Николя, и его родителей.

– А за ворка пошли бы? – Глаша лукаво прищурила правый глаз и закусила атласную ленту из косы.

Софье так хотелось поделиться переполняющими её эмоциями, хоть и деревенская подруга не располагала к таким откровениям. Однако беседу пришлось прервать. Анастасия Фёдоровна, встревоженная уверениями графа Зуева, вышла на крыльцо в ожидании дочери. Сам граф сидел за столом в гостинной Осининых и дрожащей рукой размешивал вишнёвое варение в чашке с чаем. Его красные воспалённые глаза источали гневное раздражение. От укоризненного взгляда Софье стало не по себе. Она почувствовала, как нежная радость, поселившаяся в её сердце, начала таять мартовским снегом. Ядовитый туман буден, отравленных обречённостью, вновь вполз в душу. Девушка начала задыхаться и судорожно схватилась за свистульку.

Граф Платон Андреевич Зуев

– Какая занятная вещица. Кто-то из наших смастерил? – заметив подвеску на шее дочери, тут же поинтересовалась Анастасия Фёдоровна.

– Нет, это подарок от… от Есения, – зарделась Софья и опустила глаза.

– Есения? Какого Есения? – в голосе графини зазвенели строгие нотки.

– Того самого пособника нечистой силы, о котором упоминал иерей! – вклинился граф Зуев, злобно сверкая глазами.

– И вовсе он не пособник никакой! – выдала Софья, сама не ожидая от себя такой дерзости.

– Софи, что за манеры?! – ужаснулась в свою очередь Анастасия Фёдоровна.

– Дорогая, вы пугаете девочку, – враз прервал неприятные для дочери пересуды Пётр Михайлович.

– Можно мне пойти в свою комнату? – Софья посмотрела умоляюще на отца и, получив согласие, поспешила прочь.