Текст книги "Поговорим…"

Павел Рудольфович Черкашин, Людмила Антоновна Домбровская
Поговорим…

© Черкашин П. Р., текст, 2023

© Домбровская Л. А., текст, 2023

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2023

© ИП Соседко М. В., издание, 2023

Поговорим…

«Душа моя в усталом сердце…»

 
Душа моя в усталом сердце
На непредвиденной зимовке,
Всех чувств закрыла плотно дверцы
И едет к дальней остановке
Земного счастья иль покоя,
Что ждёт её на небесах
Как неугодную, изгоя
В людских озлобленных умах.
 

«Ты прав! Так в людях много злобы…»

 
Ты прав! Так в людях много злобы,
От зависти иль от невзгод
Слюною брызжут русофобы,
В умах людей сплошной разброд…
Ну а души удел знакомый:
Она хозяину верна,
То мечется, то вся в истоме
И будет там, где быть должна.
 

«Дом родной, я знаю, ты не вечен…»

 
Дом родной, я знаю, ты не вечен,
Север и тебя не пощадил,
Талой мерзлотою искалечен,
Накренился, сгорбился, поплыл
Под уклон раскисшего овражка,
Крепость стала сваи покидать,
Ты повремени ещё, бедняжка,
Дай тебя ещё раз увидать.
 

«…Этот домик, слегка покосившийся…»

 
…Этот домик, слегка покосившийся
И затерянный в чистых снегах,
Не даёт мне покоя – всё снится
Тёплым детством, подворьем в цветах…
Нынче в сердце усталости семя
Проросло, буйным цветом взошло,
Но души утомлённой поэму
Я пишу всем невзгодам назло…
 

«Учусь старательно у трав…»

 
Учусь старательно у трав,
Молчащих в поле,
Таящих свой привольный нрав
В нещадном зное.
Но не покорности учусь
И не смиренью,
А так же, как Святая Русь,
Долготерпенью.
 

«…У трав степных есть мудрость вековая…»

 
…У трав степных есть мудрость вековая,
Она в желанье выстоять и жить:
И в зной, и в непогоду сохраняет
Все соки, чтоб недолгий век продлить.
И в каждом стебле, колоске ершистом
Есть тайная целебная роса,
Испей её с рассветом вольным, чистым,
И жизнь тебе подарит паруса…
 

«Вновь разбудит сожаленье…»

 
Вновь разбудит сожаленье,
И слеза совсем близка —
То по прошлому томленье,
То по юности тоска.
Знаю – схлынет. Оголится
Будней нынешнее дно.
Но ещё не раз приснится
Дома отчего окно.
 

«…Всё, что напросилось словом…»

 
…Всё, что напросилось словом,
Ты мелодией представь:
Замени минор мажором,
Чуть тональность переправь…
Переливы откровенья
Нежным вальсом закружат,
И отступит сожаленье —
Нотки счастья прозвучат…
 

«Прочти меня неторопливо…»

 
Прочти меня неторопливо,
Не на бегу и не взахлёб,
Прочувствуй горечь терпеливо,
Она нужна, полнее чтоб
Вкусить и пряность слов, и сладость,
И неминуемую соль,
Познать, что сила – это слабость,
А наслажденье – это боль.
 

«…тебя читаю я спокойно…»

 
…тебя читаю я спокойно
перед камином, у огня,
из строк не ясно, в чём же горечь…
чтобы испить её до дна,
чтобы понять, где соль, где сладость,
в чём назначение и роль,
достаточно вкусить всю радость
рожденья жизни через боль…
 

«Спит деревня, и деревья…»

 
Спит деревня, и деревья
В дрёме лёгкой и уютной,
Всё исполнено доверья
В стороне немноголюдной.
Даже если длинно взвоет
Чей-то пёс в тиши полночной,
Только шире он откроет
Дверь к молитве непорочной.
 

«Пришла тишина полуночная…»

 
Пришла тишина полуночная,
В объятья Морфея неспешно впадаю,
Молитву беззвучную и непорочную
Сквозь лёгкую дрёму читаю.
 

«Сколь малое возможно…»

 
Сколь малое возможно,
Сколь многое нельзя…
Шагнёшь неосторожно —
И дней земных стезя
До срока оборвётся
Без всякого «прости».
Иди, пока идётся,
Да под ноги смотри.
 

«Если б не было «нельзя»…»

 
Если б не было «нельзя»,
А всегда «возможно»,
Дней земных твоя стезя
Стала бы безбожной.
 

«Важней не сколько дней осталось…»

 
Важней не сколько дней осталось,
А сколько жизни в этих днях.
Я каждым часом наслаждаюсь,
А смерть пусть топчется в сенях.
Я с ней уже на «ты» без страха
И попросил не торопить,
До дыр износится рубаха,
Тогда и будем говорить.
 

«Дни жизни всем отмерены…»

 
Дни жизни всем отмерены,
Не знаем, Кем и Сколько,
И, если что потеряно,
Вздыхаем, плачем горько.
Стареть боимся и дряхлеть,
На Бога уповаем…
Но как нам жить и что надеть,
Мы сами выбираем.
 

«Бог терпел – и нам велел…»

 
Бог терпел – и нам велел.
Бог простит – и я, конечно.
Слишком много нервных дел,
Чтобы людям жить безгрешно.
Я и сам камнями бит,
И бросал, бывало, тоже.
Он в итоге всех простит.
Даже дьявола, быть может.
 

«Конечно, друг мой, мы грешим…»

 
Конечно, друг мой, мы грешим
Порой безбожно, мерзко,
Но каемся и в храм спешим,
Пыл усмиряем веско.
И Бог прощает грех любой,
Раскаянье смиренное,
Но дьявол – он нечист душой,
Нет в нём благословенного…
 

«В гремящем на стыках плацкартном вагоне…»

 
В гремящем на стыках плацкартном вагоне
В полуночный час так светло от луны.
Осталось былое на дальнем перроне,
С собою лишь память да редкие сны.
Не спится. Трезвонят в ночи переезды,
Отсек озаряется солнцами фар.
И снова не звёзды, а именно звезды
Сияют, как времени вещий пожар.
 

«В дни будней суетных, в засилье инета…»

 
В дни будней суетных, в засилье инета
Нам некогда вспомнить, что память хранит,
То лучшее, светлое в чистых рассветах,
Романтику песен, вагонов «магнит».
И пусть не до звёзд, не до лунного света,
Мы несовершенны, и время не спит,
На многое пусть не находим ответа,
Но сила Надежды, как тайна, манит.
 

«Милая родина в люльке снегов…»

 
Милая родина в люльке снегов,
В небе луна погремушкой немою,
Бисером звёздным расшитый альков
Сон сторожит над её головою.
Родина, милая, ласковых снов!
Пусть стороной каруселят метели.
Музыкой добрых и нежных стихов
Буду баюкать тебя в колыбели.
 

«Прекрасна Севера земля…»

 
Прекрасна Севера земля,
Её снега бескрайни,
Зима в оправе хрусталя,
И сны её покрыты тайной.
И я красу твою пою
Над лёгкой колыбелью
В далёком северном краю
Стихами, багателью[1]1
  Багатель – небольшая инструментальная пьеса лёгкого характера.


[Закрыть].
 

«На вёрстах выпавших путей…»

 
На вёрстах выпавших путей
Всегда в достатке злобы, фальши
И малодушия людей —
Прими, как есть, и следуй дальше.
Коль ты поэт, ты знаешь суть:
Всё преходяще, всё не ново,
Чтоб в бездне лет не потонуть,
Оставь незыблемое – слово.
 

«Принять такое нелегко…»

 
Принять такое нелегко,
Хоть, право, научиться можно,
Но суть иль сущность, как поток,
Неукротима, многосложна.
Всё преходяще, это так:
И только музыке доступно
Без слов пройти из такта в такт,
Оставив суть, отбросить ложное.
 

«Который год безмолвно пианино…»

 
Который год безмолвно пианино,
Глядят с него безрадостно в окно
Тряпичные Пьеро и Коломбина,
Ждут девочку, что выросла давно.
Лежат на антресоли Верди с Григом
Забытые и вздрогнут лишь, когда
Усталая струна с надрывным вскриком
Умолкнет в пианино навсегда.
 

«Молчат игрушки детства – позабыты…»

 
Молчат игрушки детства – позабыты,
У инструмента чуть «охрипший» строй:
Хозяйки нет, и клавиши закрыты,
Печалятся под пыльной бахромой.
Молчат на антресоли сочинения
Великих музыкантов прошлых лет,
Но снятся им звучащие творения
И тени рук, играющих квартет.
 

«А знаешь, я очень люблю шоколад…»

 
А знаешь, я очень люблю шоколад.
Желательно горький, и чтоб без начинки.
Сказал вот – и вспомнился хруст золотинки
И плитки дразняще густой аромат.
Неспешно, по долечке прямоугольной
Настрою себя на лирический лад.
Наверно, за то и люблю шоколад,
Что вновь на часок всем на свете довольный.
 

«Вечерний шоколад и голос саксофона…»

 
Вечерний шоколад и голос саксофона,
Поющего неспешный томный блюз,
Всё навевает трепет полусонный,
Любви и неги сладостный союз.
 

«Горька утрата – умер холодильник…»

 
Горька утрата – умер холодильник,
С которым худо-бедно сорок лет
Ты прожила в согласии, без бед.
(Уж лучше бы посеяла мобильник!)
Безжизненно оттаял и затих,
Морозных чувств в углу мутнеет лужа,
Он пережил двух кошек, даже мужа,
Ну как не посвятить бедняге стих.
 

«Ты прости, мой добрый холодильник…»

 
Ты прости, мой добрый холодильник,
Что тебя я не смогла сберечь,
Что растаял добрый морозильник
И тебе, бедняге, сделал течь.
Пережил ты всех моих любимых —
Мужа, кошек – и оставил мне
Вместо друга телефон мобильный
И пятно на кухонной стене.
 

«Ты прости меня, покаюсь…»

 
Ты прости меня, покаюсь,
Я совсем не Геркулес,
И звезду, сколь ни стараюсь,
Не достану я с небес.
 
 
Не волшебник я, обычный
И любить ещё учусь,
Хочешь, суп сварю отличный
Или в доме приберусь?..
 
 
А звезда пускай сияет
Всем на свете с высоты.
Вот и чайник закипает,
Заварю, как любишь ты.
 

«Тебе дано, чего, быть может…»

 
Тебе дано, чего, быть может,
Нет у других, твоих друзей,
Ты чист душой, и взгляд хороший,
Такой домашний и родной.
Всему научишься, я знаю,
Вдвоём нигде не пропадём,
Давай с тобою помечтаем
И ароматный чай попьём.
 

«Закрой глаза и слушай чутко…»

 
Закрой глаза и слушай чутко,
Всем сердцем слушай, всей душой,
Как расцветает незабудка
И как в Медведице Большой
Беседуют Мицар с Алькором,
Ты только век не размыкай
И, может быть, услышишь скоро
Негромкий скрип калитки в рай.
 

«Прикрыв глаза, услышать можно…»

 
Прикрыв глаза, услышать можно
Природы тайную красу:
Как расцветает подорожник,
И как ручей поёт в лесу,
Как на заре туман лиловый
На травы падает росой…
 
 
И сон периною пуховой
Нам стелет к раю путь земной.
 

«Господь подобен дереву, а мы…»

 
Господь подобен дереву, а мы —
Любым ветрам послушная листва,
Являемся на свет из вечной тьмы
Непостижимой тайной естества.
Наш краток век. Казалось бы, не нам
Вопросы мироздания решать,
Всерьёз уподоблять себя богам,
Но дереву без листьев – не дышать.
 

«Листва – она как преобразование…»

 
Листва – она как преобразование
Для корня и ветвей всегда живёт,
Недолговечна, а своё дыхание
И соки жизни у ствола берёт.
 

В пути

 
Штрихкодом частый ряд берёз
Мелькает за окном вагона,
И безуспешно взять откос
Просёлок силится с разгона.
Километровые столбы —
Пути и времени засечки —
Неотвратимы и грубы,
Лишь колоколенки, как свечки,
Плывут вдали неторопливо,
И я под нудный ямб колёс
Перекрещусь, замру счастливо,
Теряя взор от светлых слёз.
 

«Пейзаж знакомый: за окном вагона…»

 
Пейзаж знакомый: за окном вагона
Плывут берёзы, огоньки вдали
Просёлков, полустанков без перронов,
Забытых Богом на краю земли…
Но есть в них что-то чистое от детства,
Среди морозов, сказочных снегов
Всё сохранили, сберегли в наследство
Звон колокольный, аромат хлебов.
 

«Июльский день над головой…»

 
Июльский день над головой
Завис безоблачной картиной,
И пахнет скошенной травой
По-над притихшей луговиной.
Стомился чай на костерке
С листом смородины и мяты,
В тени на лёгком ветерке
Так хорошо! Да будут святы
В привычной трудной гонке дней
Минуты хрупкого покоя,
Чтоб в сердце – радость, а над ней
Лишь только небо голубое!
 

«В привычной будням суете…»

 
В привычной будням суете
Вдруг остановится мгновение:
И мы, погрязши в глухоте,
Услышим вдруг костра томление,
 
 
Учуем аромат травы,
Что скошена была не нами,
И крик таинственный совы,
И песню, спетую волнами…
 
 
И этот миг вернёт нас в мир
Гармонии, красы и света,
Где ветра ласковый зефир
И небо – синью первоцвета.
 

«Что хочешь, в жизни уготовь…»

 
Что хочешь, в жизни уготовь,
Пошли любое провиденье,
Хоть неизбывное мученье,
Моя религия – любовь.
 
 
Её лишь истово храня,
Согласен даже на проклятье,
На поруганье, на распятье,
Любовь – религия моя.
 

«Любовь и Бог – едины в сердце…»

 
Любовь и Бог – едины в сердце —
Нам испытания несут,
Но если к ним открыта дверца,
От бед и от тревог спасут…
 

«И вечер бел, и ветер вял…»

 
И вечер бел, и ветер вял,
Гулять – сплошное наслажденье,
Мороз звериный нрав унял,
Жаль – ненадолго, в воскресенье
Опять до минус сорока,
И месяц в небе, как ледышка,
Насквозь продрогнет, а пока —
Как после боя – передышка.
 

«Какой бы ни была погода…»

 
Какой бы ни была погода,
Как говорят, «всё благодать».
И плюс, и минус – эпизоды
В твоём решении – гулять.
 

«Скулит калитка на ветру…»

 
Скулит калитка на ветру,
В труху изгнил замок-вертушка,
Не бойся быть не ко двору —
Давно бесхозная избушка.
Не отпугнёт барбоса лай,
В окне не дрогнет занавеска,
Не пригласят к столу на чай,
В стреху нежданная невестка —
Берёзка бойкая пробилась…
И так на сорок вёрст подряд
Земля отцов осиротилась.
И лишь калиточки скулят.
 

«Да! Всё заброшенное горько…»

 
Да! Всё заброшенное горько:
Калитки, избы и дворы,
Почти догнившая моторка,
От сорняков поля пестры…
Но это жизни перепады,
Возможно, вскоре зов сердец