Текст книги "Зачем дана вторая жизнь"

Глава 6. Утро в больнице

Лена открыла глаза – нет ни поля, ни солнца, ни страшного Миная. Перед ней медсестра со шприцем и запахом спирта:

– Доброе утро! Давайте попку.

С трудом повернувшись на правый бок, больная потянула со спины одеяло. Сестричка задрала ночную рубашку на ней – холодное прикосновение, резкий шлепок, и «вот и всё, подержите ватку. Вас опять мучили кошмары? Вы стонали во сне!».

– Да! Опять! Всё так реально! Мои ноги и руки исколоты соломой, – Лена поднесла к глазам гладкие узкие ладошки с длинными пальцами: – Ничего нет!

Она потрогала под одеялом живот (не болит!) и попросила:

– Вы скажите доктору.

Из коридора послышалось громкое «все на завтрак!» – соседка метнулась на зов. Медсестра, захватив пустой шприц, покинула палату, и Лена осталась одна. В дверь заглянула пожилая санитарка:

– Милая, что не идёшь завтракать? Вставать нельзя, или не хочешь?

– И то, и другое, – вяло улыбнулась Лена, без аппетита кусая твёрдое яблоко.

– А может, тебе манной кашки принести или маслице на хлебушке?

– А чай есть?

– Так я несу?! – с готовностью отозвалась добрая женщина и через пару минут заботливо кормила «бедную девочку», усадив её повыше.

Глава 7. И снова сон о Радуне

– Не грустите, вы скоро будете дома, – заговорила Лена с соседкой – та печально смотрела в окно.

Женщина тяжко вздохнула, прежде чем обернуться:

– Некому меня забрать. Врачи сказали, что за мной надо ухаживать, поэтому не выписывают!

– У вас же есть сын и сноха! Они вас и заберут, – успокаивала Лена.

– Так они писали, что не могут: у них там работа, начальство не отпускает. Да и дорога долгая, и много денег надо, – будто оправдывалась женщина.

– Они уже едут, так что скоро будут здесь.

Соседка обошла койку и села лицом к Лене.

– У меня сын хороший! Только вот далеко уехал по работе, там и жену нашёл. Теперь я живу одна, – она подняла голову и удивлённо спросила: – А как ты угадала, что у меня есть сын? Я вроде не рассказывала.

– Даже сама не знаю. Вдруг увидела, как вы здесь обнимаете молодого мужчину. Я поняла, что это сын ваш. Невысокий такой, с короткими светлыми волосами. Да? Гладите его руку, называете Павлушей. Но он не один. С ним ещё молодая женщина. Лицо у неё круглое, симпатичное, на носу много веснушек. Она немного полновата. А потом их увидела в купе поезда: Павел читает газету, а Вера раскладывает на столике еду. Да, вас хочу предостеречь: нельзя вам больше работать на кране. Ведь вы упали, когда поднимались наверх? Хорошо, живы остались. Это вам предупреждение: если не поменяете работу, погибнете. Сделайте выбор… Анна Петровна, кажется?

– Павловна, Анна Павловна, – механически исправила женщина, пораженная информацией.

Бледная девушка с забинтованной головой неторопливо продолжала:

– Тем более, скоро у вас появится внучка. Вот и понянчитесь! Вам нельзя работать на кране, лучше помогите молодым родителям.

– Неужели правда? Вера беременна? А почему они скрыли от меня? – соседка приложила руки к зардевшимся щекам. – Так когда малыша ждать?

– Через восемь месяцев – ваши-то ещё об этом не знают.

– Не понимаю, как это у тебя получается, но ты угадала. Я и вправду поднималась на свой кран, и как-то нога подломилась и не попала, окаянная, на ступеньку. Бр! Даже сейчас страшно вспомнить! Хорошо, до земли было метра четыре. А если б до кабинки добралась, так и костей бы не собрали. Теперь и сама наверх не полезу. А ведь шестнадцать лет на кране проработала… Мужики из бригады боялись высоты. Меня уважали… Называли «нашей орлицей». Теперь нет орлицы… Осталась только курица.

Женщина призадумалась, затем спросила:

– А тебя, я слышала, Леной зовут?! Ты во сне всё плачешь и стонешь. Так сильно голова болит?

– Голова сейчас почти не болит – мне укололи обезболивающее. А во сне плачу? Так со мной такое происходит, что впору вешаться!

– Что ты! Что ты! – забеспокоилась Анна Павловна. – Разве можно так говорить? Вот ты попала в аварию, но осталась жива! Операцию хорошо сделали. Скоро на поправку пойдёшь. Всё будет хорошо! Стоит ли из-за снов так переживать? Мало ли что кому приснится! Не убивать же себя каждый раз, как кошмар привидится!

– Вы, наверное, правы. Из-за снов ещё никто не убивал себя! Только я как будто не сплю, а живу другой жизнью. Ну, как вам это объяснить? Я перемещаюсь в какую-то другую реальность. Там меня мучают, заставляют выполнять тяжёлую работу, – и уже чуть слышно добавила: – Насилуют каждую ночь.

– Боже мой! – испугалась Анна, с подозрением глядя на странную соседку.

– Вы сейчас думаете, что я опасная сумасшедшая? – спросила Лена.

Анна Павловна смутилась:

– Нет, ну что ты! Всякое в жизни бывает.

– Я до травмы спокойно спала. Иногда, ну совсем редко, видела самые обычные сны. Часто даже не запоминала, что наплетётся ночью. А теперь стоит закрыть глаза, как со мной происходят такие вещи, которые в моей настоящей жизни не могут происходить ни-ког-да! И самое страшное, что всё настолько по-настоящему, что я всё чувствую: и боль, и запахи, и жару. И переживаю, как наяву, – разоткровенничалась Лена, как часто бывает в поезде или в больнице: рассказываешь малознакомому человеку самое сокровенное в надежде больше его никогда не встретить. – Правда, звать меня в том мире по-другому. И лет мне около пятнадцати. И мать у меня другая, и есть три брата. А на самом деле я у родителей одна… Но самое страшное: меня отдали в другую семью замуж за одиннадцатилетнего мальчишку – сына Миная, мужика злобного, гадкого, просто омерзительного!

– Да как же это такое может быть? – не поверила Анна Павловна. – Где такое видано? Женить пацанов!

– Вы же изучали в школе историю Древней Руси.

– Ну, ты и вспомнила! Когда это было!

– Всё равно, что-то же должны помнить! А я живу будто в двух мирах. В одном, настоящем, лежу в больнице с оперированной головой, мне двадцать лет, у меня однокомнатная квартира, которую мне оставила бабушка, когда переехала в квартиру своей сестры. Я работаю в небольшой фирме и учусь заочно в университете на биологическом факультете. У меня в этом мире нет любимого человека. То есть вы понимаете, что я имею в виду: у меня ещё ни с кем не было близких отношений. А в другом мире мне ещё нет пятнадцати, я живу в небольшой деревне из семи дворов. У всех избы-полуземлянки, отличаются только размером и высотой, крыты дёрном, пол из глины. На него бросают солому, зимой шкуры животных, и вся семья спит на полу покатом. А печки без труб – дым идёт прямо в избу. В том мире у меня нет отца: его задрал зимой медведь. Домом правит моя мать, ещё у меня есть три брата, все старше меня, но ещё холостые. До замужества меня родные баловали, почти не заставляли работать. А в семье Миная все старшие дети – два сына и дочка – за осень и зиму умерли друг за другом от какой-то болезни. Остались в живых только двое: сын Варнава (ему одиннадцать лет) и восьмилетняя дочь Васёна. Осталась семья без работников, вот и сосватали они меня в начале весны, перед пахотой. Отдала меня мать в эту семью. Думала: пока подрастёт мой муж, не будет меня бить, и я окрепну.

В первую же ночь, как попала я в чужой дом и уснула, как и все, на колючей дерюжке поверх сена, проснулась вдруг от животного страха: на меня навалилось что-то тяжёлое, с отвратительным запахом, отрыгивающее кислятиной. Грубые руки шарили по моему телу, больно тискали грудь. Я стала извиваться, как змея, чтобы выскользнуть из-под этого зверя, крикнула. Не тут-то было: мой рот накрыла вонючая лапа, и тут случилось то, что я на самом деле никогда в своей жизни, настоящей жизни, понимаете, не испытывала, и теперь навряд ли захочу испытать – так это было ужасно и отвратительно! Это, конечно, был отец моего несмышлёныша-мужа. Когда он отвалился, наконец, от меня и захрапел, я почти без сознания выползла за порог на улицу в мокрой рубахе, чтобы вернуться в родительский дом. Но подняться на ноги и идти не было сил. Только и смогла добраться до лаза в тыне, и тут, видно, потеряла сознание. На мёрзлой земле лежала не знаю сколько, пока не очнулась от холода. Опять стала подниматься на ноги, цепляться за прутья изгороди – влажная рубаха замёрзла на мне и торчала колом. При свете луны осмотрела себя: в крови подол, ноги и руки. Я плакала от боли, растерянности, обиды, безысходности. Вдруг сзади на плечо легла мягкая рука – я вздрогнула, боясь обернуться. Оказалось, это свекровь. Она повела меня в хлев и там помогла отмыться, дала свою рубаху, а мою принялась стирать. Я не знала, что делать дальше. Вернуться в избу? Там этот зверь, да теперь и свекровь догадалась – не простит мне мужа. Так думала я, стоя в хлеву, не решаясь ни на что. Свекровь перекинула через перекладину выстиранную рубаху, присела под коровой, нацедила молока в плошку и дала мне в руки. Я пила парное молоко, а она говорила:

– Стерпи, Радуня! Стерпи! Всё стерпится, всё перемелется. Привыкнешь, а там и Варнава подрастёт. Станешь настоящей мужниной женой.

Лена замолчала, переводя дух и словно переживая всё заново.

Анна Павловна, вздохнув, спросила:

– А что дальше-то было? Так интересно! Расскажи! Я такой фильм не видела! Это ж, бедная девочка, ужас какой! А что мать, братья? Не отомстили выродку этому? В суд на него подали или сами расправились?

– Это действительно похоже на многосерийный фильм: стоит мне закрыть глаза, как начинается новая серия.

– Так больше ты ничего не видела? – разрумянилась от любопытства соседка.

– Видела. И не только видела, но и чувствовала.

– И что там дальше? – торопила Анна, ёрзая на кровати.

– Вернула меня свекровь в избу, положила рядом с собой, а наутро свёкор вёл себя как ни в чём ни бывало: мимо ходит – не замечает. Хорошо, что дождь сильный полил, пахать нельзя было, вот и занялись со свекровью работой в хлеву да по дому. Я тогда ходить почти не могла, но видела, что свекровь меня жалеет. И стала она по ночам класть меня у стены, а сама рядом ложилась, меня собой закрывала. Стала я отходить, к жизни возвращаться. Тяжело было в поле: Минай меня не щадил, заставлял даже за плугом ходить. Прошло недели две, и хитрость доброй свекрови больше не спасала меня. Этот зверь стал выдёргивать меня за ноги в сени и подолгу измывался надо мной, потом возвращался спать в избу, оставляя меня, истерзанную, в покое. Так повторялось почти каждую ночь.

– А как же братья, мать? Что ж ты не пожаловалась?

– Вы забыли, что я живу в дикие времена и в дикой деревне? Там выданная замуж дочь – отрезанный ломоть! Жаловаться нельзя – муж и свёкор вправе «чинить наказание». Они могут бить для порядка, «в острастку на будущее». Сноха в семье – самый последний человек: самая тяжёлая работа достаётся ей, и последний кусок – тоже её. В семье мужа она настоящая рабыня. Только свёкор или муж могут разрешать ей выйти со двора. Представьте себе, женщины в доме не имеют права есть без разрешения хозяина, не имеют вообще никаких прав! Только вдова становится в своём доме хозяйкой и пользуется уважением у соседей.

– Ужас какой! Рассказывай дальше!

– А дальше пришла пора жатвы. Стали косить хлеб и вязать в снопы, да с поля во двор носить, чтобы кто чужой не позарился на наше добро. Тяжёлый труд от зари до темна, да всё на солнце, а мне всё хуже с каждым днём: силы теряю, на солнце слабею, да животом мучаюсь.

Лена замолчала.

– Так дальше что? – поторопила соседка.

– Да ничего больше не видела. Только свёкор разрешил сходить к моей бабке, подлечиться травами, дескать, плохую работницу приобрели, нездоровую.

– Так у тебя там и бабка есть?

– Да. Это мать моего погибшего отца. Она живёт одна, прямо у леса, далеко от всех. Её считают ворожеей и знахаркой. Она умеет болезни лечить всякими травами, с богами договариваться, роды принимать, даже судьбу предсказывать. Вот своего сына предостерегала, чтобы в лес не ходил за смертью, а он не послушал, пошёл зимой за дровами и не вернулся. Задрал его медведь-шатун.

Глава 8. Больная пропала

– Собирайся в перевязочную. Пришлю санитарку, поможет тебе дойти, – скороговоркой сообщила медсестра Лене, заглянув в палату.

Через пару минут явилась дородная девица, что называется, «кровь с молоком». С ней вместе вплыл резкий запах пота.

– Кто здесь с головой? – недовольно спросила она грудным голосом.

Лена впервые за последние дни улыбнулась:

– Да, кажется, у обеих пока не отвалились.

Нянька перевела неласковый взгляд на неё:

– Чё лежишь? – беззлобно спросила она. – Вставай давай. Пойдём, покажу куда.

Лена с трудом приподнялась, опираясь на руку; переводя дух, села – сильно кружилась голова. Санитарка безучастно наблюдала за её телодвижениями.

– Помогай, что стоишь? – возмутилась Анна Павловна. – Или тебя не за этим прислали? Видишь, плохо ей. Одень её и помоги дойти. Она ещё ни разу не вставала самостоятельно.

– Тут у нас барынь нет, – безапелляционно заявила нянька. – Нас тут мало, денег платят гроши, так что всем даром не поможешь!

– А я вот главному врачу на тебя пожалуюсь, – пригрозила Анна.

– Да и пожалуйста! Пусть выгонит меня и сам туалеты моет! – огрызнулась дивчина.

И всё-таки больная «с головой» была поставлена на пол, халат напялен с усердием, и вот Лена, подхваченная за талию крепкой рукой, засеменила в процедурную, стараясь реже вдыхать запах здорового немытого тела.

Голодная Анна Павловна поспешила в столовую занять лучшее место – приближалось время ужина. В палату, открыв дверь ногой, с тяжёлыми пакетами ввалилась Настя. Что такое? Пустая кровать, смятая простыня, на полу одеяло! Сразу сложилась страшная картинка. Кульки рухнули на пол, Настя, как ужаленная, вылетела в коридор. Пост дежурной медсестры оказался пустым, зато палат было немало. Настю интересовал один вопрос:

– В тридцать пятой никто не умер?

Женщины везде одинаково переглядывались, пожимая плечами; одна старушка с загипсованной ногой на растяжке живо перекрестилась и почему-то сплюнула в сторону. Настя бежала дальше, дверь с надписью «Ординаторская» обнаружилась в конце коридора. На стук никто не ответил, пришлось заглянуть внутрь. За столом, направо от входа, с большой чашкой в руке изучал содержание толстого журнала молодой брюнет в джинсовом костюме.

– За глаз не боитесь? – спросила Настя.

Парень вздрогнул и взглянул на девушку:

– Что вы сказали? – переспросил он.

– Не боитесь ложкой глаз выколоть? – повторила она.

Он посмотрел на чашку, усмехнулся и вытащил ложку.

– А вы кто? – спросил симпатичный незнакомец.

– А вы кто и что здесь делаете? – задала встречный вопрос Анастасия.

– Я вообще-то тут работаю. Я – дежурный врач. А вы что хотели?

– Ой, извините! – смутилась Настя. – Вы такой молодой и не в халате.

Доктор водрузил на голову голубой накрахмаленный колпак, который очень шёл к его голубым глазам, и стал ещё моложе.

– Я только заступил на смену и не успел переодеться. А что вы хотели?

– У меня сегодня пропала подруга!

– Ну, это не к нам. Это вам в милицию надо, – не понял он.

– Так она пропала из вашего отделения. Из тридцать пятой палаты.

– Может, выписали днём?

– Какое там выписали! Ей пять дней назад голову оперировали. Ей ещё вставать не разрешали! – волновалась Настя. – Она не могла умереть?

– Как фамилия? – открыл доктор журнал назначений.

– Селиванова. Елена. Попала к вам после взрыва на заправочной станции. С травмой головы.

Длинный палец заскользил сверху вниз по строчкам, на одной остановился и передвинулся вправо:

– Её не выписывали и в другую палату не переводили, так что должна быть на месте.

– Но её там нет! Нет, и всё тут! И ходить ей не разрешают. Да она и сама двигаться не может, тем более самостоятельно! Куда пропала ваша пациентка? Что у вас здесь творится? На посту нет медсестры! Никого нет! Ходи, куда хочешь! Больных похищай! – вконец разнервничалась Настя.

– Подождите минутку за дверью, я сейчас переоденусь, и вместе пойдём в палату.

Сергей Игоревич, как гласила надпись на бэйдже, в голубом докторском костюме энергично шагал впереди по ярко освещённому коридору. На посту дежурная медсестра раскладывала таблетки по ячейкам и удивлённо подняла глаза на протопавших мимо дежурного врача и невысокую толстушку.

– Что случилось? – послала она им вдогонку.

– Больная пропала! – бросил через плечо доктор.

– Кто пропал? Может, в туалет пошла или с родственниками на лестнице болтает, – предположила медсестра, но всё же поспешила следом.

В палате все были на местах, когда возбуждённый врач с раскрасневшейся Анастасией и удивлённой медсестрой ворвались в помещение. Анна Павловна застыла с ложкой пюре в руке, не успев донести до рта; Лена, полусидя в подушках, собиралась тоже приступить к ужину.

– Кто из вас Селиванова? – строго спросил дежурный доктор, споткнувшись о пакеты на полу.

– Я-а! – удивлённо протянула Лена, переведя взгляд с врача на сестричку, которая только что ей сделала перевязку. – А что случилось?

– Вы почему гуляете, когда вам предписан строгий постельный режим?! Вам, что, некому судно подать? – нахмурился Сергей Игоревич.

– Я н-не гуляла! – пыталась оправдаться Лена.

Доктор не хотел её слушать:

– Вот будут у вас осложнения из-за вашей же беспечности, тогда врачей обвинять начнёте! Нам нарекания ни к чему! «Пропала больная, пропала больная!», а она неизвестно где бродит! А нам жалобы! – покосился он на смущённую Настю.

– Сергей Игоревич! Из-за чего сыр-бор? Я Селивановой перевязку делала в процедурной, в палате же нельзя. Её осторожно привели и отвели.

– Почему вы делали, а не врач?

– Пациентку утром осматривал Александр Иваныч. Шов хорошо заживает, и он записал мне сделать перевязку, а я утром не успела, да и какая разница? Я же сегодня и в ночную смену, – сумбурно объясняла сестричка.

Лена увидела в левой части лба сердитого доктора тёмное пятно и неожиданно для себя попросила:

– Наклонитесь, пожалуйста!

Дежурный врач приблизил к ней ухо, ожидая услышать нечто по секрету, но странная больная положила ему на лоб прохладную ладонь:

– Сейчас пройдёт боль, закройте глаза.

Сергей Игоревич резко выпрямился, с недоумением и некоторым испугом взглянул на Селиванову, потом на её подругу. Медсестра прижалась к стенке, когда доктор, повторно споткнувшись о брошенные пакеты и нелепо взмахнув руками, пролетел мимо к двери.

– Что это ты вдруг? – усмехнулась Настя, когда медики покинули помещение. – Испугала человека! Ещё смирительную рубашку на тебя наденет!

Со своей кровати подала голос Анна Павловна:

– А она и вправду странная!

– Почему ты странная? – удивилась Настя. – Что ещё натворила? Выкладывай!

– Ты ездила к бабушке? – вместо ответа спросила Лена.

– Завтра съезжу, не волнуйся! Сегодня шеф задержал, потом вот тебе фрукты покупала. В общем, не успела! Давай я тебя сейчас покормлю, – придвигая стул к тумбочке, на которой стояла тарелка с уже остывшим сизым пюре и жареным хвостом минтая, взялась за ложку Анастасия: – А тебе наши все передают привет и пожелания скорейшего выздоровления. Голова болит? (Лена, жуя, кивнула.) Чем тебя лечат? (Лена промычала.) Что дают на обед? А нянька ночью подходила? Я вчера деньги дала за ночное дежурство.

Лена ничего об этом не знала, но успокоила Настю:

– Угу, появлялась какая-то. Ты перестань беспокоиться! Не раздавай деньги зря. Вот будешь уходить, меня в туалет сводишь.

– Какой туалет? Слышала, что доктор сказал? Тебе ещё нельзя вставать! Только на судно, поняла? А я вынесу! Ты почему яблоки не ешь и апельсины?

– Ты мне их порежь на кусочки, – попросила Лена.

– Вот я дурочка, сама не догадалась.

Анна скучала в постели. Везёт этой странной девчонке: подружка каждый день ходит, вкусности носит. А тут лежишь одна-одинёшенька, ни одна зараза не вспомнит. Правда, дважды был бригадир, но это было давно. Тоже апельсинчики приносил – за шкуру свою тогда сильно испугался… А весёлая какая эта толстушка! Всё чирикает и чирикает. Всё вертится вокруг этой Лены. А та себе тянет из трубочки сок, ещё улыбается, как нормальная. А сама то ли сумасшедшая, то ли сочинительница, а может, инопланетянка?

Анну всегда интересовало всё загадочное, связанное с пришельцами. Она где-то читала, что среди населения Земли живут тысячи инопланетян, и что сейчас многие дети рождаются особенными, со сверхспособностями и неземными талантами. Вот как их называют? Нет, не вспомнить никак. Она спросила у девушек:

– А вы не знаете, как называют особенных детей, которые стали рождаться в последнее время?

– Индиго! – сразу ответила Лена, отставив пустую коробку из-под сока.

– Индиго! – повторила соседка вслух, а про себя подумала, что и слово она знает, и перемещается во времени, и внешность какая-то непростая, да с травмой головы попала – всё сходится! Инопланетянка! А вторая знает об этом? Или тоже из них?

Анна, осторожно приняв вертикальное положение, набросила халат на плечи и, прихватив грязную посуду, вышла из палаты, на ходу размышляя о своём открытии, и решая, что с ним делать.

– Да! – остановилась она на пути к раздаточной, вперив взгляд в скелет рыбы на тарелке. – Если соседка не сумасшедшая, я завтра увижу сына! Посмотрим, посмотрим, какая из неё пророчица!