Текст книги "«Смерть» на языке цветов"

Опергруппа уже закончила работу, опрос тех, кто был за сценой, подходил к концу, и Лиля решила, что вполне может уехать к маме и детям. Достав из сумки блокнот, она выдрала оттуда страничку, написала мамин адрес и подошла к Лавровым.

– Вот, когда освободитесь, приезжайте за Степой, – сказала она, протягивая листок Сергею. – Я там еще свой номер телефона написала. Вы позвоните перед тем, как ехать, я обещала детям аттракционы и мороженое. Думаю, что случившееся не должно испортить им день окончательно. Так что особенно не торопитесь. А за Степой я присмотрю.

– Спасибо, – искренне сказал Лавров, а Валерия Сергеевна ласково посмотрела на Лилю, как будто погладила ее глазами.

– Уйди ты, заноза, мешаешь, – недовольно буркнул Аркадий, и Лиля невольно улыбнулась. Ее бывший муж не терпел, когда кто-то вставал между ним и деньгами.

Окинув взглядом помещение за сценой, неожиданно ставшее местом преступления, она решила, что сделала все, что могла. Материала для понедельничного пресс-релиза было более чем достаточно, и, направляясь к выходу, Лиля в уме прикидывала, о чем из случившегося лучше умолчать, а что можно кинуть журналистам как кость. По ее профессиональному разумению, молчать нужно было о подозрительном сходстве двух убийств, то есть о цветах на груди жертв и пропавших сережках. Ничто не расходилось так быстро, как слухи о возможном маньяке, а ставить на уши весь город вовсе не входило в планы старшего помощника руководителя следственного управления.

Перед уходом она коротко попросила следователя Бакланова предупредить присутствующих о необходимости держать язык за зубами, и, не надеясь ни на то, что он выполнит ее поручение, ни на то, что люди последуют сделанному им предупреждению, она вышла на улицу, вдохнула по-весеннему теплый воздух и поехала к маме и детям, которым с утра обещала приключения. Видит Бог, она имела в виду совсем не убийство.

Остаток дня, впрочем, прошел в полном соответствии с первоначальными планами. Они съездили покататься на каруселях, поели мороженого в кафе, куда за Степой заехал злой и уставший Сергей Лавров. Спрашивать у него Лиля ничего не стала, не хотела лезть в душу, просто коротко отчиталась о том, как прошла у Степы вторая половина дня, отказалась от предложенных денег за мороженое и кивком приняла благодарность за то, что заняла мальчика.

– Ну что, поехали домой? – спросил Лавров у Степы. – Бабушка часа через два приедет. Есть ты вряд ли хочешь, – он скептически осмотрел столик, заставленный вазочками из-под мороженого, – так что можем в компьютерную стрелялку вдвоем поиграть.

– А в шахматы можем? – спросил Степа, и Лиля от неожиданности чуть не свалилась под стол.

– Можем, – чуть озадаченно ответил его отец. – А ты умеешь в шахматы играть?

– Пап, ты что? – укоризненно спросил мальчик. – Я же в шахматную секцию уже три года хожу. Ты ж сам меня туда записывал, я в своей возрастной группе чемпион.

Лиля видела, как отчаянно покраснел Лавров. Видимо, от того, что он когда-то записал сына на шахматы, но благополучно забыл об этом в угаре развода. У него даже уши стали красными под лохматыми, давно не стриженными волосами.

– Ладно, чемпион, посмотрим сегодня уровень твоей игры, – пробормотал он. – Спасибо вам, Лилия, еще раз. Очень выручили. И со Степой, и с адвокатом.

– Не за что, – ответила Лиля, которой почему-то тоже стало неловко. И от искренней благодарности Лаврова, и почему-то даже просто от его присутствия. Когда отец и сын ушли, она даже вздохнула с облегчением.

– Ну что, – преувеличенно бодро сказала она Грише и Матвею, – вы все доели? Можем уходить?

– А мы куда сейчас? – ненавязчиво поинтересовался Матвей. – В интернат или еще куда?

Видно было, что в интернат ему отчаянно не хотелось. Больше всего на свете Лиля сейчас мечтала о том, чтобы оказаться дома и завалиться на диван в гостиной с какой-нибудь книжкой. Однако лицо Матвея было таким поскучневшим, что, глянув на часы, она решилась.

– Вот что, мы еще успеем с вами сходить в кино. В «Шоколаде» (так назывался самый крупный гипермаркет их города, на последнем этаже которого располагался неплохой и уютный сетевой кинотеатр) сегодня «Легенду о золотом драконе» показывают. Пойдем?

– Ух ты. – Матвей от радости даже на одной ноге запрыгал. – Здорово. Гриш, ты ж хочешь посмотреть?

Лиля знала, что ее сын, как и она, лучше бы провел остаток вечера за книжкой. Но Гришка был чувствительным и очень тактичным мальчиком. Ни за что на свете он бы не разочаровал своего нового друга.

– Конечно, хочу, – легко сказал он. – Поехали в «Шоколад», мам. Ты это здорово придумала. – Лиля с благодарностью посмотрела на сына.

Из торгового центра они вышли только в девять вечера. За время фильма дети проголодались, и она завела их в кафе, расположенное под кинотеатром. С каждой минутой, приближающей к возвращению в интернат, Матвей скучнел все больше, поэтому Лиля еще зашла в продовольственный супермаркет, чтобы собрать ему с собой пакет со сладостями, которыми можно было угостить других ребят.

– Давайте поступим так, – сказала она, когда они все-таки сели в машину. – Сейчас отвезем Гришу домой, чтобы он нас не ждал и почитал книжку, а уже потом я отвезу тебя обратно. Заодно проверю, все ли ваши воспитанники на месте. Вдруг правда, они допоздна по улицам шатаются.

– Конечно, шатаются, – с уверенностью сказал Матвей. – Старшие парни раньше полуночи не возвращаются. Тем более в субботу.

– Вот и посмотрим.

К интернату они подъехали без нескольких минут десять. Матвей отчаянно зевал на заднем сиденье, переполненный впечатлениями от сегодняшнего дня.

– Устал? – спросила его Лиля. Он тут же принял независимый вид.

– Ни капельки. – И, помолчав, спросил: – А в следующие выходные ты меня возьмешь?

– Не знаю, – честно сказала Лиля. – Если придется на работу выйти, то нет.

– А вообще когда-нибудь возьмешь?

– Обязательно. В следующий раз пойдешь к нам с ночевкой. Мы и субботу вместе проведем, и воскресенье. Вот только не знаю, через неделю это будет, или через две.

– Так это все равно, – голос мальчишки звучал глухо от переполнявшей его радости. – Я подожду. Я вообще теперь всегда буду тебя ждать. Ты только приезжай, ладно? – У Лили перехватило дыхание.

Сдав Матвея с рук на руки воспитателю, Лиля показала служебное удостоверение и заявила, что хочет убедиться, что все воспитанники на месте.

– Так они в постелях уже, – переполошилась дежурная воспитательница, – у нас же в десять отбой. Мы и свет в спальнях выключили уже.

– Ничего, я тихо, – заверила ее Лиля. – Вы же знаете, что у вас в учреждении проверка идет, так что давайте, показывайте.

В спальне, в которую проскочил Матвей, из-под одеял высунулись любопытные мордашки. Дети не спали, поэтому воспитательница включила свет, чтобы Лиля удостоверилась, что все пятнадцать мальчишек на местах. В спальне у младших девочек тоже все было в порядке. Следующей по коридору была спальня мальчиков постарше.

Отворив дверь, Лиля увидела, что за ней совершенно темно. Плотно задернутые шторы пропускали минимум света с улицы, где горел фонарь. На кроватях угадывались лишь контуры тел, накрытые одеялами. Судя по всему, все мальчики были на своих местах. Однако что-то было не так. Лиля физически ощущала какую-то неправильность происходящего. Мозг посылал сигнал, который требовалось понять.

– Пойдемте, – нервным шепотом сказала ей воспитательница, – мы их разбудим. – Ее шепот вошел в окружающую тишину, как нож в масло, и тут Лиля сообразила, что показалось ей странным. Неестественная тишина. В спальне было тихо, очень тихо. Так тихо, как должно быть в комнате, в которой мирно спят люди. Однако в десять часов вечера подростки пятнадцати лет не могли спать так крепко, чтобы не обратить внимание на открывшуюся дверь. В спальне десятилеток с подушек взметнулись все головы, а тут никто не проявил интереса. А это значит, что пока Лиля осматривала другие спальни, детей предупредили, чтобы они притворились спящими. Зачем?

Лиля решительно прошагала к выключателю на стене и щелкнула им. Неровный свет залил комнату, на кроватях началось шевеление, а воспитательница ойкнула.

– Что вы делаете? – возмущенно зашипела она. – У нас же отбой, дети спят.

– Ничего страшного, – заверила ее Лиля. – Детям легко уснуть заново. Они бессонницей не страдают.

Из десяти кроватей на нее смотрели глаза, заинтересованные, наглые, спокойные. Еще на пяти кроватях воспитанники лежали по-прежнему неподвижно, укрывшись с головой. Лиля шагнула к ближайшей такой кровати и сдернула одеяло. Под ним, как она интуитивно и предполагала, лежало три подушки. Оглянувшись на побелевшую воспитательницу, Лиля прошлась по остальным четырем кроватям. Там тоже никого не было. Пять подростков отсутствовали в интернате после отбоя.

– Прекрасно, – сказала Лиля. – В спальне у старших девочек такая же картина?

Воспитательница потупила глаза.

– Сколько детей отсутствуют в здании интерната? Ну, живо отвечайте.

– Пять мальчиков и две девочки. – Женщина в дверях спальни готова была разреветься.

– Так, давайте оставим детей в покое, пройдем в кабинет директора и вызовем, во-первых, полицию. А во-вторых, самого директора. Мне кажется, что в подобной ситуации ваша Ирина Тимофеевна должна уже быть тут и собственноручно писать заявление о том, что вверенные ей дети не вернулись домой. Или у вас такое в порядке вещей?

– Они всегда приходят. – Воспитательница семенила за ней по коридору и говорила дрожащим испуганным голосом. – Мы же не можем каждый день заявлять в полицию.

– Вы можете держать своих детей в строгости и лучше следить за ними. Вам за это зарплату платят. – В голосе Лили слышалась жесткость и металл. Ничуть ей было не жалко эту курицу, которая боялась не того, что нарушает закон, хоть человеческий, хоть божеский, а того, что потревожит свою директрису.

По переходу между зданиями они прошли из спального корпуса в административный. По дороге Лиля щелкала выключателем, зажигая свет в коридоре.

– Звоните вашей Колпиной на мобильный, – приказала она. – Сообщайте, что у вас ЧП. Пусть выезжает.

Дежурный воспитатель послушно достала из кармана вязаной черной кофты телефон и затыкала на кнопки.

– Не отвечает, – прошептала она через минуту.

– Дозванивайтесь.

Они дошли до охранника, сидевшего на входе в здание, взяли ключи от приемной, отперли дверь и вошли. Из-за закрытой двери в директорский кабинет доносилась телефонная трель.

– Ой, Ирина Тимофеевна, похоже, телефон на работе забыла. Как же я дозвонюсь? – огорченно спросила воспитательница, преданно глядя на Лилю.

– По стационарному телефону на домашний.

Лиля толкнула дверь и прошла в темный кабинет Ирины Колпиной. В неровном свете, падающем из-за незашторенного окна, было видно, что на ковре в центре комнаты что-то лежит. Лиля включила свет и попятилась. За спиной у нее переминалась с ноги на ногу воспитательница, которая, выглянув из-за Лилиного плеча, уставилась на то, что лежало на ковре.

Уже второй раз за сегодняшний день Лиля услышала тонкий, практически нечеловеческий визг, от которого у нее тут же заложило уши. Посредине кабинета в луже запекшейся крови, впитавшейся в пушистый ворс ковра, лежало тело Ирины Колпиной. На груди у нее лежал горшок с теми самыми гортензиями, которые на глазах у Лили несколько дней назад принес курьер «Мира цветов». Стараясь не натоптать, Лиля подошла чуть ближе, чтобы подтвердить свою страшную догадку. В правом ухе Колпиной блестела массивная серебряная сережка с северной чернью. В левом ухе серьги не было.

Глава четвертая. Каштаны из огня

Какой бы ни была ваша цель, вы можете ее достигнуть, если хорошо потрудиться.

Опра Уинфри

В понедельник утром атмосфера на совещании у Лилиного руководителя была предгрозовой. Три трупа, которые, по всем признакам, нужно было объединить в одно уголовное производство, мало способствовали оптимизму. Версия о маньяке, наобум высказанная Сергеем Лавровым несколько дней назад, находила все большее подтверждение. При этом сам он стремительно терял статус главного подозреваемого, к убийству в интернате он точно не мог иметь никакого отношения.

– Это как сказать. – Следователь Бакланов не так просто отказывался от своих убеждений. – По предварительной оценке эксперта, убийство Ирины Колпиной было совершено не в субботу, когда Лавров весь день был на глазах у сотрудников следственного управления (он покосился на Лилю, и на его лице она прочитала откровенную издевку), а в пятницу. В семнадцать часов Колпина отпустила домой секретаршу, сказав, что у нее еще есть одно важное дело, и она немного задержится. Секретаршу это удивило, поскольку особым трудолюбием Колпина не страдала. Но вопросов задавать не стала и поспешила домой, пока начальница не передумала. Охрана заступает на вахту лишь с девятнадцати часов. Вот в эти два часа преступник и проник в кабинет Колпиной, видимо, заранее назначив встречу, совершил убийство и скрылся, никем не замеченный. Теоретически это вполне мог быть Лавров.

– Не мог, – сообщила Лиля. – В это время он вместе со своей матерью Валерией Сергеевной забирал сына из квартиры, где тот жил с матерью и отчимом. То есть кроме матери и Степы, которые лица заинтересованные, его еще видел Владимир Пушников, которому нет никакого смысла врать.

– То есть ты уже успела взять показания этого Пушникова? – спросил Бакланов, лицо которого покрылось красными пятнами.

– Нет, Егор, что ты, – кротко ответила Лиля. – Ты у нас лицо процессуальное, тебе и показания брать. Я просто позвонила Сергею Лаврову, который мне и рассказал, где был в пятницу вечером. По его словам, к Пушникову они с матерью приехали около семнадцати часов. Пока собирали вещи, одежду, игрушки, прошло немало времени. Уехали они из квартиры, где жила убитая Вера Пушникова, в начале седьмого.

– И все равно он мог успеть метнуться до интерната, – упрямо сказал Бакланов. – До семи, когда приходит охрана, время было.

– Дождись результатов экспертизы, которая уточнит время смерти Колпиной, – предложила Лиля. – Не думаю, что за полчаса можно было успеть отвезти мать и сына в коттеджный поселок, в котором они живут, а затем вернуться к интернату. Или ты думаешь, что Валерия Сергеевна и Степа в машине сидели, пока Сергей Колпину убивал?

– Я ничего не думаю, кроме того, что этот тип подозрителен, а ты его почему-то отмазываешь. – Глаза Бакланова метали молнии. – Влюбилась, что ли?

– Ты за речью своей следи. – Лиля чувствовала, что начинает заводиться. – Мы на совещании, а не на базаре. Могу также посоветовать начать разрабатывать другие версии, кроме виновности Лаврова. Она у тебя рассыпается на глазах, а куда рыть дальше, ты и понятия не имеешь.

– Брэйк. Ребята, – начальник примирительно поднял обе руки. – Прекратите ругаться, действительно не на базаре. Егор, Ветлицкая права, нужно работать в разных направлениях. Если в городе завелся маньяк, то скоро он подкинет нам новый труп. Лилия, журналисты у тебя еще этим делом не интересовались?

– Нет, но, думаю, это затишье перед бурей, – честно призналась Лиля. – Я, конечно, пресс-релизы подготовила и эти дела в одно увязывать пока не стала. Так что несколько дней у нас есть. Но хорошие журналисты сенсацию чувствуют за версту, поэтому вопросы начнут задавать очень скоро. Не удивлюсь, если Перцева уже сегодня объявится.

Инесса Перцева была криминальным репортером областной газеты «Курьер». Связи в правоохранительных органах позволяли ей добывать эксклюзивную информацию, после чего она вцеплялась в горло Лили мертвой хваткой, и отодрать ее не было никакой возможности. Если кто-то из журналистов и узнает, что в городе появился маньяк, то именно Перцева, больше некому.

– Ты ее постарайся попридержать пока. – Начальник тоже был хорошо осведомлен о перцевской настырности. – Не нужно нам, чтобы по городу паника поползла. Совсем не нужно. И давайте, ребята, мозги включайте уже. Нам нужно понять, по какому признаку убийца выбирает своих жертв и почему он оставляет на телах цветы. Да еще такие, м-м-м, необычные.

– Цветок лайма, тигровая лилия, гортензия, – перечислила Лиля. – Действительно, странный подбор. Что-то ведь он означает, понять бы еще, что именно.

После планерки Лиля вернулась в свой кабинет, села за стол и задумалась. Дел у нее было столько, что до вечера не разгрести, но почему-то включаться в разгребание завалов на столе совершенно не хотелось. Организм бывшего следователя Ветлицкой периодически переходил в режим «раздумье». В таком состоянии мозг Лили анализировал события и факты в режиме вычислительной машины, которая щелкала, трещала, мигала лампочками, не реагируя на внешние раздражители, через определенное время выдавая готовый результат. И сейчас она физически ощущала, что переключается именно на этот самый режим.

Это было непрофессионально, потому что следователем она больше не была, и думать о происходящем нужно было не ей, а Егору Бакланову, но пересилить себя она не могла. Почему она так уверена, что Сергей Лавров невиновен? Лиля Ветлицкая всегда была честна с собой, поэтому было сложно не признать, что в последние два дня думает о нем чаще, чем о любом другом мужчине. Думать о мужчинах ей вообще было несвойственно. Обычно мысли в ее голове ходили по хорошо смазанным рельсам между пунктами назначения «работа – Гриша», а тут на тебе, привычное расписание почему-то дало сбой.

Особенно привлекательного в Лаврове не было ни капельки. Крупный, плохо подстриженный и кое-как одетый мужик с рассеянным взглядом. У него не было ничего общего со своей элегантной и уверенной в себе мамой, за исключением, пожалуй, глаз – темно-карих, почти черных, обрамленных пушистыми длинными ресницами.

Почему он ушел из полиции? Почему развелся с Верой, почему не знает самых простых деталей из жизни собственного сына? Что вызвало это выражение затравленной растерянности, которое ужасно не шло его породистому и, в общем-то, довольно красивому лицу? На эти вопросы у Лили не было ответа.

Звякнул внутренний телефон. Лиля вздрогнула, разбуженная от своих мыслей, далеких от работы, и виновато схватила трубку.

– Ветлицкая.

– Лиля, спустись на вахту. К тебе тут курьер пришел.

– Какой курьер? – изумилась Лиля. – Я не заказывала ничего.

– Букет тебе доставили. – Голос дежурного звучал довольно ехидно. – Из «Мира цветов».

– Какой букет? – Лиля вдруг охрипла, вспомнив горшок с гортензиями в кабинете у Ирины Колпиной. Его тоже принес курьер из «Мира цветов», и было это за пару дней до убийства. Что же, следующей жертвой должна стать она, Лиля?

– Ну какой, я не знаю, цветы какие-то странные. Я таких и не видел никогда.

– Сейчас спущусь.

Лиля вихрем выскочила из кабинета, сбежала по лестнице и обнаружила топчущегося на проходной курьера в фирменной куртке. В руках он держал букет из каких-то немыслимых цветов, похожих почему-то на каштан. По Лилиному разумению, до цветения каштана был еще месяц, не меньше.

– Откуда это? – строго спросила она. Юный мальчик-курьер пожал плечами.

– Не могу знать. Нам заказы передают, мы их развозим, а откуда они поступают, нам не сообщают.

Лиля забрала цветы и в задумчивости вернулась с ними в свой кабинет. Букет не пах ничем, кроме зелени, и она вспомнила, что отчего-то никогда не любила каштаны.

– Хотела бы я знать, что все это значит, – пробормотала Лиля, машинально воткнула цветы в вазу, сходила в туалет за водой и пристроила букет на сейф, стоящий в углу.

Задумчиво поглядывая на его великолепие, Ветлицкая набрала номер и позвонила Машке. Подруга, не задавая лишних вопросов, дала ей номер телефона директора «Мира цветов» Дмитрия Ковалева. Через пятнадцать минут Лиля была в курсе того, как формируются цветочные заказы, однако ничего полезного для нее в этой информации не было.

Заказать букет с доставкой по конкретному адресу можно было не только лично, но и через сайт магазина. Заказы принимались анонимно, оплачивались через электронные платежные системы. Букет из цветков каштана заказали именно через сайт, поэтому Лилиным надеждам, что продавец, оформлявший такой необычный букет, вспомнит заказчика, не суждено было оправдаться.

Ковалев проверил оплату заказа и сообщил, что требуемая сумма поступила не с банковской карты (в этом случае через отдел К можно было попробовать отследить владельца карты), а через платежный терминал, стоящий в том самом гипермаркете «Шоколад», в котором Лиля была в субботу. Другими словами, вычислить, кто именно послал каштаны Лилии Ветлицкой, было совершенно невозможно. На всякий случай она попросила проверить заказ на гортензии для Ирины Колпиной, в глубине души зная ответ. Он тоже поступил через Интернет и был оплачен через платежный терминал. След убийцы на этом обрывался. Еще Лиля узнала, что заказов на цветы лайма в магазине не принимали, и больше Ковалев ничем не мог быть ей полезен. Разочарованная, она поблагодарила его, попрощалась и положила трубку.

По-хорошему, о полученном букете нужно было сообщить Егору Бакланову, но Лиля представила злорадное выражение его лица и ехидные вопросы о ее неведомых поклонниках и сразу отказалась от этой мысли. К возможному нападению на себя она теперь была готова, и взять ее голыми руками вряд ли получится. Не зря же, в конце концов, будучи следователем, Лиля окончила курсы самообороны. Шанс, что букет всего лишь совпадение, что он не имеет отношения к убийствам, а является тем, чем и должны быть цветы – милым способом порадовать женщину, хоть и ничтожный, но все-таки был. Поэтому нужно было сначала самой разобраться, что происходит, а потом уже подключать к этому делу коллег.

Из раздумий ее вывел новый телефонный звонок. На мобильнике высветилось имя Сергея Лаврова, и Лилю на мгновение охватила радостная надежда, что каштаны послал именно он.

– Да, – ответила она, схватив трубку. – Я слушаю вас, Сергей.

– Здравствуйте, Лиля. – Ему были присущи хорошие манеры, видимо, привитые мамой. – Со мной тут мама поделилась некоторыми своими соображениями, и я решил, что они могут показаться вам интересными. Вы можете сейчас разговаривать?

– Да, могу, – ответила она, отчаянно радуясь, сама не зная чему.

– Видите ли, моя мама много лет разводит цветы и очень хорошо в них разбирается.

– Да, я знаю, мне Дмитрий Ковалев говорил, что у вас перед домом какая-то уникальная клумба, которую ваша мама сама разработала.

– Да, но это сейчас не важно. Дело в том, что есть такая наука, флористика, и в ней существует язык цветов.

– Язык цветов?

– Да. Каждому цветку присуще свое значение, и, составляя букеты определенным образом, можно донести до того человека, которому они предназначены, любую мысль. Например, подаренный желтый мак предвещает богатство и успех, темно-розовая роза – благодарность, а роза без шипов – любовь с первого взгляда. Понимаете?

– Кажется, да. – Лиля даже дыхание затаила, так ей было интересно. – И что, ваша мама смогла расшифровать смысл, скрытый в цветах, оставленных на груди у жертв?

– В том-то и дело, что да. Это я ее натолкнул на эту мысль, сказав, что подбор цветов на первый взгляд выглядит очень странным. Цветок лайма, тигровая лилия, гортензия… Это не может быть бессмыслицей.

– И что именно сказала ваша мама?

– Что цветок лайма – символ измены. Вера изменила мне, а потом бросила, предпочтя более успешного и богатого мужчину. И оставив на ее груди именно этот цветок, убийца как бы намекнул именно на то, что она – изменница.

– Так, это понятно. – У Лили внезапно пересохло в горле. – А тигровая лилия?

– Это символ самонадеянности и гордости. Вторая жертва, Ольга Разумовская, принимала участие в конкурсе красоты, да еще не обычном, а для полных женщин. Она хотела выделиться, хотела всем продемонстрировать свою исключительность. Ею двигала гордыня. Так что в этом случае все тоже совпадает. Лиля, скажите мне, убитая директор интерната была хорошим человеком?

– Нет, – медленно ответила она. – Судя по всему, Ирина Тимофеевна была очень плохим человеком. Интернат стал для нее местом удовлетворения амбиций и источником дохода, а до детей ей не было никакого дела.

– Тоже все сходится, – в голосе Лаврова послышалось удовлетворение. – На теле этой женщины убийца оставил гортензию – символ бессердечности. Он наказывает своих жертв за их грехи. И это свидетельствует о том, что мы действительно имеем дело с маньяком.

– Сергей, я могу вас попросить, – хрипло сказала Лиля, – вы сейчас рядом с Валерией Сергеевной?

– Да, она осталась сегодня дома, а у меня выходной. Вы хотите, чтобы я у нее что-то уточнил?

– Да. Спросите у нее, что символизируют цветы каштана.

– Найден еще один труп?

– Нет, пока нет. Мне полчаса назад принесли на работу букет из цветущих каштанов.

– Да вы что! Лиля, вы понимаете, что это может быть опасно?

– Я не наивная девочка и вполне могу за себя постоять, – сухо сообщила она. – Пожалуйста, спросите у вашей мамы про каштаны.

– Сейчас. – В трубке послышались тяжелые, удаляющиеся шаги, почему-то Лавров не взял телефон с собой, глухие голоса, мужской и женский, снова шаги. – Лиля, мама сказала, что каштан на языке цветов означает «рассуди меня».

– Рассуди меня, – повторила Лиля. – Что ж, будем считать, что я получила его послание. Мне кажется, что он не собирается меня убивать. По крайней мере, пока. Он приглашает меня в игру.

* * *

В кабинете у майора Бунина из-за открытой форточки было довольно прохладно, но собравшиеся этого, казалось, не замечали. Даже Лилия Ветлицкая. Бунин, Воронов, Лавров и она собрались вместе, чтобы обсудить информацию, которую им сообщила Валерия Сергеевна Лаврова, Лавра.

– С самого начала мне эти цветы не понравились, – ворчал Бунин. – Я всю башку сломал, что с ними не так? Почему они странные такие? Не розы-нарциссы, а с вывертом. А тут вон оно что, эта нелюдь нам послания зашифрованные шлет. А если бы мы их не расшифровали? Это ж додуматься надо, язык цветов. Надо же.

– Так-то это несложно, – пожал плечами Лавров. – Моя мама же догадалась, и думаю, что любой человек, который по роду деятельности вращается в цветочном бизнесе, тоже догадался бы. То, что это послание, всплыло бы все равно. Вопрос времени.

– А если бы мы сами не догадались, то, думаю, что он бы нашел способ нам подсказать, – задумчиво сказал Дмитрий Воронов. Лавров знал его плохо, Воронов появился в отделе, когда сам Сергей из него уже ушел, так что по службе им пересечься не довелось. – Думаю, что рано или поздно на тайный смысл, скрытый в цветах, наше внимание обязательно бы кто-нибудь обратил.

– К примеру, моя мама. – Голос Лаврова прозвучал резче, чем ему бы хотелось. – Парни, давайте расставим все точки над «i». Я никого не убивал. Ни Веру, ни остальных. Здоровьем сына клянусь. И если у вас есть хоть малейшие сомнения в том, что это не я, тогда давайте я отсюда просто уйду.

– И куда пойдешь? – Бунин посмотрел насмешливо, но не обидно. – В самодеятельные Наты Пинкертоны? Я ж тебя, Серега, знаю, ты упертый до невозможности. Будешь в одиночку действовать, путаться у нас под ногами, смешивать карты. Нет уж, сиди тут, у нас на глазах. И тебе полезнее, и нам спокойнее.

– Иван, я…

– Да успокойся ты, Лавров, что ты как институтка, ей-богу. Все, кроме самых упертых, понимают, что это не ты. А на упертых что внимание обращать?

– Я должен его поймать. – Лавров просто физически чувствовал, как к нему возвращается его былая решительность. Будто свежую кровь пустили в вены. – Это мой шанс вернуться к нормальной жизни, понимаешь?

– Серега, вот только частного сыщика все-таки не изображай, очень сильно тебя прошу. И так трупов хватает, еще с твоим возиться неохота. Нам вон еще Лильку охранять.

– Не надо меня охранять, – окрысилась Лиля. – Я сама могу за себя постоять. Да и не будет он меня убивать, я ж сказала.

– Сказала она… – В голосе Бунина послышалась нежность, и Лавров вдруг с изумлением обнаружил, что чуть ли не ревнует. Последние дни он то и дело замечал в себе какие-то странности. – Психиатра бы надо хорошего пригласить. Такого, чтоб был в состоянии оценить, что в голове у этого маньяка. Пусть специалист нам скажет, что это он с тобой играет, а то, не ровен час…

– Ребята, на самом деле, самое главное понять, маньяк это или нет, – вступил в разговор Воронов, который до этого в основном молчал и, казалось, думал о чем-то своем.

– В смысле? – Лиля непонимающе уставилась на него. – Ты хочешь сказать, что все эти выкрутасы с цветочными посланиями – дело рук нормального человека?

– Я хочу сказать, что кто-то может просто конспирироваться под маньяка. Мимикрия, понимаешь. Вполне возможно, что цель убийцы – избавиться именно от кого-то из жертв. А маньяком он просто притворяется, чтобы ввести нас в заблуждение. Помните, как в деле Гоголина? Я пять лет думал, что мой сын стал жертвой маньяка, а убийца оказался вполне себе вменяемым и убивал из простой ревности. (Подробнее в романе Людмилы Мартовой «Февральская сирень». – Прим. авт.) Я чуть с ума не сошел, чудом не спился, а все оказалось так просто. Понял бы сразу, еще несколько человек остались бы в живых.

– Вот чего я себе никогда не прощу, – вдруг с силой сказал Лавров. Все обернулись на него. – Я ж вроде мужик, а не кисейная барышня, не институтка, как ты справедливо заметил. Подумаешь, баба бросила, так не меня первого. А я запил так, что два года коту под хвост. И сына чуть не потерял. Нет мне за это прощения. А все от гордыни. Обидно мне, видишь ли, было, что меня, такого хорошего, можно променять на кошелек с деньгами. Разозлиться надо было, на себя разозлиться, по-хорошему, по-настоящему так, а я вместо этого разнюнился, матери на шею сел и ножки свесил. Самому противно. Убежал от реальности. А она, вишь, в каком виде меня догнала. Правильно говорят, от жизни не убежишь.

– Вань, Лиль, выйдите на минутку, – попросил вдруг Воронов. Бунин искоса посмотрел на него, коротко кивнул Лиле, и она, ничего не понимая, послушно пошла за ним к двери.

Воронов подождал, пока дверь с мягким стуком закроется за ними.

– Вот что я скажу тебе, Сергей. – Голос Воронова звучал жестко, но в то же время было в нем столько человечности, что у Лаврова даже глаза защипало. – Потерять себя на время не стыдно. Это с каждым человеком может случиться, даже с самым сильным. Я ведь тоже однажды так себя потерял. Пил как ты, чуть ли не бомжом стал. Не от того, что меня жена бросила, хотя она бросила, конечно. У меня другая история, страшнее, чем твоя. Твой сын с тобой, а я своего похоронил. А вместе с ним и достоинство свое, и самоуважение. Но я о тех годах не жалею. Как мне сказала моя вторая жена, с которой я, на счастье свое, встретился, каждый человек имеет право на минуту слабости, иначе он не был бы человеком. И стыдиться этого не следует. Понял ты все про себя? Перешагни и иди дальше. Я вон и в профессию вернулся, хотя думал, в глаза ребятам посмотреть уже никогда не смогу. Зря я так думал, как оказалось. Потому что друзья на то и существуют, чтобы поддержать, понять и простить. Конечно, настоящие друзья, такие, как вон Ванька. А на ненастоящих плевать. Пусть думают, что хотят. Понял?