Текст книги "Цветущий бизнес"

Глава 3

Летела я бесконечно. Во всяком случае мне показалось – нет у моего полета конца. В голове образовалась каша из масючкиных гераней, Людмилы Ивановой, «пяного» Витьки, мерзавца-вора, угнанной «Хонды» и Катерины.

Мысль: «Э-эх, пропадаю я,» – неотступно сверлила мои бедные мозги. На фоне прочих переживаний преобладало желание пойти в церковь и, не скупясь, поставить громадную свечку.

С этим желанием и приземлилась я на кучу пластиковых коробок. Точнее, об этом узнала я значительно позже, когда в этом вопросе досконально разобралась, а в первый миг приземления показалось, что не приземлилась я, а вовсе даже наоборот – взорвалась: такой оглушительный залп сопровождал процесс приземления. Буквально по уши ушла в нечто скрежещущее, режущее и шипящее. Боль при этом испытала невероятную, словно с меня заживо содрали кожу.

«На сковороде у черта!» – ужаснулась я, поставив жирный крест на мечтах о рае.

Позже выяснилось, что шипели, скрежетали и сдирали кожу пластиковые коробочки, на которые я безжалостно обрушила свое тело. Не менее жестоко обошлись они с моим новым пастельно-розовым платьем.

«Сколько же метров пришлось мне лететь? – гадала я, выбираясь из помятых коробочек. – Уж никак не меньше пяти. Стоило ли так пугаться окна?»

Дальнейшее показало, что не стоило. Из окна я хоть знала куда попаду: на улицу. Здесь же не было никакой определенности, поскольку светлей не стало. В любой миг могло свершиться все, что угодно, вплоть до нового падения.

«Господи, дай нащупать хоть какую-то почву под ногами, и уж тогда – завалю свечами всю церковь!» – горячо клялась я, продираясь сквозь чертовы коробочки и пытаясь нащупать ногами пол.

Как только мне это удалось, и я выбралась из горы пластика, тут же раздался скрежет открываемой двери, послышались грубые мужские голоса, и я с ужасом полезла обратно. Теперь уже я молила Господа о совсем другой помощи: мне до смерти хотелось зарыться в гору коробочек с головой.

Едва я успела осуществить свою затею, вспыхнул яркий свет, и помещение заполнилось топотом да отборным матом.

«Сколько же народу набилось сюда?» – гадала я, пытаясь беззвучно расковырять «окошко» в коробочках.

Лучше бы я этого не делала, потому что взору моему предстала очень неприятная картина: три громадные звероподобные особи мужского пола жутко матерились и тащили по ступеням окровавленный, отчаянно воющий организм, пол и возраст которого определить было крайне затруднительно, так организм был измордован.

Когда верзилы бросили этот несчастный и еще живой кусок человеческого мяса на мои коробочки, я была готова тут же сделать харакири. Остановило лишь отсутствие подходящего предмета. «Уж лучше самой покончить счеты с жизнью, чем дожидаться помощи от верзил,» – подумала я, ни на секунду не сомневаясь, что мой воющий сосед пострадал именно от общения с ними. Хотелось думать, что он заслужил, но и я уже много чего натворила: проникла в чужой дом, раскрыла тайник, помяла гору коробочек, да и бриллианты, которые утащил вор, явно повисли на мне.

«Сейчас ненароком узнаю остальные тайны, после чего биография любого покойника на фоне моей будет просто воплощением перспектив,» – с грустью подумала я. Захотелось поглубже зарыться в коробочки, и вместе с тем я прекрасно понимала, что лишние звуки в настоящий момент ни к чему.

Однако верзилы так гневались, что им было ни до звуков. Открыв какую-то дверь, они вновь схватили свою жертву и потащили ее, матерясь пуще прежнего. Меня обдало странным неприятным запахом, видимо исходящим из той комнаты, куда вошли верзилы. Теперь уже не имея возможности наблюдать происходящее, я «наслаждалась» одними воплями. Когда же вопли заглушил шум работающего механизма, мне сделалось совсем дурно.

«Неужели беднягу распиливают на части?» – подумала я, с трудом сдерживая порыв выскочить из своих коробочек и бежать куда глаза глядят.

Дело в том, что глаза глядели на вторую дверь, массивную и металлическую, но вдруг она закрыта. А тут еще жертва завопила гораздо громче механизма, что говорило о том, как ей несладко. Я решила остаться в укрытии.

Не могу передать своих ощущений. Слышать как в соседней комнате зверски издеваются над человеком и понимать, что в любое время то же может произойти и с тобой – мучительно. Я выдавала Господу такие щедрые обещания, на какие только хватало фантазии. Очень часто щедрость бывает полезной. Господь меня услышал. Вскоре визг неизвестного мне механизма прекратился, и раздался омерзительной хрипоты бас, явно принадлежащий одному из верзил:

– Ну во, бля, и все.

– Будет, бля, знать, – добавил второй, не менее отвратительным хрипом.

– Сваливаем, – резюмировал третий, – а то бабы скоро припылят.

Они протопали мимо меня. Хлопнула дверь, лязгнул замок и потух свет, из чего я сделала вывод, что выключатель находится по ту сторону двери, а следовательно искать выход придется в полной темноте. Положение казалось безнадежным.

«Судя по всему, сижу глубоко под землей, – размышляла я, не решаясь покинуть коробочки. – Но это не просто подвал, а какое-то специальное помещение, потому что стены и пол покрыты кафелем. Да и гора коробочек здесь неслучайно. Раз есть запах, упаковка и механизмы, значит это производство. Может даже подпольное, иначе чем объяснить потайной вход из дома: я летела не меньше семи метров, пять до земли и, видимо, ниже. Глупо было бы предполагать, что хозяин попадает сюда таким же образом. Вероятней всего я провалилась в шахту лифта. Но верзилы зашли в ту дверь, значит она ведет на улицу. Однако, рассчитывать на дверь – нелепо. Мне ее никогда не открыть. Но если это производство, значит долго оставаться в одиночестве мне не дадут. Работники могут появиться в любой момент, да и верзилы каких-то баб поминали.»

Очень не хотелось думать о том, что будет, когда пришедшие сюда бабы обнаружат меня сидящей на горе помятых коробочек. И уж совсем не хотелось думать, что стало с тем несчастным, которого притащили верзилы. Я четко видела: ушли они с пустыми руками.

Минут пять я не решалась шелохнуться, прислушиваясь к густой и вязкой тишине. В конце концов рискнула выбраться из укрытия, сделала несколько осторожных шагов и прошептала:

– Э-эй!

Тишина.

Я сделала еще несколько шагов, нащупывая вход в соседнюю комнату. Снова прошептала:

– Эй! – и опять тишина.

Тишина и темнота. Хоть глаз коли. Захотелось плакать.

И тут мои руки уперлись в какой-то предмет. Я нащупала широкое пространство, обитое железом, (видимо стол), провела по нему рукой и попала в нечто теплое и мягкое, понюхала: запах крови. Ужас охватил меня. Потеряв всякий разум, я принялась хаотично метаться, натыкаясь на разные предметы. Что-то со звоном летело на пол, что-то на меня, было больно, но я носилась, как ошалевшая от страха кошка. В конце концов я поскользнулась и упала. Рука попала в липкую лужу, и какая-то дрянь уперлась в мой бок. Судя по всему мужской башмак.

«Это все, что осталось от бедняги, замордованного верзилами,» – подумала я, пытаясь подняться с пола и опираясь на какой-то предмет с ручкой.

Тут же выяснилось, что предмет висит на стене почти у самого пола и легко выдвигается вперед. Трудно описать радость, которая охватила меня когда я выдвинула предмет и обнаружила за ним громадную полость в виде четырехгранной трубы, ведущей куда-то вверх. Засунув голову поглубже в трубу, я увидела тонкую полоску света.

Я мигом вспомнила, что подобные устройства, дедовским способом заменяющее лифт, видела не раз в старых зданиях. Так подают мешки и ящики в складские помещения, расположенные в подвалах еще царских времен: просто спускают их вниз. Да и полоска света, говорила о том, что труба обязательно кончается где-нибудь на улице.

Я тут же полезла в трубу. С налета довольно глубоко погрузилась, но сразу же съехала вниз. Повторила процедуру второй раз, и третий…

Сколько продолжались мои страдания, трудно сказать, лично мне казалось, что катаюсь я в этой трубе вечность. В конце концов экспериментально было установлено, что если не пытаться форсировать трубу наскоком, а медленно проникать в нее ползком, то можно добиться неплохих результатов: мне удалось приблизиться к полоске света настолько, что была видна крышка люка, закрывающая вход в это устройство. Между крышкой и трубой светилась довольно широкая щель, и это радовало.

Однако, огорчало другое. Стало ясно: на середине трубы неизбежно скатишься вниз, и нет никаких средств, чтобы избежать этого. Видимо труба предназначена для односторонней подачи: сверху вниз.

Каких-нибудь два метра разделяло меня, сидящую в трубе, с улицей. Я даже слышала раскаты грома, но не могла приблизиться к выходу ни на йоту. Установив это, я приуныла, да и сил потратила в борьбе с этим анахронизмом не мало. Села на пол, задумалась: «Если зацепиться за край трубы, можно подтянуться к самому выходу. Неужели здесь нет подходящего для этой цели предмета?»

Вспомнила башмак, который меня напугал. Он вполне мог застрять в той щели. Перед лицом собственной смерти, гибель неизвестного бедняги показалась не такой ужасной. Я твердо решила отыскать труп и сделать из его одежды веревку. Привязав веревку к башмаку, я надеялась выбраться из этого страшного места.

Отправилась на поиски, обшарила каждый угол, метр за метром методично обследовала комнату, с ног до головы выпачкалась во что-то липкое, но трупа не нашла. Зато нашла какой-то халат, тут же порвала его на длинные полосы, сплела из них веревку, привязала ее к башмаку и отправилась к трубе.

Изрядно помучившись, закинула-таки башмак в щель, подтянулась, уцепилась за край трубы, уперлась лбом в крышку и… едва не зарыдала от собственной наивности. Какой же дурак оставит крышку открытой. Это же практически еще один вход, а с улицы явственно доносится шум проезжающих автомобилей, значит поблизости дорога.

В общем, ситуация мучительная: там ливень, грохочет гром, свежий ветерок залетает в щель, а я сижу в немыслимой позе и глотаю слезы. И нет меня несчастной на всей земле.

Насидевшись вдоволь и уяснив, что долго так не продержаться, – онемели и руки и ноги – я начала яростно бить в крышку рукой. Каково же было мое удивление, когда с улицы мгновенно раздался женский визгливый голосок:

– Да сейчас, сейчас, не молоти, уже иду, ключ только найду.

Я не знала, радоваться или пугаться. Прислушавшись, поняла, – внизу тоже кто-то есть, ходит, шаркая ногами, да и свет горит. Видимо я так увлеклась штурмом трубы, что не заметила прихода тех баб, которых опасался даже амбал. Возникал резонный вопрос: чем мне это грозит?

– Вот же б…во! Какая гадость порвала мой халат? – донеслось снизу.

Я вжалась в крышку люка с тройной силой, давая себе клятвы ни за что не признаваться в том, что эта гадость я. Труба уже не казалась мне такой неудобной, напротив, век бы сидела в ней, лишь бы не видеться с этими бабами. И надо же, именно в этот миг крышка люка распахнулась, а я, сбив с ног щупленькую женщину, вывалилась прямо в грязь. Это в своем-то новом пастельно-розовом платье. Ужас!

Женщина, до смерти перепугавшаяся в первое мгновение, быстро пришла в себя, схватила меня за ногу и ни за что не хотела отпускать. С диким криком: «Куда! Куда зараза!» – она пыталась сотворить из моей ноги жгут. Мне это, естественно, по нраву никак не пришлось, и я вынуждена была толкнуть ее в живот. Она упала туда, где лежала я: в грязь.

Во вспышках молний мы катались по лужам. Я билась, как лев, но кто же знал, что в этой тщедушной столько сил. Она не только давала достойный отпор, но временами даже делала со мной все, что хотела. Я, жалея что связалась, упорно пыталась вырваться и убежать, но она теснила меня к ненавистной трубе с явным желанием спустить туда, откуда с такими страданиями я только что выбралась. Сдаваться я не собиралась. Когда мое настроение стало очевидным, она визгливо позвала на помощь. Бог знает, откуда взялись у меня силы; я вывернулась и столкнула женщину вниз.

Пока она с воплями спускалась по трубе, я неслась по лужам и кочкам к дороге и выскочила буквально под колеса автомобиля. Визг тормозов, надвигающиеся фары и снова тьма…

Глава 4

Очнулась с тревожным чувством опасности. Несколько секунд соображала где нахожусь, но когда увидела перед собой крепкую мужскую шею (в оправе белого воротничка) с диким воплем впилась в нее ногтями. Конечно я хотела задушить… Хоть кого-нибудь… И, естественно, мне это не удалось. Снова визг тормозов, слепящий свет фар и тьма.

Нет, тьмы не было. На этот раз из глаз посыпались искры (целый салют), такую он мне выдал оплеуху. Выдал и закричал:

– Ты что, сумасшедшая!

Я любовалась «салютом» и потому не откликнулась. Он повторил вопрос. Невежливо было долго молчать, и я с достоинством сказала:

– Не сумасшедшая, а абсолютно нормальная.

– Нормальные люди не бегают в платьях и босиком, когда на улице снег, и уж тем более не бросаются под колеса.

Действительно, за окном автомобиля шел снег, что для марта вполне естественно.

– Извините, я вас ударил, – прервал мои наблюдения незнакомец. – Мне очень жаль. Не сильно?

– Не переживайте, удар не слабый, – успокоила я его.

Он смутился.

– Это от неожиданности. А тут еще встречный идиот ослепил фарами. Чудом удалось избежать аварии. Вы кто?

– Разве не видите? Женщина.

– И вижу, что очаровательная, но откуда вы? Что с вами случилось? – спросил он и смерил меня красноречивым взглядом.

Я окончательно пришла в себя, осознала, что сижу на заднем сидении дорогого автомобиля, за рулем которого импозантный мужчина. На мужчине стодолларовый костюм, а на мне испачканное грязью и кровью, висящее клочками пастельно-розовое платье. К тому же я босиком, а у него бриллиантовые запонки. Было над чем задуматься. Я задумалась.

– Не хотите говорить, не надо, – сказал он, поворачивая ключ в замке зажигания и трогая автомобиль с места.

– Куда вы меня везете? – забеспокоилась я.

– В больницу. Судя по всему, вы ранены.

Я прислушалась к собственному организму и поняла, что не ранена. Глянула на часы: десять вечера – детское время.

– Тогда уж везите в мединститут, – посоветовала я, справедливо полагая, что «радовать» сообщением о пропаже «Хонды» безопасней всего Людмилу.

В том, что она пьянствует на кафедре у меня не было никаких сомнений.

Мужчина кивнул, не поворачивая головы. Мне стало обидно, что он так внимательно смотрит на дорогу, и я протяжно простонала:

– О-о-ох!

– Учтите, затормозил я вовремя. От колес до вашего тела было не меньше метра, – так же, не поворачивая головы, сердито сообщил он.

Какая черствость! «Вашего тела». Фу! Трус. Трус и сухарь.

– Вряд ли метр, – любезно уточнила я. – Самое большее сантиметров двадцать, но вы прекрасный водитель, и с моей стороны можете рассчитывать только на благодарность.

В ответ я получила роскошную улыбку. Он даже не поленился повернуть свою бычью шею.

– Вам там удобно?

Ого! Забота в голосе. Хорошее начало. Я решила изображать неприступность и ограничилась сухим «вполне».

– Не хотите пересесть на переднее сиденье?

– Думаете, заднее уже достаточно мною испачкано?

– Пустяки. Главное, – вы целы и невредимы.

– Ах, это главное, – рассеянно резюмировала я и принялась нервно грызть ногти.

Рассеянность моя объяснялась тем, что внезапно в голову ворвалась Катерина со своей «Хондой», Масючкой и рядом неразрешимых проблем. Больше всего беспокоили герани. Ведь они пропали вместе с «Хондой». Как я отчитаюсь перед бедной матерью героиней? То, что я цела и невредима, теперь не казалось таким большим преимуществом. Уж лучше бы меня несли на носилках.

– Вы поругались с мужем? – приятно отвлек от грустных мыслей вопрос незнакомца.

Все ясно, бедняга ломает голову, почему я в летнем платье и босиком. О пятнах крови уж и говорить не приходиться. Да, нелегко ему. Я бы умерла от любопытства.

– У меня уже нет мужа, – не без гордости сообщила я.

Мой ответ его доконал.

– Уже? – спросил он очень странным тоном, напрягаясь и ерзая на сиденье.

– Да. Уже много лет.

– Значит вы поругались с другом, – выдохнул он с огромным облегчением.

Такой болезненный интерес возвращал меня в страшный дом с его жутким подвалом, о чем вспоминать абсолютно не хотелось.

– Мы скоро приедем? – спросила я, вглядываясь в окно и сожалея, что так рано пришла в чувство.

– Минут через десять, – ответил незнакомец, усиливая мое сожаление.

Спасла меня исключительная способность вести непринужденные светские беседы в любых условиях. Благодаря этой способности остаток пути я провела в приятной обстановке: выслушала подробный отчет о состоянии автомобиля, под колеса которого не так давно пыталась угодить. Слава Богу, это дало возможность вздремнуть и собраться с силами перед встречей с Людмилой.

– Ну вот и приехали, – вывел меня из дремы голос незнакомца. – Я вас не очень утомил?

– Ну что вы, в жизни не слышала ничего интересней, – сдержанно зевая ответила я.

Выглянув в окно, я с ужасом обнаружила, что автомобиль стоит в воротах, за которыми раскинулся целый город. Ну, город не город, но то, что поиски Ивановой будут затруднительны стало очевидно.

– Это и есть мединститут? – растерянно спросила я, показывая рукой на ряд зданий.

– Ну да, – подтвердил незнакомец, явно ожидая распоряжений в каком направлении трогать с места.

Мне стало стыдно за свою безграмотность.

– Мне вон туда, – я неопределенно ткнула пальцем, не лишая его возможности выбора.

– Там гинекология.

Мой палец резко поменял направление.

– Тогда туда.

– А там – мертвые учат живых.

– Что вы имеете ввиду?

– Морг.

Меня передернуло, и я ткнула пальцем в здание, выглядевшее самым безобидным.

– Это психиатрия, – с усмешкой сообщил незнакомец.

– Вы так хорошо осведомлены, – удивилась я. – Может вы тоже доктор?

– Доктор? Боже меня упаси! Иметь дело с ненадежными людьми, которые в ответ на все старания только и норовят загнуться? Нет, это не для меня, но к медицине и я когда-то имел отношение. Моя бывшая жена врач. Невропатолог.

«Как бы мне она сейчас пригодилась,» – подумала я, одновременно ломая голову где именно искать Иванову.

– Учитывая вашу склонность бросаться под колеса, я бы повез вас в психиатрию и хирургию, – подсказал незнакомец. – Но начал бы с хирургии.

Я мгновенно вспомнила, что моя Иванова хирург и радостно закричала:

– В хирургию, конечно в хирургию, уж там-то ее каждая собака знает!

Он не стал задавать лишних вопросов, тронул автомобиль с места, и вскоре мы остановились у хорошо освещенного подъезда. Я собралась обратиться к своему спасителю с пламенной речью благодарности, после чего нежно проститься и отправиться на поиски Ивановой, но в этот миг дверь распахнулась, выпустив Катерину в новом костюме и плюгавенького мужичонку с огромным портфелем. Следом за ними походкой шагающего экскаватора бодро топала моя Иванова. Несмотря на ее низкий рост и чрезвычайную худобу, придающие ей сходство с подростком, было очевидно, что командир в этой компании она.

– За мной! – рявкнула Иванова, после чего Катерина и плюгавый тут же ее окружили.

Иванова, не теряя времени даром, энергично замахала руками, бойко чеканя фразы; хриплый прокуренный голос ее доносился даже до меня. Аудитория внимала с раскрытыми ртами.

– Главное – разработать маршрут, – гудела Иванова. – Вы, Ефим Борисыч, отправляетесь к своим знакомым, к этим, как их…

– К работникам милиции, – не отрывая от нее восхищенного взгляда, подсказал плюгавый.

– Правильно, к ментам, – рубанула воздух рукой Иванова, – а ты, Катерина…

В этом месте я не выдержала и с криками радости выскочила из машины. Компания застыла от удивления. Немая сцена длилась довольно долго. Первой нашлась Людмила.

– Оч-чень хорошо! – гаркнула она, принимая меня в свои объятия. – Ефим Борисыч, носилки!

И глазом моргнуть не успела я, как появились носилки и все необходимое к ним. Иванова скрутила меня в два счета, не дожидаясь помощи санитаров. Мои протесты лишь стимулировали ее к деятельности. Подлые санитары тоже не долго мешкали. Они дружно придали мне горизонтальное положение, накрыли простыней и потащили в здание.

– Зачем? Зачем? – вопила я, тщетно пытаясь вырваться и соскочить с носилок.

– На всякий случай, на всякий случай, – склонившись надо мной, участливо приговаривала Катерина, бегущая в толпе санитаров.

Здесь же, потирая руки, бежала и полная удовлетворения Иванова. Не отставал от нее и Ефим Борисович со своим портфелем.

– Осторожно! Осторожно! – басом чеканила Людмила.

– Слава богу, слава богу, – умильно радовался Ефим Борисович.

Катерина своей могучей дланью припечатывала меня к носилкам, не уставая повторять:

– На всякий случай, на всякий случай.

Санитары старались, сопели и явно шли на рекорд. Я вопила без всяких результатов.

Дурдом!

Таким образом меня затащили в операционную, положили на стол и, пристегнув руки и ноги, совершенно лишили подвижности. Распяли.

Иванова гаркнула:

– Свет! – и огромная лампа, висящая надо мной, вспыхнула своими хищными глазками.

И вот тут-то я и показала им всем (не исключая санитаров) на что способны мои голосовые связки. Я так орала, так орала, что даже дрогнула моя твердокаменная Иванова. Она набросила на мой рот компрессную повязку и приказала Катерине:

– Прижми.

Эта чокнутая тут же выполнила приказ. Я едва не лишилась своих ослепительных зубов, так добросовестно прижала повязку Катерина. Я пыталась ее укусить за руку, но подлая Людмила (женщина с опытом) предвидела это. Не зря же появилась на моем лице эта дурацкая повязка.

Пришлось смириться, тем более, что орать практически было невозможно, а издавать жалкое мычание после того концерта, который я им закатила, мне казалось унизительным.

Иванова склонилась надо мной, строго посмотрела в мои глаза и гаркнула:

– Заткнись. Произведем осмотр. Это не больно.

Я, всей душой желая вызвать доверие, бодро закивала головой, выражая готовность подчиниться и намекая на то, что пора бы уже снять компрессную повязку. Иванова проникаться доверием не пожелала и спокойно начала осмотр, снабжая его лаконичными комментариями типа «верхние конечности целы, ссадина в левом предплечье…»

Потом санитары дружно перевернули меня на живот, при этом подлая Катерина компресса со рта не убрала. Иванова, пользуясь моим беспомощным состоянием, задрала пастельно-розовое платье выше спины и отводила душу на всю катушку. «Гематома в нижней области таза… – жизнеутверждающе чеканила она. – Сильное уплотнение в области верхней трети бедра…»

И такой срам прямо на глазах у молодых санитаров. Уж лучше бы операция. Лучше бы она отрезала мне что-нибудь на свой вкус, садистка.

Потом меня опять перевернули на спину, Иванова рявкнула:

– Уколем, – и заговорщически посмотрела на Ефима Борисовича.

Тот кивнул с пониманием, пропищал: «Анечка,» – и бог весть откуда появилась медсестричка с розовой поросячьей мордочкой.

– Весь комплект? – жизнерадостно поинтересовалась она.

– Безусловно, – с умнейшим видом подтвердил Ефим Борисович.

Мне мигом впороли подряд три укола, после чего на лице Ивановой отразилось абсолютнейшее удовлетворение.

– Порядок, – резюмировала она и дала знак Катерине убрать с моего лица компресс.

И уж тут-то я не растерялась, разом высказала свое отношение к ее произволу.

– Иванова! – завопила я во все легкие, – Столько лет дружу с тобой, но даже не подозревала кто ты есть на самом деле! Подумать только, так издеваться над беззащитным человеком! И больные это терпят?

– Больные мне благодарны, – с достоинством пояснила Иванова.

– Несчастные, затравленные лечением больные, готовы руки тебе целовать, – я кивнула в сторону Катерины, – лишь бы ты не отрезала им что-нибудь необходимое, а ты их страх принимаешь за благодарность. Таких ужасов, каких я натерпелась на этом столе, не видела даже в подвале!

– В каком подвале? – заинтересовалась Людмила.

– В любом! – я заерзала, пытаясь освободить руки. – Выпусти меня отсюда, идиотка! Я чуть разрыв сердца не получила! Разве можно человека так сразу хватать и бросать на операционный стол? Без всякой психологической подготовки! Так подло! Так… Так…

Я кипела, я была сама не своя от гнева. Однако, Иванова – непробиваема. Она спокойно смотрела на мои страдания, потирая свои маленькие ручки и хрипло приговаривая: «Очень хорошо, оч-чень хорошо. Приходит в себя.» Я же старалась во всю, давая ей понять, что пришла в себя окончательно. Когда Ивановой надоело потирать ручки, она рявкнула:

– Заткнись. Могли быть переломы.

– Конечно могли, – завопила я с новым пылом. – Как же не быть переломам, когда твои балбесы с такой силой крутили мне руки и ноги.

Балбесы стояли поодаль. Они уже вдоволь налюбовались моим синяком на заднице и теперь с неослабевающим интересом наблюдали за нашей беседой. Глянув на них, я зашлась с удвоенной силой. Припомнила Ивановой все, начиная с юности и кончая сегодняшним днем. Иванова с бесстрастным видом слушала, кивая каждой фразе, словно всякое мое слово является подтверждением ее диагноза.

– Успокоилась? – строго спросила она, когда я иссякла.

Я парировала гордым молчанием.

– Отвяжите, – приказала Иванова санитарам, после чего я получила, наконец, свободу, вихрем слетела со стола, выбежала из операционной и помчалась по коридору.

– Куда? – завопила мне вслед Иванова.

– Куда она? – вторили ей плюгавый и Катерина.

Санитары сохраняли нейтральное молчание.

Я выбежала во двор и обнаружив, что машины с незнакомцем и след простыл, схватилась за голову и запричитала:

– Все пропало! Все пропало!

Катерина, Ефим Борисович и Людмила догнали меня и стояли рядом, молчаливо сочувствуя.

– Ничего не пропало, – вмешалась Людмила, когда решила, что я вполне уже накричалась. – Ты нашлась и здорова.

Ее сентенция не успокоила.

– А дом? А подвал? – заорала я вновь. – Где это? Только он знает, где я была. Я даже номера его автомобиля не знаю, а сама в жизни не найду того места, где он меня подобрал.

– Кто подобрал? – встрепенулась Катерина. – Мужчина? Симпатичный?

«Несчастная, – подумала я, – ты еще не подозреваешь, какое постигло тебя горе. Узнаешь, что „Хонде“ капут, сразу станет не до мужчин.»

Мысль о «Хонде» не добавила оптимизма, она вела за собой герани, и я завопила с новой силой:

– Это все ты, Иванова, ты виновата! Зачем было меня хватать и тащить? Не лучше ли сначала расспросить?

– Могли быть переломы, – настойчиво бубнила Иванова.

Мне стало невмоготу. Захотелось сделать ей больно.

– Да я убью тебя! – пообещала я. – У тебя сейчас будут переломы!

Гнев мой был так велик, что могло случиться по-разному, если бы не Катерина.

– Надо ехать домой, – вмешалась она, хватая меня за руку и волоча за угол здания. – Ты уже посинела от холода, да и мой Витька там с ума сходит. – Она оглянулась на плюгавого: – Ефим Борисыч, надеюсь вы с нами? На даче продолжим.

– На чем ехать? На чем ехать? – закричала я, собираясь объяснить, что стало с ее «Хондой», но в этот момент моему взору предстала живительная картина: автомобиль Катерины целехонький и без единой царапинки стоял на автостоянке.

Вкусив такой радости, я обалдело взглянула на Катерину и прошептала:

– Костюмчик у тебя что надо.

– Еще бы, – разулыбалась она, горделиво одергивая новый костюмчик, – два месяца шила.