Текст книги "Нас украли. История преступлений"

6. История Маши и Сергея Серцова

Как он, этот Сергей Серцов, вообще здесь в Москве оказался, задавались вопросом окружающие, тем более поступил в такой институт, как МГИМО, куда поступают только дети больших людей и все, как правило, изнутри профессии, из семей дипломатов, – но этот вопрос так и останется вопросом, потому что Сергей, невысокий такой, невидный из себя парень, сам с Краснодара, из района, хранил по этому поводу молчание – поступил после армии, все. Сам еще отработал в райкоме комсомола два года, готовился.

Поступил, выучил английский плюс ханди и ирду, достаточно для того, чтобы потом ехать в Хандию сразу в посольство, но тут стоп; поскольку сначала надо поработать после института.

А у него ни прописки, ничего, даже из общежития после института попросят. И на работу в Москве таких не берут.

Тут в процесс включилась одна Маша, которая училась вместе с Сережей, и она заявила по международному телефону родителям, что выходит за своего однокурсника Сережу замуж, чтобы ему помочь.

Она им сказала все открыто, честная Маша, что они друг друга только уважают, не больше, однако Сергею надо помочь, и она готова. И что он, возможно, поедет потом в страну, в Хандию или Пакистан.

Разговор шел пока что с отцом.

– Сам он откудова? – простонародно спросил отец, в настоящее время посол.

– А какая разница? – обидчиво возразила Маша. – Ну, город есть один под Краснодаром.

– Ага. Село Мухосранское. Поселок городского типа, что ли? Ты долго такого искала?

– При чем здесь поселок, – упорствовала дочь.

– Тебе же тоже придется с ним ехать в страну! С этим вахлаком! – крикнул отец, Валерий Иванович. – И жить с ним!

– Ну и что, – отвечала Маша. – Почему с вахлаком. Он…

– Три года! Всю жизнь!

– Ну и что. Он хороший человек.

– Молчи! И дети родятся!

– Правильно, – соглашалась на все несгибаемая Маша.

– Как хочешь, а я его не пропишу!

– Пропишешь, – возражала Маша, – а если не пропишешь, я по суду отсужу себе комнатку, и все. Я имею право.

– Дура! – вопил отец. – Предаешь, понимаешь, нас с матерью, которые все только для тебя! Все! Квартиру тебе строят! Взнос уплатили в кооператив! В дорогой, между прочим, куда все рвались, а я устроил для тебя! Для тебя же, дура!

Мать, Тамара Геннадиевна, не была допущена к переговорам. Но она все слушала по отводной трубке.

Позже, в спальне, она сказала:

– Маша не дура. Она влюблена в него, Валера. А ему надо отработать в Москве, чтобы уехать в страну. А без прописки на работу не берут.

– Мне-то что!

– А то, что она хочет выйти за него замуж. И пользуется ситуацией. Пропишет его.

– Дура. И ты дура вдвойне еще. Он пользуется, он!

– Может быть. Тебе лучше знать. Именно тебе. Кто, как не ты, должен это понимать.

Молчание, обиженное сопение.

Мать продолжала:

– Это Машино дело. Мы должны пойти ей навстречу.

– Какой-то сиволапый будет с нами жить?

– Мы же приедем всего на месяц, Валер. Через полгода.

– А вернемся через два года?

– А вернемся, они уедут. У него хорошее будущее. У него дядя двоюродный в системе Медимпорта.

– Кто такой?

– Маша говорила, Виктор Иванович. Чермухин.

– Сам Чермухин?

– Матери его двоюродный брат.

– Ну.

– Он его хочет отправлять в Хандию. На три года. Через год.

– Откуда ты все знаешь?

– Знаю. Маша сказала. Я ей звонила.

– От бабы… Сговорятся, понимаешь… За спиной.

– Как ты помнишь, мой отец тоже был против того, чтобы я за тебя выходила замуж, – сказала Тамара Геннадиевна.

– Прав он был, – сердито отвечал муж. – Как в воду глядел. Не был бы я дурак…

– Мой папа из-за этого и умер, – сказала Тамара Геннадиевна.

– Прям, – возразил Валерий Иванович. – Пил много, вот и все. Алкаш был.

Видно было, что не в первый раз возникает этот разговор.

7. История Самары и ‚алеры

Эти собеседники – Валерий Иванович и Тамара Геннадиевна, родители Маши, – были как раз из того самого слоя советских людей, который в их собственных кругах назывался словом «контингент», – сдержанные, вышколенные дипломаты, сам с красивой зачесанной сединой, Валерий Иванович, тоже, кстати, с югов, ставропольский, из станицы, бывший футболист, а потом спортивно-комсомольский деятель. Работал в обкоме инструктором, там его заметили.

Тогда были такие времена, что дипломатов и вообще руководство набирали из проверенных людей рабочего происхождения, и правильно делали.

Именно на них, на их вкусах и на их культурном уровне, все и было основано в стране, театр, кино, телевидение, литература и научные устремления – щедро финансировались только закрытые «почтовые ящики», работающие на войну и космос.

Был даже в одном НИИ (научно-исследовательский институт) отдел биохимической направленности, в котором завотделом, женщина, кандидат биологических наук, пробивала научную тему для своих сотрудников, хотела создать нечто, что действует только на определенную расу.

Потом, уйдя на пенсию, она спала на брошюре одного энтузиаста воскрешения из мертвых. Он собирал огромные залы и продавал свои книжечки, имеющие силу.

Теперь о Валере. Жену он себе отыскал именно уже в посольстве, это была дочь посла, красавица, по матери из гнезда московских грузинских князей, по отцу (послу) тоже деревня, но вся целиком пошла в мать.

Тамара, студентка, приехала к родителям в зарубежную страну на каникулы, за красивым каменным забором тут были все свои, все посольство жило под одной крышей и чуралось как иностранцев, так и изучения местного языка. Хорошо разбирались только в ценах, где, на каком оптовом складе продукты и вино дешевле. Повара-туземца по прозвищу «шахтер» (поскольку чумазый) посольские бабы насобачили солить грибы и огурцы, он даже делал капусту по-гурийски, лобио и аджаб санда, это мадам Нина Георгиевна, жена посла, постаралась.

Водилась икорка с родины. Закатывали русские обеды для коммунистов-аборигенов.

Сидели в садике, где бегали дети персонала.

Играли в города.

Карты были под запретом. Имелись шахматы и шашки.

Ну и местное телевидение, которое все смотрели ближе к ночи.

Для обучения языку, так объясняли.

А там одни песни-танцы показывали и музыкальные фильмы производства кинофабрики соседнего государства под названием Болливуд.

С субтитрами на местном языке, бежали такие кудрявые строчки.

Не было ни фига не понятно.

Дочь посла Тамара пригляделась к молодому сотруднику Валерию (по презрительному определению посла-отца, «футболисту»), пригляделась к нему с балкона, когда он именно что играл в футбол с детьми посольства, он тренировал их как команду, хотя мальчишек было всего четверо, пятый путался в ногах, запасной дошкольник.

На чужбине разрешалось держать детей только до одиннадцати-двенадцати лет, дальше надо было их усылать на родину, не было в посольстве для них школы.

Так что он играл с малолетками. От бумажной работы на что не пойдешь!

Тамара, сидя на балконе, как раз оказалась единственной болельщицей. Она обмахивалась веером там, на втором этаже, а внизу дети гоняли мяч.

И, засидевшись за письменным столом, футболист Валерий в первый же вечер по приезде Тамары вышел во двор к своей команде, бросил взгляд на тот балкон – и от души продемонстрировал все, на что был способен.

Дочь посла Тамара загрустила как-то, с туманным взором сидела за ужином, ничего не ела.

На следующий день Валера, – по просьбе умной жены посла, которая тем вечером вовремя заглянула на балкон и, вернувшись к себе, тут же посмотрела из окна во двор, где орали юные футболисты, – он был призван к жене посла.

И этот Валера поехал показывать девушке местную столицу.

В том числе он показал и другие свои таланты – подавал руку, вынимая из автомобиля пассажирку, пропускал даму вперед.

Шутил, довольно, правда, грубовато.

Стояла дикая жара. Девушка томилась.

Тамара, грузинка по материнской линии, худощавая девушка с выщипанными тонкими бровями, дребезжала как струна от каждого его прикосновения. Это ему было заметно сразу.

Он даже пару раз не отпустил ее руку после автомобиля, вел и вел.

Лицо Тамары, однако, оставалось аристократически каменным, что внушало уважение и одновременно как бы подначивало Валерину мужскую гордость.

Валера бы, правда, сам в дальнейшем ни на что бы не решился, как вдруг посол лично его вызвал и хмуро велел снова сопровождать Тамарочку по городу.

– Выразила, понимаешь, желание ознакомиться со страной, с обычаями. На базар, в кино.

На базаре Валера купил ей огроменный грейпфрут, который обозвал, конечно, «грейфрукт», сам его взрезал и показал, как надо есть, снимая кожицу с каждой дольки.

Потом он купил билеты в кино за свои кровные, за местную валюту.

Кинотеатр был худо-бедно с кондиционером на американский манер. Для народа он был дороговат. Зал был заполнен только наполовину. По рядам бегали дети. Взрослые перекликались. При каждом повороте сюжета зрители шумели (фильм был из местной жизни, с убийствами, пением и танцами).

Валера кое-как переводил, склонившись к аккуратному уху дочери посла (с бриллиантиком в мочке).

От его дыхания у девушки шел мороз по шее, явно. Валера иногда специально поддувал.

Напряжение достигло такой силы, что в конце концов Валера губами дотронулся до бархатистого ушка, и Тамара тут же якобы вопросительно повернулась к нему, сделав брови домиком и прикрыв свои красивые глаза.

Валера не сплоховал. Целовались до конца фильма, а потом сели в парке на скамейку, после чего залезли в местные колючие кусты, Валера подстелил пиджак изнанкой вниз. Сцепились бурно как самбисты. Все произошло по полной программе. Валера даже не ожидал, что это случится так скоро.

Вернулись потрепанные, как из помойки, у ворот осмотрели друг дружку, смеясь. Валера заботливо, как каждый мужчина после совокупления, вытащил пару соломинок из прически своей невесты.

Тамара была не девушка: немудрено в двадцать семь-то лет. Хотя и слишком опытной ее тоже нельзя было назвать. Так, несколько раз за жизнь.

Знающий Валера сразу понял ситуацию. У нее давно никого не было.

Тамара сначала невольно шипела от боли, а потом принялась тоненько подвывать.

«Молчи», – громовым шепотом предупредил ее Валера.

Хорошо, что невдалеке бурно играла местная музыка.

Тамара кончила честь по чести, хрипло дыша и бурно, но молча вздымаясь. Валера был доволен собой, хотя пришлось выбросить носовой платок.

Без которого тут было не продержаться.

Жара сорок постоянно и высокая влажность.

Хотел было платок сохранить, но потом понял, карман промокнет. Штаны хлопчатые, местные, тонкие.

В руке держать как дурак не станешь.

Юбка у нее осталась чистая, так как Валера эту юбку надлежащим образом в самом начале заботливо завернул от пояса выше.

Опыт по части девушек у бывшего футболиста был большой.

В этот парк он уже водил некоторых.

Собственно, все об этом знали.

В доме посольства, как считалось, была прослушка, и жена посла любила дать понять подчиненным, насколько она в курсе дела. Недаром именно Валера был выбран ею в провожатые. Двадцать семь лет грузинской деве, на что это похоже!

Новобрачные наконец вперлись в помещение посольства.

Валера в темном холле долго стоял рядом с девушкой, что-то бормоча, прежде чем отпустить.

Шептал он всякую ерунду типа «у тебя такие глаза» и «ты моя жена».

Целовались.

На втором этаже горел свет. Мать с отцом не спали, сидели встревоженные, одетые.

Всякое бывало с молодежью, случались и невозвращенцы.

Дочь посла сбежала с сотрудником, осталась за рубежом!

Гражданская казнь для родителей отщепенки, ссылка на родину!

– Так. Где была? – спросил отец, стремительно подходя с оплеухой. – Мы тут чуть полицию не вызвали.

– Папа! Я выхожу замуж! – уворачиваясь, крикнула Тамара.

– Выходишь? Ты у меня выйдешь! – завопил отец на автопилоте, но тут вмешалась мать, Нина Георгиевна.

Она увела Тамару, все выспросила и вернулась к мужу успокоить его.

– Сопляк он еще! Кто такой! Вокруг Тамарки такие парни ходили, сын Туманяна! Дубины Виктор Петровича внук! – кипятился отец. – А она что? Обратила на них? Нет! Ни малейшего! И потом! Ты соображаешь, какие проблемы начнутся? Меня могут отозвать! Семейственность, понимаешь, развел тут! Валерку отзовут вот уж точно! Муж, тоже мне! Куда он, прохиндей без кола без двора? Тренером в Краснодар детской команды? Дурак, дурак! Квартиры у него нету, в общежитие Тамару сволокет, да? Голозадый в принципе, да?

– Погоди, погоди, – увещевала его мадам, – Тамаре-то сколько лет! Ей пора!

– И при этом! У Валеры задание, он не может его бросить, проделана, понимаешь, работа.

Имелось в виду, что Валера занимался попутно еще и шпионской деятельностью и завербовал одного старика-эмигранта, который вращался в местных антисоветских кругах. Старику очень нужны были деньги. Валера в результате посылал в контору толковые отчеты о благотворительных балах, ярмарках и литературных вечерах с белогвардейским оттенком. Контора, таким образом, держала руку на пульсе эмигрантской светской жизни. Старик Тротский, даром что ветхий, проявлял жуткую активность, потому что пылал ненавистью ко всем без исключения эмигрантам (а они к нему).

За многие годы, прошедшие после революции, небольшое русское сообщество (уже в третьем-четвертом поколении) насолило каждому соотечественнику свыше всяких мер, перессорилось, многажды переженилось, в том числе мадам Тротская ушла к князю Шарахову сразу после кончины княгини Уйгур-Шараховой, забрав с собой все сбереженные семейные жемчуга дома Тротских и присовокупив теперь к ним знаменитую уйгур-шараховскую шкатулку.

Злые языки мгновенно донесли Тротскому, что те двое только того и ждали, чтобы объединиться. Как бы они давно совершенно нагло сожительствовали. И не отравили ли они несчастную старуху?

В полицию было пять писем. Безрезультатно.

Теперь Тротский (имея полные 75 лет) специально таскался по всем мероприятиям, которые прежде ненавидел, нахально напрашивался на чай, даже на детские дни рождения, и писал доносы как на Шараховых (яростные антисоветчики, тайное общество), так и на всех остальных.

Не таясь, он начал прилично одеваться (раньше обходился одним лоснящимся пиджаком) и завел платонический роман со вдовой адвоката, у которой была машина еще на ходу.

Теперь он повсюду раскатывал на авто и посещал со своей дамой бесплатные мероприятия типа городских фейерверков, по поводу чего строчил Валере (т. е. в КГБ) злобные доносы на местных городских чиновников, зря расходующих деньги налогоплательщиков.

Там же он упоминал все факты взяточничества властей и полиции.

И хотя эти письма были как бы не по адресу, запасливый Валера все покупал и отправлял, в рамках изучения настроений местного населения и развивающейся коррупции поименно.

Т.е. кто из чиновников берет уже совсем откровенно и на кого можно возлагать надежды в случае чего.

А недавно Тротский вообще отличился, посчитал количество аборигенских танков на параде. Было шесть, но один остановился прямо на площади.

И теперь, когда Валера женится и его ушлют, данная деятельность посольства тоже окажется под угрозой.

Кроме того, кто разрешит пребывание такой разросшейся родни под крышей посольства (сам с женой, его зять и дочь плюс еще возможные дети!).

Посол, в добавление ко всему, был влюблен в свою дочь как мужчина и не мог допустить даже мысли о том, что его красавица и умница ляжет под какого-то косопятого мужика и ее будут использовать в постели как шлюху. Она обязана была хранить невинность навеки как знак верности своему отцу, так он понимал ситуацию.

Хотя он соображал, что дочь уже засиделась, но одновременно считал, что и подходящей пары для нее нет и неизвестно (Тамара работала уже три года в министерстве библиографом, сидя где-то на задах книгохранилища в сугубо женском коллективе, туда ее пристроил любящий отец) – но так оно и спокойней.

Назавтра посол, Геннадий Иванович, вызвал Валеру и с криком «ты что тут, понимаешь» лихо, как в молодости, заехал подчиненному в ухо.

Валера же, не будучи аристократом и дипломатом, по-уличному сунул дяде Гене куда попало (под дых), посол упал, а сам Валера выскочил, забежал наверх к Тамаре, сказал «надо поговорить», повлек ее за собой и уехал с ней на электричке куда глаза глядят, получилось что в довольно прозрачный пальмовый лесок, за которым шла высокая стена и где, в лесочке, не обращая внимания на каких-то солдат на вышке, Валера немедленно засандалил Тамаре ребеночка, чего не сделал накануне, оберегая честь дочери посла.

В конечном итоге оказалось, что они прилегли у полосы отчуждения вдоль стены местного гарнизона, в другом бы случае их арестовали как шпионов, но тут все обошлось (солдаты, видимо, сбегали за биноклем, там наверху, на вышке, что-то поблескивало, когда Валера с Тамарой уходили).

Валере было важно именно спустить в Тамару.

Ухо его горело и призывало к отмщению.

Он использовал не Тамару, а самого.

Так, в атмосфере злорадной мстительности, и была зачата будущая девочка Маша.

Когда Валера с Тамарой вернулись, опять ближе к ночи, посол безмолвно лежал в супружеской кровати и не встал, чтобы достойно встретить гулящую дочь.

Он принял решение не усугублять ситуацию, а спустить ее на тормозах.

То есть сперва удалить Тамару, раз, а потом как-нибудь подловить и уничтожить Валерку.

Так, чтобы его поймали на нехорошем деле, допустим.

Посол лежал и увлеченно (кровь кипела) воображал в уме разные картинки.

Одна интрига уже вертелась в его мозгу, как у опытного драматурга.

Однако Валера на следующее же утро подал заявление об уходе по собственному желанию.

Но Москва начала трезвонить. Лубянка не давала разрешения. Москва ничего не могла понять. Парень поставлял хорошие отчеты. Что случилось?

Посол уже был готов ответить, ночка даром не прошла, и он по международному телефону обрисовал ситуацию так, что Валера спутался с местной проституткой, у него сифилис, то есть Валера потерял, а кастелянша нашла у его двери бумажку с результатами анализа и с его фамилией (уже имелся врачебный документ, творчество посольского доктора, все было подготовлено).

Прилагалась также пустая ампула из-под антибиотика. Якобы из мусорной корзины Валеры.

Год назад подобная история произошла с водителем, которого врач отправила на обследование, после того как уборщица заявила, что с ней что-то не то и что она живет только с водителем. Его и уборщицу послали на мазок в лабораторию, а затем, не ожидая результата, отозвали. Результат пришел, кстати сказать, положительный только у уборщицы.

Так что путь был проторенный. Врач по указанию посла сфабриковала подобный листочек на имя Валеры.

Тамара тоже выслушала версию отца, долго плакала у себя, ей была предъявлена и ампула, и анализ чего-то на фамилию отщепенца.

Посольский дом кипел. Все сторонились Валеры.

Когда он вышел во двор тренировать ребят, детей не оказалось. Он сунулся в квартиру кастелянши Милы, матери одного из своих футболистов, но Мила вышла, загородив собой дверь, и сказала:

– Сюда ходить вам нельзя как венерически больному (причем с выражением особенной ненависти на своей широкой физиономии, так как Валера все это время сожительствовал с Милой).

И добавила:

– Больше не суйся, б.

– Кто б. – то, – стал было возражать Валера.

Но Мила уже хлопнула дверью.

Валера ничего не понимал. Ситуация была жуткая.

Однако посол не учитывал, что Валера прошел краткий курс молодого шпиона. Пригодились и маленькие приспособления.

Короче, из внутрипосольских телефонных разговоров, подслушанных с помощью жучка, изумленный, потный Валера к обеду все понял.

После чего он составил шифровку в родимую контору, где обрисовал ситуацию так: посол присвоил деньги, предназначавшиеся Тротскому за особо важное задание по прогулкам вдоль стен гарнизона, возможно, ракетных войск, нуждается в уточнении, на станции NN (означенную сумму в долларах Валера предварительно спрятал во второе дно чемодана), а когда он, Валерий, задал послу вопрос насчет денег для Тротского на это сверхсекретное мероприятие, посол Геннадий Иванович сказал, что деньги не поступали, т. е. факт присвоения денег выяснился.

А затем посол, пойманный на этом присвоении, пустил в ход клевету с поддельным анализом на сифилис (пусть обратятся туда, где была выдана эта бумажка, и выяснят, что факта посещения лаборатории не было!), тем более что это вызвано тем, что посол возражает против брака своей родной дочери Тамары с ним, с Валерием.

Валера также приводил адрес гарнизона, того самого, в лесочке в получасе езды от столицы, куда Тротский должен был быть направлен для прогулки вдоль стен.

То есть донесение Валеры пришло немного позже, чем сообщение Геннадия Ивановича.

Потом Валера пошел к врачу посольства и потребовал, чтобы ему выдали на руки этот якобы его анализ на сифилис, чтобы найти лабораторию и вскрыть подлог.

– Какой анализ, вы что? – возразила ему перепуганная врачиха посольства. – Где вы видели сифилис? С ума сбесились вообще? Или приснилось с перепою?

– Сама б., – снова ответил вздрюченный Валера. Терять ему было уже нечего.