Текст книги "Сад без земли"

Людмила Разумовская
Сад без земли
Пьеса

© Текст. Л. Н. Разумовская, 2020

© Агентство ФТМ, Лтд., 2020

⁂

Действующие лица

Ольга.

Аня – её младшая сестра.

Старик – их отец.

Марк – муж Ольги.

Куликов.

Старуха.

Две девочки – дочери Куликова.

Действие первое

Картина первая

Большой деревенский дом, огороженный забором. Скамейка. Глубокая ночь. Сквозь темноту продирается человек. Он обо что-то спотыкается, падает.

Старик. Черт! Черт! Черт! (Бешено залаяла собака.) Проклятье! (Ищет, чем бы запустить в пса.)

Старуха. Молчи, Пиратка! Свой, свой человек.

Старик (пугается). Кто здесь?

Старуха. Не призывай чертей на свою голову, старичок, после не расквитаешься.

Старик (нащупывает фонариком фигуру старухи). Тьфу, ведьма киевская, напугала. Колода трухлявая, аж в пот кинуло!

Старуха. Что ж ты ругаешься, старичок? От тебя уж землёй пахнет, а ты ругаешься. О душе надо подумать.

Старик. Какой я тебе старичок? Аль ослепла совсем? (Передразнивает.) «Землёй пахнет»… Это ещё надо поглядеть, от кого пахнет, а от кого, может, уже и смердит. Я тебе, бабка, может, ещё во внуки сгожусь. (Снова зло залаяла собака.) Вот холера, чего это она?

Старуха. Волчиха. Чует.

Старик (презрительно). Волчиха!.. Вот как стрельну сейчас! (Строго.) Зачем держишь? Сколько волка не корми…

Старуха. Верно, старичок, верно.

Старик. Ты мне брось, слышь, бабка. Не старичок я! Я еще в соку, жениться могу, ясно? А против тебя так и совсем орёл. Ну ладно, бабуся, я с тобой ругаться не намерен, грех на душу брать, того и гляди, рассыплешься. Ты мне вот что скажи. Заплутал я у вас тут малость. Дочку ищу, вот и адресок есть. Дык, чёрта лысого, где теперь чего искать. Темень! Хоть глаз выколи. Часа два по закоулкам вашим шлындаю, сапоги рву. Дочь-то – Золотарёва Анна, не слыхала?

Старуха. Как не слыхать? В деревне кажен человек на виду.

Старик. Ой, бабка, а не врёшь? Куда идти-то теперь?

Старуха. А никуда, старичок, не надо ходить. Пришёл уже.

Старик. Но-но, ты, бабка, это, не того, не путай! Анна! Золотарёва Анна! Вот и адресок есть. (Вытаскивает бумажку.) Улица Красных партизан, 13.

Старуха. Он и есть, 13. Анюта твоя у меня живёт.

Старик (свистит, приседает, бормочет). Ах ты… Ах ты, мать честная. (Растерянно.) Ну ведьма… Ведьма киевская и есть… Стало быть, дочь моя у тебя на квартире? Ну и что она, того, этого, как?

Старуха. А ничего. Девка хорошая, смирная. Клубом у нас заведует. После училища культурного прислали. Ничего живёт, смирно.

Старик. Смирная? Это уж точно, ой, смирная! Бывало… Ну да что вспоминать! Ой, старуня! (Закуривает «Беломор».) Руки-то у меня чегой-то дрожат. Восемь лет… (Всхлипывает.) Кровинушку свою родную не видывал, не слыхивал… По головушке не глаживал… Греховодник я, старуня. Ох, грех на мне великий! За детушек моих – грех. Каяться я, старуня, приехал…

Старуха. Дело хорошее, старичок.

Старик. Что же Анна (шмыгая носом), вспоминала меня когда?

Старуха. Вспоминала.

Старик. Добром ли?

Старуха. А худого от неё ни о ком не слыхала, не буду врать. Зато сестрица её старшая…

Старик (ахнул). Ольга?

Старуха. Ольга.

Старик (задохнулся). Здесь она? Здесь?!

Старуха. Вторую неделю гостит.

Старик (со стоном опускается на землю). Убила! Убила! Зарезала без ножа!

Старуха. Что ты, что ты, старик. Другой дочери аль не рад?

Старик (со слезами). Дочери? Дочери, говоришь, старуня? Разве она дочь? Волчица она, прости господи, как есть волчица. Сколько она кровушки моей попила, господи! Отца! Отца родного низвергла, бросила, в грязь втоптала! За что? За что? Ну попивал, попивал, было… Все мы человеки, люди, старунь! Бывало, и бивал её, а как же? Своё дитя, учить уму-разуму надо, ну? Матери-то, матери-то мы рано лишились, осиротели. Можно сказать, с того и пить начал, с тремя остался, вдовец. Без бабы-то оно тоже не того, а? Да ты не суди, не суди, ты понимание имей. Да не тогда, не тогда! Тогда я ихнего понимания и не требовал! Я сейчас прошу: старость мою уважь! Болезнь мою уважь! Жизнь мою одинокую, собачью! (Всхлипывает.) Волчица она! Хоть бы одно письмо! Одно! И младших от меня отворотила! А я?.. Разве я зверь? У меня об них душа изболевшись… Младшенькая Анька нет-нет да напишет отцу, а то и к праздничку гостинец пришлёт. Сердце у неё золотое, матернее. А Колька, тот не-ет! У, змей! Ольга его изгундёшила, холера, назло мне на сверхсрочную остался, только б домой не ехать! Отреклись они от меня, старуня, как есть ироды, отреклись!

Старуха. Ты, старичок, коли каяться приехал, так кайся. Злобу из сердца вон. Бог даст, и помиришься с дочкой.

Старик. Нет, бабулечка, видно мне одна дорога отсюдова: скатертью… скатертью, да колбаской. Али, думаешь, Олька моя седины отцовские пожалеет? И-и! На-кось, выкуси! Она теперь меня со свету сживёт. Съест меня всего с потрохами, косточки обгложет да по лесу раскидает, во как! Ох ты, горе-горькое, горемычное, сиротское… (Плачет.)

Старуха. Бедный ты, бедный! Как же ты им насолил, бедный, что от родной дочери, как от немца бежишь.

Старик. Я от немца, старуня, не бегал. У меня на Девятое пиджачок весь от медалей блестит. Так-то! Пойду я, однако, старуня. Покантуюсь пока где. Олька-то не сказала, когда уедет?

Старуха. Не спрашивала, не буду врать, не скажу. А только уходить тебе некуда, старичок.

Старик. Верно, бабулечка. Уж как верно, прям не в бровь, а в глаз. Некуда мне… Я ведь это… насовсем прибыл. (Стукнул чемодан.)

Старуха. Вот и ладно. Господь с тобой, оставайся.

Старик. Дык, старунечка…

Старуха. Пойдём, старичок, пойдем. Не бойся. Дом большой, места и тебе хватит.

Старик. Да мне в сенцах, сенцах, благодетельница, в сараюшке каком… Я ведь, хоть и на шахте всю жизнь, а деревенский малец. Я ведь до войны и в стогах ночевал… Мне б только на глаза ей, Ольке… Поменьше бы на глаза…

Уходят.

Картина вторая

Комната Ани. Раннее утро. Сёстры только что встали. Ольга нечёсанная, в халате.

Ольга (кричит). Если этот старый потаскун… Этот маразматик… Этот гороховый шут… Пьяница… Не уберётся отсюда сегодня же прочь, я…

Аня. Оля! Оля, тише!

Ольга. Я его вышвырну вон! Своими руками – вон! Чтобы духу его, слышишь… чтобы духу его здесь… (Задохнулась.)

Аня. Оля! Умоляю, Оля!

Ольга. Свинство, свинство! Где он? Где этот паршивый развратник? Что он прячется? Пусть войдёт, я плюну в его поганую рожу!

Аня. Он наш отец, Оля!

Ольга. Что ты заладила, как попугай: отец, отец? Я не знаю, что такое отец. Что ты имеешь в виду? Объясни! Через три месяца после смерти мамы он бросил нас! Бросил! Тебе год был! Коле – три! В десять лет я стала для вас и отцом, и матерью! Я стирала ваши штаны, варила каши и водила в ясли. Я! Десятилетняя девочка, которой самой ещё хотелось поиграть в куклы! А этот, как ты его называешь, отец…

Аня. Оля, папа… Он очень болен. Он не проживёт долго.

Ольга (смеётся). О, лицемер! Он уже успел запудрить тебе мозги. Не беспокойся за папу, детка, он ещё сумеет нарожать нам кучу братьев!

Аня. Оля, у папы силикоз.

Ольга. Силикоз? Откуда ты знаешь про силикоз?

Аня. Знаю. Я видела его носовой платок. Там чёрные пятна…

Ольга. Замолчи! Он мог нарочно его вымазать в саже! Чтобы разжалобить нас, этот грязный шут способен на всё. Всю жизнь он был шутом и развратником. (Пауза.) Что ж, видно, эта его буфетчица, эта воровка обобрала его до нитки, раз он притащился сюда подыхать. Вспомнил, наконец, что у него есть дочери и он может потребовать теперь с них алименты!

Аня. Оля, я все понимаю, я не осуждаю тебя, но…

Ольга. Меня? Что ты сказала? Ты не осуждаешь меня? За то, что я вынянчила тебя? За то, что тебя не отдали в дом ребёнка? (Закрыла лицо руками.) Ты всё забыла. Всё. Ты даже забыла, как он приходил меня бить. Регулярно. В аванс и получку. В аванс и получку!

Аня (плачет). Оля! Я не виновата, Оля! Я не виновата, что на десять лет младше тебя и не помню всех этих ужасов. Ну, прости меня, я не виновата! Он приезжал к нам с Колей в интернат на праздники и всегда улыбался. Казался всегда таким несчастным, жалким. Он привозил нам какие-то конфеты, пряники, а мы радовались, потому что к другим детям вообще никто не приезжал. Оля, я не виновата, я не могу его ненавидеть. Ну, прости меня, прости! Ты скоро уедешь, у тебя семья, муж. Ну, потерпи немножечко, Оля. Я же здесь одна… Я всю жизнь одна! Я с ума схожу!.. Я тебе не говорила, тут есть один человек, шофер… Куликов, ему сорок лет почти… Оля, у него жена умерла, две девочки… Я с ним целоваться хожу, по ночам… Оль… Пусть он останется… Оля, пожалей нас… Ты же красивая, добрая… Ты же всё равно скоро уедешь.

Ольга (медленно). А если… нет?

Аня. Что?

Ольга. Если я приехала к тебе навсегда?

Пауза.

Аня. Как навсегда? Я не понимаю…

Ольга. Если я приехала к тебе навсегда, и тебе придётся выбрать между нами… кого ты выберешь, Аня?

Аня. Оля, зачем? Зачем я должна выбирать? Пожалуйста, живи, сколько хочешь. Живите оба! (Пауза) А вы?.. Разве вы… разошлись?

Пауза.

Ольга. Так… Значит, ты выбираешь его…

Аня. Да нет…

Ольга. Нет? Нет?!

Аня. Зачем ты меня мучаешь, Оля? Я не хочу. Это жестоко.

Ольга. Ах, жестоко?! Ну что ж, раз так… Жалей его благородные седины, примерная дочь благородного отца! Быть может, он ещё раз принесёт тебе кулёк дешёвых конфет! А то, что он растоптал мою жизнь… То, что я раздавлена! Раз-дав-ле-на! Это ничего? Ничего? Туда мне и дорога!.. Хорошо, я уйду. Я уйду. Раз вы все меня гоните, я уйду. (Бросается к чемодану, бросает в него свои вещи.) Господи, куда же мне идти! Нет пристанища! Нет пристанища! (Обессиленная, припадает к чемодану.) Я не уеду! Слышишь? Я никуда не уеду. И ты не посмеешь… Если ты посмеешь меня… за то, что я для тебя… Я… я тебя прокляну!

Аня. Оля! Что ты говоришь, Оля!

Ольга. Я тебе расскажу. Да, да, я тебе всё расскажу. Всё! И ты поймёшь, ты увидишь, что мне нельзя, что мне некуда… Ты не посмеешь меня выгнать!

Аня. Успокойся, не надо… Я всё знаю… Потом, потом.

Ольга. Нет, ты ничего не знаешь! Сейчас, сейчас! Слушай! (Держит её за руки.) Слушай! Я закончила восемь классов и уехала в Ленинград. Вы были в интернате. Первые мои дни были, как в тумане. Блаженный сон. Одна! На свободе! Душа моя, Аня… как птица, вырвалась из клетки! Знаешь ли ты, что у нас есть душа? Ах, да что там!.. Я приехала, я ничего не знала, Аня! Я поступила в первое же попавшееся ПТУ. Мне же было всё равно, всё равно, господи! Главное, одна! Главное, на свободе! Я поступила в строительное ПТУ, но это было всё равно. Я хотела учиться дальше, понимаешь? Поступить в университет! И я училась… Я старалась, Аня! Мы жили в общежитии, по четыре девочки в комнате, и некоторые, понимаешь… Ну, к некоторым уже приходили на ночь ребята… И тогда мы уходили в другие комнаты, но иногда оставались тут же, потому что некуда было уходить. Ну, не будешь же каждый раз бегать? И вот однажды… учителя устроили на нас облаву. И всех, у кого в комнате нашли парней, нас всех выгнали!

Пауза.

Аня. Но ведь к тебе…

Ольга. Конечно, нет. Но выгнали всех.

Пауза.

Аня. И куда ж ты потом?

Ольга. Потом… Потом пошла на стройку, потому что там давали общежитие и лимит. Закончила вечернюю школу и стала поступать в университет. (Пауза.) Я поступала пять лет! И всё время проваливалась. Я не была тупой, Аня, но, очевидно, я рано выдохлась. Не начав жить… Работать по восемь часов на улице, а вечерами слушать идиотскую болтовню о свиданиях и абортах… Конечно, некоторым удавалось перескочить, но я… Я быстро устала. Хотелось своего угла. До страсти, до отчаянья! Я сходила с ума! Я бы душу свою продала, только бы получить свой угол. И тут мне повезло. Раз в жизни! В тот год я как раз поступила в Сельскохозяйственный… Не перебивай, не спрашивай. Какая разница? Зачем, куда? Мне вдруг подвернулся один тип, который согласился жениться на мне. За две тысячи.

Аня. Как это за две тысячи?

Ольга. Фиктивно.

Аня. Это значит…

Ольга (раздраженно). Да, да, это значит! А что мне оставалось делать? Я же говорю, что мне ещё повезло. Я же тебе обрисовала картину, господи!

Аня. Но что же ты ничего не написала?

Ольга (кричит). Что? Что? Кому? Кому я могла написать? Что ты могла сделать? Кто мог мне помочь? Этот негодяй, который лишил меня всего? (Пауза. Опять спокойно.) Короче, я получила прописку. Но мне по-прежнему было негде жить. И через год я была обязана вернуть ему две тысячи.

Аня. Где же ты их взяла?

Ольга. Нигде! Ниг-де! Какая ты тупая, Аня. Разве я думала в тот момент, откуда я возьму деньги? Наверное, надеялась на чудо! (Рассмеялась.) И чудо произошло! Он спас меня, Аня! Он! Мой кумир! Мой Бог! Мой единственный мужчина! Мой повелитель! Мой муж! Всё приняла! Всё из рук его: и горе, и страдание… и всё благо… На коленях буду Бога благодарить вечно, вечно. За то, что послал мне –… Раба его, слышишь? И я теперь… вечная раба его, тем и счастлива. Не понимаешь?!

Аня. Понимаю…

Ольга. Понимаешь? Правда, понимаешь, Аня? (Плачет.) Мы заплатили тому типу за всё. У Марка были какие-то деньги, немного заняли… Ну, отдали всё… Я получила развод и вышла замуж за Марка.

Пауза.

Аня. А он… тоже тебя любит?

Ольга. Кто? Марк? Он меня ненавидит. Что ты так смотришь? Он меня ненавидит, Аня. Он и себя ненавидит. Он потому, может, и женился на мне, чтобы уж все плохо, совсем. Назло себе женился. (Пауза.) Он ведь сначала меня пожалел, а потом увидел, что я, как собачка, ноги ему целовать готова, так и вовсе запрезирал. (Пауза.) Я ведь для него кто? Провинциалка бездомная, люмпен. Бродяжка, с сомнительной биографией. Я ведь у него, Аня, сразу ночевать осталась. В первую же ночь. Он тогда ещё с матерью жил. Утром встать в туалет не могу, матери его стыдно. Она, правда, тактичная, сразу к себе ушла. Но возненавидела меня страшно. За шлюху, наверное, приняла… Да и он, наверное, тоже… А разве я не шлюха, Аня?! Разве я не шлюха? Раз нет у меня своего дома? Раз я всю жизнь… шляюсь по чужим домам?! (Пауза.) А тут я тебе и соврала… Любил он меня! Любил. И понимал, что не пара я ему, что не должен любить-то меня, а любил. Умирал в постели. Я же это понимаю, Аня! (Пауза.) Квартиру с матерью разменял. Она его слушается, боится, слова поперёк не скажет. Ненавидела меня, а квартиру разменяла. Сына потерять побоялась. Он ведь упрямый, Аня, ему перечить нельзя. А только разве могли мы ужиться с ним в одной комнате? Господи, Аня, да что же это?! Да разве человек – зверь, чтобы засадить его в десятиметровую клетку с самкой и держать их там, пока не перегрызут друг другу глотки? Ох, нельзя нам с ним было в одной комнате, Аня! Нельзя! Ведь он привык быть один, читать, думать. А тут целыми днями вечно кто-то мельтешит перед глазами. О, если бы ты видела, какие у него бывали иногда глаза! Они натыкались на меня, словно на какую-то старую, никому не нужную вещь и будто спрашивали: «Как? Неужели мы это не выбросили ещё на помойку?» (Пауза.) Я старалась меньше бывать дома, уходила к подругам, но это мало помогло. Однажды он не пришёл ночевать, и я устроила ему сцену. Такую гадкую, отвратительную сцену… И тогда он сказал, чтобы я оставила его наконец в покое и убиралась из его дома прочь. Из его дома! Ты слышишь? Самое убийственное, что он мог сказать. Мне – бездомной!.. Чтобы я убиралась из его дома прочь! Значит, это был не мой, не наш дом. А только его, его! Я же по-прежнему оставалась бездомной собакой, которую лишь на время, из прихоти пригрели. Поиграли… и снова выбросили за ненадобностью вон.

Пауза.

Аня. Оля… Этот Куликов… Я выйду за него, Оля. Он хороший человек. А что старше, так это ведь ничего. Он меня любит, Оля, слушается… Он с ума сходит по мне. Если я выйду, он всё сделает… Он на руках будет носить. И потом, он такой… У меня от него голова кружится. (Покраснела. После паузы, тихо.) Мы переедем к нему. У нас будет свой дом. Понимаешь, свой. Навсегда. На всю жизнь. И никто нас не посмеет выгнать. Никто. (Пауза.) Здесь очень хорошо, Оля. Ты увидишь, тебе понравится здесь…

Ольга. Я что-то не поняла. Ты что же это, предлагаешь мне остаться здесь жить? Навсегда? Вместе с нашим дерьмовым папашей и твоим любовником? Ты с ума сошла!

Аня. Почему?

Ольга. Да ты что, считаешь меня идиоткой? Потерять ленинградскую прописку после стольких лет унижений и мук? Уйти от мужа ради того, чтобы стать приживалкой у какого-то Куликова?!

Аня. Но ведь ты же сама говорила, что он тебя выгнал?

Ольга. Ну и что, что выгнал. Что ты понимаешь? Выгнал!.. Что ж ты думаешь, раз выгнал, так и не любит? Так? Так ты думаешь?

Аня. Я… Я не знаю.

Ольга. А знаешь… Знаешь, зачем я к тебе приехала?

Аня. Я думала, отдохнуть…

Ольга (со странной улыбкой). Отдохнуть? Не-ет! Не отдохнуть. (Резко.) Мне нужны деньги. Пять тысяч, десять, двадцать! Я приехала сюда работать.

Аня. Двадцать тысяч?

Ольга (улыбаясь). Это ещё не много. Люди зарабатывают на этом миллион.

Аня. Оля! Что с тобой, Оля? Подумай, что ты говоришь! Такие деньги даже нельзя украсть!

Ольга. Зачем же? Их можно честно заработать. На гидропонике. Сад без земли. Это я знаю. Это просто, это я уже изучала. Я потом объясню. Выгонка цветов без почвы. Розы – пять месяцев, тюльпаны – три, ландыши – два. Ты писала, у вас ландышей много в лесу. Трехлетние корешки. Высаживать на деревянные стеллажи с сеткой, посыпанные битым стеклом и галькой. Поливать специальным раствором. Это я знаю, это просто. Пять веточек к Ноябрьским – три рубля, к Новому году – пять. Я всё подсчитала. За два месяца можно заработать пять тысяч.

Аня. Зачем тебе столько денег, Оля?

Ольга (кричит). Затем, что мне нужен дом! Мне нужен дом! Аня, мне тридцать лет! Дом мне нужен, понимаешь ты? Дом! Крыша над головой! Четыре стены! (Пауза. Тихо.) Потому что ни один человек в мире, запомни, Аня, ни один не даст тебе дом. Это всё иллюзии, не обольщайся. Как бы тебе ни казалось, что тебя любят, ни один, никто. Свой дом ты должна построить себе сама! (Пауза.) Но прежде я швырну ему их в лицо, эти его две тысячи! Чтобы он не считал себя благодетелем. (Пауза. Смеётся.) Ему же очень нравилось, Аня, спасителем себя воображать. Только эта роль быстро приелась. Тяжело. Устал. Выдохся. Надоело… Я верну ему эти деньги! Пусть строит себе свой кооператив! Пусть женится! На ком хочет! Только пусть оставит меня, наконец, в покое! Ненавижу! Ох, как я его ненавижу!

Осторожно приоткрыв дверь, на пороге застывает Отец. В руках у него кульки с гостинцами.

Старик (дрожащим голосом). Девочки… Доченьки… Конфеток принес… пряничков… Анечка… Простите меня, деточки… Помирать скоро… Олюшка, прости… прости…

Не говоря ни слова и не глядя на отца, Ольга быстро вышла, громко хлопнув дверью. Старик беззвучно затрясся в рыданиях, посыпались кульки из рук. Аня подбежала к нему.

Аня. Прости её, прости. Не плачь. Она несчастная. Если бы ты только знал, как она несчастна! Прости!

Картина третья

Солнечный день. На крыльце что-то делает по хозяйству Аня. К дому подходит Марк. В джинсах, спортивная сумка через плечо. Его сопровождает Куликов.

Куликов. Ань, гостя к вам веду. (Аня подняла голову.) Вот, муж сестрёнки твоей, из Ленинграда.

Аня спустилась с крыльца. Внимательно поглядела на Марка.

Марк. Ну, здравствуй, свояченица! Давай знакомиться. Марк. (Протягивает руку.)

Аня. Ой! (Спохватившись, вытирает руки о фартук.) Аня.

Марк. Ну-ну, не красней. Матрёшка… Ну, что надо сделать? (Аня смущенно молчит. Марк тычет пальцем в щеку.) Поцеловать.

Оглянувшись на Куликова, Аня чмокает Марка в щёку. Ещё больше смущается.

Марк. Что-то мало ты на мою жену походишь… А что это дом ваш как-то стоит… странно. Я тут вроде проходил уже… Спасибо человеку, довёл.

Аня. Это… Куликов.

Куликов. Пётр.

Марк. Да? Очень приятно. А половина где? (Аня не поняла.) Жена моя, жена. Ольга где?

Аня. Она… Её нет. Она в лесу. Она скоро придёт.

Марк. В лесу – это хорошо. Грибов, стало быть, поедим, раз в лесу. Грибов, Петя, много у вас?

Куликов. Да есть…

Аня. Она не за грибами. Она ландыши собирает. Корешки.

Марк (насмешливо). Ага, значит, корешки. Это зачем?

Аня. Это чтобы… Это чтобы обогатиться.

Пауза.

Марк. Че-го? (Захохотал.) Ну знаете, девочки, это вы даёте! Слыхал, Петя? (Ане.) Каким же это образом Ольга Васильевна желает обогатиться?

Аня. Это… гидропоника. Выгонка цветов без почвы. Розы – пять месяцев, тюльпаны – три, ландыши – два. Пять веточек к Ноябрьским – три рубля, к Новому году – пять. За два месяца можно заработать пять тысяч.

Пауза. Марк ошеломлён.

Куликов. Да сейчас все, конечно, стараются излишки на рынок. Государство не препятствует, а выгода всем. Я вот тоже… на машине работаю… Когда люди попросят, всегда – суббота, воскресенье – везу на базар, в город. Лишняя двадцатка в кармане. При хорошей хозяйке жить можно… (Взглянул на Аню.) А Ольга Васильевна, что ж, цветы желает растить – опять же дело хорошее, если с толком. Я уж ей и досок навёз для полок, да и когда надо там… машину… на рынок свезти – всегда пожалуйста… Не чужие ж…

Пауза. Марк молчит.

Аня. Что ж мы здесь… Вы, наверное, с дороги… Пойдёмте, я вас покормлю.

Марк. Да нет, Аннушка, спасибо, не хлопочи. Я вот здесь посижу, подожду Ольгу, да и поедем.

Аня. Как поедете?

Марк. Автобусом, потом поездом, а потом на такси.

Аня. Но она… У неё ландыши…

Марк. Дорогая Анечка, то, что Ольга Васильевна – женщина, мягко выражаясь, со странностями, в этом я уже давно имел счастье убедиться. Однако же всему есть придел.

Аня. Она не поедет.

Марк (жёстко). Поедет. Аня, плохо вы знаете свою сестру. Вприпрыжку побежит.

Аня. Не-ет…

Марк (другим тоном). Ну, не поедет, так и бог с ней. Пусть на себя пеняет. Я вот возьму да и тебя увезу вместо неё. Ты мне больше нравишься. Как? Поедешь со мной?

Аня. Нет.

Куликов кашлянул.

Марк. Что, Петя, плохи мои дела? Не любят меня больше девушки.

Входит отец.

Старик. Здорово, мужики. Ех, едрёна корень, сколь дров-то напилил! А руки того… трясутся, а всё бабы, язви их в душу!

Аня. Папа, это Марк. (Старик не понимает.) Олин муж. Марк.

Старик. Ах ты… Ах ты, едрёна-зелена! (Засуетился.) Дожил! Дожил, старый хрен. Сподобил Господь всю семью перед смертью… Вся семья вместе – сердце на месте. А?! (Вытирает глаза. Обнимает Марка.) Имя-то у тебя чудное. Еврей что ли?

Марк (улыбаясь). Нет, русский.

Старик. Да по мне всё одно. Я вашу нацию очень даже уважаю. Учёные и друг за дружку держатся… Не то, что наш брат – Иван, правда, Петя? Марк… стало быть, Маркел, ежели по-русски!? Ну-ну… То-то я гляжу, не наш вроде мужик стоит, не деревенский. Штаны-то чего такие обтрёпанные? Хотя тут сгодится… в лесу шлындать. Нюта говорила, образованный ты, институт кончил.

Марк. Академию.

Старик. Ну?! Военную?

Марк. Да нет, художеств.

Старик. Это что ж значит, малюешь? Художником работаешь?

Марк. Архитектором.

Старик. Архитектор? А что, ежели на военный чин перевести, так это вроде полковника будет?

Марк. Бери выше, Василий…

Аня. Иванович.

Старик. Неужто генерал?

Аня. Папа, Марк шутит.

Марк. Шучу. Шучу, Василий Иванович, извините. Рядовой я. Самый что ни есть рядовой.

Старик. Как так рядовой? Учился-учился, и рядовой? Зачем же тогда голову задурять?

Марк. А вот это вы совершенно правы, незачем.

Старик. Я вот нигде не учился, а, слава Богу, прожил не хуже какого генерала. По пятьсот рублей на шахте зарабатывал! Веришь, нет? Вот Петька, хороший мужик, а куда ему против меня – больше трёхсот не выколачивает.

Куликов. Да я, Василий Иванович, если захочу… Без хозяйки оно всё одно – прахом летит.

Старик. Это я, Петя, знаю. Ох, знаю! (Марку.) Вдовцы мы с ним, с Петей. Я ведь, тоже молодым остался, как он. Жена как померла… Мать ихняя, так всё и покатилось под горку. Теперь вот, как пёс, один лежу в канаве, никому не нужен. Дети, они… Только пока им даёшь, а как перестал… Вот Олька. Выкормил, выучил, а она теперь морду воротит от родного отца.

Аня. Папа, помолчи.

Старик. Молчу. Молчу, Нюточка, молчу. Я теперь в чужом доме живу. Деваться некуда. Надо молчать.

Аня. Ох, ну зачем ты, папа!

Старик. Ты, Петька, своих девок в строгости держи. Ведь они только малые – ангелы безобидные… А как подрастут, так начинают кровь сосать, сердце родительское грызть. От них прежде времени в могилу сходим. От них, от деток!

Аня. Господи, папа! Да что же это мы все так обиды свои любим? Злопамятные какие все! Никто не хочет простить. Никто! Каждый только свои обиды помнит. Только себя считает обиженным. А своей вины и знать не желает. А ведь мы все… Каждый из нас… друг перед другом виноват. (Замолчала, покраснела.)

Пауза. Марк с интересом на неё посмотрел. Входит Старуха.

Старуха. Опять все с утра кричат. Идите поешьте. Пустой желудок – сердце дразнит. (Поглядела на Марка.)

Марк. Здравствуйте.

Аня. Это, бабушка, Олин муж – Марк.

Старуха. Вижу.

Старик. Сподобил Господь, а, бабка Настя? Всю родню поглядел. Теперь только Кольку из армии дождаться. Дождусь! Теперь-то дождусь! Видать, не такой уж я греховодник, старунь, как ты говорила, а?

Старуха. Погляди, погляди, порадуйся напоследок. Пойдём, приезжий человек, с нами покушай. Отдохни.

Марк. Спасибо, бабушка. (Идут в дом.)

Старик (на ходу). Эх, зять у меня, старунь, едрёна-зелена! Архитектор!

Куликов (останавливает Аню). Аня! Ань, погоди.

Аня. Чего тебе?

Куликов. Придёшь сегодня?

Аня. Не знаю. Петь, гости…

Куликов. Какие гости? Муж к жене приехал, на что ты им? Им сегодня никто не нужен. Придёшь? Скучаю я без тебя, Ань. Прямо места не нахожу. Приходи, слышь? Придёшь?

Аня. Я постараюсь.

Пауза.

Куликов. Чего он так на тебя смотрел? Видала?

Аня. Кто?

Куликов. Этот… Марк.

Аня (вспыхнула). Ты знаешь что, Петя, знаешь что я тебе скажу?! Ты это брось!.. Ты что теперь к каждому столбу ревновать меня будешь? Нет, не пойду я за тебя, Петя! Как хочешь, не пойду! Ты же меня со свету сживёшь.

Куликов. Да ладно-ладно. Ну, не сердись, ладно? Люблю ведь, сама знаешь. С ума схожу, скорей бы уж… Давай поженимся, чего тянуть, а? Я и успокоюсь. Измаялся я без тебя, слышь? Каждую ночь во сне вижу. Поженимся – на руках носить буду, пылинки сдувать. (Прижимает к себе, жарко шепчет.) Девок моих не бойся, они и пикнуть не смеют. Оденешься, как игрушку наряжу. Деньжата у меня есть и ещё будут. Много будет, сколько захотим! Ну? Хочешь – новый дом поставим, хозяйство заведём, детишки пойдут… Эх, Анька, ну чего ты душу из меня тянешь?!

Аня. Пусти, Петя… Люди ходят. Нехорошо.

Куликов. Ну, хочешь, я сегодня с отцом поговорю, посватаюсь? Не могу больше ждать!

Аня. Ты… и думать не смей! Это я… Только я сама! Понял?.. Смотри, Петя, заикнёшься – всё, прощай!

Куликов. Ну ладно, Ань… Ну, не сердись… Ну ладно. Так ты придёшь?

Аня. Приду. Да приду я, приду! Иди, ну иди же! (Убегает.)