Текст книги "Ни единою буквой не лгу…"

Глава 5. Чудодейственный рецепт – это иллюзия

После развода с мужем меня долго мучила депрессия. Мы с ним прожили вмести около 20 лет. По гороскопу он – Водолей, который держит в одной руке «мёртвую», а в другой – «живую» воду. Так оно и было на самом деле. Правда, здесь причина крылась не только в астрологии. Мой муж – добрый, открытый, хлебосольный человек, страдал алкогольной зависимостью, осложнённой патологическим опьянением. Выпив лишнего, он становился агрессивным и неуправляемым.

Плохое в нашей с ним жизни сменялось кратковременно хорошим, но это хорошее всегда омрачалось тяжёлым предчувствием его следующего опьянения. С мужем ничего нельзя было планировать. Радужные надежды на совместный труд или отдых безнадёжно рушились. После благостного перерыва он напивался, наступал запой, тяжёлый, изнуряющий и мужа, и нас, близких ему людей, и все планы шли прахом.

Он управлял настроением семьи. Если был пьян, а значит, агрессивен, тут уж не избавиться от подавленности и плохого настроения. Приходилось выслушивать его самые дикие, незаслуженные оскорбления, целый грязный словесный поток, который выливаясь из него пьяного, оставлял надолго в душе близких людей тяжёлый осадок и обиду. Если же он был трезв, в семье появлялись оживление и радость.

Алкоголик бессилен перед алкоголем, перед своей неодолимой тягой к нему. Что может быть печальнее, чем зависимость от состояния супруга-алкоголика, когда твои собственные мысли и чувства не принимаются в расчёт?!

Я с горечью обнаруживала бутылки с водкой, спрятанные им, то за холодильником, то в цветах на балконе, то в смывном бачке унитаза… Порой он сам забывал о каком-либо из своих тайников. Прятал, таился не только из опасения, что ему не удастся выпить открыто. Трезвый он понимал, стыдился, что делает плохо; губит себя, мучает семью, ущемляет её бюджет. Понимать-то понимал, а справиться с собой не мог. Родной человек, напиваясь, превращался в опасное животное. Можно представить себе, каково было жить с ним, при этом работая в большом школьном коллективе и воспитывая сына.

***

…Дикий храп. Распластанное на полу, большое мужнино тело издаёт резкий, тошнотворный запах перегара. Не дошёл до кровати, рухнул. Пока спит, надо успеть подготовиться к завтрашним занятиям, закончить домашние дела. Когда проснётся, ничего уже сделать не удастся. Всё моё существо наполняется мучительным животным страхом. Любимого человека начинаешь бояться и ненавидеть вплоть до мысли о его физическом уничтожении.

И вот… «оно» проснулось. Фыркает, мычит, издаёт нечленораздельные звуки. С громкими падениями, грохотом разбитого горшка с цветком, звоном, разлетевшейся вдребезги пепельницы, делает попытки подняться. Встало, шатаясь, пошло, явилось на глаза.

Торчащие в разные стороны волосы, заплывшее, красно-фиолетовое от длительного запоя, лицо, злобные, полные ненависти, чужие глаза.

─ Хочу есть!

Подхожу к плите, наливаю в тарелку его любимый борщ, кладу в него сметану, режу хлеб. Муж пытается усесться за стол. Садится близко к краю стула, не удержав равновесие, падает, уцепившись за край стола и, сильно дёрнув его на себя. Тарелка с борщом слетает со стола, и под сочное ругательство мужа борщ выливается ему за шиворот и растекается по полу. Кое-как муж поднимается, чавкая и скользя пухлыми босыми ступнями по разлившемуся борщу.

С ужасом замечаю, что не успела спрятать нож. Поздно. Угрожающая гримаса мужа, нож взвивается над моей головой, меня охватывает дикий, нечеловеческий страх. Резко подаюсь в сторону, к двери, судорожно прокручиваю в замке ключ и, в лёгком домашнем платье и комнатных тапочках, вмиг «слетаю» с пятого этажа на улицу. Поздняя осень, холодно. Двенадцать ночи, завтра ─ на работу. Одна надежда ─ допьёт остаток и опять упадёт в беспамятстве. Минут через двадцать, окоченевшая и совершенно разбитая, поднимаюсь домой. На полу – распластанное тело…

Наконец запой кончается. Водка уже не лезет, защитная рвотная реакция давно исчезла – ещё один признак хронического алкоголизма. Болеет, «лишку хватил», отравлен ядом с головы до пят. А коли больной – стоны, взывания о помощи, слёзы, сопли, одним словом, страдает человек по-настоящему. И представьте себе абсурд – его искренне жаль.

Еще день стонов, и передо мной, принявший ванну, побритый, причёсанный, в чистой одежде, суетится над приготовлением плова мой муж, которого я ещё люблю. У него трясутся руки с тяжёлого похмелья, синюшный цвет лица, заметное недомогание. Но взгляд уже родной, нежный и любящий.

Вижу, готов разбиться в лепёшку, чтобы загладить вину. Предлагает съездить, отдохнуть на природе. Какая природа?! О, несчастье, отчего ты не всегда такой?! Как я люблю твои красивые трезвые глаза! Согласилась бы на многие лишения, только бы видеть тебя всегда трезвым. Я ещё «мёртвая». Муж начинает усердно «отливать» меня «живой водой». Медленно оживаю.

─ Ты опять хватался за нож, я не успела убрать. Мне страшно.

─ Ничего не помню, ничего, правда. Я больше не буду пить. Не буду и всё! Мне самому стыдно, противно и тяжело. Ты мне веришь?!

Я очень хочу верить ему, моему горькому запойному пьянице, но уже понимаю, что он не справится с этой трудной задачей, даже если я буду «золотой», и всё вокруг станет складываться самым лучшим образом. Бросить пить он смог бы только неимоверным усилием воли. Надежда на другие способы ─ иллюзия.

Во мне жестоким приговором звучат слова коллеги по работе, верующей: «Пьянство ─ верный признак вины перед богом, пьянство ─ смертный грех. Пьяница подлежит побиению камнями». Мне больно от этих слов. Какой-то вздор. Что плохого сделал мой муж, в чём провинился перед богом этот добрый, открытый человек? Да и есть ли он, этот бог?

Не раз вспоминала я рассказ мужа о том, как его бабушка и мать хотели крестить его. Он был атеистом. Он искал ответы на свои вопросы, которые мешали ему уверовать в Христа. И находил логичные, достаточно убедительные, соответствующие его миропониманию ответы. Он смеялся над модой на религию, осознанно говорил, что он не просто атеист, а убеждённый атеист.

Представь, говорил он, что христианство насадили на Руси всего 10 веков назад, а возраст самой Руси – несколько десятков тысяч лет! Наши предки были язычниками. Они верили и поклонялись богу земледелия, богу любви, ветра, солнца и другим светлым богам. С этим они жили и процветали в веках. Но нашлись хитроумные, насадили новую религию, которая по своей сути – удобный способ управления толпой. Что ж сокрушаются служители церкви по поводу того, что с ними так немилосердно обошлась новая власть в 1917 году и в последующие годы – громили церкви, убивали их служителей. Разве сами они не так же поступили с язычниками?! Новые представители христианства на Руси жестоко убивали язычников, противящихся новой религии, жгли их дома, вырезали их целыми деревнями, в том числе, женщин, детей и стариков. Уничтожали изваяния богов, в которых верили и которым молились язычники, как врагов убивали служителей их веры.

«Я, – говорил муж, – против разрушений в принципе, будь то православная церковь, языческий храм или памятник человеку. Но справедливости ради надо знать, как обошлись на Руси представители Христа с теми, кто веками веровал в своих богов и не мог от них отречься».

Он приводил слова Наполеона «религия – прекрасный инструмент для удержания бедных людей в покорности» и слова своего любимого писателя, Эрнеста Хемингуэя: «Все думающие люди – атеисты». В сущности, я и сама думала так же. Фейербаховский афоризм давно не отпускал меня: «Не Бог создал человека, а человек создал Бога». Слова мужа только глубже укрепляли меня в этой мысли.

Чтобы не обидеть родных (бабушку и мать), ломая себя, муж согласился пойти в церковь. Но когда ритуал уже был завершён, ему вдруг стало невыносимо от собственного малодушия, от насилия, совершённого над собой. Выйдя из церкви, он сдёрнул крестик с груди и забросил его далеко, насколько хватило сил.

Но был у мужа свой Бог. Когда муж страдал после запоя, он неистово обращался к нему: «Боже, помоги! Мне больно! Я не хочу так жить, помоги, я прошу тебя! Прости меня за всё!» Но его Бог будто отвернулся от него.

***

Ещё нет ни сил, ни желания, чтобы начать разговор с мужем о нашей семье, но одно мне уже ясно – так дальше жить нельзя. Хочется быть спокойной за сына, отдаваться любимой работе, высыпаться, просто жить нормальной жизнью.

Муж, преодолевая недомогание от многодневного отравления алкоголем, пытается шутить, строить планы на будущее, навёрстывает упущенные дела. И через два-три дня становится нормальным, серьёзным человеком. В семью возвращается долгожданный покой. Очень не хочется, но снова осторожно завожу разговор о нашей с ним жизни, прошу мужа обратиться за помощью к наркологу, предлагаю вместе с ним сходить к врачу. На это следует бурный, раздражительный ответ мужа: «Я не алкоголик! Я больше не буду пить! Поверь мне! Я здоровый мужик!» Но ещё 6—7 дней семейного покоя и снова начинается запой, пропасть, «чёрная дыра».

Наблюдая за мужем, я поняла, что алкоголизм – это не что иное, как тяжёлая зависимость, а по сути – болезнь. Но муж сам должен принять решение – не пить. Это для него архитрудно, нужна огромная сила воли, но другого пути нет. Чудодейственных рецептов для излечения алкоголика не существует. Есть только три выхода из алкоголизма: морг, психлечебница и самостоятельный, решительный, полный отказ от алкоголя.

Глава 6. Такая была жизнь

Однажды вечером муж не пришёл с работы домой. Я боялась его пьяного возвращения и одновременно тревожилась за него. Пьяные плохо держатся на ногах, поэтому часто становятся лёгкой добычей хулиганов. Обзвонила знакомых, обратилась в скорую помощь, в морг; никто, ничего не знал о моём муже. Успокаивала себя мыслью о том, что такое уже было. Наступило утро, мужа всё нет. Бужу сына. Завтракаем, собираемся, уходим вместе с ним в школу: я – на работу, сын – учиться.

Войдя в школу, погружаюсь в детский водоворот шумной школьной жизни. Личные проблемы отступают, уходят на второй план, тонут в море сложных детских чувств и непростых отношений. Дети пришли в школу из разных «миров». Кого-то мать накормила завтраком, поцеловала, дала денег на буфет, проводила с добрыми напутствиями. А кто-то провёл ночь в пьяном угаре родителей, намучился, не выспался, у него скверное настроение и физическое недомогание. Никто не позаботился о его завтраке и о чистоте его школьной одежды. Но оба ребёнка утром – за одной партой. Оба должны прилежно учиться. В детской жизни, как и во взрослой, много трудностей. Очень жаль, что некоторым родителям нет до этого дела, что далеко и не все учителя задумываются над этим.

Подоткнётся к тебе на перемене мальчишка-воробышек, нахохлится, стесняется. От мучительного вопроса у него на лбу, между бровками, – недетская складка. Весь съёжится от неловкости, но жмётся ближе, ищет доброго участия. Его вопрос не даёт ему покоя и он, наклонившись ко мне, тихо, чтобы слышала только я, задаёт свой вопрос, от которого у меня сжимается сердце, и на который невозможно ответить ничего вразумительного:

─ Почему моя мать такая, зачем она пьёт? А я её люблю.

Как много тепла могут дать дети, когда и ты отдаёшь детям своё сердечное тепло. Оно возвращается к тебе сторицей, поистине в сто раз превышая твои душевные затраты. Кого-то подбодришь, кого-то, не одёрнешь, придержишь в неуёмной энергии, кому-то искренне поможешь или поделишься с кем-то доброй улыбкой, кого-то осудишь строгим взглядом для его же пользы. Дети открываются только на искреннюю заботу, доброту и естественность. Они лучше взрослых чувствуют притворство и фальшь, их не проведёшь.

Многогранна и сложна задача учителя, потому что сам он не семи пядей во лбу. К ответу порой приходится пробиваться бессонными ночами, мучительной работой сердца и ума. Не всегда найдёшь в учебнике ответ на свой вопрос. Порой идёшь к решению интуитивно и, придя к выводу, правильность которого позже подтверждает жизнь, радуешься своему прозрению, своей удаче. Иногда ошибаешься, и тогда ошибка мучает и жжёт тебя тяжёлой досадой долгие годы. Ошибочное слово, действие уже ничем не изменить и не исправить. Ведь дело имеешь с детьми, их живыми сердцами и душами, а не с безжизненными болванками.

В 90-е годы, когда в связи с банкротством и закрытием предприятий, шло массовое сокращение рабочих, кто только не пытался «воткнуться» в школу, чтобы заработать хоть какие-то деньги. К тому же, население, у которого в связи с инфляцией сгорели денежные вклады, откровенно говоря, недоедало. В учительском составе школы оказывались те, кто был неизмеримо далёк от работы с детьми. Насмотрелась я тогда на чужих школе людей, на их муки с детьми и на муки детей, обучаемых этими чужаками.

На поприще учителя можно допускать только тех, кто любит детей. «Воспитателем и учителем нужно родиться; им руководит прирождённый такт», – говорил известный немецкий педагог, Дистервег. Идти в школу ради заработка – непростительное заблуждение и, если хотите, преступление. Об этом уже много сказано, но напомнить лишний раз не мешает. Ведь человек так устроен, что ему постоянно надо напоминать простые истины. Посмела затронуть учительскую тему, так как работала с молодёжью, подростками и младшими школьниками в течение тринадцати лет.

Работа в школе, несмотря на все её трудности, приносила мне радость и большое моральное удовлетворение. Но судьба редко позволяет человеку такую роскошь – иметь всё сразу. Если ты счастлив в семье, то не нравится работа, если нравится работа, то не всё как надо складывается в семье. Если ты счастлив в семье и любишь работу, то не удаётся завести своего ребёнка. Если нравится работа, счастлив в семье, есть дети, то нет хорошего жилья, не хватает денег на достойную жизнь, и так до бесконечности.

***

Мой рабочий день заканчивается, устала, подвожу итоги. Вспоминаю, что я мать, жена, что у меня есть дом и другие обязанности, которые я тоже должна и хочу добросовестно выполнять. Болью пронзило воспоминание о муже, заныло сердце, возникло ощущение неисправного звена в моей жизни. Хочется наладить это злополучное звено, чтобы наступил порядок и главное, чтобы каждому в нашей семье хотелось возвращаться домой.

Работа приносит мне моральное удовлетворение и здоровую усталость. И материнство – тоже, хоть это нелёгкий крест, если ты не просто самка, для которой родить – дело нехитрое, а думающая мать. Но, слава богу, здесь у меня порядок. А вот муж – это и есть в моей жизни неисправное звено. Где он сейчас, почему вчера вечером не пришёл с работы домой, не явился утром, что с ним? Сердце охватывает тревога, мысль о его пьянстве невыносима.

Возвращаюсь домой. Сын уже пришёл из школы, порадовал пятёркой по литературе. Он быстро взрослеет, он уже не тот малыш, который звал меня поиграть в солдатиков. В нём появилась рассудительность, стремление к анализу жизни, тонкое чувство юмора. Я довольна тем, что сын охотно занимается спортом, много и увлечённо читает.

Мемуары о Великой Отечественной войне, книги Джека Лондона, Вальтера Скотта, Жюль Верна, Фенимора Купера, которые стоят на полках в его комнате, он давно прочёл. Не могло не радоваться моё сердце, когда однажды, включив магнитофон, я услышала вместо музыки, голос сына, декламирующего отрывок из «Полтавы» Пушкина: «Но близок, близок миг победы. Ура! Мы ломим; гнутся шведы. О славный час! о славный вид! Еще напор – и враг бежит…» Теперь сын берёт книги с книжных полок – в зале: Достоевский, Толстой, Шекспир…

Как много мы не успеваем додать нашим детям из-за занятости, личных передряг, усталости, а порой, и банальной лени. Мы, отклоняя просьбу ребёнка пообщаться с ним, забываем о важном: скоро он перестанет нуждаться в нашем обществе, тогда не он – мы потянемся к нему, но его молодые мысли повлекут его дальше: в свой мир, к своим мечтам, своим желаниям. Как потом «догнать его душу, ускользающую» от нас?

***

Обедаем с сыном. Дальше – у него ответственная баскетбольная игра, а я отправляюсь искать мужа. Работа, дача, гараж – нигде его нет. Темнеет. Возвращаюсь домой. На душе тревога, горечь, безысходность. Вдруг вижу: возле автобусной остановки, за скамьёй, лежит человек. Душу охватывает сильное волнение.

На скамье сидит пожилая женщина. Заметив меня, она сокрушённо качает головой, переводя взгляд с меня на лежащего. Подхожу ближе – мой муж. Пытаюсь растолкать, разбудить его. В ответ – мычание. Наконец сквозь мутный, плавающий взгляд: «Это ты, жёнушка?» Моё сердце сжимает мучительная жалость, досада, ощущение беды.

– Вставай, мне не поднять тебя, пойдём домой, пойдём! – говорю я. С трудом, опираясь на мои руки и скамью, он поднимает своё грузное тело. Его сильно шатает из стороны в сторону, я едва удерживаю его от падения. Кое-как, на глазах встречных знакомых, довожу его грязного, в пыли, до квартиры. Хоть не скандалит, значит, близко протрезвление.

Глава 7. Память уже не спасает нас

Память крепко удерживает хорошие воспоминания. Помню чувство радости и полноты жизни в те времена, когда выпивки мужа были значительно реже, короче и безобиднее. Что было сутью этой радости? Мне нужно в этом разобраться, чтобы понять, почему теперь, после развода, в сердце – такая мучительная безысходность и пустота, невыносимый сквозняк одиночества. Всей своей сущностью вновь стремлюсь к неповторимому ощущению блаженного покоя души, внутренней гармонии, радости и полноты жизни. Однажды испытав это счастливое состояние, стремишься к нему всю оставшуюся жизнь.

С вечера собираем с мужем рюкзаки. Ранним утром едем к подножию гор, оставляем машину во дворе у знакомых (фото 1). Прохладно. Муж заботливо накидывает мне на плечи свою лёгкую куртку, взваливает на себя большой рюкзак, поменьше – подаёт мне. Начало июня. Пять утра. Не спеша, без рывков, сберегая силы, начинаем восхождение. Солнце, поднимаясь, зарумянило вершины. Горы, просыпаясь, наполняются пением птиц, шорохом ящерок, стрекотнёй кузнечиков. Звуки разной тональности и громкости с великолепным, тончайшим вкусом сливаются в чудесную симфонию. В ней каждый вдохновенно исполняет свою партию. Эта неповторимая музыка природы наполняет сердце радостью, бодростью, желанием жить.

Отроги Джунгарского Алатау

Мы поднимаемся по среднему ответвлению «Медвежьей лапы» – оно более пологое. Слева от нас – глубокое ущелье. Между цветущими кустами барбариса, шиповника, боярышника красуются малиновые чашечки марьиных кореньев, жёлтые тюльпаны, нежные оранжевые розочки огоньков (кто-то эти цветы называет жарками). На залитых солнцем полянах белеют мелкие цветы земляники. Склон становится всё круче, учащается дыхание, сильнее бьётся сердце.

─ Устала? ─ Заботливо спрашивает муж, гладя на меня.

─ Немного, ─ отвечаю я.

─ Дойдём до родника, там сделаем привал, – говорит он с участием.

Смотрю на его крепкое тело, сильные руки, мне с ним спокойно и хорошо. У нас не возникает споров; так сделать или иначе, правее взять по склону или левее. За что бы мы с ним не брались, наши желания совпадали. Если у кого-то возникала идея, другой с искренним одобрением принимал её. Вызывало недоумение лишь то, что эта хорошая идея не тебе первому пришла в голову.

Вот и привал. Под сенью боярышника, в глубине небольшой каменной осыпи ─ кристально-чистый, холодный родник. Пять минут отдыхаем и снова – в путь, «…вперёд и вверх, а там… ведь это наши горы – они помогут нам!», ─ звучит во мне Высоцкий. Чем выше мы поднимаемся, тем суровее природа, склон становится более каменистым и крутым.

В расщелинах приютились кустики горной фиалки с нежными, синевато-сиреневыми цветками. Мы доходим до островков последнего, в этом году, талого снега. Скользко, круто и опасно. По традиции перебрасываемся снежками. До заветной вершины, кажется, рукой подать, но это – только кажется. Всё тело налилось свинцовой усталостью, в мышцах ног ─ ноющая боль, напряжённо стучит сердце.

Рюкзак значительно потяжелел. Он режет плечи ремнями, тянет вниз. Хочется сбросить его в ущелье, но мысль о том, что в рюкзаке лежит вкусная еда, а аппетит уже разыгрался зверский, заставляет нести его вверх. Мы идём молча, бережём силы. Вершина уже совсем близко, в каких-то ста метрах. Ещё усилие! Я понимаю, что муж мог бы «оторваться» от меня и быть уже наверху. Но он терпеливо идёт рядом, в опасных местах протягивает мне руку, поддерживает, предупреждает неверный шаг.

У вершины

Вершина манит близостью, но я обессилила. Муж, тяжело дыша, оборачивается ко мне, устало улыбается, заставляет меня обернуться назад, чтобы я увидела, какой нелёгкий путь мы проделали, и как мало осталось. Но это малое – самое трудное. Мне необходима передышка, но муж рвётся вверх. Он забирает мой рюкзак, берёт меня, как маленькую, за руку, и из последних сил тянет на вершину. Я вижу как напряглись вены на его руках, шее, как покраснело от напряжения его лицо. Мне хочется помочь ему, но я налегке-то, без рюкзака, уже поднимаюсь с большим трудом. Еще усилие, ещё… и вот, мы наверху!

Величественная скалистая вершина покорена! Радость накрывает волной. Это радость от покорения высоты, а главное, от покорения себя. Там, далеко внизу, остался город. Он удалился и так уменьшился, что теперь его весь можно поместить на ладони. Хочется расправить крылья, лечь грудью на упругие потоки ветра и парить над великолепием гор. Как ты красива, Земля!

Наградой за трудное восхождение – большое и неповторимое в своей красоте, плато, открывшееся сразу за вершиной. Это настоящий рай! Плато покрыто ярким ковром цветущих альпийских трав, некоторые ─ выстой по пояс. Воздух наполнен их чудесным ароматом, высоко в солнечной синеве поют свою переливчатую песню невидимые жаворонки.

Пересекли плато. За ним, зажатая ущельем, шумит холодная, стремительная Коксу (наша знаменитая Куксачка) – живописная горная речка с небольшими водопадами. Когда-то мы с одноклассниками ловили в ней форель. Мальчишки из нашего класса ловили её своими майками, завязав их с одной стороны, получался мешок, в который попадала рыба, падающая с маленького водопада.

Очень хочется пить, и мы, переглянувшись с мужем, спускаемся к воде, в прохладное, каменистое ущелье. Здесь уже можно отдохнуть, расслабить натруженные мышцы ног, полакомиться содержимым рюкзака, полюбоваться окружающей природой.

Один склон ущелья, слева по течению речки, покрыт могучими тёмными кедрами и елями, а правый – цветущим жёлтым ковром шиповника и сочными, ярко-малиновыми «марикорешками»33
  Марьин корень или дикий пион ─ цветущий многолетник. Растёт на солнечных местах.


[Закрыть] (так ласково называют эти цветы местные жители), растущими на островках плодородной почвы между скалами.

Вот оно, то, что составляло радость нашей совместной жизни с мужем – незримая связь двух любящих, необходимых друг другу людей, ощущение одного целого, одной команды. Это чувство делало меня сильной и счастливой. Важное условие человеческого счастья – быть желанным и необходимым. Свобода одиночества не способна дать такой полноты и радости жизни.

***

Много хорошего пережили мы с мужем. Воспоминания и радуют, и терзают сердце. Вспоминается большой урючно-яблоневый сад. Он раскинулся в предгорье Джунгарского Алатау. Когда-то этот сад принадлежал совхозу. За ним ухаживали, его охраняли. В смутное время развала Союза он оказался брошенным, бесхозным. Здесь «паслись» все, у кого не было своего сада, кому не было лень собирать фрукты…

Позже на него найдутся хозяева и приберут к рукам фруктовый рай, а пока мы с мужем, в свободное от работы время, с удовольствием приезжали сюда отдохнуть.

Весна, начало мая, урючные деревья в дивном цвету. Сад утопает в неистовой розово-белой кипени. У нас с мужем прекрасное настроение, мы молоды, полны жизненных сил, нам хорошо и спокойно вдвоём. Не торопясь идём по саду, по его изумрудно—зелёной траве. Жужжат труженицы-пчёлы, громко щебечут птицы. Резвится и радуется жизни наш подросток-ротвейлер, которого мы взяли с собой. Сквозь ветви урюка, усыпанные розово-белыми цветками, мы любуемся бездонной синевой майского неба. Нежный аромат цветущего сада, радостные звуки весны – мы счастливы.

Из сада едем вверх по горному серпантину. Дорога делается всё круче… На узкой обочине, радуя глаз, цветут жёлтые тюльпаны. Слева к серпантину плотно подступает гора, справа – глубокое ущелье. Ветер наполняет салон машины ароматом цветущих трав. В машине звучит наша любимая с мужем музыка. На сердце тихая радость, легко и спокойно – сладчайшее состояние души. Смотрю на мужа. Его сильные руки уверенно ведут машину. Вижу его спокойный взгляд, ответную ласковую улыбку, нам хорошо без слов. Казалось ничто и никогда не сможет разлучить нас.

Но… алкоголизм, как язва разъедает семейную жизнь, губит пьющего, отдаляет от него близких людей, делая его чужим. Сломалось и не подлежит восстановлению что-то важное между нами. И память уже не спасает нас.

***

Надо ли было столько лет отвоёвывать мужа у алкоголя? Теперь, по прошествии времени, понимаю и однозначно говорю: «Нет». Если, любя человека, вы сознательно решили погубить свою жизнь ради него – это другое дело, но здесь этот путь не рассматривается.

Страшно видеть, как алкоголик деградирует; слабеет память, утрачиваются чувства, он становится агрессивным, скандальным, безразличным к правилам жизни. Его интересы сужаются до единственного – поскорее выпить. На этой почве он ищет предлог поссориться и чем сильнее выйдет конфликт, тем лучше для него, чтобы был основательный повод напиться. Уже уходил бы незаметно, без нанесения обид и развязывания скандалов, если приспичило выпить. Жизнь подвела меня к выводу: с супругом-алкоголиком, не сумевшим справиться со своим пристрастием, надо расставаться, пока вы не растратили на него всё своё здоровье, все свои жизненные силы.

Когда для меня стало очевидным, что муж не бросит пить ни при каких обстоятельствах, хотя в нём ещё не всё человеческое было утрачено, я безвозвратно разорвала наше супружество. Я уехала далеко, в чужие края, не оставив о себе никакой информации. Живя рядом, вряд ли я смогла бы разорвать отношения с ним, увязши в тяжёлом месиве чувств из любви, жалости, ненависти и обиды. Уж очень мы были близки друг другу, будто части одного целого. Я сознавала, что не только для меня, но и для мужа наш разрыв – тяжкое испытание, но мы зашли с ним в тупик, из которого другой выход мне уже не представлялся.

Прожила я одна в чужом краю без малого четыре года. Расстаться с мужем навсегда оказалось, мягко говоря, непросто. Но, не сделай я этого, было бы хуже. Когда теперь, спустя годы, я слышу, как этажом ниже громко скандалит пьяный сосед, как он в алкогольном буйстве колотит и рушит всё что попадается ему под руку, как навзрыд плачет его жена, у меня холодеет сердце, я думаю: «Боже, неужели в моей жизни был этот ужас?! Какое счастье, что я вырвалась из него!»

***

Всё уходит, сама жизнь уходит, а хорошее – пролетает мгновенно. Мы не умеем вовремя распознать своё счастье. В то самое время, когда мы счастливы, мы не понимаем, что это и есть наше счастье, оно кажется нам обыденным, само собой разумеющимся. К душевному комфорту мы быстро привыкаем, переставая ценить его, будто так было и будет всегда. А наши мысли уносят нас вперёд, выдумывая иллюзорное счастье. И только потом, не испытав ничего лучше, мы понимаем, что это-то и было наше счастье: благостное умиротворение души, прилив жизненных сил, душевный подъём. Счастье было недолгим. Алкоголизм – ужасная чума, вытеснял меня из жизни мужа. Мы вдвоём не смогли справиться с, поистине, ядовитым зелёным змием. Мне очень жаль! Сколько хороших, здоровых людей повалил алкоголь! Силён! Опасен!

Разлука. Мозг предательски стирает из памяти тяжёлые воспоминания, мучая редкими, в последние годы нашей совместной жизни, картинами любви. Мозг будто выключил из памяти пережитые обиды и боль, мешая мне уяснить, что ничего уже не поправить, ничего не изменить, всё безнадёжно загублено, дальше будет только хуже, и надо запретить себе цепляться за призрачную соломинку. Мучает жалость к мужу, рисуя его трезвого, доброго, любящего. Мозг, привыкший к одному алгоритму жизни, настойчиво требует его возвращения на круги своя, не желая ничего менять. Мозг так устроен. Это всего лишь наша физиология, я это понимала и при этом испытывала тяжёлую, сильную борьбу чувства с разумом.

Нестерпимо одиноко, пустынно на сердце. Но самая страшная боль ещё впереди. После развода мы продали наш дом и остались без средоточия наших семейных привычек, радостей, традиций, и нужно начинать всё сначала, когда сердцу не на что опереться. «Если дом твой разорен, продан, что тебе делать с любовью к дому? Но это значит, что наступил час преображения, а это всегда больно»44
  Из книги Антуана де Сент-Экзюпери «Цитадель»


[Закрыть]. Все силы твоего существа тянут назад, к привычному, родному. А его нет, оно развалилось и пропало. Вместо него появилось невыносимое чувство неприкаянности, которое пронизывает каждую твою клетку, наваливается болезненным и, кажется, неизлечимым одиночеством, ноющей, сосущей тоской.

***

Надо всё начинать сначала, когда главная твоя жизнь уже прожита. После мучительных, долгих терзаний, наконец, сознаёшь невосстановимость утраченного, и тогда окаменеваешь частью сердца, понимая бессмысленность сожаления, и понемногу успокаиваешься – «реки, впадая в море, обретают покой». Сожалеть о прошлом бессмысленно и вредно. «Воспоминания – вот из-за чего мы стареем. Секрет вечной юности в умении забывать», – писал Ремарк.

Мне – сорок девять. «Возраст – это не шутка! Он вмещает всю твою жизнь. Зрелости достигаешь так медленно, постепенно. Пока её достигнешь, приходится одолеть столько преград, излечиться от стольких недугов, столько превозмочь горя, столько победить отчаяния…»55
  Из «Письма заложнику» Антуана де Сент-Экзюпери


[Закрыть]

Одиночество в эти годы – тяжёлое испытание. И если мне суждено ещё встретить друга, то это будет человек, без которого прошло важное в моей жизни. Он не пережил вместе со мной мои трудности и победы, не знал меня молодой, моя главная жизнь прошла без него. У нас нет общих воспоминаний. Встреча на закате жизни, как это непоправимо грустно, даже если ты оптимист!

Жаль, что свою ничтожно короткую жизнь человек проживает в бесконечных противоречиях, сомнениях, душевных и физических муках. Зачем для столь короткой жизни он так сложно устроен, наделён способностью возвращаться к своему прошлому, анализировать его? Человек, с его трудной жизнью, полной душевной и физической боли, с его заблуждениями и прозрениями, будто недоработанный плод создателя. И только научишься жить, а твой самолёт уже пошёл на посадку. И уже подумываешь о том, как аккуратнее приземлиться, не создав на «посадке» неудобств и проблем своему ближнему окружению.