Текст книги "Семейные трагедии Романовых. Трудный выбор"

Артемий Петрович Волынский (1689–1740) происходил из древнего дворянского рода, ведущего свое начало от воеводы Дмитрия Боброка – героя Куликовской битвы. При первых Романовых Волынские служили боярами, окольничими, стольниками, стряпчими и воеводами.

Артемий Петрович слыл среди русских очень образованным человеком. Современники отмечали, что он был «мастер писать», а его личная библиотека поражала своими размерами. Службу он начал еще при Петре I. В 1722 году ему удалось породниться с царской семьей, он женился на двоюродной сестре Петра, Александре Львовне Нарышкиной. Родство с государем не спасло Волынского от царского гнева. Возглавляемый Артемием Петровичем поход в Персию закончился неудачей, причиной которой, по мнению многих, было казнокрадство и взяточничество воеводы. Царю он поставлял ложную информацию, скрывая неприятные факты о ходе военных действий. За лукавство и воровство Петр I лично бил Волынского дубинкой и после этого уже больше ему не доверял.

При Екатерине I и Петре II Волынский был губернатором в Казани, но и там проворовался. От очередного наказания его спасло воцарение Анны Иоанновны и сближение с ее фаворитами-иноземцами, которых в Волынском привлекло стремление к укреплению русского государства и предлагаемые им планы исправления внутренних дел в стране. Военная и дипломатическая карьера Артемия Петровича пошла в гору.

В 1738 году Волынский получил место кабинет-министра. Это устроил Бирон, стремясь в его лице найти себе сторонника в борьбе с Остерманом за влияние на императрицу. Волынский быстро привел дела кабинета в порядок и сделал его работу четкой и эффективной.

Но вскоре Артемий Петрович лишился доверия Бирона и дал новые козыри в руки своего противника Остермана. Он попытался вести свою политическую игру, сошелся с заговорщиками Еропкиным, Хрущовым и Татищевым, недовольными засильем иностранцев на придворных и военных должностях. Волынский также имел неосторожность высказываться при своем денщике Василии Кубанце о самой императрице, осуждая ее непостоянный характер, мнительность и нерешительность.

Волынскому удалось на некоторое время отсрочить гнев Анны, устроив дорогостоящее увеселение – знаменитую свадьбу шута князя Голицына с шутихой-калмычкой Бужениновой в Ледяном доме. Этой забавой и расходами на нее, разорительными для казны, возмущались многие.

Увидев, что императрица довольна необычным развлечением, Волынский стал вести себя очень смело, не считаясь с мнением своего бывшего покровителя Бирона. Он, не стесняясь, оскорблял фаворита императрицы, в его доме побил придворного поэта Василия Тредьяковского. Этого Бирон уже не стерпел. Одновременно с Остерманом он подал Анне Иоанновне донесение о крамольных речах и недостойном поведении Волынского, требуя суда над ним. Но Анна отказала своим вельможам. Тогда Бирон прибег к последнему, очень рискованному средству. Он написал императрице, что та должна выбрать между ним и Волынским: «Либо мне быть, либо ему». На этот раз Анна все же решила предпочесть своего старого друга. И в первых числах апреля 1740 года Волынскому было запрещено являться ко двору. Затем началось следственное дело о заговоре и злоупотреблениях. Оно завершилось летом того же года казнью Волынского.

С легкой руки автора исторического романа «Ледяной дом» И. И. Лажечникова многие до сих пор считают Волынского защитником интересов русского государства, борцом с засильем иностранцев при дворе Анны Иоанновны и жертвой низких интриг Бирона и Остермана. Несомненно, Артемий Петрович был умным и способным администратором, в его проектах переустройства России содержится немало полезного для страны, но в первую очередь он – типичный вельможа своего времени, никогда не забывавший о собственной выгоде и стремившийся занять место поближе к трону. Именно в борьбе за влияние на Анну Иоанновну и связанные с этим привилегии Волынский и проиграл более опытным и тонким политикам Бирону и Остерману. Его поражению способствовали собственные неумеренные амбиции, жажда неограниченной власти и страсть к обогащению за счет казны. В случае с ним еще раз повторилась история Меншикова и Долгоруких, чересчур поддавшихся очарованию блеска императорской короны и утративших чувство меры и осторожность.

После поражения Волынского Бирон вновь вернул себе полное расположение императрицы. Оно было в тот момент ему особенно необходимо, так как нужно было срочно решать вопрос о наследовании престола. Здоровье Анны под влиянием нескончаемых балов и маскарадов, на которых употреблялось много вина, жирной и сладкой пищи, постоянно ухудшалось.

Сразу же после смерти императора Петра II почти всем стало ясно, что власть переходит в руки старшей ветви семьи Романовых, идущей от первой жены царя Алексея Михайловича – Марии Ильиничны Милославской. В результате борьбы за престол в 80-е годы XVII века Милославские были отодвинуты на второй план Нарышкиными (родственниками второй супруги Алексея – Натальи Кирилловны), представитель которых Петр I и стал продолжателем династии. Но со смертью его внука все вернулось на круги своя, и Милославские могли торжествовать.

Но торжество это было также с примесью горечи. В этой ветви, как и в ветви Нарышкиных, не осталось мужских побегов. Царство женщин в середине XVIII века наступило не в результате осуществления идеи социальной справедливости во власти, а по причине вынужденной. Другого пути сохранения трона в руках семьи Романовых не было.

Анна Иоанновна была бездетной. Правда, существует предположение, что сыновья Эрнста Бирона, Петр и Карл, были рождены еще в Митаве не его законной супругой, а Анной Иоанновной, тогда еще герцогиней Курляндской. Но сама Анна никогда этого не признавала, и все слухи о ее материнстве резко и жестоко пресекались. Согласно документам о престолонаследии, подписанным еще императрицей Екатериной I, после кончины Анны Иоанновны императорская корона должна была перейти детям ее старшей сестры Екатерины Ивановны (1691–1733), вышедшей в 1716 году замуж за Карла Леопольда, князя Мекленбург-Шверинского. В этом браке родился только один ребенок – это была опять же девочка, Анна (Елизавета) Леопольдовна (1718–1746).

Чувствуя ухудшение собственного здоровья, Анна Иоанновна хлопотала о браке своей тезки-племянницы, которая после смерти матери жила и воспитывалась при русском императорском дворе. Династия должна была продолжиться. В женихах недостатка не чувствовали, так как приданым молодой шверинской княжны становилась, по существу, сама Российская империя.

По уже сложившейся традиции, жениха выбирали из немцев. Сначала 15-летней Анне рекомендовали родственника прусского короля – маркграфа Карла, но этой помолвке помешал австрийский посланник в Берлине фельдмаршал Секендорф. Императрица Анна Иоанновна склонялась в пользу Антона Ульриха, будущего герцога Брауншвейг-Люнебургского (1714–1776), племянника австрийской императрицы Марии Терезии. Но Анне Леопольдовне молодой человек не нравился: некрасивый, застенчивый тихоня, не богат.

Еще больше немецкий принц не нравился герцогу Бирону. Пока Анна Иоанновна жива, ее фаворит находится в полной безопасности и пребывает на вершине власти. Но как только ее племянница выйдет замуж, в императорской семье появится новый мужчина, сыну которого в дальнейшем может перейти трон, и весь политический расклад резко изменится.

Антон Ульрих приехал в Петербург, но его брак с Анной Леопольдовной все откладывался. Так прошло пять лет. Анна расцвела. Она была среднего роста и немного полновата, но пышные формы не портили ее, а, наоборот, придавали ей некоторую царственную величавость. Сочетание светлой кожи, темных волос и глаз, а также добрая улыбка и кроткий взгляд делали принцессу очень милой девушкой, на которую заглядывались многие придворные кавалеры. Анна свободно владела немецким и французским языками и много читала. Ей совсем не хотелось замуж за принца Антона, оставшегося с годами все таким же худым, неуклюжим, с жидкими белобрысыми волосами. Но на его кандидатуре настаивала Анна Иоанновна, она оставила брауншвейгца жить при дворе и приняла его на русскую службу. Она требовала, чтобы племянница наконец вышла замуж, чтобы не остаться в старых девах.

Эрнст Бирон решил воспользоваться неприязнью Анны Леопольдовны к потенциальному жениху. Почему бы вместо ненавистного Антона Ульриха не предложить княжне Анне сына самого курляндского герцога, Петра Бирона? Правда, Петру было только 16 лет, а Анне Леопольдовне уже 21 год, но во владетельных семействах Европы не считались и с гораздо большей разницей в возрасте в ту или другую сторону, когда речь шла о политической выгоде.

Сначала Бирон провел, как говорится, разведку боем. Он сам в очередной раз предложил Анне Леопольдовне в качестве жениха принца Антона. В ответ герцог услышал то, что хотел. Анна сказала, что скорее сложит голову на плахе, чем пойдет замуж за неприятного ей брауншвейгца. Эти слова обнадежили Бирона, решившего, что дело теперь за малым.

Герцог Курляндский посчитал неделикатным лично сватать собственного сына. Он подослал к Анне Леопольдовне одну из близких к ней придворных дам – камергершу Чернышеву. Но Анна, услышав от своей подруги такое предложение, оскорбилась и заявила, что изменила свое решение и готова немедленно выйти за Антона Ульриха. Это известие обрадовало императрицу Анну Иоанновну, так как ей не приходилось теперь искать выход из дипломатического тупика, который возник бы в случае отказа от брака с представителем одного из старейших немецких герцогских родов в пользу союза с неродовитым Петром Бироном. Самим Биронам ничего не оставалось, как тоже изображать радость по поводу будущей свадьбы в царской семье.

Многие при дворе удивлялись такой перемене в настроениях княжны Анны Леопольдовны. До этого она явно отдавала предпочтение Петру Бирону и не хотела слышать про тихого и невзрачного Антона Ульриха. Придворный лекарь царевны Елизаветы Петровны, немец Лесток, рассказывал, что императрица не хотела неволить племянницу нежеланным браком и сама еще раз предложила ей выбрать между двумя женихами. Анна Леопольдовна ответила, что лучше пойдет за принца брауншвейгского, так как он совершенный летами (Антону было 25 лет) и из старинного дома. Ходили слухи, что княжна поступила так по совету графа Остермана, не желавшего усиления власти своего противника Бирона. С ним были согласны и другие вельможи, считавшие, что хотя принц Антон и небольшого ума человек, но милостивый и добросердечный, с ним легко будет договориться, когда он или его наследник получат корону России.

Результатом этой интриги стало появление в семье Романовых еще одной женщины, несчастной в браке. После официальной помолвки Анна Леопольдовна постоянно ходила грустная. Когда кабинет-секретарь императрицы Волынский из вежливости поинтересовался у нее, в чем дело, будущая герцогиня ответила: «Вы, министры проклятые, на это привели, что теперь за того иду, за кого прежде не думала, а все вы для своих интересов к тому привели». Волынский стал оправдываться, что он здесь ни при чем, а что жених тих и несмел, так это не страшно, зато будет всегда послушен своей супруге, не то что гордый и горячий молодой Петр Бирон.

Свадьба Анны Леопольдовны и Антона Ульриха состоялась 3 июля 1739 года. О начале свадебных торжеств известили пушечные выстрелы со стен Петропавловской крепости и валов Адмиралтейства. На улицы Петербурга высыпали толпы народа: все спешили занять место на пути следования брачного кортежа от Зимнего дворца к Казанскому собору. По обеим сторонам дороги в карауле стояли гвардейцы, непрерывно играли полковые оркестры.

Свадебный пир и бал продолжались с 10 часов утра до 12 ночи. Невеста была в роскошном платье, расшитом кружевом, позументом и драгоценностями. Через день после свадьбы Анна Иоанновна устроила еще один праздник в честь новобрачных. Галерея летнего дворца была превращена в луг, украшенный свежей травой и цветами. На нем были расставлены столы и скамьи. После ужина в саду летнего дворца состоялся маскарад с фейерверком. Для простого народа перед дворцом были устроены фонтаны с белым и красным вином, на вертелах жарились быки, раздавались пироги и другие яства. Императрица бросала в толпу с балкона пригоршни серебряных монет. Двор веселился с размахом, а на то, что невеста была вовсе не весела, никто не обращал внимания.

Несмотря на «тихость» и «несмелость» герцога Антона Ульриха, брак Анны Леопольдовны с ним оказался плодовитым. В герцогской семье за шесть лет родилось пятеро детей: три мальчика и две девочки. Старший из них, Иван

Антонович, стал наследником русского императорского престола.

Брак Анны Леопольдовны был настоящей головной болью для придворных. Теперь они не знали, кому отдавать предпочтение, кому кланяться: все еще остающемуся всесильным фаворитом герцогу Бирону или герцогине Брауншвейгской, возможной матери будущего императора. Оба они ревниво следили друг за другом и за царедворцами. От этого политического пасьянса голова шла кругом даже у самых опытных и хитрых вельмож.

Среди тех, кто в те сложные для двора дни совершил опрометчивый выбор, оказался и уже упоминавшийся нами Волынский. Неплохие отношения с герцогиней Анной Леопольдовной и ее мужем стали одной из причин ненависти к нему Бирона, постаравшегося как можно скорее избавиться от своего бывшего протеже.

В условиях постоянно углублявшейся неприязни между молодым двором брауншвейгской герцогской четы и Эрнстом Бироном последний все сильнее нуждался в надежном человеке, который помог бы ему лучше контролировать все, что происходит и говорится в покоях стареющей императрицы. Сильным ударом по власти Бирона и будущему его семьи было рождение Анной Леопольдовной в 1740 году первенца Ивана Антоновича, внучатого племянника императрицы, с которым во время крещения обращались уже как с потенциальным наследником престола. В ответ Бирон вернул из политической опалы Алексея Петровича Бестужева и сделал его кабинет-секретарем императрицы. На него он мог положиться, так как Бестужев ненавидел Остермана и его окружение едва ли не сильнее, чем сам герцог Курляндский, и желал своего реванша при дворе. Но Бирон немного опоздал: для новой политической интриги у него уже почти не оставалось времени.

В последний год императрица часто хворала. Ее мучили печень и почки, часто болели ноги. Приближенные неоднократно намекали государыне, что ей пора подумать о завещании, но она всегда отвечала им: «Это не уйдет!» – и не хотела об этом думать.

5 октября 1740 года ей стало очень плохо прямо во время обеда. Слуги унесли Анну Иоаннову из обеденной залы и уложили в постель, с которой она уже больше не вставала. Пока вокруг императрицы хлопотали придворные врачи Фишер и Санхец, разговоры которых на латыни не сулили ничего хорошего, встревоженный Бирон послал за обер-гофмаршалом Левенвольдом. Тому надлежало ехать в качестве парламентера к первому кабинет-министру Остерману, находившемуся дома по причине болезни.

Остерман заявил, что кабинет и двор должны думать о наследнике престола. Им, по мнению графа, должен быть Иван Антонович, а регентшей при нем – мать, Анна Леопольдовна. По малолетству императора и молодости герцогини управлять страной будет совет из вельмож, одним из которых может стать и герцог Бирон.

Против Ивана Антоновича никто не возражал, тем более что Анна Иоанновна обещала при всех во время крещения младенца сделать его наследником. А вот все остальные идеи Остермана у многих вызывали сомнение. Опасались не столько самой Анны Леопольдовны как регентши, сколько ее родственников мужского пола. Общее мнение о них выразил фельдмаршал Бурхард Христофор Миних:

«Отец ее, герцог мекленбургский, поссорит Россию с императорским римским двором, а о характере его известно, что за человек. Если сюда приедет, то всем головы перерубит. А муж принцессы принц Антон был со мною в двух кампаниях: только я еще не знаю, рыба он или мясо».

Все склонились к тому, что регентом при новом императоре должен быть герцог Бирон, который единственный сможет обеспечить преемственность власти и политического курса России и не позволит мекленбургским и брауншвейгским авантюристам втянуть ее в европейские военные конфликты.

Оставалось самое трудное – донести эту мысль до умирающей императрицы, чтобы она издала соответствующее распоряжение. Начали с составления манифеста о наследнике. Его больная подписала, а министры скрепили своими подписями как свидетели. Когда вельможи покидали спальню Анны Иоанновны, фельдмаршал Миних задержался и решился сообщить ей общее мнение. Но Анна ничего не ответила, так как не расслышала его слов. После она спросила у Бирона, что хотел сказать Миних, но фаворит смутился и ответил, что и сам ничего не слышал.

Все оставшиеся девять дней агонии императрицы Бирон и его окружение пребывали в мучительных сомнениях, что делать. Бестужевым было сочинено несколько бумаг о назначении герцога Курляндского регентом, но императрица почему-то их так и не подписала, хотя все они попадали в ее спальню. Снова, как и в предыдущих аналогичных случаях, стали подумывать о подделке завещания. Но изготавливать фальшивку не пришлось, 16 октября императрица наконец-то подписала указ о назначении Бирона регентом при наследнике Иване Антоновиче.

17 октября 1740 года после десяти лет царствования императрица Анна Иоанновна скончалась. Причиной смерти сорокасемилетней царицы, по мнению придворных медиков, стали подагра и каменная болезнь, вызванные чрезмерным питанием и малоподвижным образом жизни.

Новым императором стал ее внучатый племянник Иван Антонович. В государстве Романовых приход к власти малолетних царей был делом привычным. Михаил Федорович, Алексей Михайлович, Федор Алексеевич и Иван Алексеевич, Петр I и Петр II садились на трон подростками. Но никогда еще на царство не венчался двухмесячный младенец.

Уже сам этот факт мог породить смуту в обществе и народе, а тут дело усугублялось еще и борьбой за возможность править от его имени огромной империей по крайней мере ближайшие 17 лет. Над домом Романовых нависла незримая тень новой беды.

Император Иван VI Антонович (02.08.1740-04.07.1764)
Годы правления – 1740-1741

Правление императора Ивана Антоновича – самое короткое в истории России. Весь тот единственный год, когда он считался государем, Иван не просидел на троне, а пролежал в своей младенческой колыбели. В отличие от своих предшественников и преемников на императорском престоле, он просто не успел ощутить себя царем и получить хоть какую-нибудь радость от своего высокого положения. Несчастный младенец, жизнь которого оказалась погублена императорским венцом, даже не мог подозревать, какие страсти кипят вокруг его персоны, какие клубки интриг свиваются при его дворе и какие указы и распоряжения издаются от его имени.

На другой день после смерти императрицы Анны Иоанновны, 18 октября, было распечатано и оглашено ее завещание, по которому Иван Антонович объявлялся императором, а регентом до достижения им 17-летнего возраста назначался герцог Эрнст Иоганн Бирон. Им обоим должны были присягать – и присягнули – все воинские и гражданские чины империи.

По завещанию Анны Бирон наделялся неограниченными полномочиями. Он мог свободно распоряжаться финансами и политическими делами, заключать международные договоры, командовать армией и флотом и даже распоряжаться судьбой самого брауншвейгского семейства – ближайших родственников императора. 19 октября император Иван Антонович «издал» указ, которым Бирону даровался исключительный титул: «Его высочество регент Российской империи, герцог курляндский, лифляндский и семигальский». И только четыре дня спустя догадались распорядиться, чтобы родного отца императора, принца Антона Ульриха, титуловали «его императорским высочеством».

Многие придворные обратили внимание и на некоторую «странность» завещания покойной императрицы. В случае, если бы Иван Антонович скончался, не оставив после себя потомства, престол должен был достаться старшему из детей мужского пола «от того же брака» Анны Леопольдовны. Это распоряжение фактически лишало принцессу Анну не только права на развод с нелюбимым мужем Антоном Ульрихом, но и возможности повторного брака, если бы он умер раньше нее. Ее дети, рожденные от другого мужчины, ни при каких обстоятельствах не могли наследовать императорский престол. Но в то же время герцог Бирон мог оставаться регентом и при других несовершеннолетних государях из брауншвейгского семейства. Но возражать против этого порядка вещей, установленного не без участия опытного царедворца Остермана и самого Бирона, никто тогда не посмел. Из уст в уста передавалось, что перед самой смертью императрица Анна успела прошептать своему фавориту последнее напутствие: «Небось».

Но для утверждения власти регента одного покровительства покойной государыни было явно недостаточно. И в первые же дни своего правления Бирон постарался завоевать признание подданных милостями и справедливыми решениями. Были изданы манифесты о строгом соблюдении законов и праведном суде, объявлена амнистия заключенным, за исключением воров, разбойников, убийц и казнокрадов; снижена подушная подать на 1740 год. Регент проявил отеческую заботу о солдатах и офицерах. Часовым в зимнее время велено было выдавать шубы, чтобы они не мучились от холода (со времен Петра I военные должны были нести караул в легкой форме европейского образца). Законодательно была ограничена роскошь, погоня за которой разоряла дворянство при Анне Иоанновне. Отныне запрещалось носить платье из ткани, стоимость которой превышала 4 рубля за аршин.

Но все ухищрения Бирона были напрасны. Дворянство возмущалось тем, что в течение ближайших 17 лет, а возможно и дольше, Россией будет управлять иноземец-временщик, вознесшийся так высоко только благодаря «позорной связи» с бывшей императрицей. При дворе и в гвардии зрели заговоры. Они потихоньку подогревались принцессой Анной Леопольдовной, чья власть и свобода были ограничены курляндским герцогом. Не был доволен своим положением и принц Антон Ульрих, также всячески притесняемый Бироном, стремящимся лишить отца императора последних властных полномочий и рычагов влияния на гвардию и двор. Не без их участия стали распространяться слухи, что завещание Анны Иоанновны – не настоящее и подпись на нем сделана не ее рукой.

Бирон подозревал, что принц и принцесса Брауншвейгские только и ждут удобного случая, чтобы лишить его регентства, и начал действовать сам. Больше всего на свете он желал, чтобы родители императора-младенца покинули Россию. При них он неоднократно говорил, что хочет пригласить в Петербург молодого голштинского принца Петра – внука Петра I, племянника царевны Елизаветы. Этот юноша также имел права на русский престол и был серьезным конкурентом брауншвейгцев. Одновременно Бирон распускал слухи, будто Анна Леопольдовна и ее супруг ненавидят Россию и русских. Анна называет своих новых подданных «канальями», а Антон Ульрих грозится, что, когда станет регентом, всех генералов и министров арестует и утопит в Неве. Однако в виду абсурдности этих слухов верили в них очень немногие.

В отношениях с родителями императора Бирону приходилось балансировать между оказанием им явного почета и угрозами и притеснениями. 23 октября от имени Ивана Антоновича он издал указ о выплате Анне и Антону годового содержания по 200 тысяч на каждого (сумма, огромная даже для ближайших родственников императора; царевна Елизавета, например, получала только 50 тысяч рублей в год). Но в тот же день герцог заставил брауншвейгского принца публично, в присутствии сенаторов и министров, отказаться от притязаний на регентство и своей подписью засвидетельствовать подлинность завещания Анны Иоанновны. Несколько дней спустя он принудил Антона Ульриха отказаться от всех занимаемых им военных постов и военных чинов под предлогом необходимости выполнять отцовский долг и неотлучно находиться при младенце-императоре. Бирон имел основания опасаться влияния Антона в войсках: тот, будучи подполковником Семеновского гвардейского полка и полковником кирасирского Брауншвейгского полка, пользовался некоторой популярностью у гвардейских офицеров. 1 ноября в Военную коллегию поступил указ регента, написанный от имени императора, что с принца слагаются все его военные чины и звания. Антон Ульрих фактически был превращен в частное лицо, связанное с высшей властью в России только узами крови. Придворные стали называть Бирона за глаза «новым Борисом Годуновым», намекая на возможную в дальнейшем полную узурпацию трона.

Но Бирону не пришлось долго наслаждаться этой победой. Воюя с брауншвейгским семейством, регент упустил из виду гораздо более серьезных врагов. Его тайными недоброжелателями были другие влиятельные при дворе немцы – Миних и Остерман. Граф Остерман на время взял паузу в интригах, он сказался больным и затворился у себя дома, чтобы поразмышлять над возможными вариантами развития событий. Фельдмаршал Миних же оказался более решительным. Сначала он поддерживал Бирона, но герцог словно забыл, что многим ему обязан, и не торопился с наградами и привилегиями. Миних был умен, наблюдателен и прекрасно видел, что среди офицеров и солдат придворных полков ширится недовольство регентом. Гвардейцы были возмущены самоуправством Бирона и тем, что он хотел реформировать гвардию, запретить дворянам служить в ней рядовыми и отправить их младшими офицерами в армейские подразделения в провинцию, а в гвардейские полки набрать солдат из низших слоев населения. Почему бы в этих условиях не возглавить бунтовщиков, а заодно вернуть брауншвейгской чете отнятую у них герцогом власть? За такую услугу потом можно было требовать любой благодарности.

Миних сделал ставку на Анну Леопольдовну, превосходившую своего супруга силой характера. Вскоре представился и удобный случай переговорить с принцессой с глазу на глаз. Анне Леопольдовне понадобился новый паж в свиту, и она захотела выбрать его из числа воспитанников кадетского корпуса. Миних, будучи шефом кадетов, лично представил ей четверых лучших учеников.

Встреча состоялась 7 ноября. Когда после краткой беседы юноши были отпущены, Анна попросила Миниха задержаться и стала ему жаловаться на свое положение. Она сказала, что от верных людей слышала, будто регент готовит их отъезд из России. Видимо, уехать придется, но ей хотелось бы взять с собой и сына-императора, потому что она как мать не может расстаться с младенцем и бросить его на произвол судьбы. Миних в ответ пообещал сделать все, чтобы защитить ее от тирании Бирона.

На следующее утро фельдмаршал вновь неожиданно явился в покои принцессы и предложил ей устроить переворот и арестовать регента. Анна Леопольдовна сначала сделала вид, что испугалась, и начала отказываться, утверждая, что не может рисковать жизнью Миниха и судьбой его семьи ради решения собственных проблем. Но потом принцесса позволила фельдмаршалу себя уговорить. Они решили все сделать втайне, не привлекая к заговору никаких других лиц. Медлить было нельзя не только из боязни, что их затея будет раскрыта, но и потому, что скоро Преображенский полк, которым командовал Миних, должен был сдать свою вахту по охране дворцов императора и регента другому подразделению. Необходимо было срочно воспользоваться благоприятным моментом, пока заговорщики на законных основаниях контролировали все входы и выходы из покоев Бирона.

В тот же день Миних вместе с Левенвольдом обедал у Бирона. Герцог, как будто предчувствуя беду, был задумчив, и на лице его отражалось беспокойство. Миних, напротив, выказал завидное самообладание. Когда Левенвольд вдруг неожиданно спросил, не приходилось ли фельдмаршалу во время военных походов предпринимать неожиданные ночные вылазки, то он лишь на секунду смутился и тут же ответил, что не припоминает такого, но никогда не откажется воспользоваться благоприятным случаем. Ни его короткому замешательству, ни двусмысленности ответа в тот момент никто не придал значения.

В одиннадцать часов вечера Миних покинул дом Бирона и тут же стал отдавать распоряжения относительно «чрезвычайного ночного предприятия». В два часа пополуночи фельдмаршал вызвал к себе адъютанта, подполковника Манштейна. Вместе они отправились в Зимний дворец. Через гардеробную комнату Миних с адъютантом прошли в личные покои принцессы Анны Леопольдовны и разбудили ее фаворитку, фрейлину Юлию Менгден, так как только она имела круглосуточный доступ в спальни принца и принцессы.

К Миниху вышла только Анна Леопольдовна. Она была настроена решительно. Поговорив с ней несколько минут, Миних вызвал находившихся во дворце караульных офицеров. Анна объявила гвардейцам, что устала терпеть обиды и притеснения от регента и решила его арестовать, поручив это дело Миниху. Офицеры поклялись во всем слушаться своего фельдмаршала и помочь ему выполнить приказ принцессы. Анна допустила их всех к руке, а потом каждого поцеловала, скрепив клятву этим дружеским жестом. Солдаты-гвардейцы, которым офицеры повторили все услышанное в покоях принцессы, тоже выразили готовность участвовать в перевороте. Сорок человек Миних оставил для охраны императора и его родителей, а восемьдесят повел с собой в Летний дворец, к Бирону.

Дальнейшее развитие событий напоминает не слишком складно написанный авантюрный роман, когда у героев все выходит как бы само собой. Но, оказывается, так иногда бывает и в жизни. Мних остановил свой отряд в двухстах шагах от дворца, так как опасался, что караул может устроить шум и предупредить герцога. Но Манштейну удалось удивительно легко и быстро договориться с караульными офицерами, те даже предложили заговорщикам свою помощь. Миних дал своему адъютанту офицера и двадцать солдат и велел арестовать Бирона. Манштейн со своим маленьким отрядом беспрепятственно проник в личные покои герцога: караульные пропускали его, думая, что он идет к регенту с каким-то важным сообщением. И тут возникла неожиданная сложность: Манштейн никогда не был в спальне Бирона и не знал точно, какая из дверей ведет туда. Будить слуг он не решился, чтобы не поднимать лишнего шума. Наудачу адъютант толкнул одну из запертых на ключ двустворчатых дверей, шпингалеты которой по странной случайности забыли защелкнуть, и оказался в герцогской спальне. Дальше разыгралась безобразная сцена.

Бирон и его жена крепко спали и проснулись только оттого, что Манштейн грубо откинул полог кровати и начал громко говорить. Бироны разом вскочили и закричали: «Караул!». На это Манштейн язвительно заметил, что привел с собой много караульных. Герцог попытался оказать сопротивление и начал драться с солдатами. Но силы были неравны, гвардейцы сильно избили регента, разорвали на нем рубашку, так что он остался почти совсем голым. Когда его окончательно скрутили, то заткнули ему рот носовым платком, а руки связали офицерским шарфом, потом завернули в одеяло и вынесли в караульню. Здесь сыскали для него солдатскую шинель, чтобы прикрыть наготу, и в таком виде повезли в Зимний дворец. Жена Бирона хотела бежать вслед мужу в одной ночной рубашке, но за воротами ее схватил один из солдат и привел к Манштейну с вопросом, как быть с супругой регента. Манштейн велел отвести ее обратно во дворец, но солдату было лень это делать, и он толкнул несчастную полураздетую женщину в лежащую во дворе кучу снега (ноябрь в тот год выдался холодным и снежным). Там ее увидел некий гвардейский капитан, кое-как одел, проводил во дворец и просил во избежание неприятностей не покидать своих покоев.