Текст книги "Трудно быть добрым. Истории вещей, людей и зверей"

Людмила Улицкая
Трудно быть добрым. Истории вещей, людей и зверей

© Людмила Улицкая, 2022

© Полина Калашникова, обложка, 2022

© ООО «Индивидуум Принт», 2022

* * *

Предисловие

Когда люди только научились писать, они стали записывать свою историю: самыми важными событиями в древности были войны. Потом научились писать о своих наблюдениях за природой и первых открытиях. Исторические и научные записи появились вскоре после того, как люди изобрели буквы. А вот книги для детей начали сочинять сравнительно недавно – каких-нибудь пятьсот лет тому назад. И, конечно, первой детской книгой была Азбука. Далеко не все дети в те времена были грамотными.

В наше время очень трудно встретить неграмотного человека. Многие дети умеют читать ещё до поступления в школу. На всю жизнь мы запоминаем наши первые книжки. Все истории, которые вы найдёте в этом сборнике, я написала для своих сыновей, когда они были маленькими. Потом их прочитали и мои внуки. Почитайте – может, вам тоже будет интересно. Я буду очень рада.

Ваша Людмила Улицкая

Звери

Муравей и Паук

Подружились как-то Муравей и Паук. Решили они вместе дом построить, хороший дом, тёплый, с печкой, чтобы можно было в нём зимовать. Всё лето они работали. Каждый делал что умел: Муравей брёвна из сосновой хвои таскал, где надо, он их подпиливал, где надо – подравнивал, хорошие брёвна получались, а Паук из паутины толстые верёвки вил. Когда брёвен и верёвок накопилось много, они стали свою избу ставить: каждое бревно такой верёвкой обвязывали, к другому прикручивали крепко-накрепко. Конечно, прорезали дверь, крышу навели и полы настелили.

В один прекрасный осенний день дом был готов. Прочный, красивый, тёплый, даже печку Паук с Муравьём сложили. Сели они возле домика и любуются, до чего ж хорошо построили. Тут Муравей говорит:

– Да, хороший дом получился. Брёвнышки ровные, толстые – просто загляденье.

Пауку немного обидным это показалось, он и говорит:

– Брёвна как брёвна. А верёвки больно хороши – крепкие, красивые. Если б не я, тебе бы такого дома не построить.

Теперь уж Муравей почувствовал обиду:

– Ты что, Паук, говоришь? Дом и без твоих верёвочек очень крепкий.

– Ах так! Вот я сейчас свои верёвочки сниму, он и рассыплется.

– Пожалуйста, – говорит Муравей, – попробуй, мухоед.

Этого Паук совсем стерпеть не смог. Он действительно любил есть мух, но слово «мухоед» показалось ему очень обидным. Он вскочил на все свои восемь ног и кинулся к домику, потянул узелок на крыше и давай свою верёвку сматывать. Лапками её мотает и при этом ругает Муравья ругательствами обидными.

– Ты, – говорит, – Муравей, вонючка! Тебя ни одно животное приличное вытерпеть не может.

– Ах, я – вонючка? Да что ты говоришь? Муравьиный спирт, которым я пахну, – ценное вещество, его в медицине используют. А ну давай сюда мои брёвна, посмотрим, что ты со своими липкими верёвками делать будешь.

Как известно, ломать – не строить. Строили-то они всё лето, а разломали в один час. Правда, устали очень. Сели они, Паук и Муравей, каждый рядом со своей кучей. Перед одним – куча тонких брёвен-иголок. Перед другим – комок паутины. А домика как не бывало.

Обнялись они и заплакали. А потом вытерли слёзы и собрали свой домик снова. А как собрали, увидели, что стал он лучше прежнего!

Карасик и Головастик

В одном пруду жили два друга – Головастик и Карасик. Были они такие маленькие, как ноготь на мизинце. В пруду нашим малышам было страшно, потому что жили в нём большие щуки, средние лещи и маленькие злые раки – и все они норовили съесть Головастика и Карасика. Но Карасик и Головастик были очень осторожны, пропитание себе искали вдвоём. Найдут хорошую водоросль – один ест, а второй сторожит, потом местами меняются. И сыты, и довольны. Наедятся – лягут на дно, в ил зароются рядышком и разговаривают о том о сём.

Однажды утром Головастик говорит Карасику:

– Что-то у меня возле хвоста с двух сторон побаливает, не ободрал ли я себя? Взгляни, пожалуйста, Карасик.

Карасик посмотрел – действительно, что-то странное: ободрать не ободрал, но два каких-то прыщика. Отгрыз Карасик листик, приложил к больным местам и говорит:

– Ничего страшного, Головастик, я тебе компресс поставил, к завтрашнему дню пройдёт.

И поплыли они, как всегда, себе пропитание искать. Но к завтрашнему утру не прошло, ещё хуже стало. Всю ночь Головастик не спал, стонал, а на третье утро обнаружил Карасик, что у Головастика возле хвоста две лапки выросли. Удивился Карасик, да и сам Головастик удивился. Но Карасик Головастика любил и с лапками, а Головастику они не мешали. А когда они побольше отросли, то оказалось, что ими очень удобно воду подгребать.

Прошло несколько дней, и у Головастика выросла ещё пара лапок, спереди, а хвостик уменьшился. Головастик был уже мало похож на самого себя. Но Карасик его всё равно любил. А через пару дней Головастик с еле видным хвостиком стал выплывать наверх. Просто удивительно: раньше ему этого совсем не хотелось, а теперь так и тянуло наверх и на мелководье. Карасик тоже попробовал высунуть нос из воды, но чуть не задохнулся. Головастик же настолько увлёкся этим новым занятием, что в один прекрасный день взял и совсем вылез на берег. Карасик страшно заволновался: задохнётся ведь, пропадёт его друг на суше. Карасик плавал вдоль берега вправо-влево целый час, нервничал. А Головастик вернулся и сказал:

– Знаешь, какая новость – я больше не Головастик, я теперь Лягушонок.

Посмотрел на него внимательно Карасик – и ведь правда, совсем это существо на его друга Головастика уже не похоже. Заплакал Карасик.

– Что же теперь делать? Мы так дружили всю жизнь, я так к тебе привык, люблю я тебя, что же теперь делать?

– Не огорчайся, – говорит Лягушонок. – Я ведь твой друг и никогда тебя не оставлю. Я буду гулять по берегу, там очень хорошо, но я всегда буду приходить к тебе в гости.

Так и получилось. Лягушонок жил то в воде, то на земле. Карасика не забывал и часто приносил ему сверху красивые цветы, каких под водой не найдёшь.

И дружба продолжается.

Паучок Номер Восемнадцатый

Когда у Паучихи вывелось восемнадцать паучат, она нисколько не удивилась: у пауков всегда помногу детей, иногда ещё больше бывает. Удивительно было другое: самый младший, восемнадцатый, был со странностями. Когда малыши вылупились и слегка прогрелись на солнышке, Паучиха скомандовала:

– А теперь, дети, быстренько вставайте, расправляйте ноги, сейчас я научу вас плести ловчую сеть. Она нужна для того, чтобы в неё поймать муху или кого-нибудь другого съедобного. Сеть плетётся из паутины, а паутина выделяется из паутинной бородавки на заднем конце тела.

Все дети внимательно исследовали задний конец тела и нашли эту бородавку. Номер Восемнадцатый тоже нашёл – но это было последнее указание матери, которое он точно исполнил, а дальше всё пошло не так.

Паучиха сказала:

– Дети, прижмите бородавку к веточке, а когда почувствуете, что прилепились, бросайтесь вниз.

Все паучата начали старательно приклеиваться к веточкам, а Номер Восемнадцатый побежал по зелёному листу сначала с верхней стороны, потом с изнанки – ему очень понравился лист.

Мать заметила, что один паучок не слушает её объяснений, и рассердилась:

– Послушай, паучок Номер Восемнадцатый, у меня очень мало времени, всего полчаса. За это время я должна научить вас добывать пищу, после этого мы расстанемся навсегда.

– Почему, мама? – удивился паучок. – Я не хочу с тобой расставаться навсегда. Ты ведь только что у меня появилась!

– Глупенький, – ответила мать, – у нас, у пауков, всегда так: мы сразу же расстаёмся со своими детьми, зато никаких переживаний, не успеваем привыкнуть друг к другу.

– А куда же ты так спешишь? – поинтересовался паучок Номер Восемнадцатый.

– Куда, куда… – рассердилась Паучиха. – Мне этим летом надо ещё четыре раза паучат вывести, вот куда!

И мать отвернулась и стала проверять, хорошо ли паучата прикрепились к веткам.

– Раз! Два! Три! – скомандовала Паучиха. – Бросайтесь!

Несколько самых смелых сразу бросились вниз и закачались на паутине, которая в виде вязкой жидкости выделялась из паутинной бородавки и твердела на воздухе, превращаясь в прочный канат.

Остальных, менее отважных, Паучиха сама столкнула вниз.

Номер Восемнадцатый полетел последним. Он оттолкнулся одной из восьми ног от встречного листа, канат закачался, а вместе с ним и паучок Номер Восемнадцатый. И как же ему понравилось качаться!

А Паучиха сверху смотрела на детей и покрикивала:

– Ровненько, эту первую нить надо проложить строго вертикально! Восемнадцатый, не балуйся!

А Номер Восемнадцатый, вертясь и раскачиваясь на паутине, весело крикнул наверх, матери:

– А я вертикально верчусь!

«Странный малыш», – подумала мать и строго сказала:

– Вертикально – значит сверху вниз, отвесно, как падает камень.

Тем временем Номер Восемнадцатый успел запутать несколько соседних паутин – весь порядок разрушился, и получилась воздушная свалка. Паучиха закричала:

– Эй, кто хочет есть, должен соблюдать правила, иначе вы не построите ловчей сети! Начнём сначала. Подтянитесь все вверх!

Все хотели есть, и все начали сначала. Но то ли Номер Восемнадцатый был голоден меньше других, то ли больше других любил развлечения, но он не подтянулся вверх, а наоборот, выпустил из себя ещё кусок нити и стал раскачиваться ещё сильнее.

Рассерженная мать крикнула ему:

– Эй, Восемнадцатый! Ты всем мешаешь! Убирайся отсюда подобру-поздорову! – С этими словами она перекусила паутинку, и Восемнадцатый полетел по ветру, болтая всеми восемью ногами.

Согласитесь, не всякая мать так бы поступила, но у Паучихи были свои основания: ведь кроме этого, непослушного, у неё было ещё семнадцать детей, которых надо было за полчаса научить самостоятельной жизни. И пятнадцать минут из этого получаса уже прошли!

Семнадцать дисциплинированных и голодных паучат стали плести ловчие сети, а Номер Восемнадцатый летел с воздушным потоком между стволами сосен, потом – между верхушками кустов и наконец приземлился на куст земляники. Он обежал его со всех сторон – пахло прекрасно, и вид с земляники открывался замечательный: зелёные травинки стояли навытяжку, а между ними проглядывали синие и жёлтые цветы. Вдруг паучок откуда-то из-под листа услышал тихий плач. Он заглянул под лист – там сидел кто-то маленький, серенький и плакал.

– Что ты плачешь? – спросил паучок.

– У меня крыло порвалось, – ответило серенькое. – Видишь, дыра!

– Вижу, – ответил паучок Номер Восемнадцатый.

Действительно, жилки, из которых было сплетено крыло, в одном месте были порваны и перепутаны.

– Как это ты? – спросил участливо паучок.

– Сама не знаю. Я летела, летела и вдруг – раз! – зацепилась за что-то, и вот… – И серенькая стала снова плакать.

– Может, я починю, а? – спросил паучок.

– Попробуй, пожалуйста! – ответила сквозь слёзы серенькая.

Паучок присел на передние ноги, а всеми задними стал своей паутиной штопать дырку. Получилось!

– Ну вот, попробуй теперь взлететь! – предложил он серенькой.

Она взмахнула крылышками и взлетела. Сделала круг, села рядом с паучком и говорит:

– Просто не знаю, как тебя благодарить. Даже не верится, что я опять могу летать. А как тебя зовут?

Паучок Номер Восемнадцатый и сам был счастлив, он улыбнулся своими вытянутыми в трубочку челюстями:

– Не стоит благодарности. Это было совсем не сложно. Зовут меня Паук.

Серенькая попятилась:

– Правда? А я Муха. И мне говорили, что пауки едят мух!

– Да, я тоже что-то в этом роде слышал сегодня утром от мамы. Но у меня совершенно нет охоты тебя есть. Хотя вообще-то есть хочется. А что ты сегодня ела?

– Я пока ещё ничего не ела. Я только что вывелась, – ответила муха.

– А что тебе мама насчёт еды говорила?

– Когда мы вывелись, никакой мамы не было. Летели какие-то мухи, и одна нам крикнула: «Эй, мушки-малышки, осторожнее! Здесь много пауков». А какие они с виду, не сказала. И что есть на завтрак, не сказала.

Паучок расстроился от этих слов: не хотел он маленькую муху пугать.

– Да ты не волнуйся, – сказал он. – Я хоть и паук, но есть тебя не собираюсь, честное слово!

Муха на всякий случай отлетела подальше. Паучок понял, что она беспокоится.

Тут подул ветерок, и запахло чем-то прекрасным.

– Тебе не кажется, что запах очень приятный?

Муха принюхалась и согласилась, что запах ничего… Приятный.

И тогда они рванули прямо на запах и оказались возле куста земляники. А на нём много красных земляничин. С двух сторон они подобрались к самой большой ягоде и каждый куснул со своей стороны.

– Ну, как тебе? По-моему, вкусно! – сказал паучок.

– Не очень, – честно ответила Муха. – Но есть можно.

В это время дохнул ветерок с новым запахом – с помойки. Муха заволновалась.

– Мне, кажется, пора! – Она махнула крылышком и улетела.

Паучок Номер Восемнадцатый остался один. Он поел земляники, ему стало скучно. Потом захотелось ему что-то сплести. И он начал плести… Туда-сюда, вдоль и поперёк прокладывал он свои нити, и получились в конце концов очень славные качели. Сел Паучок на качели и стал раскачиваться. Ему очень понравилось, и он решил сплести ещё одни качели, и потом ещё много качелей, и они будут качаться на ветру, а он будет перепрыгивать на лету с одних качелей на другие…

А его братья-пауки к этому времени уже построили свои ловчие сети в укромном месте и внимательно наблюдали за сторожевой нитью, которая должна давать сигнал, когда кто-нибудь попадётся. Паучиха-мать их уже давно покинула.

А Муха тем временем нашла помойку. Там она встретила своих братьев и сестёр, которые роем вились над гнилыми помидорами, картофельной шелухой и рыбьими потрохами, выбирая себе еду по вкусу.

Все были заняты делом, только наш Номер Восемнадцатый не был ничем особенным занят. Он качался на качелях и время от времени кусал большую землянику. Он был маленький, а она такая большая, что даже не замечала, если её кто-то покусывает.

Паучиха-мать вспомнила о своём Номере Восемнадцатом и подумала: странный какой-то ребёнок, чудак, а может, сумасшедший?

А чудак Номер Восемнадцатый плёл теперь гамак и раздумывал, не заняться ли ему более полезным делом – например, починкой рваных крыльев…

Так он и сделал: открыл под земляникой мастерскую. Серенькая Муха часто прилетала к нему с просьбой подлатать крыло кому-нибудь из родственников, да и другие насекомые быстро узнали про мастерскую.

Среди жителей леса нашлись и любители качелей – самыми лучшими заказчиками стали божьи коровки.

Так и живёт под кустом земляники чудак-паук Номер Восемнадцатый, всем на удивленье. Некоторые чудаков не любят, говорят – надо жить как все, по правилам. А мне чудаки нравятся. Да и в правилах, честно говоря, мне больше всего нравятся исключения.

Противная Улитка

Ты только взгляни, до чего же всё интересно устроено: вот человек, он ходит на двух ногах, в крайнем случае – на четвереньках. А животные – совсем другое дело: одни бегают на четырёх, другие – на шести, третьи – на сорока лапах. Кто скачет, кто ползает, кто плавает.

А вот посмотри на Улитку. Она ползёт на своей толстой подошве, оставляя скользкий след. Ох уж этот след! Как он огорчает Улитку!

След этот всем животным не нравится. Их, конечно, можно понять. Спешит Сороконожка по делам, перебирает своими ножками – и вдруг как заскользит! И в одну минуту, как по ледяной горке, скатывается к самому подножию холма. А она на этот холм почти полдня влезала. Встала Сороконожка, ножки почистила – и ну кричать:

– Опять эта Улитка весь лес испакостила! Куда ни пойдёшь, всюду её скользкий след. Противная Улитка!

Огорчается Улитка: ведь она не нарочно следы оставляет, ей надо свою подошву специальным клеем смазывать, иначе не поползёшь.

А как-то раз Майская Жучиха вышла на прогулку с колясочкой, и как на грех – Улиткин след. Коляска, конечно, увязла в клею всеми колёсами. Жучиха её толкает вперёд – ни с места! Толкает назад – никак! И сама Жучиха увязла по колено. Дети в коляске проснулись, крик подняли. Одна маленькая девочка-жучиха так раскричалась, что даже чепчик потеряла. А по лесу ветер гуляет – недолго и ветрянкой заболеть. Уж на что Майская Жучиха важная дама, не выдержала и закричала:

– На помощь! На помощь!

Улитка с самого верха холма увидела эту картину, втянула подошву, зажмурилась – и покатилась вниз на всех парах. Первая подоспела: и Жучиху, и коляску вытащила, колёса листьями обтёрла. А Жучиха хоть бы спасибо сказала! Нет! Никакого спасибо!

– Безобразие! – кричит Жучиха. – Весь лес испортили! Гадость какая!

Неприятно Улитке: ведь она не нарочно лес пачкает.

А однажды такая история произошла – просто ужас! Один рыжий муравей нёс в свой муравейник большую связку сосисок. Между прочим, ещё неизвестно, где он их взял. Про этих рыжих давно идёт слух, что они на руку нечисты. И вот тащит рыжий муравей эту связку сосисок на спине, а крайняя сосиска у него на всякий случай в челюстях зажата. Бежит этот рыжий муравей напрямик, дороги не разбирает, по сторонам не смотрит, не оглядывается – и не заметил, как сосисочная связка размоталась и прилипла к Улиткиному следу. И оказался рыжий муравей как пёс на привязи. Вцепился в последнюю сосиску мёртвой хваткой, потянул изо всех сил связку – она и оборвалась. Раскричался рыжий муравей на весь лес:

– Муравьи! Спасайте сосиски!

В одно мгновенье примчались тысячи муравьёв, лапками размахивают, шумят, кричат:

– Это Улиткины дела! Какая неряха!

– Покусаем её!

– Жалобу напишем!

– Выгоним её из лесу!

– Противная Улитка!

А Улитка сидит под большим листом и плачет:

– Противная я! Противная! Ну почему я такая противная?

Горько ей и обидно. Что же делать? Как жить ей в лесу, такой противной?

«Уйду я из лесу! – решила Улитка. – Уйду навсегда!»

И поползла она, обливая слезами дорогу, оставляя за собой липкий след. К ночи доползла до маленького городка, приткнулась возле крыльца почты и заснула.

А наутро пришла на почту тётя Валя со своим сыном шести лет по фамилии Ромашкин. Ромашкин первым заметил спящую Улитку и указал на неё матери.

– Фу, противная какая! – сказала тётя Валя, ковыряя ключом в замке. – В руки её не бери!

От этих слов Улитка и проснулась. Тётя Валя ушла в служебное помещение, а Ромашкин немедленно посадил Улитку на ладонь, подул на неё и сказал:

– Улитка, Улитка, высуни рога, дам тебе кусочек пирога!

Улитка высунула рога, но пирога у Ромашкина не было, и стало ему неловко.

– Мама, – закричал Ромашкин, – дай мне пирога!

Тётя Валя удивилась и крикнула из служебного помещения:

– Ты же только что позавтракал! Нет у меня никакого пирога!

Тогда Ромашкин вывернул свои карманы, нашёл три горошины, положил их на ладонь возле Улитки и сказал:

– Нет пирога. Ешь вот горошек.

Поползла Улитка к горошинам, а за ней на ладони Ромашкина остался клейкий след.

Тем временем на почту пришёл первый посетитель, человек престарелый, но с большим голосом. Принёс огромный конверт. Адрес написал, суёт конверт в окошко. Хочет тётя Валя конверт заклеить, взяла пузырёк с клеем, а он пустой.

– Извините, – говорит, – клей у меня весь вышел.

Тут человек с большим голосом как закричит:

– Безобразие! Почему клея нет? Дайте жалобную книгу!

Услышал Ромашкин этот крик, кое-что сообразил, быстро в служебное помещение прибежал и Улитку на конверт посадил. И Улитка тоже быстро сообразила, что ей делать: аккуратно по кромке конверта поползла, где надо – повернула, где надо – остановилась.

Человек в окошечко заглянул и замолчал: никогда он такого не видывал, чтобы улитки конверты заклеивали.

Ушёл человек. А тётя Валя на Улитку посмотрела внимательно и говорит:

– А ведь она симпатичная! И меня выручила!

С тех пор поселилась Улитка на почте. Она там и живёт, и работает – конверты заклеивает, марки прилепляет. И вполне счастлива. Тётя Валя приносит ей из дому пироги с зелёным луком и картошкой, а Ромашкин выводит Улитку погулять после окончания рабочего дня.

Когда настала осень, а во дворе похолодало и стало дуть от окон, Ромашкин с Улиткой окна заклеили. Улитка ползла по раме, а Ромашкин длинные бумажные полосы к её следу прикладывал и приговаривал:

– Вот умница! Вот какая полезная Улитка у нас! Теперь из окон дуть не будет!

А что Улитка противная – кто это выдумал?

Люди

Сказка про Охотника, Розу, Джеральда и нахального Зайца

На улице Планетной жил Старый Охотник с двумя собаками – Розой и Джеральдом. Каждое воскресенье ранним утром они садились в электричку на станции Гражданской и ехали два часа до деревни Перхушково, где охотились с восьми утра до самого обеда.

Сразу за деревней было большое поле, на котором росло что посадят: когда картошка, когда баклажаны, когда апельсины. А за полем начинался перелесок – в нём жил Заяц, за которым они охотились.

Заяц был старый и невероятно нахальный. Он где-то узнал, что его занесли в Красную книгу, и охотников совершенно не боялся. А наши охотники как раз боялись, что он им попадётся и придётся им, охотникам, его убить. А им этого ох как не хотелось, потому что, во‐первых, Зайца было жаль, хоть он и большой нахал, а во‐вторых, если его убить, то где же им второго-то найти, чтоб за ним охотиться? Всем известно, что в Московской области слонов по крайней мере трое имеется в Московском зоопарке, а сколько зайцев – неизвестно!

По этой причине охотники наши шли по лесу осторожно, боялись Зайца встретить, а то вдруг выскочит прямо на ружьё, что тогда делать? Заяц, конечно, изо всех сил старался попасться им на глаза. Он поджидал их возле платформы и вертелся вокруг них весь путь – то вперёд забегал, то дорогу им пересекал.

Трудно приходилось охотникам. С каждым разом всё труднее. Бегали они взад-вперёд, чтобы с Зайцем не столкнуться. К полудню так устали, что свалились под кустик – отдохнуть и пообедать. Но Заяц им и тут покоя не даёт: выхватил бутерброд прямо из рук, а пока Охотник собирал хворост для костра, взял и перевернул термос с компотом.

Охотник так рассердился, что пригрозил ему:

– Имей в виду, если будешь себя так вести, пристрелю! Ни на что не посмотрю!

Но Заяц с наглым смехом прыгнул в кусты, издевательски выставив хвостик.

Расстроились охотники и пошли к станции раньше обычного. А на станции ещё магазин уценённых товаров не закрылся, работает. Заглянули туда. Там было много чего хорошего: резиновые сапоги – все на левую ногу, дуршлаг без дырочек, утюг, который случайно сделали из пластмассы, а также фуражки от школьной формы, которую давно отменили. Фуражечки были неплохие и стоили всего ничего.

– А-а! – сказал Охотник. – Мне, конечно, не подойдёт, а вот тебе, Джеральд, купим! И Заяц тебя в фуражке, может, не узнает и будет вести себя поприличней!

И купил Джеральду фуражку. Джеральд доволен. А Роза расстроилась: ей тоже захотелось головной убор…

– А мне? – спросила Роза. И Охотник понял, что она права. Но в магазине уценённых товаров ничего подходящего не было, и тогда они сели в электричку и поехали в Москву. Проехали мимо своей станции Гражданской, доехали до Рижского вокзала, а оттуда – в центр, на Тверскую улицу, в самый большой шляпный магазин. Роза смотрит по сторонам: шляпок много, но ей ни одна не нравится. Примерила синюю с виноградом, розовую с бабочкой, лыжную с помпоном. Нет, ни одна не годится.

Тут Джеральд выручил:

– Зачем, – говорит, – тебе ШЛЯПКА? Лучше купим ШЛЮПКУ!

Обрадовался Охотник:

– Здорово ты, Джеральд, придумал! Мы тогда на Зайца будем охотиться с воды. Тут уж он у нас под ногами не повертится!

Пошли они в спортивный магазин – тут же, на Тверской улице. Видят, есть шлюпка – резиновая, надувная, оранжевого цвета. И купили её.

В следующее воскресенье поехали на охоту и шлюпку с собой взяли. Дотащили до реки, надули, спустили на воду. А Заяц в кустах от нетерпения дрожит: что же они не охотятся? Он, можно сказать, всю неделю ждал.

Сели охотники в шлюпку и поплыли. Заяц по берегу бежит и кричит:

– Это нечестно! Вы же охотники, а не рыбаки какие-нибудь! У вас и удочек нет! Только ружьё!

А охотникам хоть бы что! Джеральд в фуражке гребёт, Роза у руля, а сам Охотник в бинокль смотрит. Всё видит: и птичку на ветке, и картофельно-ананасное поле, и даже Останкинскую башню вдали. А Зайца не видит! Потому что бинокль так устроен: далёкое становится ближе, а ближнего совсем не видать!

Заяц за ними вдоль берега бежит, запыхался.

Наконец надоело охотникам плыть, остановились, вылезли из шлюпки на берег и шлюпку на берег вытащили. А Заяц тут как тут, смотрит из-за кустов. А охотники на него – ноль внимания.

Рассердился Заяц. Подкрался к шлюпке и своими острыми зубами раз-раз! – и прогрыз в резине дырку. Охотник услышал подозрительный свист – видит, воздух из шлюпки выходит и шлюпка на глазах превращается в блин. А рядом нахальный Заяц сидит и, за живот взявшись лапами, хохочет, заливается.

Тут Охотник – уж на что добрый человек был – так рассердился, что бросил ружьё в сторону, схватил Зайца за шиворот и закричал громким голосом:

– Роза, Джеральд! Идите сюда! Посмотрите, что этот нахальный Заяц сделал! Он прогрыз нашу шлюпку. И за это мы устроим ему сейчас… ШЛЁПКУ!

И что вы думаете? Отшлёпали! Как следует отшлёпали! И когда шлёпку закончили, Заяц так скакнул в кусты, что больше с тех пор его не видели. То есть немножко, конечно, видели: то ушко заячье из кустов мелькнёт, то хвостик, но без нахальства, а как раз в меру, ровно столько, чтобы охотники чувствовали себя охотниками, а Заяц – зайцем.

А что магазин уценённых товаров в воскресенье работал – так ведь это сказка!