Текст книги "Кое-что по секрету"

– Привет! Вы, должно быть, Банни! – крикнула она, когда Банни опустила стекло. – Замечательно, вы нас нашли. Мы так ждем вашего выступления. Вы нас вдохновляете!

Путь назад был отрезан. Банни надеялась, что за ответной сияющей улыбкой ей удастся скрыть тяжесть на сердце, тревогу от того, что она оказалась тут.

– Отлично, – сказала она. – Я буду через пять минут. Мне нужно позвонить, это быстро, – добавила Банни, что было неправдой, но, по крайней мере, означало, что эта женщина не будет стоять у машины и ждать ее.

– Конечно-конечно, – ответила Сэлли. – Что ж, нас легко найти. Войдете в двойные двери и пройдете в главный зал. Следующие двадцать минут я буду заниматься подготовкой, поэтому вы просто заходите и начинайте, когда будете готовы. – Она просияла улыбкой, показав аккуратные белые зубы. – Вы по-настоящему мотивируете нашу группу. Спасибо, что приехали.

– Спасибо, что пригласили меня! – сказала Банни, добавив в голос столько энтузиазма, сколько смогла. «Вы нас вдохновляете», – сурово повторила она про себя, когда Сэлли отошла и стала открывать двери школы. С тех пор как она жила в этой местности, Банни потеряла половину своего веса, она стала счастливее и увереннее в себе. Больше никто не давил на нее и не заставлял чувствовать себя никчемной.

– Ты сделала это, – обратилась она к своему отражению в зеркале, пудря нос и брызгая на себя духами, чтобы вернуть себе храбрость. – Не надо выглядеть такой испуганной. Через час все закончится. Подумай о том, через что тебе пришлось пройти, чтобы оказаться здесь. Ты настоящий боец.

Банни посмотрела через плечо на своего картонного двойника, как всегда лежавшего на заднем сиденье, и немного поморщилась, глядя на широкую фальшивую улыбку. В те времена улыбка никогда не касалась ее глаз. Только сейчас она понимала, что эта улыбка говорила: «Я потерялась в этом большом старом теле, я прячусь в нем и надеюсь, что у меня все наладится. Но пока я помогу себе чипсами и вином, пока не почувствую, что смогу справиться».

Ох, Рэйч. Бедная старая большая толстая Рэйчел.

– Это все в прошлом, – еле слышно напомнила себе Банни, выходя из машины. Она открыла заднюю дверцу, потянулась за собственным несчастным изображением «до», и ее руки обхватили широкую картонную талию, словно сжав ее в объятиях. – Ты Банни, и ты справишься.

Это прозвище дала мать, когда ей было лет семь. С пушистыми белокурыми волосами, круглыми голубыми глазами и – да-да, именно так – с очаровательно выступающими вперед передними зубами девочку сначала нежно называли «моим зайчиком», но потом она превратилась в «Банни»[10]10
  От английского bunny – зайчик, кролик (прим. переводчика).


[Закрыть]. Маленькая Рэйчел послушно морщила нос, как настоящий заяц, и от этого ее мама смеялась и ерошила ей волосы. Зайчата такие милые! Кто бы возражал, чтобы его так называли? Имя прижилось на долгие годы, пока Рэйчел не стала стеснительным тинейджером. Она бы предпочла умереть, только бы не выделяться из толпы, не говоря уже о совершенно не классном прозвище. И «Банни» исчезла вместе с выступающими зубами (спасибо местному ортодонту), она снова стала Рэйчел, обычной, вечно краснеющей прыщавой Рэйчел. Эта Рэйчел хорошо играла в нетбол и плавала, пользовалась популярностью и среди девочек, и среди мальчиков. Годы учебы в школе, потом в колледже и на первых двух местах работы были легкими, пока…

Ладно. Нет смысла вспоминать о том, как она влюбилась в очаровательного Марка Робертса и как плохо все закончилось. Особенно сейчас, когда она стоит перед полным залом, который ждет, когда она начнет.

Банни постучала по микрофону, сделала глубокий вдох и улыбнулась присутствующим своей лучшей и самой сияющей улыбкой. Еще раз и с чувством:

– Добрый вечер всем. Меня зовут Банни Холлидей, и я рада сообщить вам, что девять месяцев назад меня выбрали «Лучшей худеющей года» среди участников программы SlimmerYou. Я потеряла почти десять стоунов!

Раздались оглушительные аплодисменты.

– Вот такой я была три года тому назад, – продолжала она, указывая на своего тучного двойника, стоявшего на подпорке рядом с ней. – Это я с широкой улыбкой на лице. Вы можете подумать, что я выгляжу счастливой. Но нет. В глубине души я была несчастна. Я поглощала мороженое и печенье. С легкостью могла в одиночку съесть на ужин «семейную» пиццу вместе с чипсами, луковыми кольцами, куриными крыльями… Все и сразу. Гарнир ведь не считается, верно?

Комментарий был встречен понимающими улыбками. Это придало ей смелости, и Банни продолжала:

– Поэтому нет, я не была счастлива. Я плохо спала, у меня было мало энергии. Мысль о физических упражнениях настолько смущала меня, что я не могла об этом думать. Поплавать в местном бассейне, где мне пришлось бы демонстрировать дрожащие жиры? Забудьте об этом. Реши я побегать трусцой по улицам, меня обсмеяли бы подростки или, того хуже, обогнали пенсионеры на электрических инвалидных колясках. Нет уж, спасибо. Все, что я могла сделать, это, задыхаясь, доползти до кухни, чтобы еще раз перекусить, а потом вернуться обратно на диван и смотреть телевизор. Даже это ощущалось как усилие.

Банни замолчала, стараясь не вспоминать, каким опасно мягким становился голос Марка, когда он возвращался домой вечером и заставал ее в таком виде. Мерзкая жирная сука. Ты только посмотри на себя.

– Ирония заключалась в том, – сказала Банни, пытаясь выбросить его из головы, – что я достигла таких размеров, но больше всего мне хотелось сделаться совсем маленькой, чтобы меня никто не видел. – Она склонила голову к плечу с выражением самоуничижения на лице. – Вы наверняка скажете, что я могла бы найти лучший способ достичь этого, чем все больше увеличивать свой вес, так?

Зал ответил ей смехом, кое-кто кивнул. Они понимали ее. Они были с ней.

– Мой врач считал, что у меня опасное для жизни ожирение и риск возникновения диабета, – продолжала Банни. – У меня было повышенное давление, более высокий риск сердечного приступа и инсульта. Все эти состояния – угроза для жизни. Могу вам сказать, что я чувствовала себя полной неудачницей. Я находила предлоги, чтобы не общаться с людьми, поскольку чувствовала, что люди меня осуждают. Я больше не могла смотреть на себя в зеркало, потому что стыдилась себя. Я считала себя плохим человеком. И все же…

В этой части выступления она всегда ощущала, как зрители с надеждой подавались вперед. Потому что именно в глубинах отчаяния находился поворотный пункт, момент перемен.

– И все же внутри меня осталось маленькое зернышко, – теперь она говорила медленно. В этом месте истории у нее всегда сжимались кулаки, ее охватывала та самая решимость из прошлого. – Во мне оставалась маленькая частица, сохранившая гордость. И она говорила: что-то пошло не так. Не таким человеком я собиралась стать. И знаете что? Только я могу исправить ситуацию.

«Ты очень хороша, – сказала Маргарет, когда впервые услышала, как Банни выступает перед аудиторией. Ты очень искренняя. Я посмотрю, смогут ли тебя снять для ТВ. Они тебя полюбят». («Нет, – сразу сказала Банни. – Никакого ТВ. Я хочу оставаться максимально незаметной. Если ты не против»).

Мужчина в аудитории поднял руку, и Банни улыбнулась ему коротко и приветливо.

– На все вопросы я отвечу после выступления, – пообещала она, прежде чем вернуться к своему рассказу. – Поэтому я решила, что изменюсь. К черту то, что думают другие люди. Я собиралась заняться спортом. Но не потому, что об этом мне сказал врач. Не потому, что дети кричали мне на улице: «Толстуха!» Не потому, что меня вынудили к этому многочисленные злобные замечания, которые я слышала за спиной или получала в лицо. Нет. – Она сделала эффектную паузу. Вперед, девочка, сказал голос Маргарет в ее голове. – Я собиралась заняться спортом и сбросить вес, потому что я этого хотела. Потому что я хотела измениться.

Зал закивал активнее. У некоторых уже появилось такое выражение на лице, которое бывает, когда слушают с почтением. А мужчина с поднятой рукой по-прежнему пытался привлечь ее внимание, заметила Банни с ноткой раздражения.

– Прошу прощения! – выкрикнул он, помахивая кистью руки.

Банни его проигнорировала.

– Но это нелегко, согласны? Принять решение и придерживаться его. Я вижу, что каждый из вас столкнулся с таким испытанием. Всего лишь придя сюда, вы уже взяли на себя обязательство, отправились в свое путешествие. Поэтому вы поймете, когда я скажу, что первые несколько недель я все время спрашивала себя…

– Прошу прощения. – Мужчина не унимался. На этот раз он говорил громче. Он уже размахивал рукой из стороны в сторону.

Банни замолчала, потеряла нить рассказа, оглядываясь и пытаясь встретиться взглядом с Сэлли, руководителем группы, которая ее представляла. Неужели ей никто не поможет и не заткнет этого мужчину? Но никто не пришел ей на помощь, поэтому она натянуто улыбнулась.

– Если вы не возражаете, то я предпочитаю отвечать на вопросы в конце… – начала было Банни, но мужчина уже задавал свой вопрос.

– Это правда, что вы зарезали мужа? – выкрикнул он.

По аудитории прошла волна удивления. Ошеломленная Банни стояла перед слушателями.

– Я… – Она запнулась, ей казалось, что пол под ее ногами поднялся и накренился. – Что? Я…

– Я никогда не забываю лица. Это же были вы, так? Вышли замуж за того парня, Марка Робертса? Мой дядя жил в соседнем доме. Бейкерфилд-роуд, верно?

Банни сначала бросило в жар, потом в холод. Она с трудом сглотнула, во рту пересохло, мозг как будто оказался в невесомости.

– Нет, – сумела произнести она. – Вы ошибаетесь. – Банни почувствовала, что отношение аудитории к ней мгновенно изменилось, в воздухе повеяло холодом, воцарилась мертвая тишина, и в этой тишине каждый из присутствующих начал менять свое мнение о ней.

Возможно, она вовсе не одна из нас.

Она действительно это сделала?

И ей еще хватает наглости стоять тут и учить нас!

Сэлли торопливо подошла к мужчине, положила руку ему на плечо и наклонилась к нему. Чары были разрушены, по залу автоматной очередью пронесся шум разговоров. Все бойцовские инстинкты в теле Банни велели ей бежать как можно быстрее, скрыться, не заканчивая выступления, сесть в машину и вернуться на шоссе.

– Вы действительно его зарезали? – выкрикнула какая-то женщина из толпы. В ее вопросе смешались ужас и восхищение. У Банни заалели щеки, ей стало жарко, она почувствовала себя униженной. Ей казалось, что с нее сорвали маску, сдернули камуфляж, оставив ее стоять перед людьми уязвимой и напуганной.

– Прошу прощения у вас всех за это происшествие, – простонала Сэлли, заламывая руки, пока крупный парень выводил мужчину из зала.

– Я всего лишь задал вопрос, – запротестовал тот, вырываясь из рук охранника, и свирепо глядя на Банни. – Отвали от меня! Это нападение, вот что. Убери от меня свои лапы!

Сердце Банни гулко стучало. Ее трясло. Сражайся или беги, сражайся или беги, говорило тело, закачивая адреналин в вены. А затем холодный, решительный голос в ее голове сказал: «Сражайся. Ответь. Продолжай говорить. Ты как раз дошла до самой интересной части истории. Улыбнись во весь рот и продолжай. Не позволяй этому ублюдку победить тебя».

И тогда Банни сделала это. Хотя ей отчаянно хотелось заплакать, хотя ее трясло, нервы не слушались, а пот тек по спине, она осталась стоять на месте, комически округлила глаза и сказала:

– Знаете, должно быть, у меня очень типичное лицо. Это просто кошмар. Каждый думает, что знает меня! Так случается везде, куда бы я ни пошла. Кто-то принимает меня за подругу племянницы, кто-то за бывшую официантку из местного паба, кто-то за одноклассницу. Но, скажу честно, сегодняшний вариант оказался чуть более драматичным, должна отдать должное. – Ей даже удалось засмеяться, и аудитория, да благословит ее Господь, рассмеялась вместе с ней. Их вера в нее явно была немного восстановлена.

Продолжай. Дыши.

– Но на тот случай, если вас все же мучают сомнения, позвольте вас заверить здесь и сейчас: моя вторая половина жива и здорова. Скорее всего, муж сейчас сидит дома, положив ноги на кофейный столик, и смотрит спортивную программу, пока я выступаю перед вами. – Она подняла бровь. – Во всяком случае, так он мне сказал некоторое время назад… – Слушатели снова рассмеялись. Ей удалось спасти тонущий корабль, и не важно, что она говорила о Дэйве, а не о своем бывшем. – Итак, на чем я остановилась? Ах да. Эти трудные первые недели. – Она состроила еще одну смешную гримасу. – Адские недели. Боже мой, я их никогда не забуду…

И она продолжала говорить, выступление было спасено, Банни почти взяла себя в руки. Во всяком случае, внешне. Потому что внутри у нее все горело от ужаса и стыда из-за того, что только что произошло. Она отправилась прямиком в страшное прошлое, к попискиванию и жужжанию медицинских аппаратов, к полицейскому, делавшему записи и попросившему ее подписать заявление, к присяжным с каменными лицами в зале суда.

Каким-то чудом она все еще говорила на автопилоте, сумев вернуть внимание аудитории, и слушатели снова впитывали каждое ее слово. Но, боже мой, все было кончено. «Для меня все было кончено», – подумала Банни, переводя дух. Как только выступление будет завершено, как только ей разрешат уехать, она поедет домой к Дэйву и безопасной анонимности. И что бы ни говорила Маргарет, как бы она ни упрашивала, Банни больше никогда не будет выступать перед публикой, никогда. Вот так.

Глава десятая

Что-то странное произошло с Элисон после того грозового вечера. Она не смогла бы сказать, в какой именно момент все изменилось, но ее обычная жизнерадостность как будто померкла, словно регулятор счастья выставили в положение «низкое». Закончив работу в понедельник, она поймала себя на том, что по дороге домой заехала на заправку, хотя у нее еще оставалось полбака. Она остановилась поболтать с парнем за кассой, пока не заметила, что он с виноватым видом смотрит ей за спину на клиентов, ожидающих своей очереди. Элисон густо покраснела и быстро сунула кошелек в сумку.

– Знаете ли, некоторым из нас хочется сегодня попасть домой, – злобно заметил кто-то, когда она торопливо шла к выходу.

Когда Элисон снова села за руль и вставила ключ в зажигание, эти слова снова прозвучали в ее голове. Потому что в отличие от ворчливой женщины из очереди Элисон не чувствовала привычного энтузиазма, думая о возвращении домой. Даже наоборот – при мысли о том, что она войдет в дом и усядется, как обычно, в гостиной, Элисон с изумлением осознала, что чувствует себя… подавленной от такой перспективы.

Подавленной. Она фыркнула, завела мотор и выехала на шоссе. Что за мелодрама! Она – и вдруг подавлена! Смешно. Разумеется, она не подавлена.

Но когда она вошла в дом и заперла за собой входную дверь, это чувство вернулось к ней снова. Какое-то уныние опустилось на ее волосы и плечи, словно мягкие ледяные снежинки. Элисон всегда считала свой дом маленьким уютным убежищем от остального мира, но этим вечером у нее возникло ощущение, будто стены смыкаются вокруг нее. Она задыхалась. Понимая, что это неразумно, что она слишком бурно реагирует, Элисон прошла через кухню, вышла через заднюю дверь и рухнула на ступеньки, тяжело дыша.

Глупая женщина. Что в нее вселилось, почему она так себя ведет? Может быть, молния повредила клетки ее мозга в тот момент, когда отключила телевизор? Опершись локтями о колени, она уронила голову на руки, ожидая, чтобы это ощущение прошло, прислушиваясь к звукам из соседнего сада, где устроили барбекю. Она слышала, как соседка Лоис смеется, веселясь с маленькой дочкой, а в другом саду поют дети, качаясь на качелях. И хотя все эти звуки были веселыми, люди радовались, по какой-то причине этим вечером Элисон хотелось плакать.

Честно сказать, это сбивало с толку. Ошарашивало. Элисон никогда себя так не чувствовала. Она всегда дорожила вечерами дома, весь день ждала того момента, как войдет в дом и закроет за собой дверь, оставив за ней весь остальной мир. Телевизор и ужин – это ее устраивало. Элисон всегда говорила, что ничто не сравнится с телевизором и ужином под его ворчание. Вот только совершенно внезапно это перестало казаться таким привлекательным. Ей перестало этого хватать.

Должно быть, тебе иногда бывает тяжело одной, Элисон, сказала Джини Мортимер в ее голове с таким надоедливым сочувствием, что Элисон почувствовала, как волоски встают дыбом. Потому что она была в порядке. Она была в полном порядке!

И все же… Элисон продолжала разматывать нить событий обратно к тому моменту, когда погас экран ее телевизора. Она вспомнила, какой ужас испытала при мысли о том, что проведет вечер без него. Ее можно было бы принять за теленаркомана, так она запаниковала, когда ее оторвали от наркотика. Она испугалась, что ей придется остаться один на один со своим одиночеством.

Элисон смотрела в сад, ничего не видя, рассеянно прислушиваясь к визгу и крикам из соседнего двора, где дочка Лоис плескалась в детском бассейне. Где-то зазвучала музыка – должно быть, в том доме, где устроили барбекю, – Элисон встала и отвернулась, не в силах выносить звуки чужой радости. Она вернулась в кухню, и какая-то сила заставила ее отпереть дверь в гараж, где стоял любимый старый автомобиль Рича, красный «Дженсен Интерцептор», его гордость и радость. Когда он умер, Элисон отдала или продала многое из его вещей, но расстаться с его машиной она не смогла. Он провел столько счастливых часов, занимаясь «несерьезной работой», как он это называл.

– Ты все еще хранишь это старье? И ты даже на ней не ездишь? – время от времени с ноткой неодобрения спрашивала Робин, как будто ее мать была слаба на голову и слишком сентиментальна. – Тебе бы следовало продать ее, мама, готова поспорить, что машина стоит целое состояние!

«Да, я все еще храню это старье», – подумала Элисон, открывая дверцу машины и усаживаясь на переднее сиденье (желтовато-коричневая искусственная кожа, такого теперь не делают). Она сложила руки на руле и опустила на них голову. «Ох, Рич. Ну почему тебе пришлось меня оставить? – Слезы потекли по ее щекам. – Почему ты не поговорил со мной о том, какое отчаяние ты испытывал?»

Слез оказалось достаточно, чтобы Элисон выпрямилась и взяла себя в руки.

– Прости, – сказала она вслух. – Не хотела испачкать твою машину тушью для ресниц. – Она высморкалась и сморщилась, потому что говорила с пустотой.

Элисон откинулась на спинку, пытаясь вдохнуть остатки аромата его лосьона после бритья, который мог остаться на обивке. Но это было напрасно. Все следы Рича давно исчезли. Теперь от автомобиля слабо пахло сыростью и старостью. («Да, – с досадой сказала Робин в ее голове, – потому что ты никогда никуда на ней не ездишь! Потому что ты ею не пользуешься. Машина только занимает место в гараже и в твоей голове, мама!»)

Элисон вытащила из кармана бумажный носовой платок и нежно вытерла пыль с приборной панели. Потом на мгновение положила руку на рычаг передачи, провела пальцем по индикатору и немного повернула зеркало заднего вида. Элисон понимала, что ее дочь в чем-то права, но этим вечером она была благодарна за комфорт «Дженсена», за ту связь, которую она хранила с более счастливыми временами. Может быть, в выходные она отчистит автомобиль, снимет паутину, украшавшую колеса, отполирует старый кузов. Просто на тот случай, если Рич решит взглянуть на нее оттуда, где он теперь. Так он поймет, что Элисон все еще думает о нем.

– С нами все будет в порядке, – сказала она себе спустя некоторое время самым храбрым голосом, на который только была способна. – С нами все будет в порядке, правда? Разумеется, будет.

Потом, почувствовав себя значительно лучше, поскольку волшебство «Дженсена» сделало свое дело, Элисон вышла из машины, аккуратно закрыла дверь в гараж и снова заперла ее. Теперь ужин. «Что-нибудь по-настоящему восхитительное, – решила она. – Пожалуй, я устрою славный кутеж, чтобы выбросить все из головы. Идеально».

– Мэтт, это ты? – крикнула Пола, услышав, как открылась входная дверь. – Иди сюда и посмотри на это. – Она сидела на кухонном столе с ноутбуком на коленях и смотрела на экран. Отмотать, посмотреть еще раз. Отмотать, посмотреть еще раз. – Мэтт, это ты?

– Что случилось? – Мэтт с влажными волосами вошел в кухню и бросил плавки и мокрое полотенце на пол рядом со стиральной машиной. Он весь день обрезал деревья возле Касл-Ховард[11]11
  Касл-Ховард, или «Замок Говардов» – родовое поместье английского аристократического семейства Говард, на протяжении всей своей истории принадлежавшее графам Карлайл и известное как усадьба Брайдсхед в телевизионной экранизации романа Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед». Расположено в Северном Йоркшире, в 25 км к северу от Йорка (прим. переводчика).


[Закрыть] и воспользовался случаем, чтобы после работы искупаться в озере. Покажите ему хотя бы немного воды, и он разденется догола и нырнет в воду, как радостный спаниель, какой бы ни была погода.

– Вот это, – сказала Пола, не отрывая глаз от экрана ноутбука. – Подойди и посмотри.

Она не придала особого значения электронному письму от фотографа с прикрепленным к нему Zip-файлом. Это был их с Мэттом подарок родителям на золотую свадьбу: профессиональный фотограф сделал снимки торжества и собрал их в красивый альбом. Когда она заказывала съемку, фотограф сделал ей специальное предложение. За небольшую сумму сверху он готов был предоставить не только фото, но и видео значимого события. Эту любезность предложил оказать племянник фотографа, который проходил у него обучение и которому очень хотелось этим заняться. Пола всегда жалела о том, что они не пригласили человека, который сделал бы видео ее собственной свадьбы, и завидовала подругам, которые могли пересматривать счастливое событие снова и снова. Поэтому она согласилась на предложение фотографа и оплатила его.

Утром он прислал ей имейл, прося проверить снимки и удалить те, которые она не хочет включать в альбом. Фотограф сообщил, что отредактированное видео он пришлет отдельно на DVD и на флешке, хотя племянник сделал еще и мини-фильм с самыми яркими моментами, который он прикрепил к этому письму. У Полы было несколько свободных минут до того, как начать готовить ужин, поэтому она взяла ноутбук, чтобы просмотреть фотографии. Одна фотография привлекла ее внимание. Это был идеальный снимок ее кузины Лайзы, улыбающейся в объектив. На заднем плане были Пола и ее отец. Потом Пола посмотрела еще раз. Потому что она точно была на празднике в розовом платье без рукавов, а женщина позади Лайзы была одета в бледно-голубую рубашку и джинсы. И это было странно.

Пола нахмурилась, увеличила фото и поняла, что это точно не она. Хотя у женщины были такие же темные волосы, как у Полы, и такой же курносый нос, она была моложе, и у нее не было челки. И тут она заметила, как напряженно эта женщина и ее отец смотрят друг на друга. Неужели это она, Фрэнки, таинственная сводная сестра? Определенно, это она!

– Фрэнки, – вслух произнесла Пола, вглядываясь в экран и рассматривая молодую женщину. Так вот она какая, младшая сестра Полы.

Понятно, что ужин был забыт. Пола, словно безумная, принялась просматривать остальные фото, пытаясь найти другие изображения Фрэнки. Ей удалось увидеть еще один снимок, на котором та только что вошла в зал. Ее темные глаза были широко раскрыты, в них читалась неуверенность, Фрэнки осматривалась. Перед Полой были все доказательства.

– Боже мой… – пробормотала она, переходя от одного снимка к другому. До и после. До и после. И она действительно увидела некоторую напряженность на лицах родителей на более поздних снимках, когда Фрэнки уже побывала на вечере и вытащила наружу старый секрет. Объектив поймал дрожащие губы Джини, напряженное лицо отца. Они, вероятно, пытались переварить произошедшее. Черт подери! Этого было так легко избежать.

Поле было не по себе после признания отца. Она расстроилась из-за него, из-за этой Фрэнки, честно говоря, из-за всего мира, сыгравшего с ней такую шутку. Но достаточно было посмотреть на эту младшую сестру на том фото, где она выглядела почти испуганной. Это не было лицо разрушительницы семьи, которая явилась, чтобы доставить всем неприятности, вовсе нет. Фрэнки выглядела так, будто она стояла и думала: Вот дерьмо.

И в эту минуту Пола вспомнила о видео. Племяннику фотографа было двадцать один год, он только что окончил колледж и явно имел творческие способности, потому что мини-фильм с лучшими моментами получился на уровне голливудского трейлера. Вот подняли транспарант, вот привезли торт. Украсили зал цветами и расставили блюда на буфете. Вот появились Джини и Гарри, счастливые и возбужденные, и увидели баннер с золотой фольгой, красиво украшенный зал. А вот и гости, объятия и рукопожатия, радостные возгласы. Короткие отрывки из поздравлений, несколько танцев – боже, вы только посмотрите на тетю Пен, что она вытворяет? – а потом… Пола остановила фильм. В этом кадре снова была Фрэнки на краю танцпола. Она нервничала, большие темные глаза оглядывали зал.

Пола нажала на паузу, посмотрела снова. Этот кадр был еще интереснее, потому что на заднем плане появился ее отец с очень странным выражением лица, как будто Фрэнки явилась из потустороннего мира. Он протянул к ней руки, его рот приоткрылся. Как такое возможно? – говорили его глаза. – Неужели это в самом деле ты?

Затем, почти мгновенно, в кадре появилась и Джини. Вы только посмотрите на нее, ощетинилась, словно обороняющаяся кошка, схватила Гарри за руку жестом собственницы и командирши. Она практически тащила его прочь. Одно мгновение можно было увидеть шокированное выражение на лице Фрэнки, ее отчаяние, но потом угол съемки снова сменился, и на этот раз камера остановилась на Банни и Дэйве. Они танцевали и смеялись, пока она пыталась научить его правильным па. Отмотать, посмотреть еще раз. Отмотать, посмотреть еще раз.

– Видишь? – сказала Пола Мэтту, показывая ему эти кадры. – Смотри! Это она. Это Фрэнки.

– Черт подери. – Он посмотрел на экран. – Она очень на тебя похожа.

– Я знаю. – Отмотать, посмотреть еще раз. Пола не могла оторваться от экрана. Перед ней была мини-сага, разыгранная в нескольких коротких кадрах: надежда, узнавание, неприятие. Вернуться назад, посмотреть еще раз. Ее сестра.

Мэтт подошел к холодильнику и, потеряв надежду, заглянул в него.

– Что ты планировала на ужин? – спросил он. – Я обещал Гэйву, что мы встретимся в пабе в семь тридцать. Хочешь, чтобы я начал что-то чистить? Или что-то порезал? Может, заглянуть в меню навынос?

После рабочего дня Мэтт всегда был голоден как волк. И голоден еще больше, если ему удавалось поплавать. Вспомнив об этом, Пола как будто разорвала волшебные чары и наконец оторвалась от экрана.

– Ах да… Прости. Гм. – Она собиралась запечь филе морского окуня с лимоном и черным перцем, нажарить противень миниатюрной картошки «Джерси Роялс» и подать все это с зеленым салатом и помидорами с чесноком. Понятно, что она ничего из этого не приготовила. – Как, по-твоему, это баловство – заказать еду навынос в понедельник вечером?

– Ни в коем случае. – Мэтт был сговорчив, как всегда. – Я иду в закусочную. Ребята! – крикнул он, выходя из комнаты. – Что вам принести из закусочной?

Пола снова осталась наедине с ноутбуком. На экране остановился снимок ее сестры. Ее сестры. Внезапно Фрэнки стала для Полы реальной, перестала быть угрожающей тенью. Это была женщина с застенчивой улыбкой и вопросительным, полным надежды взглядом. После празднования золотой свадьбы прошло больше недели, но, насколько было известно Поле, Фрэнки не предприняла еще одной попытки выйти на связь с Мортимерами. Неужели Джини отпугнула ее? Неужели у Полы от новообретенной сестры останется только эта минута на видео? Она внезапно поняла, к немалому своему удивлению, что хочет большего.

Хлопнула входная дверь, когда Мэтт ушел в закусочную, и пальцы Полы запорхали по клавиатуре. Она писала короткое письмо братьям. Она напечатала:

«Привет всем!

Это немного странно. Фотки – и видео!! - нашей сводной сестры я прикрепила к письму. Семейное сходство очевидно! Я заинтригована, ничего не могу с собой поделать. Как насчет вас, ребята?

Насколько я понимаю, от мамы по-прежнему ни слова. Новостей нет. Она не ответила даже Льюку, а он отправил ей снимок пирога, который сам испек на занятиях по кулинарии. Это было настолько на нее не похоже, что я снова позвонила в гостиницу, чтобы проверить, все ли с ней в порядке. Судя по всему, у нее все отлично, но она все еще не хочет ни с кем общаться. Бедная мама, мне ее так жаль. Я договорилась с папой, что мы с ним встретимся завтра в городе за ланчем, тогда я с ним обо всем и поговорю.

Надеюсь, мы скоро увидимся. Джон, ты отвезешь ребят в крикетный клуб в субботу, как обещал? Передавайте от меня привет вашим вторым половинам.

Целую, П.».