Текст книги "Не проспи любовь"

Глава пятая
Закон и порядок: специальный кондитерский корпус

На самом деле не стоит ждать от меня, что я смогу протянуть весь учебный год в таком состоянии. В состоянии тоски по парню, которого, как подсказывает мне сердце, я знаю целиком и полностью, но который в реальности ведет себя так, словно меня не существует. Я бы вполне могла стать главной героиней какого-нибудь фильма о сталкерах. Воображаю закадровый текст трейлера. Как далеко она зайдет в погоне за парнем из своих снов в этом мире, лишенном смысла?

Понятно, что надо что-то делать, – именно поэтому я и пошла в кафе. Вернее сказать, в столовую: с окнами от пола до потолка, длинными столами из дуба и тяжелыми люстрами. Здесь есть вегетарианские, веганские и безглютеновые блюда. Во время завтрака можно воспользоваться вафельницей, во время обеда – бутербродницей, а видов хлопьев здесь больше, чем на самой большой фабрике. Но что удивительнее всего, здесь можно и поужинать, потом пойти на вечерние занятия или в спортивную секцию, а после еще разок перекусить перед ночным бдением в библиотеке, если вы любитель сидеть в библиотеке до утра.

В ЗДОРОВОМ ТЕЛЕ – ЗДОРОВЫЙ ДУХ! – гласит надпись над отделом выпечки. Но сейчас есть мне совсем не хочется. Я тут по делу.

Вдохновил меня сюда прийти звонок Софи на третьей перемене.

– Я его погуглила! – с гордостью сообщила она, когда я ответила.

– Кого? – не поняла я.

– А ты как думаешь? – поинтересовалась она. – Парня из снов, естественно. Раньше мы не могли этого сделать, потому что у нас были только очень обрывочные сведения: имя, возраст, рост и… симпатичность. Но теперь-то мы знаем куда больше! Фамилию, родной город, даже название школы!

– И что же ты нашла? – спросила я. Сердце в груди забилось быстрее. Софи – настоящий гений.

– Боюсь, не так много, – говорит она тихо. – По крайней мере, ничего такого, что бы вас связывало. Он учится в «Беннетте» с первого класса, заработал несколько спортивных наград, он капитан футбольной команды – для юниора это очень даже достижение, а в десятом классе весной он ездил на Коста-Рику по какой-то там программе обмена. Впечатляет.

– Рада, что он тебе так нравится, – пробормотала я.

– А можно, пожалуйста, поласковее? Я ради вашего высочества влезла в шкуру Нэнси Дрю, между прочим.

– Прости, Соф, ты же знаешь, я очень тебе благодарна. Просто я расстроилась. Не понимаю, откуда я его знаю. А он, несмотря на все мои старания, ведет себя так, будто я для него просто новенькая с занятий по психологии.

– Цель все ближе, – сказала Софи. – Не теряй надежды. А теперь позволь откланяться, мисс Тассиони недобро на меня поглядывает.

– А где ты? – спрашиваю я, хихикая.

– Ну, сказать по правде, сижу на первом ряду на уроке литературы, – сообщает она. И чуть враждебно добавляет, отвечая голосу на заднем фоне: – Ладно! Хорошо! Знаете, на Джейн Остин весь свет клином не сошелся!

Софи отключилась.

Грустно улыбаясь и стараясь не обращать внимания на боль в груди, я положила телефон обратно в сумку. Софи смелая и дерзкая. И в то же время очень преданная. Невозможно скучаю по ней!

Я была очень ей благодарна за помощь, но продвинулись мы недалеко. Сама я весь день искала Макса и наконец выследила его на ужине. Вот именно сейчас герой моих снов движется с подносом от стойки к стойке и нагружает свою тарелку едой. Моя миссия на сегодня состоит в том, чтобы определить его пищевые пристрастия.

Если окажется, что Реальный Макс любит и ненавидит то же, что и Макс из снов, – терпеть не может кориандр, обожает гамбургеры и в целом равнодушен к сладкому, – я пойму, что мне снится реальный человек… а потом, возможно, я выясню, почему снится. Может, я узнаю, как все это связано с таинственным ЦИСом и что со всем этим делать.

– Ммм! Бразильская кухня! – восклицаю я с преувеличенным энтузиазмом, становясь в очередь за Максом и изучая меню. В столовой моей старой школы было два типа блюд. Съедобные и несъедобные. А здесь их до смешного много.

Макс молча кивает, кладет себе на тарелку какой-то стейк и даже не поднимает глаз.

Нервно барабаню пальцами по подносу и двигаю его дальше. Когда я подхожу к тарелке с жареными плантанами[8]8
  Крупные овощные бананы.


[Закрыть], я чувствую облегчение. Вот же оно. Блюдо-пароль. Когда я была маленькой, папе однажды пришлось уехать на конференцию, оставив меня на попечение бразильянки, которая жила этажом ниже. Я-то думала, что все пройдет замечательно, спланировала, как буду смотреть телевизор, пока глаза не взорвутся. Но Беатрис оказалась на удивление строгой, и, что еще хуже, каждый вечер она пережаривала плантаны с говяжьим фаршем и специями. Я улыбалась, пока жевала, потом незаметно сплевывала еду в салфетку и скармливала Джерри под столом, пока Беатрис не видела. Спать я ложилась с сильнейшим чувством голода и острой тоской по папе.

Но Макс всегда приходил ко мне во сне.

– Жареные плантаны очень хороши, – сказал он, когда мы сидели на дереве в амазонских джунглях, любуясь ярко-зеленым закатом. – Ты когда-нибудь пробовала их с корицей и тростниковым сахаром? Держи.

Он отправил кусочек плантана себе в рот и передал мне коричневый бумажный пакет. Я жадно набросилась на угощение, а он, пока я ела, смотрел на меня с улыбкой. Потом мы слезли с дерева, чтобы исследовать местность, и в итоге обнаружили новый вид рыбы, у которой вместо чешуи была шерсть.

– Ты когда-нибудь пробовал их с корицей и тростниковым сахаром? – спрашиваю я, указывая на плантаны ложкой и краем глаза следя за Максом. Пожалуйста, скажи «да».

– Неа, – небрежно бросает он. – Вкусно? – Не дожидаясь моего ответа, он сразу идет к следующей стойке.

– На самом деле, вполне, – с грустью говорю я в пустоту. – Спасибо, что спросил.

Иду за ним к стойке с напитками. Он не берет газировку, вместо этого ровной линией ставит на свой поднос шесть маленьких стаканов воды со льдом. Не могу удержаться от того, чтобы состроить гримасу. Как скучно. Как не по-максовски.

– А Амазонка? – продолжаю я. – Был на ней когда-нибудь?

Наконец Макс смотрит на меня. Но выражение лица у него совсем не такое, на какое я рассчитывала. Озадаченное, недоброе. Отвожу взгляд, ставлю стакан под кран с молоком и слишком резко его забираю, когда стакан наполняется. Шоколадное молоко расплескивается по всему подносу. Вздыхаю.

– Что ж, придется попробовать, каковы на вкус плантаны с шоколадом, – слабо улыбаюсь я.

Макс все еще смотрит на меня, продолжая хмуриться, но на этот раз, клянусь, я замечаю на его губах тень улыбки. Будто он кусает щеки изнутри, чтобы не рассмеяться.

– Что? – спрашиваю я.

– Ничего. Задаешь слишком много вопросов, – говорит Макс.

– Так ты был на Амазонке или не был? – снова спрашиваю я.

Он набирает столовые приборы.

– Не был.

– А в Таиланде? Или в Египте?

– Неа. – Он снова поднимает поднос и кивает товарищам по футбольной команде, которые зовут его к себе.

Делаю глубокий вдох. Последняя попытка.

– Я тоже, – признаюсь я. – Но в Метрополитен-музее есть замечательная египетская гробница… Я была там как-то раз. – Макаю плантан в шоколадное молоко, а потом поднимаю взгляд на Макса. – А ты?

Макс опускает поднос с легким раздражением. Ножи и вилки звенят, ударившись о тарелку, и люди начинают на нас поглядывать, разговоры затихают. Уверена, каждый хочет узнать, почему один из самых видных парней школы смотрит на неизвестную новенькую так, будто хочет прибить ее газетой, как муху.

– Я просто хотела… поддержать разговор… – бормочу я. – Извини.

Макс отрицательно качает головой, глубоко вдыхая.

– Нет, это ты извини. Я очень проголодался, сахар в крови упал, была тяжелая тренировка… – Он берет со своего подноса салфетку и передает мне. – Тебе она понадобится. Увидимся на уроках.

Лицо у меня горит, беру салфетку, вытираю руку и поднос. Теперь я уже не в центре внимания, гул голосов восстанавливается. Что я наделала? По сути, я добилась только того, что отдалила от себя человека, с которым надеялась сблизиться, который, что совершенно очевидно, совсем не такой, каким я хочу его видеть. Сколько еще раз ему придется меня отшить, чтобы я это поняла? Конечно, Макс не тот же парень, который мне снится. Это невозможно.

– Элис Роуи, – из школьного динамика раздался усталый женский голос. – Элис Роуи, не могли бы вы подойти к стойке с десертами? Повторяю, Элис Роуи, подойдите к стойке с десертами. Спасибо.

Озадаченно приглаживаю волосы и делаю, как велят. Оливер стоит у столика со сладостями, скрестив руки и подперев подбородок кулаком; он изучает десерты так внимательно, словно ему предстоит сделать судьбоносный выбор.

– Я хочу брауни или замороженный йогурт? – вслух спрашивает он, а потом поворачивается ко мне с поднятыми бровями, будто это совершенно естественный вопрос.

– Это ты меня сюда вызвал? – спрашиваю я.

По-прежнему не вполне понимаю, что происходит, но чувствую облегчение.

– Ты права, замороженный йогурт – это как-то по-девчачьи, – говорит он.

– Как ты мог меня сюда вызвать, если ты тут стоишь? – спрашиваю я.

– Замороженный йогурт для девчонок, а настоящему мужчине подобает угоститься мороженым со взбитыми сливками. Так ведь?

– Оливер.

– Выбирай пирожное, Элис, – велит он. – И поговорим.

Через несколько минут мы глядим друг на друга, а между нами стоит самое огромное мороженое, какое я только видела в своей жизни, сдобренное всем, что мы только нашли: мармеладными мишками, кондитерской посыпкой, кусочками печенья, карамельным соусом и горой взбитых сливок.

– Роберта, – с набитым ртом говорит Оливер. – Секретарша декана. Она любит меня, хоть и умело это скрывает. Я написал ей и попросил сделать объявление. Судя по твоему виду, оно тебе было необходимо.

Не могу не отметить, что уже во второй раз Оливер приходит мне на выручку, когда это «необходимо». Очень надеюсь, что больше меня спасать не придется.

– Откуда у тебя номер Роберты? – спрашиваю я с полным ртом взбитых сливок.

– А что тут такого? – возмущается он.

Я фыркаю.

– Не могу поверить, что это ты вызвал меня к стойке. Как будто мы – герои сериала «Закон и порядок: специальный кондитерский корпус».

Оливер улыбается.

– До того как я тебя вызвал, ты больше походила на героиню сериала «Молодые и дерзкие». Ну, что там главный сердцеед? – Он быстро кивает в сторону Макса, которой уже идет к двери.

Я жму плечами и кладу в рот мороженое; на то, чтобы его проглотить, уходит целая вечность. Как я могу ему рассказать, что верила, будто знаю Макса из снов всю жизнь, но, оказывается, я все это выдумала? Что Реальный Макс совсем не похож на того Макса, которого я знаю. А Макса, которого я знаю… не существует.

– Не хочешь об этом говорить? – спрашивает Оливер.

Я отрицательно качаю головой.

– В таком случае можно «сегвейнуть» тебя домой?

Как выяснилось, Оливер живет всего через несколько кварталов от бабушкиного дома, который пора бы уже называть своим. Но только мой дом – чудаковатое здание без лифта на 119-й улице. В нем нет бесконечного лабиринта восточных ковров, нет картин в тяжелых золотых рамах. Рядом с моим домом есть рестораны с кухней шести разных стран. А в самом доме – магазин постельного белья.

– Ну что может быть смешнее, чем магазин, торгующий простынями по пятьсот долларов? – спрашиваю я у Оливера. – Сон – одна из главных человеческих потребностей, а они на нем наживаются. – Я иду за Оливером и качу Франка, а он – свой «сегвей», потому что закончилось горючее.

– Кстати о смешном, – говорит он. – Я на той неделе пошел в угловой магазин за молоком для хлопьев: родители забывают, что иногда мне надо есть. Продавщица сказала, что у них есть только органическое овечье молоко. С совершенно серьезным лицом сказала. Я развернулся и вышел.

– У тебя, судя по всему, очень занятые родители, – говорю я.

– Они руководят собственной упаковочной компанией, поэтому часто уезжают в Китай в самую последнюю минуту. Их часто нет дома.

– И тебе не одиноко? – спрашиваю я.

– Иногда, но этот парень всегда найдет, чем себя развлечь, – он улыбается одной из своих очаровательных улыбок. – Можно, например, плохо учиться и постоянно попадать в истории.

– Понимаю, – говорю я. – Моя мама уехала, когда я была маленькой, а папа не особо разговорчивый, так что у меня развилось довольно активное воображение.

Я жду, что он смутится или спросит, куда уехала мама. Но он неожиданно интересуется совсем другим:

– А конкретнее?

– Ну, не знаю, в детстве я была очень любопытной, – говорю я.

– Приведи пример, – упорствует он.

– Не могу, мне неловко такое рассказывать! – восклицаю я.

– Элис Роуи, вся такая таинственная, – дразнит Оливер. – Очень может быть, что ты русская шпионка. Все мои данные уже успела украсть?

– Ладно, хорошо! – сдаюсь я, когда мы останавливаемся на перекрестке. Мужчина, выгуливающий пару пуделей, пристально смотрит на «сегвей» Оливера. Оливер приветливо кивает ему.

– Например, я всюду ходила за нашим псом Джерри, как в документальных фильмах National Geographic, комментировала каждое его движение и записывала это все на папин старый диктофон. Он бульдог, это не слишком-то энергичная порода, так что можешь себе представить, как это было увлекательно.

– Пожалуйста, скажи, что у тебя еще остались эти записи, – говорит Оливер.

– Даже если так, ты их никогда не услышишь, – отвечаю я.

– Кажется, я знаю, что тебя так мучает, – этим же вечером говорит папа за паэльей. Он научился ее готовить, когда мы два года назад летом были в Португалии на одной из его конференций. Не считая яичницы, это, пожалуй, все его кулинарное умение.

– Ой, правда? – рассеянно спрашиваю я, глядя прямо в глаза креветке. Папа не может готовить из покупных, очищенных креветок. Все должно быть аутентично.

– Дело в парне, – говорит папа, и я едва не роняю вилку. – Из Нью-Йорка. Ну же, папу не обманешь.

– Все так, – киваю я, хотя на самом деле, разумеется, все совершенно иначе. Нет никакого парня из Нью-Йорка. – Это все из-за парня из Нью-Йорка.

Пару мгновений папа сидит молча.

– А знаешь ли ты, что мозг реагирует на расставание так же, как на физическую боль?

Я поднимаю брови.

– Нет, впервые слышу.

– А это правда. – Папа весь загорается, когда говорит про мозг. – Когда человек влюблен, в мозге возникает прилив дофамина. Такое же воздействие на человека оказывают наркотики. Он становится буквально зависимым. Но когда нашу любовь, того, к кому мы неровно дышим, у нас забирают, активизируется та же область мозга, что и в случаях, когда мы обжигаемся, ломаем кости или царапаемся. Вот что я хочу тебе сказать, Жучок: не волнуйся. «Душа болит» – это не просто оборот речи. У этой фразы есть научное обоснование. Не нужно стыдиться того, что скучаешь. Это абсолютно нормально. Но все раны в душе… однажды проходят.

Я тянусь к папиной руке и глажу ее, но недолго, чтобы никому из нас не стало неловко. Иногда я жалею, что он не такой папа, который просто спросит, где этот парень живет, поедет к нему домой и схватит его за грудки. Но я знаю, что он все равно самый лучший.

Глава шестая
Миссис Перри заказывала павлинов

Нет здесь никакого дома номер один.

Я хожу кругами по площади Данэм напротив Массачусетского технологического института и разглядываю все надписи и номера на зданиях, как пожилая леди, а мимо меня то и дело пробегают студенты. Площадь Данэм – это аккуратная зеленая лужайка, окруженная университетскими зданиями. Напоминает «Беннетт», только здесь корпуса образуют замкнутый квадрат. Адрес ЦИСа – пл. Данэм, 1, но здесь нет никакого дома номер один. Здание в верхнем левом углу – дом номер два, и если от него пойти направо и обогнуть всю площадь по часовой стрелке, номера домов по ходу движения будут увеличиваться. Последним – слева от дома номер два – стоит дом номер пятнадцать, самое высокое здание на площади.

Я сажусь на лавочку и уже готова признать свое поражение, как вдруг замечаю в центре площади странноватую постройку. Она небольшая и напоминает верхушку какого-нибудь большого старинного здания, которую сняли и поставили на землю. Цвет у этого необычного сооружения белоснежный, оно окружено колоннами, а венчает его небольшой купол. Из-за одной из колонн внезапно появляется девушка в свитере медного цвета и поспешно идет в сторону Массачусетс-авеню, прижимая к груди стопку книг.

Что-то подсказывает мне, что не стоит за ней бежать. У нее такой встревоженный вид, что она, наверное, перейдет дорогу на красный свет и не заметит.

Подхожу к зданию и начинаю его обходить. Рядом с тяжелыми деревянными дверями прибита почти незаметная железная табличка, на которой написано:

«ЦЕНТР ИЗУЧЕНИЯ СНА,

ДОКТОР ГУСТАВ Л. ПЕТЕРМАН».

Нажимаю на кнопку звонка под дощечкой и от неожиданности отскакиваю назад, когда невесть откуда вдруг раздается громкий голос:

– Да?

Мешкаю, не зная, как начать.

– Вы по записи? – голос женский и нетерпеливый.

С секунду я думаю.

– Хм… Само собой, – лепечу я неуверенно.

– Имя, пожалуйста.

Закатываю глаза, понимая, что все это плохо кончится.

– Элис Роуи.

Долгая пауза.

– Вы не записывались.

– А кто со мной говорит, автоответчик? – спрашиваю я. Но в ответ – тишина.

– Я ваша бывшая пациентка, – наконец говорю я, снова нажав на кнопку. – Мне нужно поговорить с доктором Петерманом.

– Тогда позвоните по телефону, указанному в нашем справочнике, – сухо произносит голос.

С секунду я думаю.

– А у вас тут есть камера наблюдения? – спрашиваю я.

– Слева от вас, – наконец отвечает голос.

Поворачиваю голову и вижу над дверью маленькую белую камеру, которая смотрит прямо на меня. Я вытаскиваю из сумки стопку открыток, раскрываю их веером, как карты, и поднимаю к объективу.

– У меня нет справочника, – говорю я. – Я не была у вас уже десять лет. У меня есть только вот это и ненормальные сны о парне, который, как я думала, был плодом моего воображения, но потом оказалось, это реальный человек. Мне нужно поговорить с доктором Петерманом, и я готова ждать. Все равно из этого ненормального здания есть только один выход, и я стою как раз напротив него.

Через секунду дверь с щелчком открывается. Захожу внутрь и оказываюсь в приемной круглой формы. Передо мной – секретарский стол, а справа и слева от него – по лестнице, ведущей вверх, к двери в какой-то кабинет.

– Здесь очень круто, – говорю я девушке за столом. Волосы у нее уложены в гладкий пучок, лицо очень серьезное. Надо ее задобрить, думаю я. И продолжаю: – Ау вас красивое… платье. – Никакое оно не красивое. Ужасная коричневая ткань, отложной воротник. Такое впору бабушкам носить. Сама девушка немногим старше меня. Она симпатичная, но платье ей совершенно не к лицу.

– Это бывшая обсерватория, – объясняет она. – А платье мне бабушка сшила. Можно посмотреть открытки? – она вытягивает руку.

Я терпеливо жду, пока девушка изучает открытки и печатает что-то на компьютере.

– Можете тут посидеть, – говорит она мне, не поднимая глаз, и резко указывает на стоящую у стены скамеечку – спинка у скамеечки полукруглая, как раз под форму комнаты.

Сев, я понимаю, почему девушка прогнала меня сюда. Из-за каких-то фокусов акустики я не слышу ни слова из того, что она шепчет по телефону, как ни стараюсь.

– Он идет, – наконец говорит она.

Когда доктор Петерман спускается по одной из лестниц, оказывается, что он одновременно и такой, и не такой, каким я его себе представляла. Такой – из-за пушистых белых волос и толстых очков. Не такой – из-за эластичных велосипедок, спортивной майки, велосипедных кроссовок и обаяния.

– Элис, – говорит он, поднимая солнечные очки на макушку и протягивая мне руку в кожаной перчатке. – Как я рад. Я знал обоих твоих родителей, – он тепло улыбается. – Прошу меня извинить за мой костюм. Нужно успеть насладиться последними теплыми деньками, пока не ударили сибирские морозы, так ведь? Я собираюсь прокатиться на велосипеде вдоль реки.

– Простите за беспокойство, доктор Петерман, – говорю я. – Но не так давно я нашла вот эти открытки, и, само собой, у меня возникли вопросы. – Тут я понимаю, что открыток у меня нет, что невозмутимая фанатка стиля «винтаж» мне их еще не вернула, поэтому подхожу к ее столу и требовательно протягиваю руку. Девушка закатывает глаза и отдает мне открытки.

– Ну, естественно! – радостно восклицает Петерман. – Я с преогромной радостью расскажу тебе, чем мы тут занимаемся, если ты запишешься на прием. – Он растягивает губы в такой широченной улыбке, что перестает казаться искренним. – В настоящее время я весьма занят, но, уверен, в ближайшие пару месяцев мы сможем что-нибудь придумать. Так ведь, Лилиан?

– Месяцев? – переспрашиваю я. – Нет. У меня дело чуть более неотложное. Можете уделить мне буквально пару минут или показать мою карту?

– Боюсь, что нет. – Петерман нервно смеется. – Видишь ли, мы совсем недавно перешли на новую компьютерную систему, и пока что успели перенести в нее меньше половины карт наших пациентов. Это скрупулезнейший процесс. Уверен, ты все понимаешь. – Он машет мне рукой и идет к двери.

– Прошу вас, доктор Петерман, – говорю я, преграждая ему путь. – Мне снятся совершенно ненормальные сны, и я потихоньку перестаю понимать, где сон, а где реальность. Папа рассказывал, что вы мне очень помогли, когда я была маленькой. Я просто хочу узнать, что именно вы сделали.

И тут раздается новый звонок в дверь, Петерман застывает на месте, Лилиан поднимает на него глаза из-за своего стола, ноздри у нее раздуваются.

– Мне… – начинает было она.

– Нет, – быстро прерывает ее Петерман. Потом поворачивается ко мне. – Прости, Элис. Как я уже сказал, я очень занят.

Еще звонок. Петерман закрывает глаза. Раздается стук.

– Кого-то ждете? – спрашиваю я.

Петерман скрипит зубами.

– Не пускать их, – приказывает он Лилиан.

– Но доктор… – шипит она. – Там они наделают больше шума, чем тут.

Петерман внимательно смотрит на нее.

– Ты права, – наконец соглашается он. – Открывай.

Я слышу тихий щелчок, потом тяжелые двери распахиваются, и мужской голос кричит:

– У меня тут семь павлинов. Может, еще пару часиков продержали бы нас у двери?

К моему удивлению, он не шутит. В приемную заходит парень в толстых очках и с растрепанными коричневыми волосами, под мышкой у него извивается павлин. За ним идет девушка в свитере медного цвета и толкает тележку, нагруженную клетками с еще шестью птицами. Птицы бьют крыльями, скачут и кричат, зеленые хвосты торчат во все стороны.

– Знаю, миссис Перри заказывала павлинов, – с усмешкой говорит Петерман. – Но в следующий раз нужно придумать им замену. – Вдруг он осекается, вспомнив про меня. – Элис, это Майлс, наш ассистент, как и Лилиан и Нанао.

– Привет, – здоровается со мной Майлс.

– Приятно познакомиться, – я перевожу взгляд с него на Нанао, она смотрит на меня, а павлин клюет ей пальцы.

– Так насчет карты… – напоминаю я.

– Боюсь, прямо сейчас ничего не выйдет, Элис, от не чает Петерман. – Как видишь, у нас, так сказать, рук на все не хватает.

Мне хочется сообщить ему, что павлины в руках – не самая уважительная причина отлынивать от работы, если ты – профессиональный медик, но я прикусываю язык и пытаюсь зайти с другой стороны. Я не собиралась говорить об этом так скоро, но, кажется, выбора у меня нет.

– Все дело в том парне. Он продолжает мне сниться… – Я резко замолкаю, услышав скептическое фырканье за спиной. Оборачиваюсь и вижу, что Лилиан очень сосредоточенно смотрит в монитор компьютера.

– Как бы там ни было, мне кажется, что он может на самом деле быть… реальным. Я понимаю, что это звучит странновато, но все равно, – говорю я и готовлюсь к реакции Петермана. Посмотрит ли он на меня с удивлением или выгонит из своего центра? Но заметить выражение его лица я не успеваю – павлин вырывается из рук Майлса, плюхается на мраморный пол и начинает бешено носиться по приемной, издавая безумные звуки, похожие на пение тирольцев, а Майлс и Нанао тут же бросаются его ловить.

Когда Петерман поворачивается ко мне, видно, что он не на шутку обеспокоен.

– Элис, повторяю, – он прочищает горло. – Сейчас не лучшее время. Но если ты запишешься у Лилиан, позже мы все расставим по полочкам.

Он лжет. Это написано у него на лице – черты напряжены, челюсти сжаты. Голос, сперва доброжелательный и бодрый, теперь стал резким. Он просто хочет, чтобы я ушла, это совершенно ясно. И значить это может только одно: ему страшно.

– Простите, – я улыбаюсь своей самой милой улыбкой, склонив голову набок. – Не хотела зря тратить ваше время. С удовольствием запишусь у Лилиан. Она сегодня весь день меня здорово выручает. – Медленно поворачиваюсь и улыбаюсь Лилиан той же улыбкой, а она, как я замечаю, смотрит на меня настороженно. Еще я замечаю на столе ее удостоверение – ключ-карту, с помощью которой можно открыть дверь. И пока вокруг царит неразбериха, пока Майлс и Нанао носятся за павлинами по лестнице, я успеваю ее стащить.

16 сентября

Всюду, куда ни глянь, – пузыри, они блестят и подрагивают, будто кто-то дал группе дошколят слишком много конфет, а потом – трубочки для выдувания. Переливающиеся шары скользят ко мне, как счастливые марсиане: «Мы пришли с миром». Я пытаюсь погладить один пузырь, но он лопается.

– Нужно срочно выключить стиральную машину! – кричит мама. Она стоит у машинки, битком набитой вещами, барабан бешено крутится, машинка булькает и плюется пеной. На маме зеленая куртка-сафари и камуфляжные ботинки. На шее висит ярко-синий бинокль и ослепительно сверкает.

– Сейчас! – кричу я и заползаю в машинку. Но тут меня подхватывает и кружит мощная волна и выбрасывает в голубой океан. Вокруг в чистой воде плавают резиновые уточки, пластмассовые машинки, лифчики и носки.

– Элис! – кричит Макс. Вода заглушает его голос, но в нем слышится радость. – Элис, сюда! По-моему, нашел!

Кажется, до поверхности еще плыть и плыть, но воздуху меня в легких все не кончается.

Выныриваю я в бассейне. Вылезаю из него и вижу, что на мне золотой купальник, с которого ручьями течет вода. Лилиан из ЦИСа тоже тут, она держит пушистого щенка золотистого ретривера и улыбается.

– Вот, – говорит она. – Это тебе.

Я беру щенка, но он выворачивается из моих рук и убегает туда, где стоит несколько складных стульев, на одном из которых сидит парень и держит перед собой айпэд.

– Макс? – зову я и убираю айпэд. Но это не Макс, а Оливер.

– На что ты там смотришь? – спрашиваю я.

Он снова поднимает айпэд и ничего не говорит. Только улыбается. На экране Макс, и он обращается ко мне.

– Элис, я нашел! – говорит он камере. – Сюда!

– Как? – отчаянно спрашиваю я. – Янезнаю, как попасть внутрь!

– Не притворяйся, – говорит он. – Все ты знаешь.

– Макс, я не могу! – кричу я. Но он качает головой и отходит.

Я раздосадованно швыряю айпэд в воду.

– Как невежливо, – говорит Оливер. Но когда я поворачиваюсь к нему, чтобы извиниться, я вижу, что Оливер превратился в павлина в солнечных очках.