Текст книги "Благородство ни при чем"

Глава 3

Рука Вероники дрожала, когда она попыталась вставить ключ в замок машины. Черт! Что это на нее нашло? Ей всего-то надо было узнать, собирается ли Маркус поведать Клайну о ее прошлом. Но она вышла из себя и выскочила из ресторана, уж не говоря о том, что обозвала Маркуса ублюдком. Едва ли это расположит его к ней. Впрочем, она с самого начала не верила, что он способен на снисхождение.

Свежий весенний ветерок трепал волосы и холодил тело под тонкой блузкой. Вероника поежилась, пытаясь повернуть ключ в замке.

Она не обязана давать Маркусу объяснения. Да, она предала его, но не ради него самого, а просто так вышло. Если кто и пострадал от ее сделки с Харрисоном, то это Алекс, а не он, Маркус. И Алекс ее простил. Но Маркус был выше этого.

Ключ ни за что не хотел поворачиваться. Замок снова заело. Она собиралась отдать машину в ремонт, но не могла позволить себе лишние расходы. Не сейчас, когдау Дженни вот-вот начнутся занятия в колледже, а Эрон вырастал из одежды быстрее, чем Вероника успевала накопить на новую.

Проклиная упрямый замок, Вероника вытащила ключ и пошла открывать машину со стороны пассажирского места.

– Только не говори мне, что у тебя замок не работает. Нет, только не это. Что ему в ресторане не сидится? Впихнув ключ в замок, Вероника яростно повернулаего и была вознаграждена мягким щелчком – дверь открылась. Не обращая внимания на Маркуса, стремительно приближавшегося к машине, она распахнула дверь и не слишком элегантно перелезла через ручку переключения передач на место водителя. Она уже успела вставить ключ в зажигание, когда дверь со стороны пассажирского места распахнулась и все шесть футов и два дюйма неотразимой мужской плоти, компактно сложившись, дабы уместиться в ее малолитражке, оказались на сиденье рядом с ней.

Она повернулась к нему лицом и сердито на него посмотрела:

– Убирайся вон из моей машины!

– Мы не поговорили.

Она засмеялась. Этот звук неприятно резал даже ее собственные уши.

– Мы обо всем договорились еще полтора года назад.

Проклятие! Почему она не может вести себя сдержанно? Зачем дает эмоциям взять верх над разумом? Это так на нее не похоже. Да, но Маркус всегда имел на нее особое влияние. Он один мог вызвать в ней самый неожиданный и искрометный отклик.

– Ты меня бросила. Полагаю, ты поступила так, как считала нужным. Я лишь прошу меня извинить за то, что видел наши отношения в несколько иной перспективе.

Кажется, ситуация его забавляла, и это бесило ее все сильнее.

И причиняло боль.

Он видел в их разрыве повод для шуток. А ее сердце все еще кровоточило. Ей пришлось оставить того единственного мужчину, которому она отдала свое тело и кому открыла сердце.

– Убирайся из моей машины!

И это про нее говорили, что ее ничем не прошибешь?

Он не отреагировал на ее гневные интонации, как и на почти истошный крик.

Губы его сложились в усмешку. Какой у него все же, черт возьми, сексуальный рот! Она помнила, как эти губы шептали ей на ухо непричесанные слова о том, как он ее хочет.

– Я все еще голоден, и ты обещала мне ужин.

Ей хотелось визжать, но она понимала, что стоит начать – и остановиться она уже не сможет. Она балансировала на грани между вменяемостью и безумием и знала, что чем дальше, тем ближе к опасной черте.

Восемнадцать месяцев назад она сделала то, чего не могла избежать. Но этот поступок надорвал ее сердце и нанес непоправимый урон чувству собственного достоинства.

Вероника держалась – она вела себя мужественно, когда Дженни стояла на пороге смерти. Она была сильной и тогда, когда сестра ее преодолевала мучительное побочное действие лечения. Вероника смогла пережить беременность, с постоянной тошнотой по утрам всю первую половину и непрекращающейся тяжестью внизу живота последние три месяца. Она думала, что все это ей не по силам, но выстояла.

Она не могла выдержать того, что ее страдания его забавляют. Если он не хочет выходить из машины, что ж, это сделает она.

Вытащить замок изнутри со стороны водительского места труда не составило. Выйдя из машины, она пошла куда глаза глядят. Главное – уйти как можно дальше, прочь от его насмешливых глаз.

Он был отцом ее сына, которого она обожала, и отец ее ребенка ненавидел ее до боли в печенках. Возможно, она и заслуживала такого к себе отношения, но ей от этого было не легче.

Она уже была на грани срыва. Ей казалось, что она держится молодцом – опора для сестры и для сына. Они ее воспринимали так же. Она и сама не подозревала, что внутри уже раскололась на маленькие кусочки, а теперь и оболочка дала трещину, и содержимое – мелкие осколки, что когда-то были монолитным целым, – готово вывалиться наружу.

Она не хотела, чтобы Маркус видел, как это произойдет, предчувствуя, что он лишь поднимет ее на смех. Ясное дело, он считал, что, какая бы беда на нее ни свалилась, ей поделом. Он, вероятно, получит удовольствие от созерцания того, как она перед ним развалится на части.

Ублюдок!

Она не заметила трещины на асфальте, но почувствовала ее – за мгновение до того, как упасть. Она попыталась самортизировать удар, выставив вперед ладони, но это не помогло. И она, ободрав локти, повалилась на тротуар плашмя, лицом вниз.

Вдруг стало трудно дышать. Она лежала на земле, онемев от боли.

Она и сейчас видела тротуар не лучше, чем когда шла по нему. Уже начало темнеть. А глаза заволокло плотным туманом слез. Она тряхнула головой – прогнать предательскую влагу. Она терпеть не могла плакать. Слезами горю не поможешь.

Слезы не вернули ей отца и мать.

Ни на йоту не помогли в том, чтобы добыть для Дженни адекватное лечение.

И ничуть не убавили горечь от потери Маркуса.

От слез ни на каплю не уменьшился страх – сына она рожала в той же больнице, в которой лежала ее все еще тяжелобольная сестра.

И сейчас от них никакого толку, но, видит Бог, она не в силах их сдержать. Ком рос в горле и прорвался рыданиями, прежде чем она сумела запихнуть его обратно в глотку.

Она должна взять себя в руки. Прекратить плакать. Эти слова рефреном звучали у нее в голове, пока она, словно парализованная, лежала на твердом бетоне.

– Ронни, что с тобой? Да скажи мне что-нибудь, черт возьми!

Она не так сильно разбилась, но плакала и встать не хватало ни воли, ни желания.

Может, она сломала себе что-нибудь? Что это на него нашло в ресторане? Он и сам не понимал. Он хотел поговорить с ней, выяснить по мере возможности, не продает ли она корпоративные секреты снова, а вместо этого стал предъявлять ей обвинения.

Она завелась с пол-оборота, чего он никак не ожидал. Ни ее реакция, ни его обвинения не помогли ему решить ту задачу, что он перед собой ставил. Маркус ругался про себя, пытаясь в сумерках разглядеть признаки травмы.

Блузка задралась, открыв его взгляду обольстительный изгиб затянутого в джинсы зада.

– Скажи что-нибудь, Ронни.

Она молча попыталась приподняться. Маркус мягко, но настойчиво опустил руку на ее плечо, не давая ей двигаться.

– Не торопись, детка. Ты могла серьезно ушибиться. Она покачала головой и сделала попытку встать, преодолевая сопротивление его рук.

Он был непреклонен.

– Ты не должна рисковать. Не двигайся.

Едва уловимый аромат – ее запах – щекотал ему ноздри, рождая желание обнять ее, провести ладонями по гладкой шелковистой коже.

Она вдохнула ртом и несколько раз выдохнула. С каждым выдохом дрожь – единственное видимое проявление ее рыданий – уменьшалась.

– Я в порядке. Дай мне подняться.

Голос ее все еще звучал хрипло, но слез больше не было.

Маркус почувствовал облегчение. Он не знал, как быть с ее слезами. Он не привык видеть ее плачущей. Слезы никак не вязались с ее обычным обликом – непоколебимого спокойствия, и они привели его в замешательство. Маркус не должен был так эмоционально реагировать на очевидные проявления того, что ей сейчас плохо, но ничего поделать с собой не мог. Может, она и сама виновата – страдает потому, что такова цена бесчестного поступка, и все равно ей не стоит так казниться.

Поскольку она пыталась подняться, несмотря на то что он давил ей на плечи, Маркус решил ей помочь – приподнял ее и усадил к себе на колено.

В сгущающихся сумерках он не мог разглядеть выражение ее лица, но видел, что она отворачивается.

– Пусти меня, – сказала Вероника.

Он покачал головой и сильнее нажал ей на плечи, не желая отпускать.

– Ты, возможно, нуждаешься в медицинской помощи.

Она засмеялась, и это прозвучало еще горше, чем тогда, в машине. Ронни и раньше смеялась не часто, но искренне. А теперь от ее горестного смеха он поморщился.

– Как трогательно. К несчастью, мы оба знаем, что за этой твоей заботой ничего не стоит. Я упала на тротуар лишь потому, что не смотрела себе под ноги. Колени у меня наверняка ободраны и ладони горят, словно от ожога, но врач мне не нужен. Мне просто надо домой.

Она окончательно взяла себя в руки. Теперь не было следа ни слез, ни отчаяния. Маркус вдруг подумал, что где-то она должна была научиться так быстро и эффективно брать под контроль собственные эмоции. Раньше он воспринимал это ее умение как данность, считая, что она от природы холодна, но, проведя с ней в постели не один час, понял, что это не так. Даже предательство не смогло стереть у него из памяти ее в минуты страсти.

– Я тебя подвезу.

Она вновь попыталась отстраниться, и на сей раз он не стал ее удерживать.

Вероника встала и отряхнула джинсы.

– В этом нет необходимости.

Он не мог позволить ей сесть за руль в таком состоянии. Пусть она и умела брать себя в руки за считанные минуты, но он-то знал, что внутри ее всю трясет.

– Нет, я тебя довезу.

Она скрестила руки под грудью и пошла от него прочь. Даже после всего того, что произошло, он возбуждался от одного ее вида – от этих рук, приподнявших грудь, отчего та казалась больше и круглее.

Он сжал кулаки, чтобы не поддаться искушению и не притронуться к ней.

– Я не сяду с тобой в машину.

– Почему?

– Ты еще спрашиваешь? – Она задала этот вопрос таким тоном и сопроводила его столь выразительнымвзглядом: даже дурак бы догадался, что он не заслуживает доверия.

– Да, спрашиваю, – пробурчал он.

Маркус не давал ей никаких оснований думать, будто с ним ей будет небезопасно. Не он же ее толкнул, черт возьми! Она сама упала.

– Я не собираюсь еще и в машине выслушивать твои оскорбления. Я уже поняла, что ты меня ненавидишь. Разве этого мало? – Голос ее был еще слегка хрипловатым от волнения, и это оказалось так не похоже на его прежнюю маленькую Ронни, что он прищурился, пытаясь в надвигающейся темноте разглядеть ее глаза.

Ненавидел ли он ее? Ему было бы бесконечно проще сейчас, если бы он действительно ее терпеть не мог, но его тело все еще слишком сильно реагировало на ее присутствие. Он презирал ее за предательство, за бесчестный поступок, был уязвлен тем, что она его бросила, но ненависти в нем не было.

– Я тебя не ненавижу.

– Не лги мне. В этом нет смысла. Я не знаю, почему ты не сказал Клайну о том, что случилось в «Си-ай-эс», но я все равно тебе благодарна. Если бы я могла как-то возместить ущерб от своего поступка, я бы это сделала.

Ему очень хотелось ей поверить. Но зачем снова наступать на те же грабли? Приняв за чистую монету ее слова, он попадет в ловушку. Нет, черт возьми! Не на того напала. Однако Маркус не стал показывать свой скептицизм. Надо вести себя так, чтобы завоевать ее доверие. Только так он сможет завершить расследование в кратчайший срок.

Кроме того, он не лгал. Возможно, если бы он мог ее возненавидеть и перестать воспринимать как часть себя, он давно положил бы конец затянувшемуся воздержанию. Он презирал ее и хотел одновременно. Какой жеон дурак! Его осенило внезапно – он должен освободиться от наваждения. Изгнать бесов – избавиться от неотступно преследовавшего его желания.

Он еще не знал как, но пока он будет проводить свое расследование, он должен найти способ перестать ее хотеть.

Он направился к стоянке машин перед рестораном.

– Пошли.

Она последовала за ним – молчаливая тень в весенней ночи.

Он остановился возле ее машины.

– Нам все еще надо поговорить. Она удивила его, кивнув в ответ.

– Но не сейчас.

– Я тебе позвоню.

– У тебя нет номера моего телефона.

– Так дай его мне.

Она прикусила губу, а затем сказала:

– Мы увидимся на работе в понедельник. Тогда и поговорим. – Она не хотела, чтобы он ей звонил.

– Твой бойфренд будет против?

Он почувствовал облегчение и досаду на себя за это чувство, когда она сказала, что у нее нет бойфренда. Но она все же не хотела, чтобы он ей звонил. Собственно, этот факт его не удивил. У нее были все основания его остерегаться. Она даже не знала, насколько он для нее опасен.

– Мы завтра поговорим. Дай мне свой номер.

Она не ответила, но вытащила из сумочки блокнот и ручку. Быстро нацарапав что-то в нем, она аккуратно оторвала листок и протянула ему:

– Вот.

Он взял его из ее пальцев.

– Завтра.

– Хорошо.

Он дождался, пока она заберется в машину. А затем стоял и смотрел, как она повернула ключ в замке зажигания и тронулась со стоянки. Лишь после этого он с помощью пульта открыл дверь «ягуара».

Чувство радостного нетерпения, которое он в себе отнюдь не приветствовал, охватило его и не отпускало всю дорогу, пока он ехал в снятую для него Клайном квартиру.

Крохотные пальчики на ногах Эрона восторженно сжимались. Ему нравилось купаться.

Вероника улыбалась. Она обожала сына и любила его купать. Смочив мягкую губку гелем для младенцев, она осторожно натирала ею детское тельце. Он весь стал скользкий, как мокрый тюлень, и ее рука, державшая малыша за предплечье, соскользнула. Он заурчал от восторга, погрузившись по шею в теплую воду.

Воспользовавшись моментом, она ополоснула малыша и была вознаграждена радостным плеском – вся ее футболка покрылась мелкими мыльными брызгами. Эрон весело фыркал.

– Ах ты, маленький негодник! Хочешь маму всю намочить?

Эрон бил по воде крохотными кулачками, расплескивая воду по ванной – большая часть попадала на Веронику.

– Мама.

Дженни зашла в ванную:

– Тебе звонят.

Вероника наклонилась и вытащила Эрона из ванночки. Завернув его в мягкое канареечного цвета полотенце, она спросила:

– Кто?

Внутри у нее образовалась неприятная пустота. Она и так могла догадаться, кто ей звонит.

– Я думаю, это Маркус. Он захотел знать, кто я такая.

Нежные младенческие ладошки шлепали Веронику по лицу. Она улыбнулась, несмотря на дурное предчувствие. Как это похоже на Маркуса! Он полагает, что имеет право задавать такие вопросы. И требовать ответа.

– И ты ему сказала?

– А почему ты спрашиваешь? Ты и меня тоже собираешься от него прятать?

Вероника вскинула голову, как от пощечины. В голосе сестры слышались осуждающие нотки.

– Нет. Ты просто ни разу раньше не подходила к телефону. Маркуса не интересовала моя жизнь за пределами «Си-ай-эс» и наших с ним отношений.

Веронике нелегко далось признание сестре в том, что она позволила втянуть себя в ни к чему не обязывающие сексуальные отношения, в интрижку, одним словом. Она, возможно, так ничего и не сказала бы Дженни о связи с Маркусом, если бы не беременность. Но тут уж деваться было некуда.

Вероника не стала ничего приукрашивать. Правда, и только правда. Может, узнав о том, как это бывает, во всех горьких деталях, Дженни постарается избежать подобной ловушки – опыт старшей сестры окажется ей полезен.

Ореховые глаза Дженни сверкнули, и на щеках выступила краска.

– Я сказала ему: кто я такая – не его дело. Мне не нравится, когда меня допрашивает тот, кого я ни разу не видела.

Нагнувшись над ванной вытащить пробку, при этом прижимая Эрона к бедру, чтобы не уронить, Вероника спросила сестру:

– Ты ему и об этом сказала?

Дженни растерянно заморгала.

– Да, что-то вроде того.

Вероника могла представить себе, как отреагировал Маркус. Она засмеялась и порывисто обняла сестренку.

– Дженнифер Ричардс, ты у меня просто чудо! Дженни вернула объятия и чмокнула в щеку племянника.

– Мне нравится, когда ты смеешься, Вероника. Раньше тебя рассмешить ничего не стоило. Тебе палец покажи, и ты готова прыснуть. Мама называла тебя Солнышком. Помнишь?

Лучше бы ей об этом забыть. Мысленный экскурс в те времена, когда она была беззаботно счастлива, не делал существование одинокой матери с ежедневной борьбой за существование легче. Хотя Вероника не стала говорить этого вслух.

Она лишь кивнула и, дабы не расстраивать сестру, сказала:

– Да, помню.

Дженни взяла Эрона на руки и принялась его вытирать.

– Пойди пообщайся с мистером Всюду-сую-свой-нос. Он уже и так заждался, а терпением его, похоже, Господь обделил. Мне кажется, он уже был не в настроении, когда звонил. А сейчас, видно, готов от злости лопнуть.

Отлично. Впрочем, ей плевать на расположение его духа.

Вероника уже собралась ответить на звонок, но обернулась к сестре и громко сказала:

– Мне не стыдно ни за тебя, ни за Эрона, Дженни. Дженни улыбнулась сестре. Никакого раздражения вней больше не было.

– Я знаю. Он просто о нас не спрашивал. Возможно, и так. Но если Маркус не такой эгоист, каким она его рисует, то самой себе можно признаться, что она, Вероника, не решалась рассказать ему о Дженни, потому что просто опасалась увидеть его реакцию. Как он воспримет тот факт, что ей суждено нести на своих плечах огромную ношу ответственности? Она не хотела его потерять. Вероника приняла решение и расправила плечи.

– Я скажу ему, кто ты.

Дженни подняла голову. Глаза у нее были очень серьезные.

– Я думаю, это хорошая мысль.

Вероника кивнула и пошла в комнату. Дженни оставила телефон на кофейном столике возле дивана.

– Слушаю.

– Какого черта? Тебе нужен час, чтобы дойти до телефона?

Дженни права. Маркус ждать не любил, но для Вероники это была не новость.

– Извини, Маркус, я была занята.

– Настолько, что не могла взять трубку? Что-то я не припомню, чтобы ты так по-свински себя вела, когда работала в Портленде.

– Я дома, а не в офисе. Это во-первых. А во-вторых, я действительно не могла подойти немедленно. Ты звонил мне, чтобы прочитать нотацию о том, как надо вежливо общаться по телефону?

Он вел себя так, словно от того, что он лишние пять минут прождал, Земля перевернулась.

Ответом ей было напряженное молчание. Она терпеливо ждала. Она знала, что и Маркус, и Алекс любят держать паузу в разговоре, считая, что тем самым ставят собеседника в трудное положение. Но ее на мякине не проведешь. Она тоже имела в запасе кое-какие приемы, для того чтобы показать, кто тут ведущий и кто ведомый, и знала о некоторых слабостях Маркуса, которые тоже использует к собственной выгоде.

– Мой звонок пришелся не ко времени, Ронни? – спросил он наконец.

Лучше бы он так ее не называл. Слишком уж это имя напоминало ей о той близости, что была между ними. Которой теперь уже никогда не будет. Но она уже просила его не называть ее так, и он проигнорировал ее просьбу. Больше к этому она возвращаться не станет.

– Нет, сейчас я уже могу говорить.

– Ты уверена, что не хочешь вернуться к той, что ответила на звонок? Если у тебя гости, я могу позже перезвонить.

Он решил испробовать иную тактику. Прикинуться вежливым и учтивым. Но на эту уловку она тоже поддаваться не станет. Маркус выуживал у нее информацию, и она это почувствовала.

– У меня нет гостей. Дженни – моя сестра, и она со мной живет.

– У тебя есть сестра?

Он задал вопрос так, словно она только что призналась, что находится в кровном родстве с инопланетянкой.

– Да.

– И как долго?

– Сколько времени у меня есть сестра? С тех пор, как она родилась семнадцать с половиной лет назад.

Она понимала, что он имеет в виду другое, но не поддеть его не могла.

– Я спросил, как долго она с тобой живет, – уточнил он, едва сдерживая нетерпеливое раздражение.

– Почти пять лет.

Маркус с шумом втянул в себя воздух. Должно быть, он сообразил, что это означает. На ее попечении находилась сестра-подросток все то время, пока они были вместе.

– Это невозможно. Ты мне ничего не говорила.

– Ты меня ни о чем не спрашивал.

Он снова замолчал. Она почувствовала, что на этот раз молчание объяснялось не желанием оказаться в господствующем положении, а ступором от услышанного.

– Где твои родители?

– К чему эти расспросы? – Она не понимала, в чем источник его внезапно проснувшегося любопытства. Прежде он никогда не задавал подобных вопросов, а ведь их отношения были куда ближе, чем сейчас. – Они умерли.

Родители Ронни умерли? У нее на попечении сестра-подросток?

– Она раньше никогда не отвечала на мои звонки. Он сказал глупость и понимал это, но это первое, чтопришло в его одурманенную голову.

– Она была больна.

– Все то время, пока мы встречались? – спросил он. В голосе его слышалось недоверие.

– Да.

Его не устраивали ее краткие ответы. Он хотел знать больше, и она, черт побери, могла бы более охотно рассказать о себе.

– Что ты имеешь в виду? Как это она была больна все это время?

Голос Ронни звучал ясно и четко, хотя она говорила тихо:

– Когда ей исполнилось четырнадцать, у нее диагностировали неизлечимую болезнь крови.

Черт! Почему он не знал об этом? Самый простой ответ – она ему об этом не сказала. Получалось, что корпоративный шпионаж – не единственное, что скрывала от него Ронни полтора года назад.

– И как она сейчас? – Из него словно клещами вытянули этот вопрос.

В том, что его так интересовала жизнь женщины, которая его предала, не было никакого смысла, но от этого его желание узнать подробности ее жизни не стало меньше.

– Лучше.

– Ты хочешь сказать, что она выздоровела? – уточнил он, потому что слово «лучше» ни о чем не говорило.

– Да.

– Я рад.

Зачем он это сказал?

Конечно, сама мысль о том, что ребенок неизлечимо болен, была отвратительна любому нормальному человеку, но то облегчение, что испытал Маркус, услышав «да», указывало на то, что он принял известие о болезни сестры Ронни как личное несчастье. Ему снова захотелось выругаться. Он даже не знал эту девочку и не собирался углубляться в жизнь Ронни. С него хватит. Хотя, если честно, он и до этого особенно не интересовался ее жизнью.

Но осознание того, что Ронни столько всего от него скрывала, заставляло его злиться.

– И я тоже, – сказала Вероника в ответ на его необъяснимую реплику. – Но ведь ты позвонил мне не для того, чтобы обсуждать мою сестру?

Он крепче сжал трубку. Как это у нее получается: минуту назад она была такой трогательно ранимой и слабой, а потом вдруг – само спокойствие и уверенность в себе?

– Ты права. Я звоню, чтобы назначить тебе свидание.

– Свидание? – В трубке послышался короткий смешок. – Едва ли я могу назвать нашу предполагаемую встречу, какой бы она ни была, свиданием.

– Почему? Нам было чертовски хорошо вместе.

Он не мог отказать себе в удовольствии поставить ее перед очевидным фактом.

– Не надо. – На этот раз в голосе ее не было и следа насмешки. Ему показалось, что он услышал нотки отчаяния.

Он улыбнулся:

– Не надо что, моя сладкая?

Он намеренно употребил нежное обращение, зная, что ее это раздражает.

– Не надо называть меня своей сладкой и делать вид, словно ты хочешь возобновить наши отношения. Я не настолько наивна.

В голосе ее по-настоящему слышалось отчаяние, и это его удивило. Однако желание довести разговор до логического конца у него не пропало.

– А что, если мне этого все же хочется? – спросил он, намеренно придавая тону сердитый оттенок.

Она и раньше не была наивной. Если из них двоих кто и был простодушен, так это он, Маркус. Он ей доверился, и вот куда это его привело! Больше года воздержания и воспоминания, от которых он целые ночи проводил без сна.

– Брось, Маркус. Мы с тобой оба знаем, чтоты мной уже не интересуешься. Я была для тебя временной партнершей в постели, которая предала компанию, на которую ты работал. Ты не более заинтересован в возобновлении наших отношений, если таковые у нас и были, чем я.

Он чувствовал, что она старается казаться спокойной, но голос ее на мгновение дрогнул. Может, она не настолько к нему охладела, как пытается это показать?

– А что, если я тобой интересуюсь? – спросил он под влиянием какого-то необъяснимого порыва.

Впрочем, это могло быть продиктовано острым желанием заставить ее сбросить маску спокойствия.

– Тебе это не надо, – сказала она так, словно вынесла приговор.

– Ты слишком в себе уверена, моя сладкая. Ошибочно считать, что знаешь своего оппонента, как не раз прочитанную книгу. – Разве полтора года назад он не совершил ту же ошибку, полагая, что ему отлично известны мысли и чувства Ронни? – Тебе не приходило в голову задуматься над тем, почему я не поделился с Клайном сведениями о твоем шпионском прошлом?

Он услышал, как Ронни на том конце линии резко втянула в себя воздух, и понял, что попал в цель.

– Конечно, я задавала себе этот вопрос, – сказала она несколько напряженно. – Я и тебя об этом спрашивала, помнишь? Но ты отказался ответить.

– Что, если я хочу назначить цену за молчание? – Он сам не верил, что говорит такое.

Он скорее сам бы занялся корпоративным шпионажем, чем стал бы ее шантажировать. Так зачем он несет эту чушь?

– Не смеши. Шантаж не в твоем стиле, Маркус, и я это знаю.

Опять голос у нее стал безразличным, даже утомленным – словно весь этот разговор ей здорово наскучил. Он полтора года провел как на иголках, а она вела себя так, словно ни разу о нем и не вспомнила, и сама мысль о том, чтобы с ним снова переспать, казалась ей дурацкой шуткой.

Что-то внутри его восстало против ее холодного безразличия.

– Может, я кое-что узнал про тебя, когда ты уехала.

– Что ты имеешь в виду?

– Как играть в высшей лиге. Что, если цена моего молчания – ночь с тобой?

Краткий миг тишины, а затем щелчок – она повесила трубку, поставив точку в разговоре.

Он это сказал! Он действительно попытался путем шантажа затащить Ронни к себе в постель. Он не мог поверить в то, что дошел до такой низости. Ни один порядочный мужчина не станет заманивать женщину в свою постель таким образом, и нормальному здоровому мужчине это ни к чему. Маркус до сих пор считал себя порядочным.

В трубке звучали короткие гудки.

Проклятие! Что он наделал?!