Текст книги "Полуночная роза"

Индира просто расцвела от внимания и восхищения одноклассниц, и я не могла ее винить. Мою подругу всю жизнь окружали люди, выказывавшие почтение, исполнявшие любой ее каприз. Она родилась особенной, а я, Анахита, – нет.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой и несчастной, как в ту первую, суровую зиму в Англии. Благодаря живому темпераменту и врожденному обаянию Индира быстро завоевала авторитет среди девочек, все искали ее расположения. Она стремительно взлетела на принадлежащее ей по праву рождения место королевы школы. Это был столь же закономерный процесс, как ежедневный восход солнца. Следует отдать должное моей подруге: она честно старалась приобщить меня к своему успеху, однако остальные девочки ясно давали понять, что им не интересна простая компаньонка, которая не излучает искрящегося природного очарования, как сама Индира. Все больше отдаляясь от нее, я целыми днями просиживала в библиотеке за книгами, чтобы избавить подругу от своего тягостного присутствия.

Не помогало делу и то, что фигура Индиры оформилась, приобретя правильные пропорции, подростковая угловатость исчезла, и она стала еще красивее, а я, благодаря гормонам и сытной английской еде, сильно раздалась вширь. В довершение ко всем моим бедам, я заметила, что, читая при плохом освещении, я с трудом разбираю слова. Меня отправили к школьному доктору, который выписал уродливые очки для чтения с толстыми стеклами.

Время от времени Индира по привычке забиралась по вечерам ко мне в постель.

– У тебя все хорошо, Анни? – шептала она мне в ухо.

– Да, конечно, – лгала я.

Днем она меня почти не замечала, занятая общением с новыми подругами-аристократками. Остро чувствуя, что превратилась в обузу, я пряталась в своем книжном мире и с нетерпением ждала июня, когда мы вернемся во дворец и все станет по-прежнему.

Я обрадовалась, когда пришла весна и мы приехали на пасхальные праздники в Лондон. Увы, там я виделась с Индирой еще реже, чем в школе: новые подруги наперебой приглашали ее то выпить чаю в роскошном отеле, то в гости с ночевкой.

Однажды после обеда, вернувшись с очередного мероприятия, она застала меня, как обычно, за книгой.

– Анни, можно попросить тебя об огромном одолжении? – спросила она с появившимся у нее недавно британским акцентом.

– Да, Инди, что ты хотела? – Я сняла очки.

– Видишь ли, родители Селестрии уезжают во Францию, и она говорит, что ей будет ужасно скучно дома в компании одной лишь гувернантки. Она спросила, нельзя ли пожить это время у нас на Понт-стрит. И мама согласилась.

– Как мило, – выдавила я.

– Дело в том, – продолжала Инди, – что здесь нет свободной комнаты, не считая глухой комнатушки в конце коридора. Мы не можем поселить туда Селестрию, она ведь как-никак дочь лорда. Я подумала: может быть, ты не обидишься, если я попрошу тебя – всего лишь на недельку – переселиться туда?

– Да пожалуйста, – ответила я.

В сущности, мне было все равно, я не видела ничего плохого в том, чтобы пожить в комнате для прислуги. Но это происшествие усилило чувство ужаса, которое давило мне на сердце всю зиму. Я не винила Индиру, сознавая, что она вырастет и покинет меня. Ей на роду написано вращаться в высшем обществе и в один прекрасный день стать женой махараджи, тогда как я…

Я не знала, что со мной будет.

В довершение ко всему, в то время как Селестрия заняла место на моей кровати рядом с Индирой, в Англии все громче раздавался грохот грядущей войны. Все в Лондоне уверяли друг друга, что кайзер не настолько глуп, чтобы совершить неспровоцированное нападение на соседнюю страну. Я думала только об одном: если начнется война, мы не сможем вернуться в Индию на летние каникулы, до которых оставалось два месяца.

После Пасхи родители Индиры отправились домой – ее отцу нужно было в Куч-Бихар по государственным делам. По дороге в школу после весенних каникул, когда мы остались вдвоем, я заговорила с Индирой о войне.

– Все говорят, что войны не будет, – беспечно отмахнулась она, – а в крайнем случае поживем на Понт-стрит. Я слышала, сезон в Лондоне будет просто потрясающим.

Меня поразило ее безразличие. Лишь несколько месяцев назад она неутешно рыдала, что скучает по своей любимой слонихе. Мне захотелось взять ее за шиворот и хорошенько встряхнуть: так неприятна была фальшивая искушенность, которую Индира моментально переняла у своих английских подруг.

Позднее, когда мы приехали в школу и Индира спросила, не обижусь ли я, если она переселится в спальню к Селестрии и остальным подругам, я молча согласилась. Мне следовало понять, что она никогда не станет прежней.

Весенний семестр пролетел гораздо быстрее двух предыдущих, возможно, по той причине, что я поняла: Инди потеряна для меня навсегда. Бывшую кровать Индиры заняла Шарлотта – милая и добрая девочка. Ее отец, военный священник, служил за границей. Она не могла заменить мне Индиру, но у нас было много общего. За ее обучение платило военное ведомство, и в отличие от многих одноклассниц, рассматривавших школу как место, где можно провести время, пока их не выпустят в свет и не выдадут замуж, Шарлотта относилась к учебе серьезно. После окончания учебы она хотела стать гувернанткой.

– Отец получает сущие крохи, которые копит на пенсию, родители не в состоянии меня обеспечивать, – спокойно объяснила она. – Мне надо или жить с ними, или самой зарабатывать свой хлеб.

Я подумала, что тоже могла бы стать гувернанткой. Окончив школу, я получу достаточное образование, чтобы учить маленьких детей. Вот только кто возьмет меня в гувернантки? В Индии считалось признаком высокого положения нанимать на работу англичанок, однако ни там, ни здесь ни одна семья не захочет, чтобы их детей воспитывала индианка, будь она хоть семи пядей во лбу.

Да, я воспитана во дворце, но бедна; получила образование в Англии, но не могу его применить из-за неправильного цвета кожи; не принадлежу к рабочему классу, но недостаточно аристократична, чтобы обеспечить себе приличный брак. Вспоминая о полотняном мешочке, зарытом в беседке дворца Куч-Бихар, я молилась всем богам, чтобы его никто не нашел.

13

В начале июня слухи о войне вспыхнули с новой силой. О возвращении в Индию не могло быть и речи. Мы с Индирой не могли жить и в особняке на Понт-стрит: его закрыли, большую часть обслуги призвали в армию. К тому же махарани боялась вполне реальной угрозы бомбежек и решила, что мы должны уехать на лето как можно дальше от столицы. В конце концов Айеша списалась со вдовой бывшего министра-резидента Куч-Бихара, и та пригласила нас провести каникулы в ее поместье в графстве Девон, на юге Англии.

– Просто не верю, что мама решила засунуть нас в эту дыру! – возмущалась Индира, как попало швыряя вещи в чемодан. – Войну еще даже не объявили! Я просила разрешения пожить у Селестрии, но она сказала «нет». Что я буду делать все лето у черта на куличках, совсем одна, скажите на милость!

Я не осмелилась напомнить Индире, что еду с ней. Когда мы тронулись в путь, она забилась в самый угол черного кожаного сиденья и отвернулась, всем своим видом показывая, что не рада моему обществу. Я подумала, что лучше бы осталась на лето в школе, как другие девочки, родители которых находились за границей, в том числе и Шарлотта. Но как я могла объяснить махарани, что Индира больше во мне не нуждается? У меня не поворачивался язык сказать это женщине, которая приняла меня, как родную, и платила за мою учебу, потому что верила, что я нужна ее дочери.

Оказавшись в парке, окружавшем Астбери-холл, мы ехали еще минут пять, прежде чем вдалеке показался дом. Я смотрела на него с несказанным удивлением: он напоминал по очертаниям дворец в Куч-Бихаре. Словно две родственных души, подумалось мне, только одна из пламени, а другая – из льда. Позже я узнала, что архитектор, строивший дворец, действительно вдохновлялся Астбери-холлом: неудивительно, что выросшая передо мной холодная громада с куполообразным центром выглядела знакомой.

Когда автомобиль остановился у огромных каменных ступеней, ведущих к парадному входу, дверь распахнулась, и по обе стороны лестницы выстроилась челядь. Принцессу Индиру ждал поистине королевский прием. Она прошла мимо слуг и остановилась перед широкобедрой женщиной с суровым выражением лица, в старомодном платье с туго затянутой талией.

– Я – Мод Астбери. Добро пожаловать в Астбери-холл, принцесса Индира, – сказала она.

– Благодарю вас, леди Астбери, – вежливо ответила Индира.

Хозяйка повела гостью в дом, я последовала за ними.

– Надеюсь, вы останетесь довольны комнатой. Рабочих рук не хватает, почти все мужчины ушли на войну, – жаловалась по дороге леди Астбери.

Индира – сама любезность, когда люди вели себя соответственно ее положению, – сочувственно кивнула:

– Понимаю. Благодарю, что вы меня приняли.

– Через несколько дней приезжает на каникулы мой сын Дональд. Возможно, вам будет веселее.

Я, как обычно, стояла за спиной Индиры, испытывая страшную неловкость. Леди Астбери наконец заметила и меня.

– Я вижу, вы захватили горничную.

– Нет, – поспешно ответила Индира, – Анахита – моя подруга и компаньонка.

– Понятно. – На лице леди Астбери появилось испуганное выражение. Она отвела Индиру подальше от меня, к основанию огромной лестницы, и стала говорить что-то шепотом. Затем сказала уже громче: – Конечно, мы все устроим. А теперь, принцесса Индира, горничная проведет вас и вашу… компаньонку в комнаты. Если вам что-то понадобится, дайте знать. Увидимся вечером за ужином.

– Извини, Анни, – в который раз произнесла Индира, оглядывая маленькую клетушку на чердаке, куда меня поместили. – Очевидно, мама в суматохе забыла сказать, что со мной приедешь и ты. Леди Астбери пообещала, что завтра тебе приготовят комнату на моем этаже. Ты не против переночевать здесь?

– Ничуть, – ответила я, тронутая ее искренней озабоченностью. – Отсюда прекрасный вид.

– Да, действительно. – Индира выглянула в крошечное окошко. – Если тебе будет совсем неудобно, на моей кровати можно спать хоть вчетвером.

– Мне и здесь неплохо.

– Ладно, тогда я пойду к себе. Анни, – добавила она, взяв мои руки в свои, – прости, что я бросила тебя в школе. Я не хотела, честное слово.

Она обвила руками мою шею, как в давние времена, когда мы были вдвоем против всего мира.

– Спускайся ко мне, когда распакуешь вещи.

Спустя неделю после нашего приезда леди Астбери благополучно забыла о своем обещании переселить меня в нормальную комнату. Я так и осталась в крохотном мансардном помещении, где проснулась в шесть утра от ослепительных солнечных лучей. Выглянув в незанавешенное окошко, я настроилась на чудесный день. Умывшись, спустилась по черной лестнице в кухню, вышла на просторную открытую террасу и с наслаждением вдохнула сладкий аромат свежескошенной травы. Сад благоухал розами. Купаясь в мирной тишине раннего утра, я вспомнила летние рассветы в Индии. Здесь, в умеренной и стабильной Англии, погода не рвалась к превосходству и не отличалась склонностью к разрушениям. Зимой температура падала, делая жизнь менее приятной, однако, насколько я знала, на Британских островах не бывало ни наводнений, ни землетрясений, ни других природных катастроф.

Не то что Индия: живая, пестрая, драматичная. Жара сменяла холод, бушевали ветры, реки выходили из берегов. Ее отличали необузданность и непредсказуемость. В то время я уже начала понимать, что и сами англичане, в отличие от моих экспрессивных соотечественников, никогда не выражают своих чувств. В конце прошлого семестра, когда Шарлотте сообщили о смерти матери, она приняла новость стоически, лишь тихонько всплакнула. Я вспомнила, как выла и рыдала два года назад, узнав о маминой смерти.

Кроме того, я знала, что, хотя Британия постоянно находилась в состоянии войны с какой-нибудь отдаленной частью света, все эти войны уже более двух сотен лет велись на чужой территории. Но в течение нескольких месяцев или даже недель все могло измениться. Что, если кайзер пройдет своим тяжелым кожаным сапогом по Европе и начнет угрожать небольшому народу, которому удалось каким-то непостижимым образом завоевать такую огромную часть мира и создать могучую империю, где, как любят напоминать друг другу сами англичане, никогда не заходит солнце?

– Здравствуйте, это вы – индийская принцесса?

Увлеченная патетическими размышлениями, я не заметила приближения незнакомца. Никогда в жизни я не видела глаз, сияющих такой чистейшей голубизной. Они принадлежали юноше, еще не переступившему черту окончательного взросления. Его густые жесткие волосы напоминали цветом пшеничную солому, а типичной для англичан бело-розовой коже позавидовала бы любая индийская девушка.

Прекрасный Адонис из греческих мифов, которые мы проходили на уроках истории.

– Я…

Не успела я ответить, как в ушах зазвенело пение, а по спине пробежала дрожь. У меня возникло чувство, что этот человек сыграет важную роль в моей жизни.

– Вы говорите по-английски?

– Да, говорю, – произнесла я, стараясь заглушить голоса, дать им понять, что я вняла предупреждению.

– Вас зовут Индира?

– Нет, я ее компаньонка. Меня зовут Анахита Чаван, сокращенно – Анни.

– Здравствуйте, мисс Чаван, сокращенно Анни. Я – Дональд Астбери. Как поживаете? – сказал юноша, протянув руку.

Как все англичане, он отличался безукоризненными манерами.

– Спасибо, хорошо, – скромно ответила я.

Дональд дружески присел рядом со мной на скамейку.

– Можно спросить, что вы делаете в саду в такой ранний час?

– Меня разбудило солнце. А вы?

– Я вчера вечером приехал домой из школы. Проснулся в полседьмого по привычке. Сегодня такое славное утро, что я решил встать и проверить, как поживает моя лошадь.

– Люблю лошадей, – мечтательно сказала я.

– И умеете ездить верхом?

– Да, я научилась ездить на лошади раньше, чем ходить.

– Не знал, что в Индии учат верховой езде с пеленок, как у нас.

– Конечно, иначе на чем бы мы ездили все эти тысячелетия?

– Интересная точка зрения, – улыбнулся Дональд. – Хотите, покажу вам конюшни?

– Очень хочу!

– Тогда пойдем. – Он помог мне встать, и мы пошли через сад. – И как вы находите Англию?

– Кое-что мне нравится, кое-что – нет.

– Вы чрезвычайно рассудительны и прекрасно говорите по-английски. Можно спросить, сколько вам лет?

– Через пару месяцев исполнится пятнадцать, – ответила я, немного преувеличив.

– Надо же, большинство моих соотечественниц в вашем возрасте – сущие дети.

– Благодарю вас.

– Не за что.

Мы подошли к конюшне.

– Это моя лошадь, – сказал Дональд. – Мама назвала ее Глорией в честь одной своей тетушки, старой девы, а я переименовал в Глори. Как она вам?

Глори была чистокровна и прекрасна. Я погладила лоснящуюся породистую морду.

– Ничего себе! – поразился Дональд. – Обычно она злится и капризничает, когда ее пытаются погладить чужие. Вы умеете обращаться с лошадьми.

– Просто я их понимаю.

– Хотите проехаться? Мне интересно, согласится ли Глори вас покатать. Как правило, она брыкается и сбрасывает незнакомцев.

– Если вы не против, я попробую.

– Выводите ее, а я оседлаю. Если она не намерена вам подчиняться, мы это увидим.

Я последовала его указаниям. Когда Глори спокойно остановилась, я, насколько позволяли приличия, приподняла длинную юбку и запрыгнула в седло.

– По-моему, она вам рада, – улыбнулся Дональд. – Я возьму жеребца.

Пять минут спустя мы неспешно трусили по парковой дорожке. Дональд остановил лошадь и посмотрел на меня.

– А как насчет более серьезной прогулки? В нескольких минутах в той стороне – Дартмур. Маршрут чудесный, и я уверен, вы справитесь.

– Конечно, – ответила я, не имея ни малейшего представления, что такое Дартмур. Я давно уже не чувствовала себя такой свободной. – Я буду ехать за вами.

– Ладно, – согласился Дональд и рванул с места.

Мы покинули парк и понеслись по пустоши. Мои волосы развевались от ветра, и тяжесть, накопившаяся на душе, развеялась без следа. Сначала я пыталась направлять лошадь – дорога была неровной и каменистой, но скоро поняла, что Глори знает местность лучше меня. Я расслабилась и стала получать удовольствие от прогулки.

Минут через сорок мы вернулись в конюшню, все четверо запыхавшиеся и усталые.

– Господи, – с неподдельным восхищением произнес Дональд, слезая с лошади и передавая поводья сонному конюху, – вы – лучшая наездница, которую я когда-либо встречал в своей жизни!

– Спасибо, – смущенно ответила я. – Принцесса Индира ездит верхом не хуже.

– Тогда я устрою испытание и для нее. Хотя сомневаюсь, что она держится в седле лучше вас.

Дональд помог мне слезть с лошади.

– Надеюсь, вы еще покатаетесь со мной, Анни? – спросил он по дороге к дому. – Может быть, завтра? Ровно в шесть тридцать?

– С удовольствием, – ответила я.

Я на одном дыхании взлетела на чердак, торопясь помыться перед завтраком. Давно я не чувствовала себя такой счастливой.

Несмотря на то что меня огорчала невозможность вернуться в Индию, я никогда не забуду то первое лето в Астбери-холле. Четвертого августа Англия официально объявила войну Германии, но жизнь в усадьбе пока что текла своим чередом. Мы почти не заметили перебоев с продовольствием, потому что поместье с тысячами акров плодородной земли полностью обеспечивало свои потребности.

Хотя Дональд был слишком молод для призыва в армию, война затронула их семью. Домой приехала Селина, дочь леди Астбери. Ее мужа, капитана британской армии, отправили во Францию. Они поженились чуть больше года назад, и Селина была на восьмом месяце беременности.

После обеда я часто встречала ее в оранжерее, где росли экзотические для Англии растения, привезенные многими поколениями семейства Астбери из путешествий в далекие страны. Некоторые значились в маминой тетради рецептов. Я стала собирать их, измельчать на дощечке и сушить на подоконнике в своей комнате. Кое-какие знакомые травы я находила в саду, другие – во время вылазок в Дартмур. Я попросила на кухне пустые банки из-под джема и постепенно собрала целую коллекцию лекарственных растений.

– Зачем ты собираешь травы, Анни? – спросила как-то Селина, глядя на меня с неподдельным интересом.

Я решила сказать ей правду.

– Делаю лекарства.

– Правда? Ты научилась этому в Индии?

– Да, меня мама научила.

Я не хотела слишком распространяться, боясь, что она сочтет меня ведьмой или знахаркой.

– Надо же, какая ты умная! – с восхищением сказала Селина. – Когда мой отец служил в Индии, он тоже увлекся восточной медициной. А у тебя нет случайно какого-нибудь средства, чтобы мой ребенок поскорее появился на свет? Я была бы тебе чрезвычайно признательна.

Посмотрев на ее живот, я заметила, что за последние дни он опустился. Следовательно, головка плода уже внизу.

– По-моему, ждать осталось недолго.

– Правда?

– Ага, – улыбнулась я, – мне так кажется.

С Индирой мы почти не виделись. Леди Астбери снизошла к ее просьбе приглашать подруг из Лондона. Складывалось впечатление, что она преследует свои корыстные цели. В недалеком будущем Дональду предстояло задуматься о женитьбе – разумеется, на британской девушке хорошего происхождения, а Индира могла познакомить его с подходящими кандидатками.

– В нашем доме никогда не собиралось столько очаровательных юных девушек, – сообщила мне однажды хозяйка, когда мы столкнулись на главной лестнице. – Анахита, милочка, ты не сбегаешь наверх взглянуть, поставили ли горничные цветы в комнату леди Селестрии?

– Конечно, – ответила я и пошла наверх.

Мне не нравилась леди Астбери, и эта неприязнь была взаимной. Она жила в Индии, когда ее муж служил министром-резидентом Куч-Бихара, и по ее разговорам я поняла, что она ненавидела каждую секунду, проведенную в моей родной стране. Со мной она обращалась не лучше, чем со служанкой. Ее надменное отношение к моим соотечественникам – раз я услышала, как она назвала индусов «грязными язычниками» – выражалось в презрении ко мне. При этом она была ревностной католичкой и каждый день ходила в часовню.

Жесткая педантичность и неприкрытое высокомерие леди Астбери олицетворяли для меня самое худшее в англичанах. К Индире – девочке из королевской семьи, воспитанной по-европейски, – она относилась как к равной… во всяком случае, пока.

Хотя я тоже принадлежала к индийской королевской семье, хозяйка дома постоянно находила для меня какие-нибудь поручения – то сбегать за вышивкой, то принести книгу из библиотеки. Дело осложнялось нехваткой слуг. Многих мужчин призвали в армию и отправили воевать во Францию, так что у служанок прибавилось работы. Не желая показаться грубой и неблагодарной, я всегда выполняла «просьбы» леди Астбери. Мне не составляло труда помочь горничным, милым и вежливым девушкам, перестелить постель или вытереть пыль.

Первые три дня я ужинала в столовой с Индирой, однако хозяйка дома упорно меня не замечала, и я испытывала мучительную неловкость. На четвертый вечер мне принесли ужин в комнату, и я поняла намек. Надо сказать, я не расстроилась: мой гардероб все равно не включал достаточного количества платьев, подходящих для формального ужина, а признаваться в этом Индире не хотелось.

Горничная Тилли, которая каждый вечер взбиралась с подносом по бесконечным лестницам на чердак, однажды заметила, что мне, должно быть, скучно ужинать в одиночестве, и предложила есть с остальной прислугой в кухне. Пожалев ее ноги, я согласилась. С тех пор я каждый вечер ужинала с ними внизу, отвечая на вопросы о жизни во дворце. Однажды кухарка, миссис Томас, пожаловалась на артрит. Я предложила ей сделать лекарство.

– Не думаю, что оно поможет, – скептически заявила она, – но почему бы не попробовать?

Растерев в порошок корень аира, обнаруженный в оранжерее, я смешала его с водой, чтобы получилась паста.

– Втирайте эту пасту в руки два раза в день в течение недели, – велела я ей.

Как и следовало ожидать, через неделю миссис Томас рассказывала всем, что я – настоящая волшебница. Ко мне потянулся ручеек клиентов, которые просили избавления от самых разных хворей. Я радовалась, что могу помочь, применив на практике то, чему учили меня мама и Зена. Обслуга поместья стала относиться ко мне тепло и сердечно, и это было очень приятно. Но главной причиной, по которой я чувствовала себя счастливой – такой счастливой, что мне не портили настроение ни отчуждение Индиры, ни высокомерие леди Астбери, – были утренние верховые прогулки с Дональдом.

На следующее утро после нашей первой прогулки я подхватилась с постели ни свет ни заря, гадая, придет ли он на конюшню, как мы договаривались.

– Анни! – улыбнулся он. – Готова?

– Да, – радостно кивнула я.

Мы оседлали лошадей и понеслись через пустошь в мягком свете утреннего солнца. С тех пор мы встречались почти каждое утро и очень подружились. Дональд, добросердечный и открытый, оказался полной противоположностью своей матери, с ним можно было говорить обо всем. Он любил слушать мои рассказы об Индии, ее обычаях и культуре.

– Отцу всегда очень нравились Индия и ее люди, а вот матери, к сожалению, нет. Поэтому они вернулись в Англию, когда мы с Селиной были совсем маленькими. К несчастью, пять лет спустя папа умер. Мама обвиняла в его смерти Индию. Он действительно страдал от приступов малярии, однако умер от воспаления легких. Он говорил, что ему не подходит английский климат. Папа был очень хороший, старался всем помогать.

– Ты похож на него? – спросила я.

Мы лежали на траве, а лошади поодаль пили из ручья.

– Мать говорит, что похож. Ей не нравилась его «мягкотелость» и вечное стремление помочь всем, кто нуждается в помощи, в том числе и материально. И он не судил о людях по цвету кожи или вере. Мама более… консервативна в таких вещах.

Во время прогулок Дональд делился со мной своими страхами, неуверенностью в собственном будущем из-за войны, а также опасениями, что не сумеет управлять поместьем через несколько лет, когда ему исполнится двадцать один год.

Уже тогда его матери, которая получила поместье в наследство, с трудом хватало средств на оплату текущих расходов, не говоря о необходимости реставрации. Его отец не отличался деловой хваткой, и уж тем более никто не ожидал, что он так рано умрет. А мать прятала голову в песок, точнее, пряталась в часовне.

– Я не хочу говорить ей, насколько все плохо, – размышлял вслух Дональд, – но сомневаюсь, что нам может помочь даже ее всемогущий бог. От меня зависит, смогут ли заработать на жизнь многие и многие люди.

Глядя на Дональда, я удивлялась: ему всего шестнадцать, а на его плечи свалилась тяжесть целого мира.

Он встал и улыбнулся:

– Видно, придется взять в жены богатую наследницу! Поехали, Анни, пора возвращаться.

После того как Дональд уходил к себе, чтобы переодеться к завтраку, я обычно не видела его до следующего утра. Днем он развлекал Индиру и ее подруг обедами, игрой в теннис и куда более спокойными верховыми прогулками, чем со мной. Сомневаюсь, что он рассказывал кому-нибудь о наших утренних поездках – я так точно ни с кем не делилась: хранила эту тайну от всех.