Текст книги "Комната бабочек"

Ноябрь 1954

– Итак, Поузи, нам нужно обсудить твои планы на будущее.

Мисс Самптер, наша учительница, сидевшая напротив меня за письменным столом, улыбнулась. Хотя я видела ее лишь уголком глаза, поскольку за пять лет учебы всякий раз, когда осмеливалась прямо посмотреть на нее, мой взгляд невольно притягивала бородавка на левой стороне ее подбородка, с пучком растущих из нее длинных седых волосков. Множество раз я задавалась вопросом, почему мисс Самптер не возьмет ножницы и не обстрижет их, ведь в остальном ее лицо выглядело вполне привлекательно.

– Нужно, мисс Сампер, – машинально ответила я.

– Следующим летом ты покинешь нас, и пора бы тебе подумать о подаче заявления в университет. Смею надеяться, что ты хочешь учиться дальше.

– Я… В общем, да. А какой университет вы могли бы мне посоветовать?

– Учитывая твои успехи в учебе, я полагаю, что тебе следует нацелиться на научную вершину и попробовать поступить в Кембридж.

– О боже, – воскликнула я, почувствовав вдруг комок в горле. – Там учился мой отец. Неужели вы правда думаете, что у меня есть шанс? Ведь, насколько я понимаю, там огромный конкурс, особенно для женщин.

– Верно, но ты талантливая студентка. И в твоем заявлении мы должны указать, что твой отец закончил этот университет. Неплохо упомянуть о ваших старых семейных связах с этим учебным заведением. Галстук старой школы еще никому не вредил.

– Даже если его повяжет женщина? – с кривой усмешкой поинтересовалась я.

– Да. Уверена, тебе уже известно, что двумя признанными женскими колледжами там считаются Гертон и Ньюнен, но, интересно, слышала ли ты о Нью-Холле? Он открылся как раз в этом сентябре и пока набрал всего шестнадцать студентов, а среди руководителей этого колледжа моя давняя подруга, мисс Розмари Мюррей. И следовательно, я смогу замолвить слово, хотя твое поступление будет зависеть исключительно от результата трехчасового письменного экзамена. В минувшем году на шестнадцать выделенных мест заявления подали четыре сотни девушек. Жесткий конкурсный отбор, Поузи, но я искренне верю, что у тебя великолепные шансы на поступление. Полагаю, у тебя уже появились научные предпочтения?

– Да, я хочу изучать ботанику, – уверенно ответила я.

– Что ж, Кембридж как раз славится своей ботанической школой. Лучшего и не придумаешь.

– Прежде, чем предпринять какие-то действия, я должна, конечно, поговорить с бабушкой, но я уверена, что она будет только рада поддержать меня в таком намерении. Хотя, разумеется, мисс Самптер, я могу и не поступить.

– Кто не пытается, тот ничего не достигнет, а ты в числе самых одаренных учениц нашей школы. Я полностью уверена в тебе, Поузи. А теперь марш отсюда, и счастливого Рождества.

* * *

Хотя предвкушение возвращения домой, в Корнуолл – особенно на Рождество – больше не лишало меня сна за неделю до отъезда из-за неконтролируемого внутреннего возбуждения, тем не менее поездка с Биллом по нашей деревушке по-прежнему оставалась для меня особым моментом. Я радостно улыбалась, завидев разноцветные гирлянды на великолепной сосне, стоявшей в саду перед бабушкиным домом. Бабуля рассказывала мне, что ее бабушка и дедушка посадили эту сосну в один из Рождественских дней, надеясь, что она пустит корни и приживется. Сосна прижилась, и теперь вся деревня собиралась вокруг нее в день зимнего солнцестояния на традиционный ритуал зажигания фонариков.

– Поузи, милая, добро пожаловать домой!

Бабушка стояла на крыльце, протянув ко мне руки, но, прежде чем мы смогли обняться, из-за ее спины выскочил мальчонка и бросился ко мне с криками:

– Поузи! Уже Рождество! Скоро придет Санта-Клаус!

– Я знаю, Росс. Правда, здорово?! – Я подхватила мальчика на руки и, поцеловав в макушку, покрытую такими же, как у Дейзи, светлыми, словно солома, волосами, внесла его в дом.

Дейзи топталась в холле, дожидаясь своей очереди поздороваться со мной. Россу не терпелось вырваться от меня, чтобы показать свой рисунок Санта-Клауса, который повесили в кухне на дверцу одного из буфетов.

– Потерпи немного, Росс, мисс Поузи посмотрит твою картинку позже, – мягко пожурила сына Дейзи. – Она же устала после долгой дороги, и наверняка ей нужно отдохнуть в кресле перед камином и подкрепиться ароматным чаем с лепешками.

– Но ведь…

– Никаких «но». – Дейзи подтолкнула его в сторону кухни. – Пойдем, поможешь мне приготовить чай.

Я последовала за бабушкой в гостиную, где в камине уже весело потрескивали дрова. Домашняя, пока не украшенная елка стояла в большой кадке с землей.

– Я подумала, что ты сама с удовольствием украсишь ее, – с улыбкой заметила бабушка. – Помню-помню, как ты любишь сам ритуал украшения. А пока давай-ка присядь и расскажи мне, как прошел твой последний осенний триместр.

За чаем с печеньем я поведала бабушке о событиях последних трех месяцев учебы. Она с особой гордостью восприняла то, что в сентябре меня выбрали старостой.

– Честно говоря, мне понравились не все обязанности, связанные с этим статусом. Труднее всего назначать какие-то наказания подругам. В начале триместра я застала Матильду Мэйхью за курением в парке. Она обещала больше этого не делать, поэтому я простила ее, но она не выполнила свое обещание, и мне пришлось принять другие меры. Ее на три недели лишили права покидать школу, и теперь она ненавидит меня, – вздохнув, призналась я.

– Грустно, но, возможно, такое наказание остановит других девочек, которых мог соблазнить ее вредный пример?

– Ну, еще бы, по крайней мере, девочки стали гораздо осторожнее в выборе мест для курения, стараясь, чтобы их никто не видел. Но все это привело к тому, что они стали избегать меня и перестали приглашать на свои тайные вечеринки. Вдобавок ко всему, мне теперь выделили отдельную комнату. Я чувствую себя изолированной, бабуля, и с тех пор жить в школе стало гораздо скучнее.

– Зато теперь, Поузи, ты узнала, что обязанности сопряжены со сложными и трудными решениями. Я уверена, что этот опыт поможет тебе в будущем. А теперь расскажи-ка мне поподробнее о поступлении в Кембридж.

Я рассказала бабушке о новом женском колледже и о том, что, по мнению мисс Самптер, у меня хорошие шансы получить одно из немногочисленных свободных мест. Я заметила, что в глазах бабушки заблестели слезы.

– Твой отец, Поузи, мог бы гордиться тобой так же, как и я.

– Не спеши, бабуля, я же еще никуда не поступила!

– Нет, но мне достаточно уже того, что директриса верит в твои силы. Милая моя девочка, ты становишься весьма незаурядной личностью, и я искренне горжусь тобой.

Меня, естественно, порадовала похвала бабушки, но во время нынешних рождественских каникул и посещений традиционных деревенских собраний я вдруг осознала, что даже здесь, дома, в сообществе, где я долго росла, моя «незаурядность», безусловно, повредила и моим здешним дружеским отношениям. Раньше Кэти стучалась в наши двери сразу после того, как видела, что машина Билла проехала мимо их семейного коттеджа, а в этом году появилась лишь в канун Рождества на коктейльной вечеринке, всегда устраиваемой бабушкой для жителей деревни. Сначала я с трудом узнала ее, она обстригла свои роскошные рыжие волосы и сделала химическую завивку а-ля «Пудель», благодаря чему (сурово подумала я) и сама стала похожа на эту собачку. На лице ее лежал толстый, как блин, слой пудры и румян, доходивший только до скул, и он так нелепо контрастировал с натуральным бледным цветом кожи на шее, что казалось, будто она нацепила дурацкую шутовскую маску.

– Если зайдешь ко мне как-нибудь вечерком, я сделаю тебе такой же шикарный макияж, – снисходительно предложила она, покуривая сигарету, пока мы стояли на холодном крыльце. – Тебе, Поузи, достались красивые глаза, а с черной подводкой они вообще будут выглядеть отпадно.

Кэти сообщила мне, что недавно начала работать ученицей парикмахера в Бодмине. Она жила там у родственников и уже познакомилась с парнем по имени Яго.

– У его па свой мясной магазин в Бодмине, и когда-нибудь дело перейдет к нему. На мясе зарабатывают кучу денег, – уверенно заявила она. – А что ты поделывала? Все еще учишься в этой своей школе?

Подтвердив, что учусь, я добавила, что надеюсь поступить в Кембриджский университет, о котором Кэти даже не слышала.

– Черт возьми, сдается мне, что со своей учебой ты останешься старой девой! Неужели тебе не хочется погулять в свое удовольствие. Сходить иногда на танцы с парнем?

Я попыталась объяснить ей, что получаю удовольствие от учебы, но догадалась, что в данном случае ей меня не понять. Мы виделись еще пару раз до ее отъезда в Бодмин, но было уже абсолютно очевидно, что у нас не осталось никаких общих интересов. Из-за этого мне стало очень грустно. И вдобавок, хотя, возможно, у меня просто разыгралось воображение, мне показалось, что в нашем доме, где раньше я чувствовала себя в центре внимания, теперь все прекрасно жили и без меня. Теперь все крутилось вокруг Росса – очаровательного, надо признать, малыша, – и даже бабушка, казалось, проводила с ним больше времени, чем в детстве со мной. Едва закончились рождественские праздники, я буквально начала считать дни, оставшиеся до возвращения в школу.

«Однако, Поузи, ты не можешь рассчитывать на первенство, – мысленно рассуждала я, в одиночестве гуляя однажды днем по вересковой пустоши. – Ты уже выросла и выпорхнула из их домашнего гнезда…»

«И где же будет мое новое пристанище?» – задалась я вопросом, устало возвращаясь домой, отчасти лелея свою печаль и чувствуя себя практически сиротой с тех пор, как маман оставила меня здесь лет десять назад, за все эти годы не удосужившись вернуться.

По правде говоря, ответа на этот вопрос я просто не знала.

За день до моего возвращения в школу я получила авиаписьмо из Италии с римским почтовым штемпелем. Оно пришло от моей матери, и я поднялась в свою спальню, чтобы спокойно прочесть его.

«Моя любимая Поузи!

Прости, что не написала раньше, но прошедший год проходил в ураганном вихре событий, и мне не хотелось ничего сообщать, пока я не буду абсолютно уверена в своих планах. Признаюсь, chérie, что я познакомилась с Алессандро, совершенно восхитительным мужчиной. Он родом из Италии и вдобавок графского происхождения! И он предложил мне выйти за него замуж. Свадьба назначена на начало июня – здесь это самое великолепное время года, – и, конечно, мне хочется, чтобы ты присутствовала на ней в качестве моей особой подружки невесты. Позже я напишу все подробности и пришлю, безусловно, для вас с бабушкой надлежащие приглашения, надо бы только заранее решить вопрос с твоим нарядом.

Я знаю, ты еще учишься в школе, но подумала, что, возможно, на пасхальной неделе ты смогла бы прилететь на примерку и заодно познакомиться с милым Алессандро. Я уверена, он тебе понравится. Мы собираемся жить в его флорентийском палаццо – представь гораздо более теплую и древнюю версию Адмирал-хауса (некоторые фрески датируются тринадцатым веком) с кипарисами вместо каштанов. Это настоящий рай, и твоя маман будет счастливейшей женщиной на земном шаре.

Поузи, я знаю, как сильно ты любила папу – так же, как и я, – но, оплакивая его потерю, я провела жутко несчастное и одинокое десятилетие. Поэтому надеюсь, что ты сумеешь найти частичку тепла в своем сердце и порадоваться за меня. Мы все должны жить дальше, и, хотя мне никогда не забыть твоего дорогого папы, я думаю, что заслужила немного счастья, пока совсем не состарилась.

Пожалуйста, сообщи мне, когда у вас будут пасхальные каникулы, тогда я закажу тебе билет на аэроплан, а полет на нем, уверяю тебя, уже само по себе рискованное приключение.

Не могу дождаться, когда увижу тебя лично и услышу все твои новости. Бабушка говорила мне, что ты стала лучшей ученицей в школе.

Миллион поцелуев, chérie,

маман».

За считаные секунды я катапультировалась из дома и бросилась бежать к вересковой пустоши, где в укромном безлюдном месте принялась вопить, как безумная. Из глаз брызнули слезы, и в ужасе от только что прочитанного письма я завывала, как таинственное чудовище[26]26
  По народной легенде, в Корнуолле, на юго-западе Англии, в болоте, известном как Бодмин-Мур, обитает таинственный зверь. Это болотное чудовище чаще всего описывают как существо, похожее на пантеру, и поскольку в Англии нет ландшафтов, необходимых для жизни больших кошек, то местные жители издавна верят в сверхъестественное происхождение этого болотного монстра.


[Закрыть] из болота Бодмин-Мур.

– Как она посмела?! Как она посмела?! – вновь и вновь орала я, взывая к диким травам и серым небесам. Эти три слова вмещали все те обиды, что нанесла мне мать; во-первых, предлагать мне – любимой папиной дочке – «порадоваться» тому, что она нашла некую новую и чудесную любовь. Во-вторых, после стольких лет, в течение которых она не удосужилась ни разу навестить свою дочь, хотя я – особенно поначалу – безумно страдала и горевала, просто чудовищно эгоистично с ее стороны даже предположить, что она сможет запросто заказать мне билет на самолет ради полета на примерку наряда в середине триместра, когда мне надо будет усиленно готовиться к выпускным школьным экзаменам и вступительному экзамену в Кембридж. И сама эта июньская свадьба… неужели маман даже не дала себе труда подумать, что в это самое время я буду сдавать экзамены?!

И… вдобавок ко всему, в июне мне исполнится восемнадцать лет. Я случайно подслушала, как бабушка с Дейзи шептались на кухне, обсуждая возможные сюрпризы этого празднования, и тогда у меня вдруг мелькнула мысль, что маман, возможно – только возможно, – вернется по такому случаю в Англию, однако, очевидно, полностью поглощенная заботами по организации собственного празднования, она даже не вспомнила о восемнадцатом дне рождения своей дочери.

– Разумеется, не вспомнила, Поузи! Черт побери, да за все десять лет она лишь несколько раз говорила с тобой по телефону, – громогласно воскликнула я, бродя взад-вперед по засохшим травам. – Какая же она мать после этого? – крикнула я серым, несущимся по небу облакам.

Внезапно я рухнула на землю, от душевных переживаний этого момента мои ноги попросту подкосились, а сама я, Поузи, уже давно не перепуганная малышка, а практически женщина – наконец смирилась с правдой. Долгие годы, даже если такие мысли мелькали в моем сознании, я гнала их из головы, боясь признать то, что они означали: моя мать не любила меня. Или, по крайней мере, себя она любила больше, чем меня.

– Какая же она отвратительная мать, – сообщила я холмам, мучительно переживая в сердце эти жуткие слова. Неожиданно я осознала, что даже в давние годы жизни в Адмирал-хаусе, в основном, она предоставляла меня заботам Дейзи. Пусть даже в богатых семействах принято иметь слуг, присматривающих за детьми, я попыталась припомнить хоть один раз, когда маман сама забирала меня из школы, или поцеловала меня перед сном, зайдя в мою спальню, или почитала мне сказку. И сколько бы я ни рылась в туманной дали памяти, мне не удалось вспомнить ни одного подобного случая.

– Однако она никогда не поступала с тобой жестоко, Поузи, – осторожно возразила я сама себе, опасаясь, как бы не скатиться в потворство собственным капризам. – Не била и не шлепала. И ты всегда была накормлена и одета, – добавила я для полной справедливости.

А пока с нами жил папа, он делился со мной всей своей радостью и любовью, мне давали все необходимое; подобно цветам на моих подоконниках дома и в школе, получавшим разумное количество солнечного света, полива и разностороннего питания, я расцвела во всей красе.

Потом я подумала о бабушке, о том, как замечательно ей удалось заменить мне мать, и мгновенно осознала, как же мне повезло. Идеальной жизни не бывает, и даже если бы при мне жила уклоняющаяся от забот мать (а она, наверное, уклонялась от них с самого начала), мне следовало благословлять судьбу. Не всякая женщина рождается с материнским инстинктом, благодаря которому так легко окружать детей заботой и дарить им любовь; я подумала о диких животных, покидавших своих детенышей через несколько часов после рождения. Маман ведь не уподобилась им.

– Поузи, ты должна принять ее такой, какая она есть, – твердо сказала я себе. – Ведь она не в силах измениться, и ты будешь только зря мучиться, надеясь, что она изменится.

Возвращаясь домой, я хорошенько отругала себя, зная из прочитанного мной труда по психологии, что важное значение имеет не только то, что происходит с тобой, но и то, как ты к происходящему относишься.

– Отныне ты должна воспринимать маман как тетушку или крестную, – приказала я себе, до глубины души осознав эту данность. – И тогда ты перестанешь страдать.

Однако оставалась еще проблема итальянской свадьбы.

– Бабуля, разве я смогу поехать? – спросила я за завтраком, вполне успокоившись за ночь.

– Я уверена, если ты напишешь ей и объяснишь, что именно в это время будешь сдавать выпускные экзамены, то она поймет, почему ты не сможешь приехать. И мне придется сообщить ей, что я тоже не смогу приехать.

– Ты тоже будешь занята?

– Я… разумеется, – чуть помедлив, ответила бабушка. – Ведь в июне в деревне всегда полно дел, да еще организация праздника.

Тогда я поняла, что бабушка просто тоже не хочет ехать – праздник будет лишь в конце месяца, и едва ли понадобится больше пары дней на то, чтобы украсить сад и установить палатку с пирожными. Поэтому мне стало немного легче, и я подумала, что если бы у меня не было уважительной причины, то я все равно уклонилась бы от поездки. Мне определенно не хотелось знакомиться с новым мужем маман и поднимать бокал за их «любовь». Да и с чего бы? И что еще важнее, как она могла подумать, что мне это захочется? Возможно, все было бы иначе, если бы мы с ней продолжали жить рядом, проводили бы вместе время все эти десять лет, и я лично видела бы, как она горевала о папе, но такое известие как гром среди ясного неба лишь разожгло во мне злость и неприятие.

Мне понадобились десятки черновиков, пока я сочиняла ей ответное письмо. Я попросила бабушку прочитать его, прежде чем запечатать в конверт и отправить.

– Очень хорошо, Поузи. Лучше всего в таких случаях прямо и спокойно изложить факты, а именно это ты и сделала.

Поэтому, вложив письмо в конверт авиапочты, я заклеила его и передала Лауре, управляющей нашей деревенской почтовой конторой. После чего упаковала чемодан и уехала обратно в школу на самые важные шесть месяцев моей жизни.

Адмирал-хаус
Октябрь 2006 года

Вербена (Verbena officinalis)

Глава 9

Занимаясь обрезкой розовых кустов, Поузи заметила, как бабочка адмирал, порхая над лиловыми соцветиями вербены, питается последним нектаром в предчувствии надвигающейся зимы. Раскрыв крылышки, она щеголяла их узорчатой окраской в красно-черно-белых тонах, а Поузи зачарованно смотрела на нее, вспоминая один такой же, но очень давний момент… Услышав звонки мобильного в кармане брюк, она вздрогнула и едва успела снять садовую перчатку, чтобы ответить.

– Алло?

– Мама, это Ник.

– Ник! Милый мой, как твои дела?

– У меня все нормально, мам, а как ты?

– Ах, спасибо, Ник, я чувствую себя отлично.

– Послушай, какие у тебя планы на вторник? Мне подумалось, что я успею доехать до тебя, и мы где-нибудь отобедаем.

– Но… – Поузи не сразу осознала, что это означает. – Ник, ты хочешь сказать, что уже прилетел в Англию?

– Да, в Лондон, уж если быть точным. У меня тут образовались кое-какие дела, и мне хотелось решить их до встречи с тобой. Сегодня я их закончил.

Чувства Поузи разрывались между полнейшим счастьем оттого, что Ник вернулся на Британскую terra firma[27]27
  Твердая земля, почва (лат.).


[Закрыть], и материнской ревностью оттого, что он до сих пор не давал о себе знать.

– Разумеется, я свободна и буду бесконечно рада видеть тебя.

– Чудесно. Я приеду к полудню, и мы отправимся в ресторан по твоему выбору. Мне нужно многое рассказать тебе.

«И мне нужно многое рассказать тебе», – подумала Поузи и сказала:

– Великолепная идея, дорогой.

– Договорились, мам, все новости при встрече. Пока.

Поузи выпрямилась и, глядя на тусклое октябрьское солнце, с радостью думала о том, что Ник вернулся на родину после стольких лет…

Именно в этот момент она услышала шум автомобиля, ползущего к дому по подъездной аллее.

– Черт возьми! Кто бы это мог быть? – проворчала Поузи, горя желанием обрезать розы до зимних заморозков. Бабочка адмирал тут же упорхнула, вероятно, испуганная всеми этими звуками.

Поузи подумала, что к ней, наверное, едет тот милый парень с приходским журналом, что доставлялся ей раз в месяц. Обычно она приглашала парня на чашку чая, но сегодня предпочла бы не видеться с ним, позволив ему просто опустить журнал в почтовый ящик.

– Поузи?

Она вздрогнула. Голос раздался совсем близко, и Поузи, оглянувшись, увидела, что к ней приближается Фредди.

– Привет, – сказала она, затенив глаза от солнца и невольно пожалев, что поленилась подкрасить губы.

– Прости, что влетел к тебе так бесцеремонно. Я долго барабанил в дверь… кстати, дверной звонок не работает… но увидел твою машину возле дома и заподозрил, что ты где-то в саду.

– Да… прекрасно, что сообразил, и верно, мне давно пора починить этот чертов звонок, – признала она.

– У вас красивый особняк, Поузи. Полагаю, его безукоризненная симметрия восходит ко временам королевы Анны.

– Да, к ним самым.

Поузи молчала, ожидая, что Фредди сообщит, зачем явился сюда. Сама она определенно не собиралась спрашивать.

– Гм… Поузи, не хочешь ли ты выпить чая?

– Нет, но, пожалуй, выпила бы стакан воды. – Она помедлила, заметив, как Фредди обозревает раскинувшиеся вокруг него кусты и клумбы.

– Бог ты мой, Поузи! Какая здесь потрясающая красота! Неужели ты действительно сотворила все это своими руками?

– Да, все сама, не считая прокладывания дорожек и того, что летом садовник подстригает газоны, обрезает живые изгороди и удаляет сорняки. Но заметь, на создание такой красоты ушло около двадцати пяти лет. Я занялась садом, когда мальчики начали уезжать в школу-интернат.

– А ты когда-нибудь открываешь его для народа?

– Раньше открывала на время ежегодного сельского праздника. Приятно, конечно, что парочка фотографов сделали здесь снимки для своих дизайнерских журналов, но, честно говоря, как раз нынче утром я подумала, что последнее время мне уже стало не хватать сил для должного ухода за садом. Я создала чудовище, которое нужно постоянно кормить и поливать.

– И все же, чего бы ни требовало твое чудовище, оно великолепно, – сказал он, когда они уже шли по дорожке к дому мимо буков, еще ослепительных в своей яркой осенней палитре.

Глянув налево, Фредди вдруг остановился.

– А что это там за сооружение? – спросил он, махнув рукой в сторону Башни.

– Башня, своеобразный садовый павильон. Мой отец когда-то устроил там свой кабинет. Он коллекционировал бабочек, и я в детстве помогала ему ловить их… думала, что он просто изучает их, а потом выпускает. Однажды мне удалось тайком зайти туда, и я ужаснулась, обнаружив, что все они, совсем мертвые, висят там на стенах, а их тельца проткнуты красивыми булавками. С тех пор я туда и близко не подходила, – вздрогнув, заключила Поузи.

Фредди помолчал немного, разглядывая Башню, потом перевел взгляд на Поузи.

– Понятно. Что ж, я не стал бы осуждать тебя, – заметил он, тяжело вздохнув.

– Ладно. – Поузи почувствовала, как призраки прошлого омрачили атмосферу в саду, и осознала, что это по ее вине. – Пойдем-ка лучше в дом, и я угощу тебя хорошим чаем.

Она суетилась на кухне, а Фредди молча сидел за старинным дубовым столом. Поузи не сомневалась, что ярый приверженец гигиены и охраны здоровья потребовал бы уничтожить этот стол, учитывая множество бактерий, скопившихся за вековую жизнь в его деревянной резьбе, но ее согревали счастливые воспоминания о проходивших за ним семейных обедах и ужинах.

– У тебя все в порядке, Фредди? – спросила Поузи, поставив перед ним чашку чая. – Ты выглядишь жутко подавленным.

– Извини, Поузи, вероятно, встреча с тобой оживила в памяти особое событие моей давней жизни. И заставила меня осознать свой преклонный возраст, – пожав плечами, добавил он.

– Печально, что мое присутствие расстроило тебя, – сказала она, устроившись напротив него со стаканом воды. – Хочешь кусочек торта?

– Нет, спасибо. Я пытаюсь следить за талией. Но, в самом деле, Поузи, меня ужасно взволновала наша встреча после стольких лет разлуки.

– Ты не ожидал ее, – резко сказала Поузи, решив просто быть честной. – Не хочешь объяснить мне, что случилось? Мы так мило обедали, и вдруг ты вскакиваешь и уходишь.

– Я… послушай, Поузи, правда в том… – Фредди тяжело вздохнул. – В том далеком прошлом имелась причина, и она не исчезла по сей день, из-за которой я не мог продолжать… наши отношения, как бы мне того ни хотелось. И эта причина не имеет ни малейшей связи лично с тобой. Все дело… во мне. Проще говоря, у меня есть… проблемы.

В голове Поузи пронеслось множество мыслей: «Может, он тайный гомосексуалист? Или у него какое-то психическое биполярное расстройство? Или в его прошлом все-таки скрывалась другая женщина?..»

– Почему бы тебе не рассказать мне, в чем, собственно, проблемы? Тогда, возможно, я сама решу, важны они или нет.

– К сожалению, Поузи, я не могу этого сделать, – мрачно ответил Фредди. – И сейчас я уже чувствую себя страшно виноватым из-за того, что просто пришел сюда. Я поклялся себе, что не приду, но… неожиданная встреча с тобой разожгла чувства, хранимые в душе все эти годы, и… в общем, я не смог удержаться.

– Фредди, ты говоришь загадками. – Поузи вздохнула. – Мне очень хотелось бы, чтобы ты просто объяснил мне, в чем дело.

– Сможешь ли ты смириться с тем, что я не могу, во всяком случае пока не могу ничего объяснить? Поскольку если сможешь, то у нас, по меньшей мере, не будет причины отказываться от дружеского общения.

Поузи поняла, что у нее нет иного выбора, кроме как согласиться. Если бы она сказала, что не сможет, это прозвучало бы невежливо или намекнуло бы на то, что ей нужно больше, чем, по его словам, он мог ей дать.

– Ладно, я согласна. – Она пожала плечами.

Наконец лицо Фредди озарилось улыбкой.

– Тогда я счастлив. Могу я пригласить тебя завтра на ужин, если пообещаю, что не сбегу к концу вечера, как стыдливый девственник, заподозривший, что его собираются лишить невинности?

Поузи тихо рассмеялась, снизив накопившееся напряжение.

– Да. Спасибо, отличная идея.

Ко времени ухода Фредди за окнами уже сильно стемнело, чтобы возвращаться в сад. Она намазала гренок хумусом и прошла в малую столовую, много лет служившую ей гостиной лишь потому, что большую гостиную было значительно труднее прогреть. Поузи опустилась на колени, разожгла в камине первый осенний огонь и, устроившись в своем любимом кресле, смотрела, как весело заиграли языки пламени за каминной решеткой.

– Почему жизнь так сложна? – вздохнув, спросила она себя.

Казалось нелепым, учитывая, что им обоим около семидесяти, что какие-то «проблемы» все еще могли помешать близким отношениям между ними. «И все же, – подумала она, – приглашение на завтрашний ужин порадовало меня, пусть даже Фредди ясно дал понять, что на десерт в меню не предусмотрены полночные поцелуи».

– Вероятно, он просто не слишком сильно хотел меня, а может, и вовсе не хотел, – задумчиво произнесла она, глядя на огонь. – И вполне возможно, что именно в этом изначально заключалась проблема. Да, могу поспорить, что так оно и есть, но он не в силах честно признаться мне в этом.

Та легкая самоуверенность, что удалось обрести Поузи благодаря недавним знакам внимания Фредди, новой стрижке и джинсам, развеялась как дым.

– Прекрати эти глупости, Поузи! – решительно сказала она себе. И предпочла сосредоточиться на том факте, что ее дорогой Ник после десятилетней разлуки прибудет домой через пару дней.