Текст книги "Невестка Петра Великого (сборник)"

Милость царя глубоко тронула молодого офицера, и он воспользовался благоприятным моментом, чтобы просить царя об отставке, так как смерть его отца и судебные процессы по наследству требовали присутствия Альбрехта на родине. Царь выслушал его молча и сказал:

– Я неохотно расстаюсь с храбрыми людьми, но я тебя отпущу, так как это для тебя необходимо.

По возвращении в Петербург Альбрехт получил формальный отпуск и приглашение участвовать во всех празднествах двора во все время его пребывания в Петербурге.

По случаю славной победы над шведским флотом при дворе Петра устраивались разные увеселения, и, между прочим, в один вечер царь дал в Петергофе блестящий бал для развлечения царевны Шарлотты, которая, как мы знаем, вела очень грустную жизнь при русском дворе. Альбрехт, конечно, воспользовался полученным приглашением и также явился на бал.

Когда он вошел в Петергофский дворец, приемный зал уже был полон гостями: генералами, офицерами, дипломатами. После представления царю гостей открылась дверь, и вошла царевна, опираясь на руку Остфризской. Все взоры обратились к ней.

Взглянув на вошедшую царевну, Альбрехт остолбенел; он испугался, задрожал и почувствовал себя уничтоженным, подобно Семеле, увидевшей Юпитера в полном величии и ослепительном, олимпийском блеске. В его глазах потемнело, он не верил тому, что представлялось его взорам; его колени подгибались, и он чуть не упал в обморок. Ему живо вспомнился тот знаменательный для него случай, когда, проезжая мимо горы Гарца около Бланкенбурга, он отослал свой экипаж в ближайший город, а сам отправился пешком по возвышенностям лесистого Гарца, любуясь прелестями дикой лесной природы. Он шел по тропинке, тянувшейся вдоль большой дороги в густом лесу. Мало-помалу тропинка незаметно удалялась от дороги и терялась в гуще леса. Большая дорога исчезала из вида путешественника, и он не знал, куда идти дальше. Между тем стало темнеть, и молодой граф собрался переночевать на мягкой траве, несмотря на угрозу оказаться добычей диких зверей, которыми изобиловал лес. С этим намерением он начал приискивать место, удобное для ночлега. Он увидел небольшой луг, покрытый высокой густой травой. Между тем как он стоял в нерешимости, оставаться ли ему здесь или нет, на другой стороне луга из темного леса появились две молодые женщины, которые, увидев графа, стали звать его к себе. Обрадованный, что встретил людей в этой глуши, Альбрехт поспешил к ним. По простым, но изящным платьям молодых женщин, граф заключил, что они из хорошего дома, а по их испуганным лицам догадался, что с ними случилось что-то неприятное.

Когда Альбрехт подошел очень близко к женщинам, младшая из них сказала ему:

– Мы заблудились, выведите нас, пожалуйста, к охотничьему домику, который, вероятно, не более четверти часа ходьбы отсюда.

Голос молодой женщины звучал чрезвычайно нежно, черты ее лица показались графу очень симпатичными и пленительными, фигура в высшей степени грациозной и черные глаза сверкающими, подобно звездам в темной ночи; ему казалось, будто перед ним стоит очаровательная лесная богиня. Он растерялся и не знал что отвечать. Но опомнившись, граф, несмотря на то, что был в первый раз в этой местности и находился в таком же положении, как заблудившиеся незнакомки, вызвался проводить их, не желая терять из вида таких прелестных женщин.

Граф повел их по тому направлению, по которому они пришли к лугу. Когда дамы устали от ходьбы и сели на траву отдохнуть, то спросили графа, откуда он и как его зовут. Граф представился и рассказал, как он попал в этот лес.

– Как! – воскликнула младшая. – Вы здесь чужой, сами заблудились и хотите быть нашим проводником?

– Искреннее желание вывести вас из затруднительного положения поможет мне найти дорогу, – отвечал Альбрехт, слегка краснея.

– Вы очень любезны, майн герр, – отвечала милая незнакомка, грациозно ему поклонившись и доверчиво взяв его руку, оперлась на нее.

Старшая дама также немного устала и опиралась на другую руку проводника. Альбрехт чувствовал себя перенесенным на небо и гуляющим между двумя эфирными существами. От восторга он сделался разговорчивее, язык у него развязался, речи его стали смелее.

– Много ли таких сильфид, как вы, в этом лесу? – осмелился он спросить.

– О существовании сильфид в этом лесу мы не слыхали, – отвечала старшая, смеясь, – но крестьяне говорят, что в нем водится много хищных зверей, и мы можем вас уверить, что не принадлежим к числу их.

– В таком случае вы были очень храбры, отправляясь на прогулку без мужской защиты.

– А вы разве убеждены, что мужчины менее боятся опасности, чем женщины? – возразила она. – Их эгоизм и постоянная предусмотрительность часто делают их гораздо трусливее нас.

– Не спорю, но из вежливости и нежелания показаться перед прекрасным полом трусами, они, невзирая на опасность, вызываются быть опорой тех, кто физически слабее их.

– Не все способны на такую благородную самоотверженность, как вы, любезный кавалер, – отвечала младшая с грациозным наклоном головы.

В таких шутливых разговорах они незаметно добрели до охотничьего домика, где стоял элегантный экипаж. Дамы поблагодарили своего спутника, сели в экипаж и уехали.

Альбрехт несколько минут стоял как вкопанный, потом опомнился и пустился вдогонку за уехавшим экипажем. Ему хотелось еще раз хоть взглянуть на лесное явление; но экипаж быстро укатил и скоро совсем исчез из его глаз. Он попытался узнать кое-что о занимавших его женщинах в окрестных селах, но никто не мог ему дать ни малейших сведений о них. Знали только, что утром из главного города приехали какие-то господа на охоту и среди них находился блестящий экипаж с двумя молодыми дамами.

Альбрехт был в отчаянии и должен был остаться в селе ночевать. Утром, чуть свет, он с невыразимой грустью отправился в ближайший город, где его ждал экипаж. Но образ младшей сильфиды занимал все его мысли – она составляла единственный предмет его мечтаний, и он совсем забыл о цели своего путешествия. Он припоминал каждую черту ее милого лица, каждое движение ее грациозного тела, каждое ее слово и каждую ее улыбку. Он начал рисовать на память ее симпатичный образ, и наконец ему удалось воспроизвести его на бумаге с такою точностью, что в восторге воскликнул:

– Это она, я ее нашел, теперь не оставлю ее до последнего дыхания, и она не оставит меня в гробу…

Он поместил портрет в медальон и носил его на груди.

И вот теперь перед ним стояла та молодая женщина, которую он видел в лесу Гарца, которая опиралась на его руку и которую он провожал до охотничьего домика. Но теперь это была царевна, жена наследника российского престола, сестра австрийской императрицы; между предметом его прежних мечтаний и им было теперь такое же расстояние, как между солнцем и землей. Он даже не смел больше взглянуть на нее.

Все гости были представлены царевне, между прочими, конечно, и граф Альбрехт; он подошел к ней в сильном смущении, а царевна, когда гофмейстер назвал имя Альбрехта, воскликнула:

– Граф Альбрехт Моргеншейн?

Затем пристально посмотрев на графа, она прибавила с некоторым сомнением:

– Я помню это имя, и мне кажется, что я раз уже вас видела где-то, может быть, в Германии. – В то время, когда она это говорила, на лице ее появился легкий румянец.

Альбрехт задрожал всем телом и не был в состоянии отвечать на эти милостивые слова; он пробормотал, что никогда не имел счастья ее видеть. Это, конечно, была неправда, портрет ее он носил уже несколько лет на своей груди. Альбрехт едва сам сознавал, что говорит.

После короткого молчания, царевна опять сказала:

– Нет сомнения, что вы тот, кто однажды вывел меня и мою подругу из леса, где мы заблудились. Вы видите, что у благодарности по крайней мере хорошая память.

Затем царевна с улыбкой поклонилась ему и обратилась к другим.

В следующие дни Альбрехт ходил как помешанный, хорошо понимая свое безнадежное положение, он тем не менее решился остаться в Петербурге. Его единственным желанием было теперь поступить на службу к царевне и оставаться до гроба ее верным слугой. Судьба, однако, решила иначе. Непредвиденный случай заставил Альбрехта бежать из Петербурга. Как-то полковник Лефевр пригласил на ужин Моргеншейна и несколько знакомых офицеров.

После ужина веселые гости начали пить. Крепкие напитки развязали у всех языки. Заговорили свободно и шумно, без всякого стеснения. Разговоры коснулись и царевича, недавно, возвратившегося из Карлсбада, и дурных отношений между ним и его супругой. Одни приняли сторону царевича, другие заступились за царевну. Какой-то пожилой офицер, защищая царевича, начал утверждать, что сама царевна виновата в дурном обращении с ней мужа.

– Счастье семейной жизни, – сказал он, – зависит от жены. Я разделяю женщин на три категории: женщину первой категории я называю физической, материальной. У нее блестящие, улыбающиеся, умные глаза; розовые щеки, губы коралловые, волосы черные, как смоль, густые, кудрями падающие в беспорядке по круглым белым плечам. Она прелестная брюнетка – это моя любимая масть. Я в ней люблю ее тело. Она составляет для меня необходимость, как и всякая жизненная потребность: пища, воздух, питье, прогулка, сон, пищеварение, кровообращение. Она может быть ограничена умом, малообразованна; это ей не вредит в моих глазах и не уменьшает моего влечения к ней. Я желаю от нее наслаждения, одного лишь наслаждения.

Он сделал большой глоток из кружки и продолжал:

– Ко второй категории принадлежит женщина-друг. Я люблю с ней беседовать, проводить с ней время, я ей беспредельно доверяю, она удовлетворяет мои духовные потребности. Я не ищу в ней телесной красоты, изящности форм; я люблю ее платонически, любил бы ее даже, если бы она была мужчина, различие пола нисколько не влияет на мою привязанность к ней.

Третью категорию составляет женщина-жена в строгом смысле. Она заключает в себе особенности первых двух категорий женщин. Если она обладает ими, то супружество счастливо – она соответствует идеалу семейного союза. Если же в жене не сочетаются качества любовницы с качествами друга, то брачный союз не достигает желаемой цели и в супружеской жизни нет счастья.

Царевна Шарлотта не отличается чувственной красотой и потому может жаловаться только на природу, тем более что у нее муж более склонный к плотским наслаждениям.

Альбрехт, считавший царевну совершенством женской красоты, для которого она была кумиром, божеством, пришел в сильное раздражение, услышав такой святотатственный отзыв о Шарлотте, но его гнев достиг крайних пределов, когда один молодой офицер, родственник фельдмаршала Шереметева, сильно выпивший, одобрил поведение царевича и принялся клеветать на добродетельную царевну. Никто не смел противоречить родственнику фельдмаршала, гости даже смеялись над его неприличными выходками. Это ободрило его, и он стал еще циничнее отзываться о царевне.

Альбрехт воспылал яростным гневом; он не мог оставаться хладнокровным слушателем таких оскорбительных отзывов о женщине, которую он уважал наравне с высшим, неземным существом. Однако он удержал свой гнев, спокойно подошел к молодому офицеру и вежливо попросил его прекратить свои оскорбления. Не забудьте, прибавил он, что Шарлотта дочь благородного герцога, сестра императрицы и невестка великого монарха. Офицер презрительно взглянул на него и ответил ему с грубостью, которой можно ожидать только от простолюдина. Другие гости под влиянием винных паров неистово смеялись, и это еще более раззадорило молодого офицера. Он стал еще нахальнее. Альбрехт приказал ему замолчать. Но все было напрасно, офицер ругался все сильнее, а присутствующие хохотали все громче. Альбрехт, единственный трезвый человек в этом шумном обществе, счел за лучшее удалиться. Он взял шляпу и шпагу и направился к дверям. Но офицер, гордый своей победой, последовал за ним, толкнул его ногой и крикнул:

– Вот так следует прогнать из России всех иностранцев, искателей приключений.

Альбрехт повернулся и дал наглецу тяжеловесную пощечину, а так как тот хотел схватиться с ним, то Альбрехт сильным толчком повалил его на пол и медленно вышел из комнаты.

Но едва прошел он около двухсот шагов, как офицер догнал его с обнаженной шпагой в руке. За ним следовали некоторые другие участники пирушки, охотники до драк. Молодой офицер, ругаясь, приказал Альбрехту остановиться и вступить с ним в поединок. Граф обещал ему дать удовлетворение на следующий день и предложил ему идти домой выспаться. Но офицер не угомонился и напал на Альбрехта, который вынужден был защищаться. Не прошло и двух минут, как офицер уже лежал на земле смертельно раненный шпагой Альбрехта. Он вздохнул и выпустил последний дух. Находившиеся при этом офицеры унесли его труп, а Альбрехт поспешил к себе домой, уложил в чемодан нужные вещи и рано утром исчез из Петербурга, чтобы избежать высылки в Сибирь.

Оказавшись в Берлине, Моргеншейн узнал, что все его наследственное имущество передано кредиторам его отца. Он был совершенно разорен, ему от наследства осталось совсем немного. Нужно было искать место. С утра до ночи он бегал по домам своих родственников и прежних друзей, просиживал целые часы в их передних и приемных. Друзья и родственники приглашали его к обеду и на свои вечера, но действительных услуг ему не оказывали. Иные ему подавали надежду, другие пожимали плечами. Альбрехт должен был довольствоваться обещаниями, а когда открывалась вакансия, то на этом месте оказывался другой, имевший сильные связи. Способности Альбрехта везде хвалили, но ему не хватало теперь самого главного – богатства, он был беден. В нашем веке будь одарен мудростью Соломона, добродетелью серафима, ученостью всех университетов, ты только будешь похож на драгоценную памятную монету, которая не может обращаться в торговле. Золото – это лак, сообщающий добродетели блеск, дающее значение мудрости. Золото – это моральный универсальный лоск, под которым грязь превращается в бланманже, а трусость в храбрость.

Однажды Альбрехт узнал, что многие семейства переселяются в Америку; он решил присоединиться к ним с намерением образовать на берегах Миссисипи в Луизиане колонию. Шесть семейств, отправлявшихся в Северную Америку, выбрали его своим начальником. Он был им известен своей образованностью и храбростью. В короткое время многие другие семейства последовали их примеру, и таким образом Альбрехт сделался главой довольно значительного числа переселенцев.

С веселым сердцем и громадными планами в голове граф Альбрехт готовился к отправке в долгое морское плавание.

Только одно обстоятельство омрачало его радость: он не мог примириться с мыслью, что, уезжая в новые земли, он уже никогда не найдет случая увидеть обожаемую Шарлотту. Пока он находился в Европе, он все еще мечтал попасть в число ее слуг и быть около нее. Уезжая в Америку, он должен был отказаться от этой мечты – от своего счастья. Она умерла для него, сделалась недосягаемой святыней.

За несколько дней перед отъездом в Америку, гуляя под липами, Альбрехт встретил знакомого, который пригласил его в гостиницу поиграть на бильярде.

В гостинице было много людей. Во всех комнатах играли, кто в карты, кто в шахматы.

– Знаете ли вы того господина в красном жилете – того, который стоит вон там, за столом, он с вас глаз не спускает? – спросил Альбрехта его знакомый.

– Нет! Я его не знаю, – отвечал граф.

Затем, не обращая больше внимания на незнакомца, Альбрехт пошел в другую комнату и велел подать себе пунш. Вскоре туда вошел человек в красном жилете. Он сел и своими большими глазами принялся пристально смотреть на Альбрехта. Последнему это не понравилось, и он ушел в бильярдную. Тотчас же туда зашел и красный жилет. Альбрехт занял место у камина, и красный жилет также подошел туда. Альбрехт пустился с ним в разговор. По его произношению можно было принять его за англичанина, а лицо его было похоже на цыганское. Он отвечал односложно. Через некоторое время он, вынув часы из кармана жилета и, обращаясь к Альбрехту, сказал:

– Жена царевича, Шарлотта Вольфенбютельская, умерла!

После этого, посмотрев с любопытством на Альбрехта, он тотчас исчез среди посетителей гостиницы. Альбрехт, пораженный этим известием, начал искать незнакомца, но не мог найти его, его никто не знал.

На другой день Альбрехт поспешил в русское посольство и дрожащим голосом спросил секретаря, верна ли новость, услышанная им в гостинице. Секретарь улыбнулся и сказал:

– В последних сообщениях, которые привезли курьеры, о смерти кронпринцессы ничего не упомянуто.

Альбрехт был в восторге, но ломал себе голову, пытаясь объяснить себе, почему красный жилет выдумал такое ужасное известие и сообщил это совершенно незнакомому человеку, даже если бы он его знал, то как же он догадался о тайне его сердца, о привязанности его к царевне и о его живом участии в ее судьбе.

Однако Альбрехт, занятый приготовлением к отъезду, скоро забыл об этой странной мистификации.

Но прошло некоторое время, и во всех газетах было сообщено о смерти Шарлотты Вольфенбютельской.

Это несчастье случилось в октябре 1715 года, когда царевна родила сына, которому дали имя Петр. Спустя четыре дня ей овладела родильная лихорадка, с каждым днем она усиливалась, и двадцатого числа лекари, посланные царем, нашли ее в беспамятстве. Когда больная пришла в себя, она с удивительной твердостью духа и кротостью отказалась принимать лекарства, говоря, что желает умереть.

– Доктор, – сказала она, – благодарю вас за искреннее желание помочь мне; но напрасна ваша наука, напрасно ваше старание – я чувствую, что я должна умереть, и это самое лучшее для меня. Я уже достаточно знакома с земной жизнью. Судьба мне показала ее хорошую и дурную стороны. Теперь судьба решила перенести меня в другую страну, где одно счастье будет окружать меня.

Затем она велела призвать к себе свою подругу, принцессу Остфризскую и барона Левенвольда, просила их заботиться о воспитании ее детей и написать ее родным.

– Напишите, – сказала она Левенвольду, – австрийскому императору, моей сестре и моим родителям о моей естественной смерти, просите их не верить сплетням. Им, вероятно, расскажут, что я умерла от горя, от нравственных мук. Уверьте их, что я умерла от болезни. Государь российский всегда был добр ко мне, с точностью исполнял все, что обещал в брачном контракте, и сделал все, что только мог для спасения моего от смерти.

За полчаса перед смертью она попросила принести к ней ее детей и пожелала видеть царя. Петр тотчас приехал.

– Ваше величество, – обратилась она к нему слабым голосом, – от души благодарю вас за ваше расположение ко мне и за ваше попечение. Горе, которое я испытала, облегчает мне путь в вечность. Я умираю без страха, но меня страшит участь моих детей. Прошу вас не оставить моих сироток; будьте им добрым отцом. Бог вас вознаградит за это! – прибавила она, рыдая. – Дети мои будут вас благословлять, а я буду на том свете молиться за вас. Прощайте, желаю вам довести ваши благотворные дела до желаемой вами цели.

После этого царь уехал, тронутый до глубины души.

После его отъезда царевна испустила последний вздох; это было двадцать первого октября.

Послы сообщили своим дворам, что царевна умерла от горя, от душевных страданий.

Альбрехт, узнав из газет это трагическое известие, чуть с ума не сошел. Он до сих пор питал слабую надежду когда-нибудь вернуться из Америки и поступить на службу к царевне. Теперь увидеть еще раз обожаемую особу было немыслимо. Он проклинал свою несчастную судьбу и свое рождение на свет.

– Зачем, – воскликнул он, – суровая судьба создала меня! Зачем она из бессознательного ничего вызвала меня в мыслящее существо, способное чувствовать горе и страдания? Может ли она хоть одно горе в жизни загладить даже тысячами радостей? О деспотическая природа, которая приказывает нам жить, потому что она этого хочет, бросает нас между терниями и розами и, наконец, посылает нам смерть, когда она этого хочет! Ее уже нет! – прибавил он, немного успокоившись. – Но я еще существую и буду плакать по ней до гроба, я буду дышать только для ее памяти!

IV

Капитан корабля, на котором Альбрехт со своими спутниками отправился в Америку, по истечении некоторого времени плавания остановился недалеко от берега океана у небольшого города для покупки некоторых припасов. Местность была восхитительная, день был ясный, и издали видны были развалины громадного замка, выстроенного, как говорили жители городка, древними римлянами. Альбрехт в сопровождении своего лакея Гольдстрома отправился посмотреть древние развалины. После нескольких часов, усталый от ходьбы, он сел на обломок камня и задумался. Он вспомнил лес, где в первый раз встретился с Шарлоттой, вспомнил бал в Петергофе, где во второй раз увидел ее, но уже в царском величии, и наконец начал, представлять себе ее смерть, лишившую его всякой возможности еще раз лицезреть милый образ, и ему стало невыносимо грустно.

Пока Альбрехт так сидел, погруженный в свои мысли, некая дама, окруженная несколькими мужчинами и женщинами, вышла из-под сводов развалин и направилась по тропинке к протекавшей мимо замка реке, где стояла лодка. Посетители развалин сели в нее, лодка отчалила от берега и в скором времени потерялась из вида. Альбрехт пришел в ужас. Эта дама была предметом его вечных мечтаний, царевной Шарлоттой Вольфенбютельской. Была ли это действительно она? Был ли это ее дух? Было это чудо природы, создавшей царевну два раза? Был это призрак, привидение? Мысли его путались. Он не знал, что думать об этом неожиданном явлении. Он знал, что Шарлотты нет на свете, между тем он сейчас ее видел. Это была она, точь-в-точь она: ее стан, ее грация, ее лицо, ее светло-русые, густые волосы. Это не был сон! Он вполне обладал сознанием. «Что же это такое?» – спрашивал он себя в сотый раз.

Немного успокоившись, Альбрехт начал разыскивать даму, явившуюся в виде царевны, по всем окрестностям городка, подобно охотнику, неутомимо преследующему редкую дичь. Он с отчаянием вернулся на корабль – нигде не было и следа отыскиваемой им дамы.

В этот же день у жителей городка был праздник по случаю какого-то события, и Альбрехт со своим верным лакеем и проводником отправились вечером в великолепную церковь, выстроенную в древнеготическом стиле. Высокие столбы, множество алтарей блистали от тысячи огней. Церковь была полна народа, и Альбрехт с трудом нашел себе место.

Торжественность места, блеск освещения, величественная музыка церковного органа наполняли его сердце грустью. Образ Шарлотты представился перед его глазами, желание видеть ее причиняло ему невыразимую боль. Его глаза застилались слезами, и он глубоко вздохнул. Взглянув в сторону, где сидели женщины, Альбрехт опять увидел между ними то же самое лицо, которое явилось ему под развалинами старого замка. Ее взоры остановились на Альбрехте. Это была опять она, царевна, только свежее, цветущее, чем он ее видел в Петербурге, где горе постепенно вело к смерти. Она была в черном платье и на груди носила несколько цветов.

Глаза Альбрехта пристально смотрели на это дивное явление. Она это заметила и казалась удивленной. Вскоре опустила черную вуаль. Прошло некоторое время, и прихожане начали выходить из церкви. Черная дама также собиралась уйти.

– Знаете ли вы ту черную даму? – спросил Альбрехт своего проводника.

– Нет! Я ее никогда не видел в этом городе, – отвечал тот.

– Стало быть, она приезжая?

– Вероятно.

– А молодая дама, сидящая рядом с ней, с которой она разговаривает, – вы ее знаете?

– О да! Это дочь хозяина гостиницы «Золотой орел».

На другой день утром Альбрехт отправился в гостиницу «Золотой орел» и спросил дочь хозяина о черной даме. Любезная женщина сказала ему:

– Черная дама – из Брюсселя. Ее отца зовут Монтекуром. Он, по-видимому, богатый купец. Сегодня рано утром он велел подать экипаж и уехал вместе со своими двумя дочерьми.

– Куда? – спросил Альбрехт.

– Мы этого не знаем, – отвечала дочь хозяина. – Вчера он расспрашивал о дороге в местечко Грисьеж. Вероятно, вы знакомы с его старшей дочерью. Не были ли вы вчера в церкви Святого Евстахия?

Альбрехт подтвердил это.

– Дочь Монтекура спрашивала меня о вас, – продолжала дочь хозяина, лукаво улыбаясь, – а я могла сказать ей только, что вы чужестранец.

В то же утро Альбрехт поехал в Грисьеж. На дороге он везде осведомлялся о брюссельском купце и его спутницах. Ему указывали, куда они направлялись; он уже думал, что напал на их след, но ему постоянно приходилось разочаровываться, и наконец он был вынужден отказаться от надежды когда-нибудь решить занимавшую его загадку. Корабль, дожидавшийся возвращения Альбрехта целых пять дней, снялся с якоря тотчас по его возвращении на судно и продолжал свой путь, но остановился опять на несколько дней у берегов острова Тенериф, где капитан хотел запастись вином. Альбрехт сошел с корабля на остров, чтобы полюбоваться на величественный Пик, конусообразно возвышающийся до облаков. Вечером он пошел гулять по берегу острова. Там он сел в тени высоких пальм и каштановых деревьев, отдыхая и мечтая о своем будущем.

Перед ним шумел безграничный океан, позади видна была знаменитая гора, вершину которой окружали облака, на берегу сновали разносчики, рабочие и матросы. Все это наполняло душу Альбрехта приятными чувствами, и он постепенно забылся.

Вдруг по берегу пробежал с небольшим пакетом под мышкой тот же человек с цыганским лицом и в красном жилете, которого он видел в берлинской гостинице. Он пробежал было мимо Альбрехта, но увидел и узнал его, остановился в удивлении и воскликнул:

– А, вы здесь, граф, поздравляю с приездом на Тенериф. Куда отправляетесь?

– В Луизиану, – отвечал граф, – в Новый Орлеан.

– Дай бог вам счастья! – воскликнул красный жилет и побежал по пристани.

Альбрехт, желая поговорить с красным жилетом, последовал за ним. На пристани стояло много лодок, в одну из них вспрыгнул красный жилет; в ней сидели уже две женщины и один пожилой мужчина. Когда Альбрехт подошел к пристани, лодочник уже греб в открытый океан. Он ясно слышал, как из лодки женский голос произнес его имя.

У него потемнело в глазах, голова закружилась, и он чуть не упал в воду: это была опять царевна!

Альбрехт бегал по пристани, отыскивая лодку, чтобы погнаться за отъехавшими, но все лодки уже были заняты.

Наконец ему удалось за высокую цену нанять лодку. Но в эту же минуту он увидел три больших корабля, отплывших в море под раздутыми благоприятным ветром парусами. На одном из них, как его уверяли лодочники, находились те путешественники, которых он искал.

Уже было поздно и темно, когда Альбрехт вернулся домой в сильном отчаянии. Только поток слез, которые он проливал в течение целого часа, смог облегчить его горе. Всю следующую ночь он провел без сна. На другой день он пошел разузнать, где жили обе женщины во время их пребывания на острове. Оказалось, что они жили в Санта-Крусе, в доме одного виноторговца. Этот торговец сообщил ему, что пожилой господин был немец по имени Вебер, отправлявшийся со своей дочерью к родным в Северную Америку, что вторая женщина, кажется, горничная дочери Вебера, а человек в красном жилете, которого он, Вебер, называл просто Францем, по-видимому, был его лакей. Корабль, на который сел Вебер, отплыл к берегам Америки.

Узнав об этом, Альбрехт решил во что бы то ни стало отыскать виденную им даму. Он решил побывать во всех портовых городах Америки, объехать все страны, пока не найдет ее следов.

V

Наконец Альбрехт со своими спутниками достиг Флориды. Каково было их разочарование! Плывя из Пенсаколы по направлению к хваленой Луизиане, они видели одни голые низкие берега, покрытые лишь песком, на котором изредка росли морские сосны и скудные кустарники.

Капитан причалил к самой грустной бесплодной местности. Там находилось несколько бедных хижин, где жили пожилые полунагие голодные люди, остатки прежней колонии. При виде этой местности путешественниками овладело уныние, они предчувствовали безотрадное будущее. Все радужные ожидания их исчезли. Многие даже начали думать о возвращении на родину.

Один старик из переселенцев в безутешном горе сказал своей плачущей дочери:

– Дочь моя, не плачь, моя милая, мне уже минуло восемьдесят лет, я скоро умру. Не все ли равно, что меня похоронят в Европе или засыплют мою могилу американской землей. Там и здесь один и тот же Бог. Ты останешься на попечении дяди, он тебя любит и не оставит одну. Ты еще молода, выйдешь замуж, моя милая Доротея. Бог не даст погибнуть бедным переселенцам, они найдут клочок плодородной земли, будут обрабатывать ее и будут жить безбедно.

Эти пророческие слова старика несколько успокоили плачущую дочь.

– Папаша, – сказала она, – ты еще долго будешь жить, и мы с тобой будем молить Бога спасти нашу колонию от бедствий. Но нужно написать нашим родным, готовящимся также переселиться сюда, чтобы они не оставляли родины, пока не узнают чего-либо определенного об исходе нашего предприятия.

– Да, милая, но я уже плохо вижу, напиши ты сама.

– Письмо уже написано, батюшка, а ты только подпиши его, мне по молодости моей не поверят.

С этими словами она подала ему готовое письмо в конверте. Письмо это было адресовано на имя Франца Таубеннеста, содержателя гостиницы в Кенигсберге.

Капитан утешал переселенцев:

– Вы еще не видели Нового Орлеана, – сказал он, – ведь мы здесь не останемся.

Через некоторое время путешественники достигли устья Миссисипи. Но и там болотная почва не производила благоприятного впечатления о Новом Орлеане. Корабль вошел в Миссисипи и в течение двадцати часов путешественникам не представлялось ничего, кроме плоских, неудобных для житья илистых берегов, покрытых ситником, камышом и несколькими кустарниками. Однако постепенно берега с обеих сторон реки стали лучше. Направо и налево начали возвышаться густые, темные леса, через которые не могли проникать солнечные лучи. Деревья были очень высоки и толсты. На иных из них красовались разные дикие плоды и множество птиц порхало и исполняло странный концерт. На лугах, усеянных кустарниками, сновала красная дичь.

Наконец они достигли давно ожидаемого Нового Орлеана.

Когда капитан объявил переселенцам, что они уже прибыли на место назначения, все пришли в крайнее удивление. Они не верили своим глазам. Они не могли представить себе, что это та пресловутая местность, которую называют Новым Орлеаном, где они должны поселиться и найти счастье. На восточном берегу реки стояли рассеянные хижины, выстроенные из дерева и камыша. Лишь кое-где виднелись сооружения из дерева и жженой глины, имевшие некоторое сходство с европейскими домами. Альбрехту объяснили отсутствие больших домов тем, что почва рыхлая и не может выдержать тяжелых зданий. И это был главный город Луизианы!