Текст книги "Красный Петушок"

Глава V
Форт в пустыне

В том месте, где мы достигли берега, в море впадала река; мы заметили в ней сильное волнение, как потом оказалось, от резвых прыжков многочисленных дельфинов, почему мы и дали ей название река Дельфинов. Всю ночь, возбужденный перспективой близкой высадки, я не мог уснуть; мое воображение рисовало чудесные картины, которые я увижу на этом чужом берегу. О, если бы я мог предвидеть будущее, мое настроение, вероятно, было бы далеко не такое радужное!

На рассвете все были на палубе; близость земли вселила глубокую радость в наши сердца; мы ликовали, что скоро снова очутимся на твердой земле.

Капитан Рибо наблюдал за погрузкой на одну из шлюпок большого каменного столба, на котором были высечены гербы Франции и который он намеревался водрузить в этой новой стране, объявляя ее собственностью Франции. На расстоянии полумили видны были широкое устье большой реки и белые вершины бурунов, которые пенились, встречаясь с океаном.

Капитан Рибо решил, перед тем как направить суда в реку, исследовать это место; с этим намерением мы и отправились на небольших шлюпках сейчас же после восхода солнца. Когда солнце взошло, море от первых его лучей превратилось в тяжелое литое золото; небо было темно-синим, а воздух нежно-ароматный был удивительно прозрачен. Впереди нас линия бурунов преграждала дорогу к тихой речке, которая сонно текла между двумя полосками земли и вливалась в беспокойное море. На север от реки лежал, казавшийся беспредельным, громадный солончак; небольшие лужи блестели сквозь густой ряд произраставших здесь злаков; к югу виднелась густая чаща громадных деревьев, кустарников, ползучих растений, обвитых чахлым волосистым мхом, что придавало большим деревьям вид очень старых, с седыми бородами людей, осужденных вечно стоять на берегу угрюмой реки.

Все это ярко обозначилось перед нами, когда мы приблизились к линии волн, пенившихся при впадении реки в океан.

После непродолжительного маневрирования мы нашли широкий и спокойный проход. Капитан боялся, что он недостаточно глубок для «Тринити». Под прозрачной водой легко можно было различить острые, подобно клыкам, жесткие выступы скал. Но мы спокойно вошли в тихие воды реки – реки Май, как назвали мы ее, так как это произошло в первый день мая.

Мы прошли около полумили по этой тихо текущей между пустынным солончаком и таинственным молчаливым лесом реке, пока нашли подходящее место для высадки. Шлюпки причалили к берегу, и матросы по указанию капитана Рибо выгрузили и установили каменный столб в лесу, на небольшой прогалине. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь темную листву деревьев, залили открытое место, где мы стояли, и, ярко отражаясь на полированной стали кирас и шишаков, осветили напряженные лица нашей команды. Все мы серьезно и сосредоточенно слушали капитана Рибо, который торжественно объявил это место собственностью французского короля. Один только Мишель Берр с насмешливой улыбкой на толстых губах, подобно уличному шуту, смотрел в упор на меня.

Вдруг на прогалине появились девять обитателей этой страны. Один из них поднял руку в знак мира, и Жан Рибо пошел ему навстречу. Туземец был высокий мужчина темно-медного цвета, без бороды; его величественная наружность обличала в нем человека, имеющего власть; черные глаза его были проницательны и бесстрашны. Очевидно, это был их вождь. На нем был красивый головной убор из крашеных перьев и плащ из того же материала нежного оттенка с золотыми украшениями; его крепкие голени были обтянуты полотняными обмотками, а ноги обуты в мягкие – цвета лани – замшевые сапоги, украшенные цветными застежками и узорами из перьев.

Он обратился к нашему капитану с речью на странном гортанном языке, которого никто из нас не мог понять. Жан Рибо покачал головой, но поднял руку, что должно было означать, что мы миролюбивы. Позади своего вождя в такой же одежде, но менее пышной, молча и внимательно наблюдая за каждым нашим движением, стояли остальные туземцы. Капитан и высокий дикарь стали объясняться знаками, наконец, вождь, указывая на себя, произнес:

– Сатурион.

– Ами! Ами! (Друг! Друг!) – ответил наш капитан, указывая на всю нашу группу, чтобы этим уверить Сатуриона, что мы друзья. После этого произошел обмен подарками. Таким образом установлены были дружественные отношения с этими дикарями.

Мы расстались с самыми лучшими чувствами и возвратились на ожидавшее нас судно.

Когда мы вновь очутились на «Тринити», был созван совет, и после долгих дебатов было решено продолжать искать более удобное место для основания колонии, так как это место представляет трудности для плавания больших судов. Один только де Лодоньер высказался за дальнейшее исследование реки Май, уверяя нас, что дальше, внутри страны, мы навряд ли найдем удобное место. С ним, однако, не согласились, и после полудня мы при благоприятном легком ветре направились на север, проходя вдоль малоинтересного плоского берега с несколькими мелководными и незащищенными гаванями. Так мы шли до тех пор, пока на следующее утро не увидели по низкой береговой линии пролив, который оказался большой и прекрасной гаванью. Проникнув глубже, мы нашли прекрасную реку и много маленьких, лениво извивавшихся речек, окружавших болота.

В этом месте мы решили обосноваться и в полдень бросили якорь вблизи одного из островов значительной величины.

Разделившись на партии, мы для внимательного исследования окружающей местности отправились на шлюпках по большой и некоторым маленьким речкам. На долю Белькастеля, де Жонвиля и меня выпала работа по исследованию острова. К концу третьего дня все благополучно возвратились и доложили обо всем капитану Рибо. На основании наших сведений капитан Рибо решил основать колонию именно на острове, а не на материке, так как здесь были лучшие виды на пригодную для обработки землю.

Таким образом, началась работа по созданию для нашей защиты форта. Некоторым группам было поручено тесать бревна, другим ставить их на место. Работа быстро подвигалась вперед, и в короткое время форт Карла – как Жан Рибо назвал его в честь короля Франции – стал оформляться, и дома за оградой стали обитаемы.

Мне и Белькастелю, как людям, умевшим обращаться с самострелами, поручено было охотиться в лесах, и наши запасы стали пополняться свежим мясом. В первое время мы оказались плохими охотниками: в бесконечных в этих густых чащах сумерках, измученные тысячами насекомых, окруженные застоявшимися зловонными болотами, мы были подобны заблудившимся детям. Инстинктивно прокладывали мы себе дорогу и часто вынуждены были проводить много неприятных ночей в этой отвратительной дикой местности, среди ужасов и опасностей, которые нам и не снились. Среди тихих ручейков, предательских болот и громадных деревьев мы стояли на высоких корнях, выступавших из дрожащей поверхности болотистой почвы, слушали удивительно мелодичное пение неизвестных нам птиц, видели странных, опасных гадов и разных зверей. Здесь мы научились осторожно ступать по шелестящему грунту лесов, искусно охотиться, молчаливо гнать нашу лодку по тихим речкам, ловя разную рыбу. Но зато нашей дичи и многочисленных подарков, приносимых соседними жителями, было вполне достаточно для всех нас.

Однажды в полдень мы плыли в нашей лодке по тихой поверхности одной речки и услышали шум голосов в валежнике справа от нас на берегу. Я посмотрел на Мартина, сидевшего на корме; он тихо покачал головой и приложил палец к губам. Когда мы бесшумно подошли под спустившуюся ветку, я схватился за нее и задержал движение лодки.

– Красный Петушок, а? – были первые слова, услышанные нами. – Мы сворачивали шеи и покрепче…

– О брат мой, каким удивительным тупоумием благословил тебя Господь, – прервал его насмешливый голос. – Рана в голове ничего тебе не даст! Мы должны взять мальчика живым, или мы никогда не узнаем его тайны.

– Ты довольно долго говоришь все об одном и том же, – ответил другой. – Но как? Отвечай, ты ведь так умен!

– Мы должны ждать, глупец! Кто-нибудь увидит…

В эту минуту ветвь из моих рук со свистом поднялась вверх. Наступило молчание, а затем послышался топот ног по мягкой земле.

Я вскочил на ноги, но Мартин усадил меня раньше, чем я успел исполнить мое намерение: выскочить на берег и преследовать заговорщиков. Сильным ударом весла он двинул лодку в узкое пространство воды, окруженное густой листвой. В течение нескольких минут мы не проронили ни слова, продолжая двигаться молчаливо вниз по течению.

– Один из этих людей охотно свернул бы вам голову, Блез, и он сделал бы это, если бы захватил вас врасплох, – заметил, наконец, Мартин. – При первой встрече я постараюсь узнать, видели ли они нас.

Во время послеобеденного отдыха мои мысли были заняты странными и непонятными для меня словами Мишеля Берра (я сразу узнал его голос). Он упоминал о какой-то тайне, о которой я сам ничего не знал. Мартин успокаивал меня, уверяя, что время и терпение несомненно разрешат эту загадку.

Вечером, по возвращении, мы встретили у ворот форта Карла и Мишеля Берра. Последний елейным голосом осведомился об успехах нашей охоты. Белькастель спокойно и вежливо ответил, что южная часть реки, где мы пробыли все послеобеденное время, показалась нам не особенно хорошей. В единственном глазу Мишеля сверкнуло выражение облегчения: в действительности мы провели это время в северной части реки.

Глава VI
Бунт

Вскоре Жан Рибо объявил о своем намерении возвратиться во Францию за новыми припасами, предложив недовольным колонистам отправиться с ним. Однако большинство выразило желание остаться в Новом Свете. Между ними, конечно, были Мартин Белькастель и я. Капитан Рибо выступил с серьезной речью перед всей колонией; он доказывал необходимость обработки земли и обращал внимание на те прекрасные результаты, которые получатся при усердной обработке земли этой девственной страны. Он назначил де ла Пьерра начальником, предоставив ему полную власть поступать так, как он найдет нужным в интересах каждого из колонистов. Наконец, он отплыл, обещав вернуться поздней осенью.

Через месяц после ухода Жана Рибо в колонии поднялся дух возмущения против тяжелой, беспрерывной работы, требуемой от всех де ла Пьерра, который железной рукой заставлял исполнять свои приказания. Колонисты не хотели понять, что им руководило исключительно чувство долга и желание, чтобы колония прогрессировала. Как военный человек, он знал только закон казармы и лагеря – суровый закон военных правил. Вначале украдкой шептались, а затем стали говорить открыто. Люди тайно оставляли остров и направлялись к краснокожим, где безуспешно разыскивали золото; работа по очистке и обработке земли была запущена. Медленно, но неуклонно положение подвигалось к неизбежному концу – открытому разрыву между начальником и командой.

Такое отношение колонистов заставило капитана де ла Пьерра решительно заявить, что каждый, кто без разрешения оставит остров, будет обвинен в мятеже и без суда казнен. Мартин Белькастель увещевал колонистов, но безрезультатно – и его и меня так же возненавидели, как и начальника. Вдохновителями этих дурных чувств были братья Берр, причем главным руководителем, как это ни странно, был худой Пьер, в то время как его язвительный брат Мишель шнырял по острову своими легкими кошачьими шагами.

При каждой встрече Мишель приветствовал меня с той преувеличенной, покорной вежливостью, от которой так сильно отдавало насмешливой неискренностью. Временами мне казалось, что я различаю в его единственном беспокойном глазу, когда он останавливался на мне, недоуменный и пытливый взгляд.

Минули лето и осень, и наступила мягкая, благотворная зима. Запасы наши уменьшались, и мы тщетно высматривали, не появятся ли на горизонте паруса Жана Рибо. Люди, под суровым управлением капитана де ла Пьерра, сделались мрачными и угрюмыми, хотя по необходимости подчинялись его приказаниям.

Но вот полускрытая ненависть стала приближаться к своей ужасной развязке.

Однажды, возвратившись с охоты за дичью в болотах, Белькастель узнал от де ла Пьерра, что он поймал Пьера Берра, возвратившегося из запрещенной экспедиции, и что он намерен дать «урок этим мятежным собакам». Короче говори, Пьер Берр должен быть расстрелян на рассвете следующего дня.

Белькастель выслушал это сообщение без всяких замечаний, но после совместного обсуждения мы решили уговорить нашего начальника изменить свое намерение и этим отвратить неминуемую катастрофу.

Однако де ла Пьерра проявил особое упорство в этом вопросе. Он напомнил Белькастелю, что дисциплина должна быть поддержана. Его суровое солдатское лицо с тонкими черными усами, аккуратно подстриженной бородой, выдающимися челюстями и строгими, черными глазами выражало непреклонную волю.

– Но вы ведь не командуете солдатами, месье! – сказал Мартин.

– Мое решение неизменно, месье Белькастель, – ответил де ла Пьерра коротко.

– Месье, – возразил Мартин вежливо, но настойчиво, – мое мнение таково, что вы. собираетесь совершить опрометчивый шаг, и я боюсь, что к утру поднимется такой мятеж, подобного которому никогда никто не видел, – и это может стоить жизни нам троим.

Де ла Пьерра, опустив голову, ничего не ответил, и мы оставили комнату. На пороге мы столкнулись с Мишелем Берром, который, по-видимому, наблюдал за нами через окно. По своему обыкновению, он низко поклонился, но ничего не сказал. Его лицо было мрачно, и черная повязка на глазу придавала ему особенно зловещий вид.

Узкая дорога была полна возбужденно разговаривающими людьми. При нашем приближении говор умолк, но возобновился еще громче, когда мы прошли. Мы служили мишенью для многих наглых и насмешливых взглядов и замечаний, но попыток напасть на нас не было.

Добравшись до нашей квартиры, Мартин заметил, что нам следует быть готовыми ко всему и поэтому было бы хорошо поместить нашу лодку в укромном месте, откуда мы могли бы совершить побег.

– Имейте в виду, – заключил он, – что к восходу солнца будут серьезные неприятности.

– Нет, Мартин, – воскликнул я, – мне неприятно удирать! Останемся здесь и будем сражаться. Мы сумеем противостоять этому сброду.

Мартин улыбнулся:

– Все еще Красный Петушок, а? Ну хорошо, пусть будет так. Посмотрим на рассвете. Тем не менее я передвину лодку, это не повредит, – сказал он и вышел.

После его ухода я уснул и видел во сне мрачное, насмешливое лицо одноглазого человека, милую девушку в тихом саду, жесткое, непоколебимое лицо капитана де ла Пьерра. Было еще темно, когда, проснувшись, я увидел стоявшего возле меня Мартина.

– Спит мертвым сном, – сказал он смеясь, – как будто он в безопасности в доме родного отца, а не в пустыне, окруженной врагами. Вставайте, Блез, вставайте.

Я сразу поднялся.

– Вот так будет лучше. Возьмите шпагу и меч – они будут нам нужны, – продолжал Мартин.

Когда мы вышли, был холодный рассвет; слабый желтый свет виднелся на востоке, где солнце храбро пробивалось сквозь хмурые тучи, висевшие над морем. Дул холодный ветер. Мы направились к небольшой площадке в центре форта, где уже собралось большинство колонистов. Они стояли молчаливой группой. Мы заняли место в стороне от них близ бревенчатой постройки. Мишеля Берра нигде не было видно.

Через несколько минут появился осужденный, сопровождаемый четырьмя солдатами, которые еще остались верны своему начальнику. За ними шел капитан де ла Пьерра с обнаженной саблей. Пьер Берр обнаружил удивительное спокойствие перед лицом смерти и, как казалось, даже бравировал, так как на его жестком лице появилась широкая улыбка, и выступал он твердым шагом. Никто не произнес ни слова, когда осужденного поставили на место и небольшой вооруженный отряд занял свои позиции. На один момент я почувствовал жалость к этой одинокой фигуре, стоявшей перед мушкетами.

В это время капрал повернулся к капитану де ла Пьерра и громко произнес:

– Капитан, мы не можем стрелять в этого человека, потому что он ничего не совершил такого, чтобы быть осужденным на смерть.

Улыбка на лице Пьера Берра сделалась нагло широкой. Теперь я понял причину его бравады – он знал, что солдаты откажутся исполнить приказание начальника.

После слов капрала суровые черты капитана исказились страшной яростью. Он быстро вложил в ножны обнаженную саблю и раньше, чем кто-нибудь успел двинуться с места, вырвал из рук капрала мушкет, прицелился и выстрелил. Улыбка исчезла с лица Пьера и заменилась выражением удивления и ужаса. Медленно он стал опускаться на землю.

В этот момент что-то вспыхнуло, и раздался острый, визжащий свист стрелы. Капитан де ла Пьерра упал, корчась и содрогаясь от тяжелой стрелы, искусно направленной в его горло. Ловкого стрелка не было видно. Наступила полная тишина.

Но вот раздался хор беспорядочных криков, и толпа стала расходиться группами: одни направлялись к спокойно лежащему Пьеру, другие к месту, где лежал капитан в предсмертных мучениях; третьи направились через открытую площадку по направлению к нам. Я стоял, разинув рот, пораженный всем происшедшим. Белькастель коснулся моей руки.

– Пора уходить, Блез, – сказал он спокойно.

Схватившись за шпаги, мы пустились бежать.

Минуя ворота, Мартин круто повернул на восток, направляясь к низкому холму. С трудом поднимались мы по длинному откосу; позади слышны были крики преследователей. Наконец мы добрались до вершины, и я, измученный, стал всматриваться в даль в надежде увидеть паруса Жана Рибо; но широкое, бурное от сильного ветра море было пустынно. Все кругом было серо; солнце скрылось за тяжелыми, грозными тучами. Мы бросились в густой кустарник, Мартин впереди, я за ним, а на расстоянии не более пятидесяти шагов от нас – наши враги.

У подошвы холма, в тенистой бухточке, мы нашли нашу лодку. Над нами, на склоне холма, показалась погоня. Но мы уже успели отвязать лодку и, быстро отпихнув ее, стали удаляться от острова.

Когда мы приблизились к большой скале, защищавшей вход в бухточку, Мишель Берр внезапно появился на ее вершине. Его единственный глаз свирепо сверкал из-под его грубой черной шляпы, а в руке он держал самострел.

– До свидания, господа! – крикнул он. – До следующей встречи!

Затем, заметив, по-видимому, сомнение на моем лице, он добавил:

– О, мы встретимся, месье Брео, мы еще встретимся!

Эти слова прозвучали пророчески, и я невольно поверил им. Мартин презрительно улыбнулся; на скале никого уже не было – неуклюжая фигура исчезла.

– Наш толстый друг, кажется, так же хорошо пророчествует, как и занимается тайнами, – сказал Мартин после некоторого молчания. – Людей, подобных нам, не так-то легко убить, а сам Мишель Берр, уж наверное, живуч, как кошка.

– Без сомнения, он опасный человек, – сказал я, вспомнив смерть де ла Пьерра и оружие в жирных руках Мишеля.

Будучи плохими моряками, мы решили плыть по свежему ветру, для чего поставили короткую мачту и подняли паруса, заранее приготовленные. Мы вышли из гавани в открытое море и направились вперед, вдоль берега, на север. Ветер усиливался и переходил в шторм. Весь день мы плыли по бурному зимнему морю; лодка наша качалась и ныряла в громадных волнах, каждую минуту грозивших захлестнуть нас. Быстро стало темнеть, и мы стали высматривать удобное место для высадки, но кругом виднелся лишь отлогий берег, о который свирепо разбивались шумные буруны.

Вдруг раздался резкий звук под нами, лодка поднялась почти перпендикулярно; я получил сильный удар но голове и был выброшен в море.

Глава VII
Санти

Когда я пришел в себя и открыл глаза, солнце ярко светило, а шум бурунов отдавался в моих ушах. Мартин Белькастель стоял наклонившись надо мною с встревоженным лицом. Как только он увидел мои открытые глаза, лицо его прояснилось и он весело улыбнулся мне. Но вдруг он вскочил и быстро помчался вниз по свободному от валунов берегу, размахивая руками и громко крича:

– Черт возьми! Они заставят нас умереть с голоду.

Я сразу поднялся и увидел тучу чаек, поднявшихся с песка при приближении Мартина. С большим трудом мне удалось встать на ноги, так как в каждом мускуле я чувствовал сильную боль, но кости мои, чему я был очень рад, были все целы. Я напряг все усилия, чтобы проковылять к тому месту, где Мартин, стоя на коленях, рассматривал что-то, лежащее перед ним.

Болота распространяли резкий запах; над нами качались длинные листья величественных деревьев, тонкие и стройные стволы которых поднимались на большую высоту без единой ветки; позади них простиралась запутанная чаща джунглей, безмолвных и мрачных.

Море все еще было сердитое, и громадные буруны разбивались о берег.

Я стоял ошеломленный этой картиной и недоумевал, каким образом я попал на землю. Высоко на мели я увидел нашу лодку с пробитым носом и в таком состоянии, что не было надежды исправить ее.

Приблизившись к Мартину, я нашел его внимательно рассматривающим большое количество бисквитов и сушеного мяса, которое он разложил на земле для просушки.

– Еще одно такое посещение этих чаек, – заметил он сурово, – и мы действительно окажемся в плохом положении. О, я рад видеть вас на ногах. Трудная была работа – я боялся, что мы никогда не достигнем берега!

– Я ничего не помню, – сказал я. – Расскажите, как я очутился тут.

– Не стоит, – ответил он, – мы здесь и за это должны быть благодарны судьбе. После того как наша лодка ударилась о скалы и мы были выброшены в море, было сомнительно, увидим ли мы когда-нибудь восход солнца.

– Я обязан вам жизнью! Вы вынесли меня на сушу.

– Нет, Блез. Я только оказал вам посильную помощь и заботился о своей собственной шкуре. Но что делать дальше? К счастью, мы не без запасов, так как в лодке сохранились наши самострелы и шпаги, а также немного провизии.

Я очень обрадовался, услыхав, что моя шпага с прекрасным лезвием, служившая так долго нашей семье, не погибла. Я поспешил достать ее из небольшой кучки наших вещей, вытер лезвие и очистил его от ржавчины.

Однако положение создалось для нас серьезное, и мы долго обсуждали планы будущего. Мартин был за то, чтобы углубиться в лес, а я считал лучшим оставаться близ моря, питая при этом надежду на появление судна капитана Рибо, которое подобрало бы нас при своем возвращении.

Мартин печально улыбнулся:

– Это очень слабая надежда, мой мальчик. Что-то его задержало, иначе он давно бы возвратился. Может быть, кораблекрушение? Мы не должны скрывать от себя истины: мы в плохом и затруднительном положении. В одном вы правы: мы будем придерживаться берега, пока не достигнем реки; было бы очень трудно проникнуть в эту болотистую страну пешком.

– И тогда, – сказал я весело, – мы будем плавать по реке и жить вдали от земли, как армия герцога д’Ангьена жила вдали от Италии.

– План хорош, – сказал, смеясь, Мартин. – Теперь пойдемте, месье де Брео.

– Сейчас, месье Белькастель. Только не торопитесь, бедное мое тело чувствует себя так, как будто было избито сотней дикарей.

И мы отправились по плотному песку взморья в северном направлении. Одежда моя вылиняла и загрязнилась от соленой воды; на дублете образовалась большая дыра, шляпа исчезла, а сапоги были в таком состоянии, что к концу дня я оказался босым – от Красного Петушка осталось теперь очень мало. Мартин был не в лучшем положении, и мы походили не на французских джентльменов, предпринявших большое и отважное путешествие, а скорее на пару одиноких, беспомощных бродяг.

После обеда, состоявшего из бисквитов и сушеного мяса, мы улеглись спать на песке. Резкий ночной ветер и боль в ногах от долгой ходьбы не дали мне отдохнуть, но надо было идти дальше.

На третье утро мы очутились у довольно значительной тихой реки, преграждавшей нам дальнейший путь. Для нас стало очевидным, что без лодки мы дальше не сумеем продвигаться, преодолеть же густую массу растительности, прилегающей к реке, было явно невозможно. Мы остановились и стали печально оглядываться кругом.

Мартин сел на землю и стал рассматривать свои израненные и воспаленные от долгой ходьбы без сапог ноги; я присоединился к нему и через короткое время уснул на теплом песке. Когда я проснулся, солнце было уже высоко; невдалеке Мартин спал крепким сном. Я разбудил его, он быстро сел, улыбнулся, но улыбка быстро исчезла с его лица.

– Черт возьми, Блез! Вы разбудили меня не вовремя! – закричал он печально. – Я как раз в это время обращал Франсуа де Гиза в истинную веру – с помощью шпаги, и в благодарность он пригласил меня обедать с ним. Мы как раз с аппетитом обедали, когда вы…

– Я разбудил вас, чтобы вы разделили со мной мой банкет, – прервал я его. – Мартин, я чувствую большую пустоту в желудке.

– Ладно, наш обед не так хорош, как тот, который я видел во сне, но необходимо сделать из него наилучшее употребление, – ответил он философски, доставая в это время узел с едой.

Узел оказался очень легким. Мы стали его осматривать со всех сторон и увидели дыру в парусине, откуда выскочила большая откормленная полевая мышь. Мартин уронил пустой узел, посмотрел на мое удрученное лицо и разразился громким смехом.

– Так как с банкетом покончено, мы должны решить, что нам дальше делать, – сказал Мартин.

Серьезный вид его и торжественный тон показались мне страшно комичными, и я в свою очередь громко расхохотался.

Бросив случайно взгляд на реку, я вздрогнул от неожиданности: две большие лодки пробивались сквозь густую траву, росшую у берега. В них сидели шесть украшенных перьями дикарей, рассматривавших нас с любопытством. Я вскочил и схватил лежавшую на земле шпагу, намереваясь обнажить ее, но Мартин поднялся на ноги и положил свою руку на мою.

– Эй вы, молодой Петушок! – сказал он сурово. – Уберите свою шпагу. В данном случае в ней нет надобности. Мы должны быть миролюбивы с этими дикарями.

Краснокожие высадились на берег и медленно двинулись по направлению к нам. Мартин пошел к ним навстречу, держа свои безоружные руки над головой. Молодой дикарь, бывший впереди, ответил тем же знаком. Когда они подошли ближе, дикарь остановился и приветствовал Мартина на своем гортанном языке. Мартин качал головой и делал знаки дружелюбия, в то же время повторяя: «Ами, ами» («Друг, друг»). Затем начался длинный разговор посредством знаков. На гладком песке Мартин нарисовал чертеж форта и подробности нашего побега. Дикари внимательно следили за его рисунками, и, когда Мартин изображал на песке наши приключения, дикари утвердительно качали головой, показывая этим, что они понимают.

Наконец мы все встали, и Мартин, сделав гримасу, потер свой живот, показывая этим, что он голоден; на это наши новые знакомые опять покачали головой и указали на две лодки, привязанные у берега.

Мы вопросительно посмотрели друг на друга.

– Кажется, единственное, что мы можем сделать, Блез? – спросил Мартин.

Я утвердительно кивнул, и мы, собрав наши скудные пожитки, отправились с краснокожими.

Так началась наша жизнь среди этих варваров, которые доказали нам впоследствии, что они такие же люди, как и мы.

Все время после полудни мы двигались по широкой, протекавшей между темной зеленью джунглей реке. Громадные гады грелись на солнце на илистых берегах, и птицы яркого оперения порхали с дерева на дерево. В течение всего этого времени дикари без отдыха гребли; я восхищался терпением и ловкостью, с какой они правили своими лодками. Тонкие, мускулистые, они гребли дружно и молча. Лодки двигались уверенно вверх по течению сквозь висевшую в неподвижном воздухе серую мглу. Мы проезжали мимо бесчисленных черепах, спавших на бревнах, наполовину погруженных в воду; а однажды громадная змея темно-бурого цвета проворно скользнула в воду при нашем приближении.

Сердце мое замирало, когда я смотрел на беспрерывную цепь сучковатых корней, искривленных стволов с зелеными листьями, задрапированных серебристым мхом; на зловонные пруды, посещаемые неизвестными мне обитателями, сверкавшие в полутьме. В этот момент Франция казалась страшно далекой; я боялся, что никогда не увижу ее благоустроенные поля и виноградники, ее прямые дороги и оживленные города; я был уверен, что глаза мои никогда не будут смотреть на то милое лицо, которое так часто рисовалось в моем воображении.

В то время как наши лодки плыли рядом, Мартин бросал мне случайные замечания, но большей частью мы молчали. Наконец, лодки направились к берегу, к месту, где стояло большое количество других лодок. Множество смуглых детей, игравших среди них, смотрело своими большими, черными, полными любопытства глазами на наши белые лица и странные одежды. Когда мы стали взбираться по легкому склону холма, ведущего к деревне, дети прыгали впереди нас, крича и указывая на нас пальцами. Жилища у этих дикарей были сделаны из древесной коры; женщины были заняты стряпней над костром против дверей в то время, как мужчины лениво бродили вокруг или разговаривали друг с другом. Волкообразные собаки бегали там и сям.

Мы остановились перед одной из хижин, значительно больше других, и дикарь, который нас вел, сделал нам знак ждать, а сам вошел внутрь. Через короткое время он снова появился в сопровождении высокого, пышно одетого дикаря; гордый вид и его умное лицо заставили Мартина сказать тихим голосом:

– Без сомнения, это их вождь.

Дикарь, приведший нас, говорил быстро, объясняя, по-видимому, наше присутствие, и вновь пришедший время от времени бросал в нашу сторону пронзительные взгляды. Через несколько минут он подошел к нам и поднял руку в знак приветствия; затем, указывая на себя, произнес: «Сапона», – подряд несколько раз. Мартин, подражая его жестам, назвал свое имя и мое. Затем по знаку нашего проводника мы последовали за ним к близстоявшей хижине. В ней ничего не было, кроме кож, и я, страшно уставший, немедленно бросился на них.

Я почувствовал жар, и страшная головная боль сверлила мою голову. Я сказал об этом Мартину, но не помню, получил ли я ответ от него, так как быстро заснул.

Когда я проснулся, Мартин Белькастель и пожилой дикарь старались влить сквозь мои стиснутые зубы какую-то противную жидкость, от которой я вначале отбивался, но потом с большим трудом проглотил. Туземец был украшен множеством странных эмблем, нашитых на его одежде; ряды зубов, когтей и блестящих камешков висели на его худой шее. Он провел похожей на клещи рукой по моему лицу, которое было мокро от пота, быстро кивая. Когда он удалился, я спросил Мартина, кто это.

– Очень почтенный человек, – ответил Мартин. – Он главный лекарь в этой деревне и спас вашу жизнь лекарством из трав. Ваша болезнь, оказывается, знакома этому народу.

Мартин был в новой, из серой оленьей кожи, одежде, которую ему, как и мне, подарил вождь дикарей, и в новых замшевых сапогах. Мартин сказал, что этот народ называется санти; по-видимому, это мирное племя охотников, живущее дичью, рыбой и хлебом из какого-то странного зерна, которого он раньше никогда не видел.