Текст книги "Гавань"

Глава VII,
в которой герои жгут костёр на опушке леса и много разговаривают

Я прилёг под обглоданный кустик и стал глядеть кругом. Картина была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнёт голые сучья лозника и разом исчезнет; острые, длинные тени, врываясь на мгновенье, в свою очередь, добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом.

Иван Тургенев

Они ехали несколько часов пока совсем не стемнело. Остановились у съезда на одну из Верхней Ветвей Средней Кроны. Спускаться вниз не стали, но недалеко был лес, они пошли к нему. Свежо пахло опавшей листвой, грибами, поздними ягодами. Хёд и Ньёрд сходили за хворостом, Форсетти зажёг костёр. Пламя разгорелось и поднялось вверх, в тихую звёздную ночь, к осенней луне и мерцающей красным огнём яркой точке Муспельхейма.

Ньёрд и Фрейя сидели рядом. Воздух между ними теплел, кружил голову, как над пропастью. Ньёрд хотел сказать что-то, потом замялся и заговорил о другом.

– А ты хорошо знаешь их всех, ну Хёда, Форсетти, остальных?.. – Ньёрд пошевелил палкой дрова, костёр разгорелся ярче.

– Кого как. Форсетти переселился на нашу Ветвь не очень давно, мне он казался таким забавным толстяком, любителем выпить, остряком… Похоже, я ошибалась на его счёт. Хельг живёт тут уже десяток лет, я немного знаю его жену, у них милые дети…

– Не думал, что у него есть дети… Он казался мне одиноким человеком, живущим прошлым…

– Путешествие располагает к воспоминаниям. Может, и он вспоминает что-то произошедшее давно, о чём он раньше и не думал…

– А Хёд?

– С Хёдом всё просто, мы с ним учились вместе в школе… Он был одним из самых маленьких, а потом сильно вырос, занимался спортом, стал чемпионом Кроны по лёгкой атлетике. Странно – у нас в школе все ребята были голубоглазые, только у него – тёмно-карие глаза. Одно время мне он нравился, – Фрейя улыбнулась, – но он как-то сам по себе, а я любила гонки, шумные компании… Потом он ушёл на войну, а вернулся уже с женой… – Эйр… – Да, Эйр. Он рассказывал тебе о ней? – Немного. – Она красивая женщина. – Чем она занимается?

– Она врач. Часто работает в саду. Может быть, пишет картины. – Ты видела их? – Нет, но думаю, они могут быть.

– А ты пробовала себя в чем-то подобном? – Немного пела… Но это чепуха…

Они помолчали. Далеко, под луной, сияла красная звезда Муспельхейма.

– Какая она одновременно красивая и страшная. Мы живём у огня, который может нас сжечь… – Сейчас немногие верят в это. – А ты?

– Я…

– Ты рассказывал про то, как тебя подбили над Тёмным островом и что-то про Муспельхейм, но тогда из заточения выбрался Хёд и ты не дорассказал. Расскажешь сейчас?

– Да. Я плохо помнил этот момент, а недавно стал вспоминать всё лучше, будто забытый сон. Теперь всё вижу ясно. Враги нашли меня. Я стою с гранатой возле сбитого самолёта, у гранаты выдернута чека. И смотрю на тебя – твоё фото в кабине, тогда – незнакомой девушки. Смотрю и говорю: «Прощай». Вспышка огня, и я в нём, он обжигает, но потом становится холодно. Я в открытой кабине самолёта, лечу у края Листа и вижу тебя. Ты машешь мне рукой. Я отчетливо вижу твоё лицо, хотя расстояние слишком большое. Я хорошо его вижу. А потом самолёт меняется, он становится вроде закрытого бутона – как гладиолус – а я внутри. Вокруг пламя – одновременно ледяное и обжигающее. И я понимаю, что это не бутоны, а крылья, сомкнутые вокруг меня. Крылья сына Муспельхейма – как их изображают на картинках… Только настоящие, переливающиеся всеми цветами радуги…

Фрейя внимательно слушала, глядя на него.

– Потом мне рассказывали, что нашли меня без сознания и с ожогами возле сгоревшего самолёта… Враги отступили, то ли из-за потерь, то ли ещё почему-то, но их не было, никого не было – только обломки самолётов, тела погибших и единственный выживший – я. Мне ничего не удавалось вспомнить, кроме яркого пламени, после того как взорвалась граната. Ничего. Меня наградили и отправили в запас. Ожоги быстро зажили, а вот воспоминания не возвращались – до последнего времени… Я и не знаю, память ли это, а может и сны… – Я помню твой самолёт над краем Листа…

– Я будто погиб тогда, в бою. Может, мне всё только кажется и сейчас.

Фрейя мягко обняла и поцеловала его.

– Настоящее – это ты. И я. Кого мы любим. То, что нужно помнить. Те, кто этого заслуживает.

– Ты должен знать, – добавила она. – Я единственный раз фотографировалась для журнала – когда выиграла ралли. В тот самый день, когда началась атака наших войск на Тёмный остров.

* * *

Из «Популярного справочника Древа»

Муспельхейм – яркая красная звезда (исторически закрепившееся название, хотя и по существу является планетой). Третья по яркости после солнца и луны. В легендах повествуется, что на ней обитают сыны Муспелля, которые сожгут Древо в Конце Времен: при победе Хель в Последней Битве и полном поражении Короны и воинства Вальгаллы.

Современными учёными признаётся, что Муспельхейм находится на опасной орбите и может обрушиться на Древо. Наблюдениями зафиксированы частые вспышки высокой мощности на поверхности Муспельхейма. Детальнее изучить его не удалось, так как поверхность скрыта плотной облачностью. Согласно последним исследованиям, Муспельхейм признан необитаемым.

…Форсетти и Хельг прогуливались по опушке. Ряды стволов ровными линиями уходили в темноту. Позади них яркими огнями переливалась кора Древа, впереди светила луна.

– Осенью воздух такой густой, что, кажется, можно пить его, как воду, – Форсетти смотрел на дорожки между деревьями, – а знаешь, эти полосы здорово похожи на дороги… Ты выбираешь одну, идёшь по ней, если вернуться и пойти по другой, почти не заметишь отличий, дороги в начале довольно похожи, например от площади, они текут между домов, они становятся улицами, но улицы – только небольшие части дорог, потому что они выходят за город и ведут, ведут дальше куда-то, и ты уже не можешь свернуть с выбранной дороги, ты движешься по ней или, как знать, она движет тебя, может, ты и сам становишься частью дороги, а потом и тебя нет, а дорога всё уходит вдаль… Хельг возился с часами.

– Кукушка застревает. Дверца, наверное, покосилась… Или ещё что… Я не знаю, кукушка должна была прокуковать десять раз. Но она не хочет. Может, улетела в этот лес, – Хельг усмехнулся. – Только представь: если за часами ухаживать, чтобы все шестерёнки крутились как надо, в общем, поддерживать в них порядок, то время может завершиться раньше, то есть часы переживут время! Вот так штука, часы без времени, корабли без моря – на песчаном дне сплошного прошлого! Что они будут делать тогда?.. «Когда вещь теряет свой смысл, она становится бессмысленной, то есть открытой для любых смыслов», – добавил он, словно что-то припоминая. – Какая идея совьёт гнездо в часах? И что будет делать кукушка…

– Ты очень увлёкся этими часами, – заметил Форсетти.

– Они предсказуемы, ну в большинстве случаев предсказуемы. Они напоминают мне поезда, которые, даже опаздывая, всё равно находятся где-то в пространстве, стремятся нагнать истекающее время, с часами сделать это проще, просто немного подвести пальцем стрелку, совсем чуть-чуть! Или отвести её назад, время уйдёт, а ты останешься на конечной станции, с часами под мышкой…

Форсетти курил трубку, они шли вдоль опушки.

– Пойдём к костру, становится холодно… – произнёс Форсетти. Хельг повернул за ним, его высокая угловатая фигура казалась странной и очень высокой в синих сумерках. Форсетти показалось, что он напоминает сосну, из дупла которой может вылететь птица.

Они шли к костру, у которого сидели Ньёрд и Фрейя. Хёда не было видно.

Над Ньёрдом и Фрейей, которые склонились головами друг к другу, была видна луна, а вокруг – звёзды чуть просвечивали сквозь лёгкие облака.

– Я такое видел когда-то, нет, я и сам так сидел… – Хельг остановился, сосредоточенное и отчуждённое выражение его лица сменилось мечтательным, в холодных глазах просветили яркие огоньки: будто поезд остановился на полустанке.

– Луна, раньше она висела на нашем Древе, как яблоко, она и была яблоком, таким большим и тёплым, и ветер пах яблоком, и были тёплое лето, и зима, и осень, и весна, все времена года, а сны, снов то и не было, не было плотности жизни и этой мягкой податливости снов, всё было едино – одновременно и твёрдо, и мягко, подобно камню и водному потоку. И время текло в разные стороны, чтобы найти его, нужен был компас, а не часы, эти мышеловки схлопывались бы напрасно…

Хельг уронил часы в высокую траву и продолжил. – И вокруг, под нами, вокруг нас – не было этой ледяной пустыни, безжизненной пустыни, в которой одиноко стоит наше Древо, нет, совсем нет – был цветущий Сад и множество Деревьев – высокие сосны, где обитали возвышенные умы и корабелы, стремящие корабли по водным потокам – их тоже было в изобилии, всюду! – были берёзы, шуршащие листвой, места жительства риторов и поэтов, и дубы, старые и вечно молодые, спокойные места для долгих размышлений… И люди летали туда-сюда, и женщины были подобны бабочкам, а мужчины – тяжёлым майским жукам. Но потом луна оборвалась! Она укатилась! И сразу проснулись и закричали как младенцы все часы! Их надо было кормить! Кормить временем! А луна с тех пор только катается по ободку, по небесному ободку, а в глубине тарелки, нашей тарелки, нашей жизни мы видим настоящее, только настоящее, его моментальность и непостижимую длительность, и всё хотим рассмотреть – есть ли трещины в тарелке, есть ли они? Способны ли они свернуть яблоко с этого круга?..

– Интересно, Хельг. – Форсетти внимательно посмотрел на железнодорожника. – Ты пересказал мне старые легенды, но и своего добавил. Оказывается, ты философ…

Хельг стоял молча. Форсетти поднял часы и вытащил нож.

– Слушай, ты прав, дверца заела. Сейчас всё будет в норме.

– Ку-ку, – кукушка прокуковала десять раз.

Хельг промолчал. Огоньки в его глазах погасли – поезд ушёл с полустанка. Он взял часы и в этот момент показался Форсетти очень старым. Они молча подошли к костру.

Хёд и Эйр стояли на перроне станции. Накрапывал редкий дождь, Эйр открыла ярко-красный зонтик. Рядом пробежал Хельг, помахал им рукой – он торопился за маленькой девочкой, которая бежала по перрону, везя за ниточку пластмассовую утку.

– Хороший человек этот Хельг. – Да, и отличный семьянин…

– Кстати, – сказала Эйр, – он мне рассказывал интересную историю – про Поезд Вне Расписания… Слышал её?..

– Нет…

– Он говорил, что есть такой поезд, ездит по Древу, появляясь в самых разных местах: в Дальних и Ближних снах, на Ветвях, путешествует сквозь пространство и время…

– Прямо по этим рельсам?..

– Иногда да, но вообще он сам прокладывает рельсы – огненные полосы перед собой… Хельг говорит, что он остался от древних времён, когда наше Древо было в Саду, и все Древа были соединены между собою. А когда связь разорвалась, он стал странствовать здесь. Может быть, он тоже заперт тут, а может – как-то связан с другими Древами. И на нём можно уехать далеко-далеко, за пределы нашего мира… – Интересная легенда. И он видел этот поезд?..

– Говорит, что нет, но вот его дед…

– Обычно в таких случаях все ссылаются на деда. Или на двоюродного племянника… Пойдём, идёт наш поезд – тоже слегка вне расписания…

…Хёд один гулял по опушке. Он очень скучал по Эйр. Этим вечером ему показалось, что тоска становится непреодолимой. Он лёг на опавшие листья и попытался уснуть, но сон не приходил к нему – даже обычный, ночной, скользил где-то на окраине сознания. Он оставил попытки и стал вспоминать. Сначала он чувствовал только пустоту и холод, но потом ему стало теплее. Он вспомнил, как его, раненного, привезли в госпиталь, и он лежал в приёмном покое, рассматривая потолок, на потолке были трещины, и ему казалось, что это холмы, зелёные холмы, над которыми вот-вот взойдёт заря, и было больно, очень больно, а потом всё меньше, потому что к нему подошла она – он ещё не знал кто, сделала укол и заговорила с ним. Он отвечал невпопад, но что-то говорил, и она говорила, а потом его везли по коридору, был серый день, горели лампы, одна-другая, он пытался считать их, а потом сбился со счёта. Он вспоминал себя выздоравливающим, как стоял в саду у госпиталя, и все время пытался высмотреть невысокую стройную девушку с короткими тёмными волосами и синими глазами, которая носилась туда-сюда; он не знал, как с ней познакомиться, а она познакомилась с ним сама – села у кровати и заговорила. Как он набрал ей каких-то цветов в саду, и, выписываясь, предложил встретиться. Какой длинной и бесконечной была улица, на ней загорались фонари, а она шла к нему – в ярком оранжевом плаще, шла и шла, этот момент длился очень долго, целые царства могли возникнуть и впасть в ничтожество, пока она шла, и вот она совсем близко, и он говорит ей: «Привет, Эйр».

Хёд вернулся к костру последним. Все уже спали, в палатке или в джипе. Форсетти был часовым. Он посмотрел на Хёда.

– Знаешь, Хёд, ты довольно чудной парень. Но в тебе что-то есть. Какая-то крепость, невидимая сразу. Это как старое вино, которое пьёшь как воду, а потом оно сбивает тебя с ног. Я понимаю, почему она выбрала тебя…

– Кто?..

– Удача, дорогой мой… А теперь пора спать, завтра – дальняя дорога. Следующим дежурит Ньёрд, твоя очередь – под утро.

– Форсетти, а что, если мы уснём Зимним сном прямо тут? Вот этой ночью?..

Форсетти улыбнулся.

– Мы умрём, замёрзнем. Весной найдут наши окоченевшие трупы. Но ведь ты везунчик, и нам всем с тобой повезёт.

…Хёд уснул и увидел – будто со стороны – фрагмент их прошлого Зимнего сна. Он шёл на пляж. Хёд и Эйр называли его Местом, где ничего не происходит. К пляжу можно было выйти разными дорогами, важно было ощущение, которое менялось, вело вперёд. Зелёные листья теряли цвет, становились лёгкими, осенними, но не опадали – шуршали по ветру. Тени удлинялись, но это были не страшные тени, а лёгкие и тёплые, будто большая птица пролетает над лесом, укрывает его светло-голубыми крыльями. Пахло горечью и сладостью: словно жгут где-то костры, пчёлы несут мёд в тайные ульи. Потом была шумящая опушка и почти сразу же – песчаная полоса и морские волны, накатывающие на берег, – так было всегда, здесь ничего не менялось, потому что ничего не происходило. Тогда Хёд пришёл на пляж позже Эйр, она уже искупалась, вышла из воды, сидела на песке. Её тёмные короткие волосы были мокрыми, на загорелой спине блестели брызги. Она смотрела вдаль, где ничего не происходило, в бледно-голубом небе не было видно солнца, но был тёплый и ясный день. Хёд подошёл и сел рядом. Они любили так сидеть, долго, рядом друг с другом. Но в этот раз Эйр повернулась к нему, улыбнулась и спросила: – А ты не считаешь, что в этом месте пора чему-нибудь произойти?..

Глава VIII,
в которой появляются новые попутчики, а копия встречается с оригиналом

– Поди, поди, Владимир, – сказал я, скрывая своё удивление, – дай Бог тебе уснуть и забыть свои предчувствия!

Он что-то проворчал сквозь зубы и вышел. Мне показалось, что он странным образом смеется; но я не был уверен, его ли я слышу голос или чужой.

Алексей Константинович Толстой

…Ньёрд разбудил Хёда ранним утром. Солнце выглянуло из области тени, воздух был сладким и лёгким – ощущалось, что они поднимаются к Верхушке Кроны.

– Теперь твоя очередь любоваться на розовые облачка, – сказал Ньёрд и моментально уснул.

Хёд встал, умылся из фляжки и стал наблюдать за переливами неба. Оно тут было удивительно красиво.

– Как малиновое варенье! – сказал он громко.

Между деревьями пролетела птица.

Хёд сидел под деревом и ни о чём не думал. Прошлое, которое его тревожило, исчезло. Он разжёг костёр и поставил на огонь железный чайник, заварил себе кофе. Вчерашние переживания куда-то пропали, появилась убеждённость – трудно формулируемая, но от этого более истинная – всё верно, он движется в правильном направлении.

Через час из палатки вышла Фрейя, умылась, напевая что-то. Хельг поднялся, будто и не спал – ледяной, собранный. Форсетти долго храпел – он спал на свежем воздухе, потом встал и попросил чашку кофе покрепче. Ньёрда не стали будить, – собирались без него, растолкали только перед отъездом, он встал, быстро позавтракал, с удивленным выражением лица – будто он увидел что-то важное во сне, старается и не может вспомнить.

– Ночью, если хватит сил, или завтра ранним утром мы будем в Призрачном городе или Городе Грёз, если вам так больше нравится, – сказал Форсетти и забрался в джип. Кавалькада тронулась. Они ехали около пяти часов, когда вдруг на повороте дороги увидели девушку.

– Эй, ребята, остановитесь! – она отчаянно махала рукой.

За ней стоял разноцветный фургончик.

Форсетти остановил джип метров через двадцать, Ньёрд и Хёд вышли и подняли карабины.

– Ну вы что, не будьте такими подозрительными! Мы – свои! – Девушка подбежала к ним. – Понимаете, мы живём на Верхней Ветви Средней Кроны, я вот – смотрительница Летающих каруселей – и у нас всё сломалось! Просто всё пошло не так! И мы с ребятами и девчонками решили отправиться на Верхушку Кроны!.. К Управляющему!

Девушка была симпатичной, очень юной, рыженькой и зеленоглазой, на ней была клетчатая юбка, высокие гольфы и беретик, из-под которого торчали две косички. Ньёрд и Хёд опустили стволы.

– Ну вот, отлично, я вам всё расскажу! Мы с девчонками и ребятами решили отправиться наверх! Ребята полетели на воздушном шаре, а мы поехали на машине, вот на этом фургоне и ещё на кабриолете! Но он сломался, совсем сломался чуть ниже!

– Так вот чью машину мы видели у бара… – сказал Ньёрд.

– Да, нашу! Она не чинилась, мы пытались! А потом сломалась и эта… Мы тут застряли, стоим уже с прошлого вечера!.. И никого нет! Мы не знали, что делать. Просто сидели. А потом услышали звук моторов! И вот, вы тут!

– А на вас не нападали? – спросил Хёд.

– Нет, а кто? Конечно нет, мы просто ехали, не очень удачно, конечно, но ведь надо выяснить, что происходит… Всё так странно… – произнесла девушка и расстроено добавила, – а я так ждала Зимний сон, я хотела ходить под парусом! На большой яхте!

– Что-то мы не видим твоих спутников, – Форсетти выбрался из джипа и подошёл к девушке.

– Нет, ну вот они, – их собеседница показала на дорогу.

Девушка примерно такого же возраста в джинсовом сарафане с разноцветным букетиком шла от обочины.

– А ещё кто? – уточнил Форсетти.

– Железнодорожник! Он не любит летать, его от полётов мутит! Он с другой Ветви! Сейчас спит в палатке! И он поехал с нами, со мной – меня зовут Фригг, а мою подругу – Сигне!..

Форсетти назвался сам и представил всех других.

– Мы можем попробовать починить ваш фургон… Если ничего не выйдет, посадим вас в джип. Ньёрд, ты разбираешься в технике, помоги мне.

Форсетти и Ньёрд взяли из джипа инструменты и подошли к фургончику. На нём были нарисованы цветы и птицы, окружённые замысловатым орнаментом. – Какой у вас весёлый фургончик…

– Да, да, мы долго копили на него! Хотели путешествовать и выступать с песнями под гитару!.. На разных Ветвях! – хором заявили девчонки. – Останавливаться в самых живописных местах и писать музыку!..

Форсетти и Ньёрд занялись фургончиком. Хельг сидел в джипе, Хёд с карабином наблюдал за дорогой. Ветер стих, мелкие розовые облачка разбрелись по небу. Было очень тепло, казалось, возвращается лето. Возле Ствола, совсем рядом с ним, вспыхивали и угасали яркие всполохи, похожие на зарницы.

– Где-то далеко, над морем Ближних снов, гроза… – проговорил Хёд. Он представил себя за штурвалом маленького корабля, проваливающегося вниз и вновь взбирающегося на высокую волну.

Фрейя познакомилась с девушками, они что-то оживлённо обсуждали, стоя у мотоциклов.

Хёд прислонился к джипу, металл был тёплым, нагретым солнцем. Им постепенно овладела полудрёма, казалось, что он может отправиться в сон прямо отсюда…

– Попутчики, у вас есть кофе?..

– Спроси у Хельга, он в джипе… – пробормотал Хёд, и вдруг сон разом слетел с него. Перед ним стоял… Хельг! В синей железнодорожной форме, ещё сонный, явно только что проснувшийся. Он открыл автомобильную дверцу, и два Хельга взглянули друг на друга: один – с изумлением, второй – с холодной иронией.

Хёд вскинул оружие. Девушки удивленно посмотрели на него.

Молчание нарушил их спутник в джипе.

– Ну и что же Хельг, как ты находишь себя со стороны?.. Предлагаю сравнение: когда человек вглядывается в своё отражение в глубоком водоёме, он видит лишь зыбкое подобие, только и всего. Игру света на воде… Но вглядись он глубже, он бы узрел глубину, превышающую все его содержание, глубину, где скользят неведомые серебристые рыбы… А меня ведь тоже зовут Хельг! Какое совпадение, а?..

От фургончика с оружием наперевес спешили Форсетти и Ньёрд.

Хельг в джипе повернулся к Хёду. В его руках были часы. Кукушка прокуковала час дня.

– Слышите, как она лаконична?.. Незачем долго прощаться. Жаль, но придётся вас оставить…

Образ Хельга на сиденье покрылся мелкой рябью – словно над холодным водоёмом подул ноябрьский ветер. И опал пеплом. Часы исчезли вместе с ним.

– Подними руки, – крикнул подбежавший Ньёрд.

Изумлённый Хельг медленно поднял руки вверх.

– Ньёрд, опусти оружие, – Форсетти перевёл дыхание. – Это настоящий Хельг с нашей Ветви… – Да, да! – подтвердил Хельг. – А откуда ты знаешь? – спросил Ньёрд.

Они с девушками стояли вокруг Хельга. Все посмотрели на Форсетти.

– Я видел, как он – ты… – сел на утренний восьмичасовой поезд, который ушёл на Верхнюю Ветвь. Насколько я знаю, твоя семья отдыхала там у родственников. И ты решил к ним присоединиться и вместе уйти в Зимний сон. Но не заснул. Как и мы. И выехал вместе с девушками. Я прав?

– Да, конечно…

– А это, – Форсетти кивнул в сторону пепла, сыпавшегося из машины, – копия, тень…

– Почему ты раньше не рассказал нам, Форсетти?.. – возмущенно спросила Фрейя.

– По разным причинам. Я наблюдал за ним. Возможно, он причастен к исчезновению Скирнира, он взял в мотеле то, что казалось нам часами, но реально могло быть чем угодно – программой, деталью, чем-то важным, размещённым там с определённой целью… Он стал чем-то вроде флешки или курьера…

– Так, значит, он потерпел неудачу?

Форсетти ответил не сразу.

– Сложно сказать… Он сошёл с дистанции, но это не значит, что не сможет на неё вернуться… Было ли его задачей идти до конца?.. Тут больше вопросов, чем ответов… Но в нём – в нашем призрачном Хельге – что-то было… Он играл роль, но вспоминал нечто важное, подлинное, живое. Он порой проговаривался – это всплывало, как утопленники со дна. И я не спешил его разоблачать. Я хотел понять, кто он. И что несёт сюда. К нашей встрече с группой Фригг привёл целый ряд случайностей – а может, элементов иного плана?..

– У меня есть и ещё одно объяснение, скорее даже догадка, – добавил он, помедлив. – Мне кажется, что наш Хельг хотел путешествовать в этом образе, ему почему-то это было важно – таким, как мы его видели… Копия взяла от нашего железнодорожника только общие черты – я убедился в этом, отличие было весьма легко увидеть, если не обращать внимания на худобу и высокий рост, общие для них обоих. Несложно. Его «я» было гораздо заметнее, оно просвечивало через заёмный образ, как огонёк свечи через бумагу – порой подпаливаливая её…

– Это отчасти объясняет твои мотивы, но не объясняет ситуацию в целом, – проговорил Ньёрд.

– Я и не объясняю её, просто комментирую. Но есть важный факт, который определил моё решение. Я нашёл гильзу на опушке – оттуда стреляли по человеку на дороге у здания Патруля. Это была гильза от ружья Хельга.

– Интересно… Может, ты знаешь и то, чья это была копия?..

– Да. Прежде, чем выйти на открытое пространство, я осмотрел поле в бинокль. И увидел себя, идущего по дороге. Выстрел – и я падаю… Это была моя копия… Думаю, Хельг должен был выстрелить в меня – реального меня – но не сделал этого. Изменил план. Похоже, его компаньоны думают, что это я уложил свою копию. Иначе они отозвали бы его раньше… Кстати, этот Хельг – отменный стрелок. Я думал, что только я на Средней Кроне могу попасть в движущуюся цель с такого расстояния… Кстати, а ты как стреляешь, Хельг?..

– Неважно… – пробормотал железнодорожник. Он ещё не вполне отошёл от встречи с самим собой.

– Нам надо обсудить дальнейший план действий, – сказал Хёд. – В свете открывшихся обстоятельств.

– Хорошо. Только позже. Думаю, здесь небезопасно. Мы закончили с фургоном, так что вперёд! Остановимся через час и всё подробно обсудим…

Они выехали на дорогу.

Из служебных материалов Чёрных Егерей

Копия, она же тень или подобие. Используется обитателями Сумеречной Зоны и Хель в разведывательных и диверсионных целях. Создаётся с помощью магии. Может быть сделана копия любого существа, однако обычно подбираются образы, по основным параметрам соответствующие её творцу.

Копия бывает автономной, однако чаще в ней присутствует личность самого творца, связанного с ней особым каналом, который также может применяться для транспортировки небольших предметов. В некоторых случаях творец может создать и контролировать несколько копий. При уничтожении или самоликвидации копия быстро распадается и превращается в пепел. Сознание творца при этом возвращается в его физическое тело. Однако, известны случаи, когда при ликвидации копии был уничтожен и её творец.

Копии-тени следует отличать от теней обитателей Хель, которые представляют проекции их собственной личности и действуют самостоятельно.