Текст книги "Устье"

Глава VIII,
в которой повествуется о необычных способностях Паолы, а брат Панкрат рассказывает старую историю

– А что вы скажете, если б мы стали рассказывать друг другу истории? Весёлые или серьёзные, правдивые или выдуманные, – они не дали бы нам уснуть и помогли бы скоротать время ещё лучше карт.

Вильгельм Гауф

«Вот так постепенно становишься обузой», – подумал Форсетти, измотанный после тренировки с группой. Брат Панкрат очевидно устал, но держался неплохо. Офицеры Специальной Службы Короны выглядели так, будто не спеша прогулялись по набережной. Ими командовал Бранимир – светловолосый бородатый мужчина. Раньше он служил в частях Чёрных егерей, был награждён, получил чин майора. Форсетти (как и предполагал Трувор) выбрал его из предложенных кандидатур, а тот подобрал себе команду. В неё вошли молодые офицеры – сапёр Аскольд, воздушный десантник Ивар, техник Нильс – крепкие мужчины с аккуратными стрижками и сосредоточенными жёсткими глазами, только у Ивара они были чуть мягче и задумчивей. Молли присоединилась к ним. Она оказалась общительной девушкой и прекрасной волейболисткой. После тренировок военные играли в мяч, брат Панкрат подбирал на гитаре мелодии старинных баллад и напевал их приятным низким голосом. Лит и Фьялар ещё не прибыли на Хёгландскую Ветвь. Полностью группа должна была собраться завтра, на вокзале Южной станции, – и оттуда отправиться в путь.

Начинался вечер. Паола, которая гуляла в окрестностях, набрала большой букет полевых цветов и поставила его в вазу на открытой террасе гостиницы. Потом расположилась там – в кресле-качалке, предложенном ей Форсетти. Небо темнело, появлялись звёзды. В дом прошли офицеры, Молли, смеясь, перекинула кому-то мяч. Ивар задержался, посмотрел на Паолу, но пошёл наверх по лестнице. Внизу остались

Форсетти и брат Панкрат, коротавшие время за бутылкой вина.

– В Обители Неусыпающих отвыкаешь от сна, – заметил брат Панкрат, – но тут сон постепенно возвращается ко мне. Осторожно, на цыпочках, – усмехнулся он, – похоже, эту ночь я ещё буду бодрствовать.

– Паола, а ты не хочешь спать? – обратился к девушке Форсетти.

– Ваши сны, то есть теперь и мои… Это странно, будто приходить в гости к себе домой. И домой ли? Наше пространство снов другое, я имею в виду Ближние Сны. И наши грёзы другие. Я пока к этому не привыкла. И не знаю, что мне ждать, когда слипаются глаза.

– То есть ты полностью преобразилась?..

– Не знаю. Порой мне кажется, что это нечто временное, иногда – что другого быть уже не может. И всё же я рада жизни в этом теле. В нём есть что-то тяжёлое и настоящее. Раньше я не чувствовала такого запаха цветов, не видела таких лучистых звёзд. Все было изменчиво и, отчасти, неверно. Слишком связано со мной самой. С моим восприятием, моими предпочтениями. А тут это просто есть. Хотя кое-что прежнее во мне осталось…

Паола подняла руку и повела ей в воздухе: словно отодвинула штору. На террасе проявилась маленькая красная рыбка. Потом к ней присоединилась вторая. Они, шевеля хвостами, медленно плыли над деревянным полом.

– Они плывут где-то в море Ближних Снов. И я могу увидеть их, показать и даже взять сюда.

Паола ещё раз повела рукой. На песчаном дне, в которое преобразился пол террасы, появился драгоценный камень. Она подошла к нему, подняла и протянула Форсетти.

– Вот.

Форсетти взял в руку камень. Он казался радужной каплей воды.

– Дешёвка, – грустно улыбнулась девушка. – Здесь подходит только для бижутерии.

Она посмотрела вдаль, и камень, превратившись в мотылька, упорхнул в сторону фонаря.

– Он найдёт путь домой.

Паола села за стол, рядом с цветами. Брат Панкрат наигрывал что-то на гитаре. – Не хочется спать, – вздохнул Форсетти.

Служитель мотеля принёс и зажёг керосиновую лампу. Брат Панкрат посмотрел вслед ему и негромко произнёс:

– Зажигаешь лампу на чердаке, и во все стороны разлетаются синие тени. А потом гасишь её, и они разрастаются – до самого неба…

Форсетти отхлебнул из бокала и закурил трубку.

– Похоже, у тебя лирическое настроение, брат. Может, расскажешь старую историю?..

– Пожалуй. Мы же собираемся в Шумящий Лес? Вот про него и расскажу.

Брат Панкрат налил себе ещё вина, предложил Паоле – та предпочла холодную родниковую воду – и начал рассказ: в старинной цветистой манере повествования, под гитарный перебор.

– …Лес шумел: то казался волнами, накатывающими на берег, то облаками, которые стремятся вдаль, а когда наступала осень, перед Великим Снегопадом, редкая золотая листва, казалось, сливалась со звёздным небом. Порой слышался дальний стук копыт – по лесным тропам проезжал тайный всадник, Зелёный Рыцарь, и все в селе запирали двери, страшась неведомого. Дом, в котором жил Финн, был расположен у Леса, точнее – лес начинался дальше, а рядом было Предлесье – широкая опушка, на которой росли невысокие деревья и кусты, краснели россыпи ягод, а холмы увенчивали стройные сосны, будто свечи, поднимавшиеся ввысь. Многие, почти все, бывали в Предлесье – мелководье Шумящего Леса – и только немногие опытные лесорубы решались заходить дальше – под тяжёлые кроны его деревьев. Таков был и отец Финна. Мальчик часто встречал его в Предлесье – когда от Леса тянулись вечерние тени, отец выходил из-за тёмных деревьев, между которыми блистали глаза невиданных зверей, и шёл – в зелёном кафтане с блестящим топором в руке, связкой ветвей или бревном на плече; тень леса тянулась за ним, подобно сети, – не отпуская, подобно длинному плащу, – укрывая его. Отец приносил из Леса редкие ценные породы дерева, которые были очень дорогими – в Торговых Городах из них делали Деревянные Мечи, которые были легче и прочнее стальных, вставляли в носы и рули кораблей – и они находили верный путь между волн, изготавливали веретёна – и девушки, которые пряли ими, с каждым днём становились всё красивей, удачно выходили замуж. И село было богатым и счастливым, перед Великим Снегопадом в нём пускали фейерверки, видные всей округе, а весной выпекали блины – и сладок был воздух, сладок был ветер, а тёплое солнце озаряло цветущее Предлесье и дальний зеленеющий Лес…»

– И что же было дальше? – Паола, было задремавшая под мягкий голос и гитарный перебор брата Панкрата, подняла голову. – Наверняка случилось что-то нехорошее!.. Уж слишком всё было прекрасно!..

– Именно так и вышло, – отозвался брат Панкрат, – сейчас узнаешь. Однажды отец Финна вернулся из Торговых Городов без денег – никто не брал дерево: говорили, что мечи, сделанные из него, лукаво пропускают удары врага, корабли, в носы и рули которых вставлены доски из Леса, гибнут на мелях и в водоворотах, а девушки, прядущие шерсть веретёнами, изготовленными из древесных щепок, сохнут и остаются старыми девами. Порча и тьма проникла в Лес – так решили селяне на сходе, и три лесоруба – отец Финна и двое других – пообещали найти и уничтожить врага. Лесорубы шли в Лес, а Финн провожал их в Предлесье, он и другие дети и взрослые, а лес шумел: то ли призывно, то ли печально, то ли предостерегающе. На следующий день лесорубы не вернулись, не пришли и на другой – только послышался издалека тихий и грустный звук рога, – а потом над селом пролетел дракон, за ним ещё один, прошли остатки разгромленных войск Короны и разбитые отряды Торговых Городов, потому что враг победил, и на Окраинные земли пала тьма. Финн остался в селе один, не ушёл с беженцами – спрятался, желая найти отца. И вечером, когда вдалеке возникли серые тени, и было слышно, как в бурых знамёнах Хель гудит и свистит ветер, покинул дом. Взял Деревянный Меч отца, он стал лёгким и небольшим – по его руке. Пробежал через Предлесье и углубился в Лес…

– Как он решился на это?.. Такой смелый! – Паола восхищённо посмотрела на брата Панкрата. – В одиночку, в тёмный лес, откуда не вернулись лесорубы!..

– Он был ещё отрок. И думал, что никто и ничто не сумеет причинить ему зла. Что он бессмертен.

– Совсем ребёнок!.. – Я и сейчас так думаю, – промолвил брат Панкрат. И продолжил рассказ: …Корень дерева ухватил Финна за ногу, и он упал, большая белая сова присмотрелась к Финну, будто хотела слететь с дерева и выклевать его глаза, но словно увидела в них что-то, вспорхнула с ветки, пролетела над ним, скрылась между деревьями. Кто-то огромный и тяжёлый ломился сквозь Лес, не разбирая дороги, он приближался к Финну, и тот вытащил из ножен и выставил перед собой Деревянный Меч, ожидая сраженья. И тут на его плечо легла рука, и фигура, похожая на человеческую, повлекла его за собой; а топот и шум ломающихся веток послышался совсем рядом, скрылся вдали. Незнакомец прикрыл Финна широким плащом и пошёл вперёд – мальчик не боялся и шёл рядом, под плащом было тепло и нестрашно, пахло воском, мёдом, чем-то тёплым и родным. Незнакомец пропустил Финна в дверь – круглую дверь между тяжёлых корней огромного дерева, прикрыл её, а сам остался снаружи.

…Когда Финн проснулся, было позднее утро. Вышел из дома под корнями – он стоял на поляне, вокруг шумел лес. От дерева вились тропки, но сколько Финн ни пробовал уйти по ним от дома, всегда возвращался назад – словно они были замкнуты кем-то в обережные круги. Днём ему послышался девичий голосок, который будто звал Финна по имени, окликал из шумящей листвы, но он не сумел подойти туда. Прошло несколько дней – в доме под корнями было достаточно еды и питья, он был обставлен удивительными вещами, которых Финн не видел раньше: вазами тонкой работы – в них цвели и никогда не увядали цветы, картинами, с которых можно было сорвать виноград, вьющийся между колоннами, зачерпнуть воду из нарисованной реки. На стене висели часы, звеневшие каждый час, однако кукушка не показывалась из них – словно сломалась дверца. Когда Финн спал, сквозь сон ему казалось, что в доме кто-то есть, но просыпаясь утром, он видел, что дом пуст, как и вчера.

Тропинки, окружавшие дом, расходились всё шире, и Финн глубже уходил в Лес, но уже не хотел выйти из него, даже тоска по отцу сменилась тихой печалью: будто он слышал отцовский голос в шуме ветвей, а солнечные блики казались светлыми кудрями матери, с которой отец встретился после долгой смертной разлуки. Наступало время Великого Снегопада, и Финн не хотел покидать Лес, и представил его в своём Зимнем сне, и уже отправился в него, когда увидел – на поляну вышло странное существо с головой волка и телом человека, упало рядом с домом. На окровавленную фигуру падали снежинки, они запорошили тот лес, и перед Финном открылся другой: Шумящий Лес Зимнего Сна. Он был заснежен, птицы перепархивали с ветки на ветку: серые, с ярко-алыми грудками. Из-за кустов, усеянных подмороженными красными ягодами, вышел человек с головой волка, подошёл к растерянному Финну и сказал: «Не бойся, меня зовут Христофор Волкоголовый, я хозяин дома под корнями. Пришло время нам свидеться, Финн». Брат Панкрат сделал паузу и пригубил вино. – Интересно, – заметила Паола, – так Христофор оказался в Зимнем Сне Финна, то есть его Дальнем Сне! Хотя был убит на Ветви… Довольно необычно для Дальних Снов!

– Да, это был необычный Дальний Сон. А может, и вообще не сон. И этот парень, Финн, и Лес выглядели как раньше, но при этом изменились, стали другими, может быть, более настоящими…

– Как в Асгарде, – заметил Форсетти. – Я смутно помню конец этой истории… Так что же дальше?..

Брат Панкрат продолжил:

– …Христофор рассказывал о себе и о Лесе, в котором жил отшельником долгие годы – после того как перестал быть воином. О том, как хотел вывести Финна на опушку, но кругом полыхала война, и он решил уберечь мальчика, научить тому, что знал сам, но боялся напугать его своим видом. Христофор рассказывал, как сражался с порчей в тёмных лесных глухоманях, как уничтожал её и почти преуспел, – однако не до конца. О том, как был смертельно ранен в последнем бою. Финн говорил с ним долго-долго, Христофор рассказывал про чудеса, увиденные мальчиком в доме, про зверей и птиц, но не упоминал про отца Финна, а тот не спрашивал – будто его останавливало что-то. Христофор обучил Финна семи рыцарским добродетелям, открыл перед ним страницы старинных книг и сказаний. И однажды – время там шло совсем иначе – сказал, что Финн стал воином и может оставить Лес. Однако Финн не согласился и утверждал, что хочет довершить дело Христофора, очистить Лес от порчи. Учитель исполнил желание ученика, и они вместе отправились в глубину Леса. Ветви тяжело нависали над ними, мокрый снег падал вниз, а потом становилось всё теплее и теплее, будто начиналась весна; Финн выбежал на цветущую зелёную поляну и не увидел рядом с собой Христофора Волкоголового – словно тот замедлил шаг и остался позади, растворился среди метели и тяжёлых снеговых шапок Зимнего Сна – промолвив прощальные слова.

Но Финн уже не помнил о нём, забыл о словах: радостные люди бежали к нему со всех сторон, приветствовали и осыпали цветами, а прекрасная девушка поцеловала его и сказала, что очень любит. Они стояли у светлого синего пруда, и Финн увидел отражения девушки и красивого юноши в расшитом камзоле и с удивлением и торжеством узнал в нём себя. Птицы щебетали вокруг, и отец Финна вышел на поляну, широко улыбаясь, заключил его в объятия. Потом они все вместе сели на траву и собрались пить вино – его было в изобилии, и яблок, и винограда, и удивительных плодов, которые торговцы привозят из-за моря, катают их по сандаловым прилавкам. Деревянный Меч Финна мешал ему, и девушка сказала выбросить эту никчёмную сучковатую палку, а отец покривился, но снова улыбнулся, она предложила ещё раз, настойчивее, лицо отца побледнело, он улыбнулся через силу, девушка сказала почти грозно, и лицо отца исказилось, словно в предчувствии смерти. И Финн вспомнил слова Христофора:

«враг может принять любой вид, но не вынесет верную прямоту твоего клинка». Встал и вытащил из ножен меч.

…Человеческие образы слетели с радостных людей, словно жёлтые листья при порыве ветра. Они атаковали Финна: многорукие тени, копьеносные карлики на ходулях, мёртвые деревья, раскинувшие объятия сухих ветвей, на которых болтались повешенные. Финн сражался с ними, и рубил их, и сам получал раны, и вот упал последний враг, все они полегли вокруг: разрубленными ветвями, тенями, таявшими как мартовские сугробы. Девичий смех послышался вдали – но, может, это только послышалось Финну. Лес снова стал обычным – Финн стоял на чёрной поляне, которую затягивала свежая весенняя трава. На ней он увидел отцовский топор и сломанный рог и понял, что тут завершился его поход, и долго плакал. А потом снова услышал голос отца в ветвях, а солнечные блики показались ему светлыми кудрями матери; и запела птица, словно передавая привет от Христофора Волкоголового, который шёл где-то далеко-далеко, то ли в этом, то ли в другом мире, то ли на их Грани – и Финн улыбнулся. Вдали, на опушке, призывно протрубил рог – и он вложил Деревянный Меч в ножны, отправляясь в путь…»

– Интересная история, – задумчиво сказал Форсетти. – Но Паола совсем задремала. Похоже, ей снится лес. Вокруг тёмных волос Паолы кружились, то пропадая, то появляясь вновь, жёлтые осенние листья.

Брат Панкрат бережно поднял девушку на руки, и они с Форсетти вошли в дом.

Из заметок Хёда

Дерево поднимается всё выше. Прикасается кроной к небу. И вдруг «переворачивается» (момент смерти). Теперь его былая крона – это корни, а земные корни – становятся кроной. Дерево укоренено в небе, метёт по земле невидимыми листопадами, шумит нездешним ветром.

Глава IX,
которая в основном посвящена железнодорожному сообщению

Когда поезд отошёл, он долго ещё продолжал стоять на краю перрона и смотрел вверх, туда, где за электрическими проводами, столбами и водокачками открывалось высокое небо. Оно было таким же, как всегда. Он видел тот же его сверкающий, прозрачный свод в незабываемые дни Голгофы и в далёкие времена крестовых походов. Он был убеждён, что он существовал всегда, и ему казалось, что он помнит тогдашнее небо – совершенно такое же, как теперь.

Гайто Газданов

Утром группа встречалась на платформе вокзала Хёгландской Ветви. Бранимир и другие военные ещё затемно ушли на Большое лётное поле, где некогда работал Ньёрд, – получить дополнительное снаряжение. Форсетти тоже вышел раньше – ему захотелось пройтись по знакомым местам. Он шёл в сумерках по дороге, мимо него проехал автобус с жёлтыми светящимися стеклами («Из Яблоневых сел», – подумал Форсетти), а за ним – патрульная автострады на чёрном мотоцикле. «Прямо как Фрейя» – Форсетти посмотрел ей вслед. Девушка почувствовала его взгляд, обернулась, помахала рукой. Вскоре Форсетти вышел на перрон станции – он пришёл первым, больше никого не было видно. Сел на скамейку и закурил трубку. Вскоре появились военные во главе с Бранимиром, они были в гражданской одежде с большими сумками, Молли – в джинсовой куртке и бандане. Чуть позже пришёл брат Панкрат, в кожанке, с гитарой за спиной. За ним Паола в тёмных очках, с розовым рюкзаком. Они напоминали компанию, которая отправляется на пикник.

– Приветствую, командир! – Бранимир пожал руку Форсетти. – Лит и Фьялар прибудут на поезде через десять минут.

– Отлично.

Военные переговаривались между собой, Молли чему-то весело рассмеялась. Брат Панкрат отвечал на вопросы Паолы, заинтересованной вчерашним рассказом. Форсетти покуривал, сидя на скамейке.

Вскоре раздался гудок и показался поезд: паровоз с двумя вагонами.

«Хельгу бы понравился», – подумал Форсетти.

Солнце поднялось выше, лучи слепили глаза, он прикрыл их, сдвинулся в тень.

И увидел Хельга.

Хельг сидел рядом с ним – на скамейке перед зданием станции. На нём были высокие ботинки, потёртые, рыжие, с трещинами, длинный зелёный плащ с оранжевыми пуговицами. Он вытянул ноги вперёд, и они были на солнце, а сам он сидел в тени, откинув голову назад, прислонившись к стене. Хельг допил кофе и поставил крышку термоса на скамейку. Сложил и убрал в карман газету. – Привет, Форсетти. – Привет, Хельг… Как ты сюда попал?..

– Если бы ты был железнодорожником, Форсетти, ты бы знал, что время прибытия поезда – особенное! Таинственное! Пассажиры смотрят на встречающих, а люди на перроне – на пассажиров, которые ещё не тут и уже не там! Они наполнены пространством, которое ещё не расточили, влившись в город: деревьями, полями, тёмной ночью, сквозь которую проезжал поезд, и звук его гудка отражался от стен неизвестных посёлков, которые так и останутся тайными, потому что поезд проходит их без остановки. И вот я заглядываю в твоё окно – прохожий у переезда, или ты в моё – в этом зазоре между секундами, у шлагбаума, который подобен часовой стрелке…

Хельг встал. Форсетти увидел, как сквозь пейзаж Хёгландской Ветви проступает какой-то другой. Там рядом с вокзалом стояли два дерева – ветер шелестел листвой, и казалось, они вспыхивали яркими осенними красками – а за ними начиналась пустыня, до самого горизонта, где виднелись горы.

– Ты поможешь нам, Хельг?..

– Я бы мог тебе пообещать. Но это было бы не совсем честно, правда? Ведь я – ну в значительной степени – сейчас создан твоим воображением. Ты представил меня. Как я сижу на этом вокзале, пью кофе, читаю газету. И наши мысли встретились. Ведь я тоже представил тебя. Вообразил, что может быть. Это пока только образы, лёгкие облака, которые несёт ветер. Но и они могут стать грозовой тучей, по краям которой трепещут молнии!..

– Ты, как обычно, говоришь загадками, Хельг… В любом случае, рад тебя видеть.

– Взаимно.

Поезд подошёл к станции, возле которой росли два дерева. Хельг вошёл в него, и поезд отъехал от платформы, набрал скорость. Форсетти смотрел вслед, и ему показалось, что это уже не поезд, нет – высокий худой Хельг идёт через пустыню, по занесённым песком рельсам, туда, где вдалеке видны горы.

– Форсетти! – Брат Панкрат потрепал его по плечу. – Ты что, задремал?.. Нам пора!

Они были на перроне вдвоём. В окне вагона Форсетти увидел Фьялара. Тот заметил его и приветственно звякнул о стекло бокалом виски, в котором таяли кубики льда.

* * *

Группа ехала на поезде весь день. В первом вагоне разместились Бранимир и другие военные, во втором – Форсетти и все остальные. В каждом вагоне были купе и большие залы, обставленные как гостиные. В начале пути все как следует перезнакомились – во время тренировок на Хёгландской Ветви было не до этого. Форсетти шутил и рассказывал о своих приключениях, брат Панкрат исполнял разные, иногда довольно вольные, песни егерей, Аскольд и Ивар было решили сыграть в мяч, но попали им в окно и сбили только что початую бутылку Форсетти, которую, по счастью, подхватил брат Панкрат. Фьялар сидел в купе, однако к вечеру вышел в зал, весьма нетрезвый, и показал несколько фокусов. Ему похлопали, после чего карлик снова скрылся в купе – он ехал один. Постепенно менялся ландшафт: появлялись деревья, которых не было на Хёгландской Ветви, в воздухе парили разноцветные птицы, около часа они ехали по мосту над большой рекой, по которой скользили катера, лодки и парусные яхты. Громко прогудела баржа, в окнах дальнего города зажглись огни. Форсетти прошёл в купе, в котором они ехали с братом Панкратом. От стены к стене проплывали огни фонарей, сливаясь, перемешиваясь с белыми и красными мокрыми цветами: где-то рядом были Ближние Сны, там расцветали розы, шёл редкий дождь.

Утром динамик сообщил: «Поезд приближается к съезду на Ветви Нижней Кроны». Заиграла мелодичная музыка.

Бранимир, сидевший напротив Форсетти в зале, поморщился:

– У нас с Нильсом разные музыкальные вкусы. Я бы поставил что-то бодрое, металлическое и жизнеутверждающее!

Форсетти кивнул. Он смотрел в окно. За ним мелькали цветные коробки заводов – они въехали в промышленный район Верхних Ветвей Нижней Кроны. Потом был город – слишком большой, высокий и шумный, как показалось Форсетти. Улицу перебежала собака. За высоким домом показалась площадь, на ней стояли люди с транспарантами и разноцветными флагами, – их медленно разворачивал и сворачивал ветер. Они показались Форсетти чужими – будто и не флаги, а разноцветные лоскуты, пришитые к бледному небу. Брат Панкрат посмотрел в ту же сторону.

– Хозяин недоплачивает работникам, а они халтурят и обворовывают хозяина. И в том и в другом случае свою долю берёт Хель. Она берёт свою долю в их злобе и жажде справедливости – как они её понимают, она взимает её, когда их гонят, как покорное стадо. Она берёт своё всё больше и больше, и в какой-то момент налог превращается в выкуп… В сумму, уплаченную за их души, – задумчиво сказал он.

– Раньше было проще, – ответил Форсетти. – Мы просто сражались.

– Теперь этого недостаточно. – Брат Панкрат проводил взглядом исчезающие позади разноцветные флаги.

…Поезд прогудел, они остановились на станции. Мимо тянулись товарные составы.

Паола вышла на перрон за мороженым.

– О, тут оно очень вкусное! Хотя и не такое, как на Ветви, где ты живёшь, Форсетти, – заявила она и отдала второе Молли.

Поезд отъехал от станции, Форсетти задремал в купе, когда его вызвал Бранимир.

– Командир, жду тебя в первом вагоне.

Форсетти прошёл в купе, где уже были Бранимир и Лит. Бранимир развернул карту.

– Я даже не предполагал, что мы будем так популярны, – усмехнулся он.

Он расстелил на столе карту. Их путь пролегал красным пунктиром, к нему тянулись синие стрелки, в основном – перечёркнутые. Но не все.

– Похоже, за нас взялись многие структуры Хель. И ещё их вольные охотники за головами. Специальная Служба уничтожила несколько диверсионных групп, которые выдвигались от переходов в нашу сторону. Сапёры уничтожили переходы. Это успех. Но теперь, – Бранимир очертил на карте овал вокруг пунктира, – в Верхних Пустошах группы противника найти не удалось. А они там, вероятно, есть. Затаились. Возможны нападения. – И что ты предлагаешь? – спросил Форсетти.

– Я предлагаю продолжить движение. И Трувор тоже так считает. Я считаю, мы сможем отразить атаку, тем более нас прикроет Специальная Служба. И, вообще-то, – Бранимир сделал паузу, – мы готовы к бою. Зачем бежать от него?

– Я поддерживаю Бранимира, – кивнул Лит, – мы можем сменить транспорт или маршрут, но вряд ли это укроется от противника. Они следят за нами. Дадим им бой.

– Пожалуй, – ответил Форсетти.

…Поезд ехал широкими полями, где порой взлетали и прятались в траве птицы. Все были оповещены о вероятной атаке. Чувствовалось напряжение, многие достали оружие и опробовали амбразуры, сделанные в стенах вагонов. Однако ничего не происходило, всё так же вылетали и ныряли в траву птицы. Форсетти, пристально смотревший в окно, откинулся на сиденье. Он подумал, как сейчас было бы хорошо вместе с Салли, как бы он шёл домой из бара, а она встречала его на пороге, и они шли наверх, на второй этаж, а звёзды, как всегда, рассыпались по небу, а над ними, все тревожней и ярче, ярче и тревожней, светилась звезда Муспельхейма. Он рассеянно смотрел в окно и видел, как мелькает среди травы что-то тёмное, взлетали и снова прятались в траве птицы, но это была не птица, совсем нет, кто-то ещё…

Пуля попала в окно рядом с ним, однако стекло было бронированным и выдержало удар, только покрылось мелкими трещинами. Он услышал, как командует Бранимир, как рядом, совсем рядом, – на крыше первого вагона – открыла огонь выдвижная турель, и сам рванулся вперёд, поднимая винтовку, вставляя её в амбразуру. Пули стучали по бронированным вагонам, раздался взрыв – поезд качнулся, но продолжил путь – Нильс увеличил скорость. Форсетти увидел старый дом в поле недалеко от дороги – в него упирались трассеры турели, из него в сторону поезда летели светящиеся очереди. Он открыл огонь по дому, потом повернул винтовку в сторону мелькающих в поле тёмных фигур.

– Мы под огнём, под огнём! – кричал в передатчик Аскольд. – Сейчас их накроют, – он повернулся к Форсетти из тамбура.

В зале брат Панкрат и Лит вели огонь из амбразур, растерянная Паола пригнулась. Фьялар, с холодным, непроницаемым лицом, тасовал колоду карт. Вытащил две, показал Форсетти.

– Сердечный интерес и дальняя дорога! Непросто это совместить, а, Форсетти?..

Браслет Форсетти зазвенел и вдруг умолк. Почти сразу же начал звонить телефон на стене зала. Звонок, второй, третий, четвёртый. Он оставил винтовку в амбразуре и подошёл к телефону.

– Форсетти! – говорил Хёд. – Ты слышишь?..

– Да, Хёд. Нас атакуют!

– Послушай! Тут перебои со связью! Я в Штаде, здесь плохи дела, мы отступаем! Но я не об этом! Об этом потом! Ты помнишь про башню, которую я видел, Тайную Башню! Вам её не миновать! Я видел! Отчётливо! Она затянет вас, как водоворот! И выбраться из неё можно так же… – голос Хёда растворился в шуме.

Из-за леса показался самолёт, он снизился над домом и сбросил бомбы. Стрельба прекратилась.

– С нападавшими покончено, – сказал Форсетти Бранимир, который зашёл во второй вагон с винтовкой наперевес.

Мимо мелькали низкие холмы, в воздухе парила чайка.

Поезд мчался, не снижая скорость.

– Тормози, Нильс! Впереди мост! – крикнул Бранимир в рацию. – Он может быть заминирован!

– Я не могу! Поезд повреждён! Я постепенно гашу скорость!.. И не могу включить энергетические поля…

У колёс поезда сверкали и гасли голубые молнии.

– Если они не взорвут мост, это будет странно. – Бранимир сел на сиденье, сжал ствол винтовки.

– Держитесь крепче, – объявил он по громкой связи. – Нас может тряхнуть.

По полу катались отстрелянные гильзы. Поезд приближался к мосту.

…По течению реки, приближаясь к мостовым опорам, плыла деревяшка. Она качалась на волнах, из-под неё поднимались пузыри.

– Вот дураки! Буль-буль… – Офнир разговаривал сам с собой, – считают меня молокососом, да! А сами потеряли все свои группы! В рот Офниру попала вода, он отплевался (по воде пошли круги) и продолжил: …потеряли все свои группы! Все до единой! А у меня группы и не было, я всех провёл! Сделал всё сам! Ну с напарником-грибом, который оповещал меня о действиях этих лузеров! А теперь пришло моё время! Только я лучший менеджер! Никто, кроме меня, не додумался бы взорвать мост, вмонтировав в себя мощнейший заряд! Отправить поезд на дно, где карлика проглотит рыба!.. А Форсетти запрудит реку, как плотина! Вот так! Альва порежут на резиновые мячи! Моин заколотят в старый гроб! Гоин переведут – она неблагонадёжна! Надменна! – деревяшка подплыла к мосту и остановилась возле опоры. Послышался шум подъезжающего поезда.

– Начинаю обратный отсчёт, – прозвучал голос в ухе Офнира.

– Принято, – пробулькал деревянный человечек. – … Дерево спасёт огонь!

…Поезд нёсся, почти не снижая ход. Форсетти смотрел в окно. Мост был уже совсем близко, но тут он увидел мужчину в зелёном плаще, который стоял возле стрелки. Тот взглянул на него.

– Мы свернули! Кто-то передвинул стрелку! – раздался в динамике голос Нильса.

…Девушка в зелёном платье с разрезанными оранжевыми апельсинами закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Она сидела на высоком холме, неподалеку от реки. Рядом с ней пасся белый конь с зелёным седлом, жевал высокие метёлки травы. Прогремел взрыв, мост покосился и рухнул вниз. Поезд, который резко повернул на стрелке, проехал вдоль причала, уставленного ржавыми контейнерами, и почти сразу исчез в тоннеле. Девушка удовлетворённо улыбнулась. Вскоре она увидела высокого мужчину, поднимавшегося вверх по холму. Его зелёный плащ, застёгнутый на все пуговицы, шуршал по траве. Он прошёл мимо девушки, кивнул ей, она – ему. В руках мужчины была корзинка – будто он шёл по грибы, немного постоял на холме и отправился дальше – к тёмной полоске леса.

Девушка подождала, потом вытащила из седельной сумки лук. Натянула его и пустила стрелу в уходящего грибника. Стрела попала ему в голову, он упал.

Она вскочила на лошадь, проезжая место, где упал мужчина, посмотрела вниз. Среди травы летел серый пепел, в лежавшей на боку корзине были два белых гриба.

– Не стоит оставлять свидетелей, – проговорила девушка.

Конь мотнул головой и направился в сторону леса.

* * *

По бронепоезду ударил снаряд, потом другой, и Хёд выбрался из него через покосившуюся дверь. Он прибыл в Штаде, когда стало ясно, что прорыв противника неизбежен, что войско Хель уже растекается серым потоком по улицам и победно шуршат его бурые знамёна, похожие на ноябрьские листья. Период затишья был обманчив – как выяснилось, подземники врага тихо и настойчиво копали ходы под город, а Хель атаковала другие участки, плодила возмущения, надувала радужные пузыри демонстраций, её воины-вороны, агенты-оборотни проникали на Верхние и Средние Ветви, и казалось, что в этом-то и кроется опасность; а в это время карлики, тихие как кроты, рыли свои ходы до позднего вечера летнего дня – когда они взорвали в одних заложенные мины, а через другие войска хлынули в город. Одновременно Хель ударила с фронта: множество шагающих стальных механизмов отвратительной и устрашающей формы, ящеры и драконы, которые летели над их войском. Они атаковали волнами, и на месте уничтоженной сотни появлялась тысяча – Хель бросила вперёд накопленные скрытые резервы. Вскоре стало понятно, что удержать Штаде не удастся, и Хуго отводил войска на запасные позиции на холмах за городом, солдаты спасали беженцев, выигрывали время для организации обороны. Дивизион бронепоездов под командованием Хёда вошёл в город со стороны Северного вокзала ранним утром, прикрывая пассажирские поезда, на которых вывозили горожан. К вечеру дивизион был уничтожен, последний бронепоезд, на котором был Хёд, подожгли на Центральном вокзале.