Текст книги "Золотая пчела. Мистраль"

18

Они шли по утренним улицам городского центра, вдыхая весенние запахи уютных тихих скверов. Аксель спешил, все так же держа Хайди за руку, и ей приходилось подстраиваться под его широкий пружинистый шаг.

– С Тондой Яновкой мы учились в одном классе и дружили в детстве. Мы тогда были три… ну, ясное дело – четыре мушкетера. Не разлей вода. Постоянно устраивали дуэли между собой – на прутьях или палках. Те, кого мы обозначали для себя как гвардейцев кардинала, предпочитали с нами не связываться: по крайней мере, двое из нас четверых выглядели довольно внушительно…

– Ты, конечно, был д’Артаньяном?

– Почему конечно? Д’Артаньяном был Тонда, а я – Атосом.

– Атос мне всегда был симпатичнее. Хотя при твоей комплекции…

– Никто никогда не хочет быть Портосом. Хотя, может быть, по большому счету, он самый приличный человек из всей компании. И смерть у него была самая красивая. Однако он – недалекий увалень, и, значит, изображать его станет или человек тоже небольшого ума, или тот, кому вся эта игра безразлична. Вот наш Портос так к ней и относился. Он был выше меня. Сильнее ли? Вряд ли, впрочем, мы это так и не проверили. Потом он пошел в армию, служил наемником где-то за границей и в конце концов погиб.

– А почему ты был именно Атосом? Есть дворянская кровь?

– Возможно. Мне хотелось так думать, хотя оснований, по правде говоря, было мало. Но остальные мне верили. Кроме того, я левша, но одинаково хорошо управляюсь обеими руками. Помнишь? – «Я буду держать шпагу в левой руке…»

– А в горы вы ходили? Я видела там пещеры…

Аксель резко остановился, невольно дернув ее за руку, так что Хайди пошатнулась и, выпрямившись, изумленно уставилась на него.

– Почему ты спросила?

– Так просто. Разве это не самое логичное занятие для мальчишек, когда поблизости есть такие шикарные пещеры? Тем более – если ходить туда запрещено. – Она неуверенно улыбнулась. – Я бы непременно туда полезла, если бы мне было лет двенадцать!

– Дело в том, что с этого все и началось, – Аксель пошел дальше, ступая медленнее и тяжелее, но руку ее не выпустил. – Моя… проблема.

Он смотрел вперед, не оглядываясь на нее, и его тонкие, сильные пальцы теперь стискивали ее руку почти до боли. Хайди попыталась осторожно высвободиться, но Аксель этого как будто вовсе не заметил.

– Я доигрался в этих пещерах до того, что меня засыпало во время очередной подвижки.

Хайди тихо ахнула.

– Я находился там трое суток, прежде чем меня выручили. Трое суток в полной темноте. Наручных часов не разглядеть, никакого представления о времени. Ничего, кроме шороха осыпающихся камней и журчания подземного ручья. Никаких там летучих мышей, вообще ничего живого. Одна бесконечная ночь, которая превратилась в целую жизнь. С тех пор я совершенно не могу быть один… во всяком случае, по ночам. Каждой ночью я возвращаюсь туда… в темноту и одиночество.

Хайди с беспокойством отметила в его голосе надрыв, рождающееся рыдание, и сама стиснула его руку обеими руками.

– Прости, – тихо сказал Аксель. – Я не собирался об этом. Ты застала меня врасплох… – Он потер свободной рукой лоб.

– И так уже тридцать лет?

– Почти сорок. Отсюда я уехал юношей, а когда это случилось, я был еще ребенком. Но нет, на самом деле… это находит волнами. С годами все прошло, но потом… снова стало хуже. И в последнее время тоже. Может быть, сама близость к этим… – Он кивнул головой в восточном направлении, где стояли невидимые за стенами домов Свати, – так на меня действует. Может быть, для того я и бежал отсюда – чтобы оказаться подальше от них.

– Тогда зачем ты вернулся? – тихо спросила Хайди.

– Не знаю. Вот это, в первую очередь, я и пытаюсь понять.

– Может быть, лучше снова бежать отсюда?

– Теперь я уже не могу бежать, пока не разберусь во всем до конца. Пока не разберусь хотя бы в себе самом. Бежать можно всю жизнь, но от себя никуда не скроешься. От собственной тени, как в песне поется[19]19
  «Wie wird man seinen Schatten los?» – «Как убежать от своей тени?», стихи Михаэля Кунце, главная тема мюзикла «Моцарт!».


[Закрыть], – он мрачно усмехнулся. – Наш рыцарь хорошо это знал.

– Как его звали, этого рыцаря? – вдруг спросила Хайди.

– Дитрих.

Теперь уже Хайди резко остановилась, и Аксель удивленно посмотрел на нее.

– Ты шутишь!

– Что, это ты тоже увидела во сне?

– Нет, но… Впрочем, все опять легко объяснить: в детстве ты тоже читал «Битву при Равенне»!

– Сказания о Дитрихе я, разумеется, читал, но это тут совершенно ни при чем. Я не знаю, откуда я это взял, но знаю совершенно точно, что зовут его Дитрих. Тем не менее, это другой персонаж и совсем другая история. Дитриху Бернскому, если на то пошло, было куда легче.

– Разве ситуация не та же самая? Ему доверили королевских детей, а он не смог их уберечь. Причем он был невиновен в этом.

– Нет, это совершенно другое. Дитрих Бернский подвел своего друга и короля…

– Не то слово – подвел!

– Но он больше всего переживал из-за того, что не сможет после этого посмотреть ему в глаза. Потом Этцель-Аттила его простил, они поплакали, пообнимались – и все, инцидент исчерпан. Дитрих даже не решился поначалу показаться Этцелю на глаза, послал своего человека уверять в его невиновности. У меня же… В смысле, у нашего героя положение куда более тяжелое – нет короля, перед которым он мог бы повиниться. Которого он мог бы умолять о прощении. Его король мертв, и отвечать он должен только перед собой, а строже судьи не бывает. Для некоторых, по крайней мере…

– Да, – кивнула Хайди. – И именно поэтому мне так симпатичен… Дитрих.

– Они с тем королем любили друг друга, – сказал Аксель.

– Ты имеешь в виду?..

– Да.

– Ты это уже тогда придумал, или это открылось тебе сейчас?

– Я это знал уже тогда, но только теперь понял, что это на самом деле было.

Они подошли к зданию театра, и первый, кого они увидели на тротуаре у служебного выхода, был Яновка. Он стоял, прислонившись к стене здания, и курил, длинный и тонкий, с узким лицом и посеребренными сединой усами, погруженный в скорбную задумчивость, и всем своим видом напоминал, скорее, дон Кихота, нежели д’Артаньяна. Разве что сильно постаревшего и разочаровавшегося в жизни д’Артаньяна.

– Гуляем под ручку, – осуждающе заметил он и криво улыбнулся. – Поклонница?

– Это Хайди, – представил Аксель.

– Хайди Шефер, – уточнила девушка, протягивая Яновке руку.

– Очень приятно, – Тот галантно склонился перед Хайди и коснулся ее руки губами. – Ну что, герр Шаттенгланц? – повернулся он к Акселю. – Полетаем?

– Полетаем, – с готовностью кивнул Аксель.

Хайди отвлеклась, увидев стройного симпатичного юношу с гладко зачесанными назад светлыми волосами с платиновым отливом – у Акселя накануне вечером была точно такая же прическа. Проходя мимо, парень скользнул по ней неожиданно напряженным взглядом и скрылся за дверью. Хайди снова обернулась к Акселю и Яновке. Директор театра наклонился ближе к артисту и тихо говорил:

– А ты уверен, что спина выдержит? – Он бросил быстрый взгляд на Хайди и скривился, поняв, что она услышала нечто, не предназначенное для ее ушей.

– Выдержит. И не такое выдерживала, – отрезал Аксель, и Хайди почувствовала, как он снова крепко стиснул ее руку. – Ни о каких дублерах не может быть и речи, Тонда, это мой спектакль! И, что бы ты ни думал, я нахожусь в отличной форме.

– Ладно! – Яновка поднял руки, словно бы защищаясь. – Вот сегодня и увидим, в какой ты форме. Мое почтение, – кивнул он Хайди.

Аксель потянул Хайди за собой в здание театра.

– Что может не выдержать спина? – осторожно спросила она.

– Самый эффектный трюк. Шаттенгланц стоит там высоко на площадке, которая внезапно на глазах у зрителей исчезает из-под него, и он летит над сценой, распахнув плащ, как крылья. Кич страшный, по правде говоря, но выглядеть должно красиво, – он усмехнулся. – В Янстале меня нескоро забудут. Проблема в том, что все происходит быстро, вес тела резко переносится с ног на ремни и тросы. Большая, внезапная нагрузка на позвоночник. Но наш режиссер всеми силами стремится создать иллюзию волшебства. Я, право же, использовал бы другие методы, но… мне тоже нужно, чтобы шоу было запоминающимся.

– Что-то мне это не нравится, – заметила Хайди. – После всего, что ты говорил вчера. Ты не думаешь, что, учитывая все обстоятельства, это может быть… опасно?

– Если так думать, то лучше вовсе из дома не выходить, – пожал плечами Аксель.

19

Два часа тридцать четыре минуты. В темноте светились электронные цифры не самого приятного красно-оранжевого цвета и еще отражались в большом зеркале на стене напротив. Куда ни посмотришь, до тебя непременно донесут эту ценную информацию – что впереди ждут еще долгие часы ночи. В комнате не было темно: за окном без занавесок на улице горел фонарь, и все предметы были ясно различимы, так что можно было занять себя бессмысленным разглядыванием чужой меблировки, отнюдь не претендовавшей на высокое качество или стиль.

Аксель поерзал, удобнее устраивая спину, и крепче прижал к себе теплое и гладкое молодое тело. Светловолосая голова, покоившаяся на выбритой груди Акселя, шевельнулась, и Хайнц что-то невнятно пробормотал во сне.

По крайней мере, у Акселя было это: ощущение присутствия, теплой тяжести на груди, ощущение слюны на коже, там где ее касались губы Хайнца, а потому было не так уж важно, что там показывают часы. А где-то в ином времени и пространстве – Аксель хорошо знал это – ночь была холодной и сырой, возможно, шел дождь, и ныли изломанные когда-то кости, а сильное, закаленное десятками битв и месяцами странствий тело ежилось на пустынной дороге. Куда он ехал в ночную пору? Спешил? Или бежал от кого-то?

Но страшнее всего было одиночество, пустота вокруг, которую не заполнить ничем, и от которой не отвлечет ничье теплое тело рядом. Хотя у него тоже было свое ощущение присутствия – не менее сильное, чем создает живое существо. Этот ток энергии исходил от окованного металлом ларца, который он вез не в седельной сумке, а оперев о бедро и инстинктивно прижимая свободной от поводьев правой рукой к своему защищенному кольчугой боку как нечто необыкновенно дорогое. Но тепла в нем не было.

Потусторонняя сырость отозвалась тупой болью в спине, и Аксель сполз с подушки, ища более комфортное положение. Босая ступня коснулась холодной спинки кровати, и он криво ухмыльнулся в темноте: кровать была явно маловата для двоих крупных мужчин.

Хайнц открыл глаза, обрамленные длинными, пушистыми ресницами, совершенно черные в темноте, и приподнял голову.

– Прости. Я разбудил тебя, – сказал Аксель. – Спи. До утра еще далеко.

– А ты не спишь?

– Я жду рассвета. Не обращай внимания. Отдыхай. Сегодня будет тяжелый день.

– Для тебя в первую очередь, – Хайнц снова прижался щекой к груди Акселя. – Я-то что? Покручусь на сцене в третьем ряду справа, а ты… Вчера все не очень гладко прошло.

– Поначалу всегда так. Все устроится со временем. Кстати, мне нравится твой новый цвет волос, но не думаю, что это хорошая идея.

– Теперь мы будем полностью совпадать по цвету, – улыбнулся Хайнц. – К тому же я не люблю носить парик.

– Целых две с половиной минуты!

Хайнц блеснул яркой белозубой улыбкой.

– Даже две с половиной минуты нужно доводить до совершенства! Кто меня этому учил?

– Не стремись быть похожим на меня, – посоветовал Аксель. – Лучше ищи свой собственный стиль, если хочешь чего-то добиться. Яркая индивидуальность, нечто присущее только тебе, что будут только с тобой ассоциировать – залог успеха в нашем деле.

– Я понимаю.

Часы показали три. Фонарь на улице погас, но глазам, привычным к темноте, достаточно было лунного света, отражавшегося в зрачках Хайнца.

– And our days seem as swift, and our moments more sweet, with thee by my side, than with worlds at our feet[20]20
  «…And our days seem as swift…» – Джордж Гордон Байрон, «Stanzas for music».


[Закрыть]… – тихо, задумчиво прочитал Аксель.

– Это Байрон, да? – спросил Хайнц.

– Да. Мы использовали тогда в мюзикле несколько его романсов. Да… – Аксель невольно улыбнулся. – Славные были времена. «Шефтсбери», Лондон. Правда, для Бродвея я оказался тогда недостаточно хорош…

– Но ведь потом они там только рады были бы тебя видеть, верно? Если бы «Готическую Фантасмагорию» привезли на Бродвей, как планировали…

– Ее не привезли на Бродвей, – мрачно ухмыльнулся Аксель. – Побоялись. После той истории…

– Я видел тебя в «Готической Фантасмагории» – поделился Хайнц. – Это был единственный случай, когда я видел тебя вживую в спектакле. В Гамбурге, в «Нойе Флоре», меня водили туда родители. Ты был великолепен в роли лорда Рутвена. Тоже Байрон, да?

– Это было логично, – пробормотал Аксель.

– Наверно, именно этот поход в театр и определил всю мою дальнейшую жизнь! Именно после этого я захотел стать актером мюзикла. Вот уж действительно фантастическое было зрелище. Примерно, как у нас сейчас, да?

– Да, «Фантасмагория» тоже была сильно навороченной технически, – произнес Аксель, и в комнате внезапно повисла тишина.

– Ты не думаешь, что эта техника… – Хайнц приподнялся и сел в постели, – чертовски ненадежна?

– Ерунда. К ней надо просто приспособиться.

– Не знаю. Слишком много всего происходит сразу и слишком быстро. Столько натянутых тросов… А если какое-нибудь крепление сорвется…

– С чего бы ему срываться?

– После того, что произошло в «Нойе Флоре»…

– Там все было иначе.

– Я хочу сказать, я всерьез имел в виду то, что сказал тогда журналисту. И я готов дублировать тебя не только в сцене раздвоения.

– Даже те две с половиной минуты вызвали столько возни. Мы с тобой не похожи, это факт.

– Это решаемо. И, в конце концов, я моложе, а ты…

Аксель повернул голову и окинул взглядом залитое лунным светом поджарое жилистое тело Хайнца. Если бы он сам выбирал из всего актерского состава себе дублера для трюков, он, несомненно, выбрал бы именно этого юношу, сильного и гибкого.

– Слышится голос Яновки, – проворчал Аксель. – Это не он тебя?..

– Ну да, он говорил со мной, чтобы я был готов на всякий случай… тебя подстраховать.

Аксель не без труда повернулся на бок и приподнялся на локте, Хайнц отодвинулся, увидев, как полыхнули его темные глаза.

– У нас с Яновкой договор: я выступаю в каждом спектакле в течение первого месяца! Если со мной что-то случится, ты можешь исполнять трюки при втором составе, но на моих выступлениях это исключено! Или ты обрадовался возможности вылезти на первый план из своего третьего ряда?

– Я вовсе не думал… Это Яновка мне сказал… Акс, я вовсе…

– Я убью Тонду! – прошипел Аксель, садясь в постели и спуская ноги на пол. – Осветлить волосы тоже он тебе… посоветовал?

– Что ты, в самом деле?! – жалобно проговорил Хайнц. – Акс… Ты неправильно понял. Никто не думает отбирать у тебя твое шоу…

– Вот именно, это мое шоу! – рыкнул Аксель. – И мне не нравится, что человек, которого я считал другом, устраивает заговоры за моей спиной.

– Я не собирался делать ничего такого, что могло бы помешать твоему успеху, – заверил Хайнц, придвигаясь ближе и обнимая его со спины. Аксель не двигался, только на щеках ходили желваки.

– А зачем тогда эти разговоры о технике? – спросил он через некоторое время. – Что еще за стремление принести себя в жертву?

– Я говорил серьезно. Я просто хочу, чтобы ты знал, что можешь на меня рассчитывать. Во всем, – произнес Хайнц. – Прости.

– Выключи эти чертовы часы! – приказал Аксель, снова ложась в постель.

20

– Ты не замужем? – спросил Аксель.

– Что за вопрос? – Хайди подняла глаза от нетбука, который держала на коленях.

– Просто хотел начать светский разговор. Все равно ни черта не получается и никаких идей нет.

Он лежал на животе на ковре в кабинете Лауры, скрестив в воздухе ноги в узких туфлях и бессмысленно глядя на раскрытую на нахзаце книгу сказок. Хайди тоже сидела на полу, окружив себя принесенными из местной библиотеки и пары музеев книгами, и сосредоточенно высматривала что-то на экране нетбука, иногда постукивая пальцем по тачпэду. Для удобства работы они притащили в центр комнаты все три настольные лампы, которые нашли в доме.

– Я уже пробовала как-то, спасибо, больше не хочу.

– Не сложилось?

– Он совершенно не принимал во внимание мои интересы и вообще… я слишком ценю возможность быть одной, – она улыбнулась. – В этом мы с тобой полные противоположности. Хотя ты ведь тоже один…

– Я-то формально женат, – Аксель поморщился.

– Ты меня постоянно поражаешь!

– Я был совсем молод и думал, что это для меня возможно. За ошибки, как известно, приходится платить. За большие ошибки – дорого.

– Ты можешь развестись.

– Мы все равно не живем вместе. И знаешь… – он посмотрел куда-то в пустоту, словно сам удивляясь внезапно пришедшей мысли. – Наверно, это тоже какая-то гарантия. От одиночества. На крайний случай.

– Это нечестно по отношению к ней, – Хайди отложила компьютер и взяла в руки книгу.

– Ты ее не знаешь. И это она сама то приходит, то уходит… И на кой черт я завел этот разговор? – он потянулся к стоявшей на полу кружке с кофе и отхлебнул глоток. – Я тебе, наверно, мешаю? Если ты любишь быть одна?

– Ты мне не мешаешь.

– Книга твоя хоть продвигается?

– Все идет хорошо. Только никак не удается привязать к реальности ту пещеру с сокровищем и скелетом! – она подняла глаза от книги.

– Там не было сокровища, – напомнил Аксель. – Заметь, настоящих сокровищ у Лауры никогда нет. В смысле, материальных благ, богатства.

– А золотой мед, который давали золотые пчелы? Герои нашли его.

– То еще богатство. Сколько людей из-за него погибло!

– Наш Дитрих тоже вез сокровище, – заметила Хайди.

– Везет, – поправил Аксель, снова безнадежно всматриваясь в шифрованный текст.

– В смысле?

– Везет. Это происходит прямо сейчас, я чувствую.

Хайди снова отложила книгу и уставилась на него.

– Да, я знаю, как это звучит, – кивнул Аксель. – И да, я знаю, что одна проблема с мозгами у меня уже есть, и она сильно осложняет мне жизнь. Но, мне кажется, это главная причина, по которой я сюда приехал. Какой-то смутный зов. Я ощущаю его растерянность и боль. Это как будто… Говорят, у близнецов такое бывает…

– Кристофер Прист, «Престиж», – отчеканила Хайди.

– Прости?

– Книжка есть такая. О фокусниках и двойниках. Там один герой как раз думает, что у него есть близнец, а в конце выясняется… – Хайди запнулась, – что это он сам, – медленно закончила она и, перехватив чуть ли не испуганный взгляд сумрачных темно-серых глаз, продолжила в ускоренном темпе: – Там просто была такая машина, которая удваивала вещи и людей.

– Нет, – мотнул головой Аксель. – Это явно не мой случай. Но двойники, может быть… – он повернулся на бок, опершись локтем на пол. – Ты можешь себе представить мир, где у меня… или у каждого человека, но только я это почему-то ощущаю… есть двойник, и существует некая взаимосвязь на уровне эмоций… как эхо?.. А может быть, и на физическом уровне. Это тоже уже кто-то написал?

– У Стивена Кинга что-то было про миры с двойниками. И, думаю, много у кого еще. Но мысль интересная, хотя… Ты предполагаешь, что это может быть прошлое?

– Или совсем другой мир, или прошлое, или… – Аксель рассмеялся. – Кажется, нам надо искать мир, где живут выдуманные литературные персонажи. Призрак и Вальжан…

– И лорд Рутвен! – улыбнулась Хайди.

– Но я никогда не играл рыцарей. Да. Я не первый актер, которому прямая дорога со сцены в сумасшедший дом. Я только боюсь подвести их всех… Тонду…

Хайди переместилась ближе к нему, отложив книги.

– Допустим, я тебе верю и не считаю, что все это настолько уж невероятно. И готова помочь, насколько это в моих силах. Но что нужно сделать?

Аксель провел рукой по исписанному нахзацу книги.

– Дописать рассказ.

– Устроим Дитриху хэппи-энд?

Аксель покачал головой.

– Нет, надо понять, что там произошло… или произойдет в действительности. Если ошибиться… ничего хорошего тогда уж точно не будет. Я все пытаюсь вспомнить, мне кажется, было что-то еще, что я знал тогда и не записал.

– Ты ведь вспомнил имя.

– Я не вспомнил. Оно само откуда-то взялось.

– Он сам тебе сказал?

– Возможно. И мне кажется… Знаешь, мне кажется, он рассчитывает на мою помощь. И он сам как-то защищает меня. Ведь столько было случаев… – Аксель посмотрел на Хайди и беспомощно улыбнулся.

– А я ведь именно ради этого и приехала в Янсталь, – тихо сказала она.

21

Дитрих неловко отступил назад и уперся спиной в стену, едва не сбив плечом висевший на ней крест. Несостоявшийся убийца лежал на его тюфяке, неподвижный, странно заломив руку с ножом. Громкий треск ломающихся костей и стук падающего тела перебудили остальных постояльцев, спавших в той же зале. Со всех сторон на Дитриха смотрели испуганные, недоумевающие, растерянные со сна глаза.

– Он пытался убить меня, – хриплым голосом объяснил Дитрих, убирая с покрытого испариной лица светлые волосы.

Спина болела – впрочем, ничего другого и ожидать было нельзя, такие резкие развороты никогда не оставались для него безнаказанными. Поэтому Дитрих продолжал стоять у стены, пока двое других странников с постоялого двора перевернули мертвое тело и явили присутствующим изможденное, заросшее неопрятной бородой лицо и худую одежку нападавшего. Нож его, однако, был ухожен более, нежели он сам.

– Вор! – понимающе заметил кто-то. – Пролез как-то, пока все спали.

– Мелкий мужичонка, такой в любую щель проберется, что кошка, – согласился другой.

И оба скосили глаза на ларец, край которого торчал из-под трупа. Ларец стоял рядом с тюфяком, и, лежа на животе, Дитрих прижимал его к себе.

– Польстился на рыцарево состояние, – заметил кто-то. – Решил, что-то ценное там, в ларце.

– Наверно… наверно, – бормотал Дитрих, сильно сомневаясь, что это был случайный грабитель, и с тоской думал, что и в людных местах – в родных-то краях! – теперь не придется снимать ночью доспехи. Впрочем, от подкравшегося тайком к спящему убийцы они вряд ли смогут защитить.

В этот раз Дитриха спасла мучившая его вот уже которую неделю бессонница. Скорчившись на худом ложе, он обреченно вслушивался в храп и сопение прочих постояльцев, сознавая, что надежды наконец-то выспаться, раз уж выпала возможность провести ночь под крышей, в тепле и сытости, оказались тщетными, и потому услышал легчайшие – чуть ли не тише мышиного бега – шаги. До последнего момента он надеялся, что это просто кто-то из постояльцев вернулся со двора и боится разбудить остальных, но, когда убийца склонился над ним, и невидимое во тьме лезвие коснулось его бока, Дитрих был готов к стремительному рывку в сторону. Отчаяние, страх, чувство безнадежности, боль, терзавшие его на нескончаемом пути из Палестины, выплеснулись в порыве бешеной ярости, и мгновенье спустя нападавший был мертв – только громко и сухо хрустнула шея. Лукаш всегда восторгался, какие сильные у Дитриха руки… Но теперь не спросить было, кто заплатил убийце и что именно поручил ему.

Привели заспанного хозяина. Поняв, в чем дело, тот побелел от страха и стал униженно просить прощения, ухитряясь при этом искренне возмущаться – до каких мол времен дожили, душегубы всякие просто так по ночам влезают, никогда прежде такого не бывало… Труп унесли и постель по требованию Дитриха заменили. Измученное тело требовало покоя, да и спину то и дело пронзала острая боль. Однако ясно было, что заснуть он теперь уже точно не сможет, а значит, оставалось только смотреть в пустоту, снова слушать храп и тихие разговоры о происшедшем и о том, какие тяжелые ныне времена, и час за часом ждать далекого рассвета.