Текст книги "История города Хулучжэня"

Вдова паралитика Ваня уже шесть лет блюла верность почившему мужу и замуж за другого не выходила. И Ши сидел в тюрьме уже десять лет, но всё это время душа вдовы не знала покоя. Она чувствовала немые упреки и стыд, терзалась и зачастую не смела на публике поднять голову. Возвращение И Ши принесло ей новые страдания и страхи. Вдова боялась, как бы И Ши и другие братья из семьи И не решили свести с ней счеты. Она сочувствовала И Ши, но при этом не хотела жить с таким дураком. Но Вань Жэньтэн был сыном И Ши, этот секрет все в городке знали. Она ни в коем случае не могла позволить семейству И отобрать у себя сына, ведь он был для нее единственным утешением в жизни. Вань Жэньтэн не только любил рассказывать причудливые смешные истории, но и мастерски травил анекдоты, от которых люди хохотали до упаду. Хоть ему было всего десять лет, говорил он гладко и отличался быстрой реакцией. Он сочинил множество анекдотов про то, какие глупости творил И Ши в детстве и какую ерунду тот болтал, включая и широко известную историю о том, как И Ши, считая братьев, заодно посчитал и своего отца – Чудовище И. Вернувшись домой, И Ши уже больше не слонялся где ни попадя, а каждый день поднимался спозаранку и принимался мешать раствор и лепить заготовки из глины. Всегда, кроме тех случаев, когда он ел, спал, или на улице шел дождь, он занимался одной и той же работой.

И Бай после той памятной неудачи с Бай Вэйхун, любовные отношения с которой у него вроде бы и состоялись, а в то же время вроде бы и не состоялись, погрузился в чтение книг и девушками больше не увлекался. Он стал замкнутым и отрешенным, не интересовался ни крупными, ни мелкими событиями, происходившими в городке, и, казалось, совсем не замечал их, а к чужим радостям и восторгам часто относился с пренебрежением. Многие жители городка стали и его тоже называть Чудовищем И, говоря, что он еще более чудаковатый, чем его отец. Вдова паралитика Ваня, не совладав с терзавшими ее муками совести, в конце концов всё же пришла с сыном Вань Жэньтэном к дому семьи И. Она решила выйти замуж за И Ши, чтобы отблагодарить его и компенсировать несправедливо выпавшие на его долю унижения и страдания. И Ши не обратил на нее внимания и продолжал складывать высохшие кирпичи. Поступок вдовы паралитика Ваня растрогал всех в семье И от мала до велика, и они велели И Ши проявить участие к этой женщине и ее сыну. Дурак И Ши сказал:

– Кто она такая? Как мне на ней жениться, если я с ней не знаком?

Вань Жэньтэн со слезами сказал:

– Папа, я же твой сын!

И Ши легонько погладил ребенка по голове и ответил:

– Эх ты, постреленок. У меня ведь жены нет, откуда же сыну взяться?

Братья И Бай, И Цянь, И Вань одновременно поступили в университет – эта новость произвела в городке эффект разорвавшейся бомбы. Ее принесли отнюдь не сплетницы, которые стирали в излучине реки одежду, а городской репродуктор, через который транслировали радиоэфир. Из города специально приехал журналист взять у Чудовища И и трех братьев интервью и сделать их фотопортрет. Фотоаппарат у него был не обычный, а с длинным-предлинным объективом. И Ши, стоявший в сторонке и смотревший на длинный объектив фотоаппарата, внезапно, словно что-то осознал, сказал журналисту:

– Да ведь это у тебя «самец»!

Семья И оказалась первой и единственной во всём Хулучжэне, кому восстановление системы единых государственных экзаменов принесло выгоду. В то время жители городка еще не осознавали, какие далеко идущие последствия это событие повлечет за собой. И Бай, И Цянь и И Вань выбрали в качестве специальностей философию, морские перевозки и ветеринарное дело; старика И несколько разочаровало то, что никто из них не захотел выучиться на бухгалтера. То, что третий и четвертый сын занялись морскими перевозками и ветеринарным делом, не вызвало у него возражений, но то, что второй сын, И Бай, выбрал философию, поставило его в тупик. Когда И Бай поступил в университет, ему было двадцать восемь лет. И Цянь и И Вань начали учиться уже после того как женились.

Сунь Чжишу по прозвищу Яичная Скорлупка благодаря каким-то своим связям пробился на службу в полицию. Сперва, когда уездная полицейская часть отправила за ним машину, горожане подумали, что полиция раскрыла дело о том, как «Драчуны» во главе с Сунь Чжишу довели учителя Цуна Большую Челюсть до «самоубийства во избежание наказания». Женщины из излучины реки сказали: «Так ему и надо! Пусть поплатится за свои злодеяния! Теперь-то Яичную Скорлупку наверняка расстреляют, ведь на его руках кровь человека!» Кто бы мог подумать, что не пройдет и нескольких дней, как Сунь Чжишу на полицейской машине вновь вернется в Хулучжэнь, да еще одетый в форму – белую рубашку, синие штаны и фуражку с козырьком. Жители городка сказали: «Опять Яичной Скорлупке черти подсобили». Его полицейская форма выглядела куда внушительнее, чем форма, которую носил Ню Цзогуань, будучи почтальоном.

И Цянь и И Вань отправились в город Ухань. Ню Юньван вместе с И Баем поехал в Пекин, в университет. Ню Юньван сказал, что хочет проводить И Бая, но на самом деле он хотел вернуться в университет, где прежде учился, чтобы оформить справку о незаконченном высшем образовании. Благодаря этому документу Ню Юньвана отправили работать преподавателем в уездную среднюю школу, а его жена Албания и их близняшки вслед за ним тоже получили городскую прописку и превратились в настоящих городских жителей.

Вдова паралитика Ваня так и не сумела повторно вый ти замуж, хотя то и дело наведывалась в дом семьи И, обшивая и обстирывая И Ши. Вань Жэньтэн, закончив среднюю школу, пошел служить в армию и тоже надел форму. Потом он научился исполнять сатирические диалоги и стал образцовым членом художественного ансамбля у себя в военной части. И Ши говорил о сыне, что тот «зарабатывает клоунадой».

Красные кожаные сапоги начальника производственного отряда Ван Личжэна на удивление хорошо сохранились и достались по наследству его сыну. И теперь уже его сын ходит под Новый год в этих сапогах по дворам и поздравляет всех с праздником. В глазах горожан эти сапоги были символом власти и высокого статуса, подобно императорскому парадному халату и яшмовой печати: кто их носит, тот, конечно, обладает всей полнотой власти. Поэтому на выборах старосты они проголосовали за сына Ван Личжэна. Многие жители покинули городок. Одни пошли в армию, другие поступили в университеты, третьи отправились на заработки, а четвертые ездили в долговременные командировки и занимались торговлей.

Здание клуба, некогда знакового места Хулучжэня, продолжало существовать, но пришло в негодное состояние и нуждалось в ремонте. В городке построили несколько новых караоке-холлов, а вот количество поющих и играющих на музыкальных инструментах сократилось. А театральный коллектив творческой самодеятельности (творческая агитбригада), который вел свою деятельность полвека, уже давно бесследно сгинул. Та излучина реки, которую считали Рекой женщин, теперь круглый год стояла без воды, и ее забросали мусором. Женщины городка лишились райского места для своих встреч. Народившееся в городке молодое поколение отказалось от политического пыла своих предшественников, и традиция собираться по три – четыре человека и совместно обсуждать государственные дела ушла в прошлое. Больше никто не сидел вокруг стариков и не слушал их бредни – истории про чудовищ, а такие образцы народного творчества Хулучжэня, как история про ароматный пердеж, и вовсе оказались позабыты.

И Цянь теперь работал в компании трансокеанских перевозок. Еще не успев закончить университет, он уже развелся с женой, но вскоре образовал новую «ячейку общества»; его теперешняя жена училась с ним в одном университете. И Вань жил в городе, жена благодаря стараниям мужа тоже стала городской жительницей, и жили они неплохо. Пятый брат, И И, унаследовал отцовское дело, стал бухгалтером, воплотив в жизнь возвышенные идеалы Чудовища И. И хоть он и не носил под мышкой счеты, волосы его всё равно были масляными, хотя он их точно не мазал рапсовым маслом. Старик И был еще вполне бодр и жил вместе с дураком И – своим старшим сыном И Ши. Второй сын семьи И – И Бай – доучился до докторской степени, но так и не женился. Закончив обучение, он остался преподававать в университете. Не прошло и нескольких лет, как он стал профессором. С тех пор, как И Бай поступил в университет и покинул Хулучжэнь, он так ни разу и не приезжал домой. Он говорил, что, по его мнению, Хулучжэнь – это всего лишь точка на карте, существующая только в восприятии живущих в ней. Кроме И Ши, никто не понимал его слов.

Часть вторая

У Хулучжэня не было истории. Или, если сказать точнее, у него не было письменно задокументированной истории. Это вовсе не означало, что былая жизнь городка походила на сплошное белое пятно. Помимо безымянных могил в каменном ущелье горы Сишань и выстроившихся в два ряда вдоль центральной улицы ветхих и убогих жилых домов, славное прошлое Хулучжэня хранили в воспоминаниях старики, а в фантазиях – молодежь.

Утратив историю, горожане жили очень вольготно. Они сосредоточились на современном положении вещей, а не влачили свое существование, задыхаясь под тяжелым бременем минувших лет. У местных не было склонности докапываться до сути вещей, и события, происходившие в далеком прошлом, их тоже совершенно не интересовали.

Проживающий в Хулучжэне простой люд в основном получал важную информацию о внешнем мире двумя путями. Первым были четыре установленных на крыше городского дома культуры (прежде его называли клубом) репродуктора, обращенные в разные стороны света. А вто рым – излучина реки, которая разделяла городок на две части и служила местом неофициальных встреч женщин городка.

Высокочастотные репродукторы, установленные на вершине дома культуры, были символом официальной пропаганды; ежедневно по расписанию они передавали разные новости, касавшиеся жизни в городке и за его пределами, в Китае и за рубежом. Многие, особенно мужчины, могли с легкостью озвучить имена некоторых иностранцев, с которыми никогда не были знакомы: например, Ли Сын Ман, Трумэн, Энвер Ходжа, Хрущев, а также король Сианук и премьер-министр Пенн Нут[10]10
  Здесь перечислены имена политических лидеров разных государств, враждебных или дружественных Китаю: Первый президент Южной Кореи, 33-й президент США, лидер коммунистического режима в Албании, советский генеральный секретарь, король и премьер-министр Камбоджи (прим ред.).


[Закрыть]. Эти имена были известны не только детям и женщинам, но и были в ходу у таких дураков, как И Ши: их употребляли так же часто, как прозвища «Собачье Отродье», «Тухлое Яйцо», «Цун Большая Челюсть».

Благодаря репродукторам жители городка крепко уверовали в то, что «обогнать Англию и Америку можно менее чем за двадцать лет», и поняли, что на том участке планеты, где они живут, «редкостные по красоте пейзажи» и замечательная обстановка – «не просто хорошая, не очень хорошая, а замечательная». Американские империалисты, советские ревизионисты и другие враги день за днем хиреют, а у них всё постепенно налаживается, и все они пляшут от радости, хотя им и невдомек даже, в каком направлении от Хулучжэня живут эти бедствующие страны. Всё равно они искренне сочувствуют претерпевающим невыносимые страдания людям.

Чтобы «не терпеть страдания во второй раз» и «не сносить повторно муки», чтобы противостоять ревизионизму, «вечно защищать красный революционный Китай», чтобы стоять насмерть за «революционный курс Мао Цзэдуна», чтобы «быть готовыми к войне и голоду» – чтобы ответить на все призывы, раздающиеся из репродукторов, народ городка готов был отдать все свои душевные силы с переполняющим каждого энтузиазмом. Очищая ряды пролетариата, хулучжэнцы приняли участие во множестве критических собраний, присяг, мобилизационных митингов, а также разоблачили Цуна Большую Челюсть, коварно прикрывавшегося личиной учителя средних классов, Ню Цзогуаня, носившего до создания Нового Китая форму почтальона (чем заслужил прозвище Ню Униформа), Чудовище И, работавшего в городке счетоводом и мазавшего голову рапсовым маслом, начальника производственного отряда Ван Личжэна, который на каждый Новый год надевал привлекающие всеобщее внимание красные кожаные сапоги и обходил все дворы с поздравлениями, и прочих «помещиков, богачей, ревизионистов вместе с другими враждебными и правыми элементами». Они самостоятельно организовали маоистскую творческую агитбригаду, круглый год трудились и в доме культуры, и в поле, и даже голодными ходили от двора ко двору, давая представления. И революционные песни, и образцовые спектакли не обошли стороной этот провинциальный городок, затерявшийся на карте Китая. То разгорающиеся, то затухающие звуки песен, смеха, плача, барабанов и лозунгов непрестанно сопровождали повседневную жизнь простого народа в Хулучжэне.

Жители городка не только «ухватились за революцию», но и «стимулировали производство». Они строили плотины, отделяя землю для сельскохозяйственных угодий от морской воды, добывали горные богатства и проводили водопровод, всю плодородную почву с зерновых полей они без остатка бросили в море и срубили все без исключения фруктовые деревья в садах, создав на их месте террасированные поля дачжайского типа. А еще они, в соответствии со спущенными сверху директивами «углублять подземные ходы, увеличивать запасы продовольствия, не сдаваться гегемонии», днями и ночами без остановки рыли подземные убежища на случай авианалетов, чтобы защититься от внезапной агрессии империалистических государств… Практически вся их деятельность была связана с вещанием тех четырех больших репродукторов, установленных на крыше дома культуры.

Что же касается информации, исходящей из излучины реки, то ее «тайно» распространяли женщины во время стирки белья. Это были досужие домыслы, содержание которых ограничивалось всякими мелочами вроде частной жизни соседей и перемыванием косточек то одному, то другому: у одних ребенок животом мается, там мужик в окно залез, тут женщина в потаскухи подалась, у одной девушки грудь плоская, у другой живот надулся, а у того парня в штанах затвердело, и так далее; всё, что касалось самых интимных сфер жизни, здесь открыто обсуждалось и предавалось огласке. В излучине реки каждый день толпились женщины, и она превратилась в специальный уголок, куда приходили все желающие почесать языком.

Разные данные, распространявшиеся из больших репродукторов и из женского собрания в излучине реки, переплетались между собой, превращаясь в «общественное мнение», которое стало важнейшим элементом жизни Хулучжэня на протяжении нескольких десятилетий. Независимо от того, ложными или достоверными были эти сведения, как правило, люди верили во всё, что им рассказывали. Некоторые отщепенцы пытались найти себе третий источник информации, но в результате жестоко за это поплатились – как, например, Ань Гоминь, который играл в агитотряде на баяне. Из-за того, что он тайком «слушал вражескую радиостанцию», его судили и посадили. Это было крупным политическим событием городка.

Пятерых сыновей старого счетовода городка – Чудовища И – звали И Ши, И Бай, И Цянь, И Вань, И И. И Бай, И Цянь и И Вань в один год поступили в университет. Второй брат, И Бай, учился на факультете философии, университет его находился в Пекине. Третий брат, И Цянь выбрал для себя университет морского транспорта, а четвертый, И Вань, отправился в архитектурный университет в Ухань.

Было время, когда И Бай, обучаясь в университете, с головой погрузился в изучение прошлого Хулучжэня. Он просмотрел множество исторических документов, пытаясь докопаться до истоков и отыскать для городка заслуживающую гордости и уважения блестящую историю. А еще приснился ему странный сон, в котором какой-то выдающийся человек гладил его по голове и говорил, что он – потомок некоего знаменитого человека некоего рода в некоем колене. Этот сон смущал И Бая два с лишним года подряд. Он больше не верил в тот факт, что его дед, толкая тележку с навозом, упал в овраг и расшибся насмерть; в его представлении дед должен был как минимум в военном кафтане и верхом на гнедой лошади мчаться по полю битвы, размахивая шашкой. Некоторые однокурсники в университете всегда смотрели на И Бая с некоторой долей презрения, из-за чего его сердце то и дело сжималось от боли. У Хулучжэня не могло не быть истории, а там, где есть история, есть и великие люди, а у потомков великих людей есть наследственные преимущества, уверенность в общении и стимул для развития.

Но старания И Бая так и не увенчались успехом. Он просмотрел всё, начиная с «Исторических записок» Сыма Цяня и заканчивая составленной в годы республики «Исторической хроникой династии Цин», но нигде не было упоминаний о родившей и вскормившей его земле – Хулучжэне. Он был очень разочарован. Он казался себе подобранным на обочине сиротой, без рода и без племени: неизвестно ни то, откуда он взялся, ни то, куда идет.

И Бай вспоминал, как однажды в детстве его отец, Чудовище И, выгребая из свинарника навоз, обнаружил японский военный нож, что было сочтено доказательством преступления японцев, которые вторглись в Китай. Помимо этого, в городке из земли больше никогда не выкапывали ничего ценного, а изделия из камня эпохи палеолита, осколки керамики, бронзовые изделия и тому подобные вещи И Бай увидел в музее уже после того, как поступил в университет. Ни один из экспонатов музея не происходил из Хулучжэня.

Как рассказывал отец И Бая, Чудовище И, один выходец из городка был чиновником: в последние годы династии Цин он служил главой уголовного сыска в уезде. Вспоминая, с каким благоговением отец отзывался об этом служащем полиции, И Бай рассмеялся едва ли не до слез.

Примерно пятьдесят миллионов лет назад то ли засуха, то ли лютые морозы, то ли падение метеорита привело к полной гибели и без того немногочисленного населения городка – не осталось практически никаких следов чьего-либо существования. Позже И Бай точно определил, что древнее население Хулучжэня состояло в основном из иноземных переселенцев, которые, спасаясь от голода, по морю добрались до Хулучжэня.

И Бай отказался от углубленного изучения истории городка. Он помнил, как говорил его учитель средних классов Цун (также известный как Цун Большая Челюсть): «Мой дед жил в темном старом обществе. А мои прапрадед, прапрапрадед и прапрапрапрадед жили в первобытном обществе, рабовладельческом обществе и феодальном обществе». И этого было достаточно, всё-таки Цун Большая Челюсть имел авторитет. Впрочем, в конце концов он был убит: ради развлечения его насмерть забили собственные ученики.

По сей день археологи и историки не могут предоставить убедительные доказательства, подтверждающие предположения И Бая и выводы Цуна Большой Челюсти.

В памяти И Бая хранилось смутное воспоминание о том, что в тридцати ли от городка, на горе Дахэшан, стоял храм, величественный, словно императорский дворец, и когда ему было пять – шесть лет, бабушка тайком отвела его туда помолиться. Тогда он так испугался, что написал в штанишки, и несколько ночей подряд потом видел во сне кошмары. Статуи божеств того храма повергли маленького И Бая в панику. Бабушка стояла на коленях перед статуей Будды и что-то бормотала себе под нос, будто бы прося помощи в трудном деле. И Бай тогда до ужаса перепугался: маленькими ручонками он изо всех сил вцепился в бабушкин подол, его ноги всё время тряслись. Поток мочи журчал и вырывался на пол из-под штанин, а потом по неровному полу скользил под алтарь. Поднявшись с колен, бабушка с силой отвесила ему несколько шлепков и бросилась извиняться перед Буддой: «Великий Будда, спаси и помилуй! Прости, владыка. Этот сорванец не умеет себя вести, ты уж не сердись на ребенка, прояви свое огромное великодушие. Подожди, вот вернусь домой, непременно задам этому сорванцу хорошую трепку». Вот так, кланяясь и извиняясь, бабушка торопливо вывела внука за высокий порог храма. Не успели они выйти за ворота, как маленькие бинтованные ножки бабушки отвесили заднице И Бая десяток с лишним пинков. «Ах ты, никчемный маленький дикарь, мочевой пузырь у тебя, что ли, прорвало, как же ты смеешь в святой обители гадить?! Откуда только в тебе столько мочи, что она журчит, словно ручей? Когда надо было, ты не писал, нет бы выбрать для этого другое место и другое время…» Бабушка приходила потом просить у Будды за глупого старшего брата И Бая, И Ши, однако после этого И Ши стал только еще глупее. Бабушка считала, что молитва к Будде не сработала из-за того, что опозорился И Бай: это ж надо было прямо перед Буддой лужу напрудить.

Прежде чем покинуть Хулучжэнь и отправиться в университет, И Бай еще раз сходил на гору Дахэшан в одиночестве. От храма уже давно не осталось и следа, не сохранилось даже развалин. Люди с горы рассказали ему, что храм этот разрушили: сначала подожгли, а потом, когда всё сгорело и превратилось в пепел, забрали оставшиеся кирпичи, черепицу и камни и пустили их на строительство свинарника в производственной бригаде. Когда жгли храм, внутри оставался присматривавший обычно за ним монах. Он ни в какую не соглашался уходить и в результате сгинул вместе с теми статуями Будды и разных божеств.

После того как И Бай поступил в университет, он всё время сокрушался из-за этого сгоревшего без следа храма. Хотя храм находился в тридцати ли от городка, он всё же был единственным свидетелем истории тех мест. И Бай говорил, что это сооружение практически наверняка было воздвигнуто в эпоху Цзинь, то есть история городка может оказаться куда более древней, чем предполагают местные жители. Историческая память местного населения ограничивалась событиями, происходившими при жизни трех последних поколений, и даже долгожители с хорошей памятью могли припомнить лишь обстоятельства биографий своих дедов.

В общем, тщеславные археологические изыскания И Бая сошли на нет. Когда однокурсники спрашивали его о культуре, истории и особой продукции Хулучжэня, И Бай частенько с нарочитым сарказмом говорил: «История моей родины – чистый лист. У нас там в изобилии производят дураков, а также шутки про дураков».

На самом деле в этой шутке И Бая была доля правды, как минимум правдива была вторая ее часть. Практически в каждой семье Хулучжэня был дурак – из тех дураков, что не могут догадаться о том, чтобы укрыться под крышей в дождливый день.