Текст книги "Царская тень"

Глава 7

Кидане выносит из своего пустого кабинета винтовку и бинокль, приказывает Берхе вывести его лошадь Адую и вычистить конюшню, говорит кухарке, что будет отсутствовать несколько дней, а потом, не сказав ни слова жене, которая остается в спальне, уходит вместе со своими людьми. Странная дремота проникает в этот день, замедляет все, окутывает компаунд тишиной. Вот почему их всех притягивает к себе Астер, когда открывает дверь своей спальни, бесшумно идет по коридору и выходит в переднюю дверь. Она стоит там, где стоял на веранде Кидане, на плечах у нее старая накидка, под которой ветер раздувает черное платье. Неестественная тишина искривляется в ее направлении, когда она идет в конюшню, едва посмотрев на кухарку или Берхе. Из конюшни она выходит, ведя под уздцы свою лошадь Буну. Она приближается к воротам и останавливается, и все деревья наклоняются, ветер стихает, птицы поворачиваются, чтобы увидеть, что она сделает теперь.

Я не собираюсь, словно прислуга, ждать его возвращения, говорит она.

Кухарка не встает со своего стула рядом с дорожкой, ведущей во двор, близ того места, где замерла Хирут с грязными подносами в трясущихся руках. Кухарка не двигается. Она заворожена, не может оторвать глаз от женщины у ворот: женщина медленно поворачивается и смотрит на кухарку. Их взгляды встречаются, и кухарка отрицательно качает головой. Астер открывает ворота, как сделал это несколько часов назад Кидане, потом садится на кобылу, ударяет ее ногами в бока и скачет галопом по притоптанной дорожке, которая разветвляется на тысячу других. А потом женщина исчезает из виду.

Берхе и кухарка переглядываются, они оба онемели от неожиданности при виде такого беспечного исчезновения. Они заворожены и обеспокоены чем-то таким, чего не понимает Хирут. Берхе отпускает вожжи Адуи и вглядывается в пространство за воротами. Смотрит на пыль, которую поднимает скачущая лошадь.

Что случилось? спрашивает Хирут.

Что она сказала тебе? Кухарка поднимается на ноги и шагает к Берхе.

Берхе отрицательно качает головой, смотрит в ворота, уперев руки в бока. А что всегда говорит эта женщина? вопрошает он. На следующий день они готовят все полагающиеся трапезы и заваривают кофе, словно она может появиться в любую минуту. Когда свет дня клонится к темноте, они стоят в гостиной и смотрят в окно в сторону ворот – Берхе постоянно подходит и открывает их: не видно ли облака пыли, извещающего о ее возвращении. Когда она не появляется к полуночи, они собирают поднос, ставят его на веранде и принимаются есть втроем, прислушиваясь, не раздастся ли стук копыт.

Куда она отправилась? спрашивает Хирут во второй вечер, когда они устраиваются на ночь в своей комнате, но кухарка ложится, потом недовольно смотрит на нее.

Оставь ее в покое, говорит кухарка. Что тебе до нее? Кухарка отирает лицо рукавом. И не думай, что я не видела тебя и Кидане. Она укоряюще указует на Хирут. Она из-за тебя становится хуже, ревнует из-за тебя, и это твоя вина.

Я ничего не делала, говорит Хирут, но кухарка уже повернулась к ней спиной и теперь лежит, накрывшись одеялом с головой.

* * *

Слухи: Тут появилась одна сумасшедшая на дикой лошади, скачет по холмам, она останавливается у каждой церкви и кричит как оглашенная, призывает на землю ангелов мести. Она монахиня, которая превращается в гиену, злой дух, взывающий о возмездии с вершин голых деревьев. Она императрица Таиту[29]29
  Таиту Бетул (1851–1918) – императрица Эфиопии с 1889 по 1913 год и жена императора Менелика II.


[Закрыть], воскресшая из мертвых, чтобы сражаться с этими ференджи. Она безымянный призрак, посланный на землю всемогущим, чтобы проклясть иностранных врагов. Жители деревень собираются у колодцев, забывают о своих тыквенных бутылях, чтобы распространить новости о будущих встречах с ней. Умываясь или произнося молитву, они прерывают свое занятие, чтобы посмотреть, не появятся ли на горизонте облака пыли. Ходят слухи, из которых начинает прорастать правда: по нашим холмам на лошади цвета пороха скачет Астер, жена Кидане. Это она, облаченная в черное, нарушает наш покой по ночам своими криками. Она призывает нас, приказывает подготовиться к сражению.

Кухарка игнорирует все вопросы, когда они ходят на рынок. Она проскальзывает мимо рук, которые пытаются увести ее в сторонку для приватного разговора. Она пожимает плечами, она отрицательно качает головой, она закрывает часть лица, когда ее друзья, слуги из других домов, интересуются, правда ли то, что рассказывают про ее хозяйку, что может оказаться правдой из того, что говорили на закрытых собраниях групп мехабер[30]30
  Широко распространенная в Эфиопии религиозная организация, проповедующая христианство.


[Закрыть], правда ли, что призыв к этим женщинам собираться на берегах реки исходит от кухаркиной Астер? От нее? Призывает ли Астер всех женщин собраться завтра у реки? Что планируют все эти женщины?

Она никакая не моя Астер – это все, что отвечает им кухарка.

А потом наступает день, когда Астер возвращается, а кухарка, потеряв дар речи, стоит у ворот, заполненный наполовину пакет со специями, купленными на рынке, выпадает из ее руки, специи просыпаются на землю.

Ты, кричит кухарка и, оттолкнув Хирут, устремляется в компаунд. Это ты. Ее голос словно сорвался с цепи, ярость наконец обрела полную свободу. Она указует обвиняющим пальцем на раздвинутые занавеси окна гостиной, где Астер заключена в яркий блеск стекла.

Астер отворачивается от окна, и вскоре открывается дверь дома. Она выходит в своем черном платье, волосы вокруг ее угрюмого лица не сплетены в косички, торчат как попало. Она покрыта пылью, ее глаза горят неколебимой целеустремленностью: подвижные отблески на поверхности реки.

Ты думала, я никогда не вернусь? говорит Астер. А куда мне идти? Потом ее рот искривляется так, как может искривиться только у нее. Ты могла бы уйти – я дала тебе такой шанс.

Вид у кухарки более усталый, чем за все семь дней отсутствия Астер. С меня хватит, говорит она и опускается на землю рядом с верандой – энергия и воля покинули ее тело. Дай мне деньги и отпусти меня.

Когда мы пришли в этот дом… начинает Астер.

Мы пришли сюда разными путями, говорит кухарка.

Не такими уж и разными.

Кухарка поворачивается к Хирут так, словно видит ее впервые в жизни. Убирайся отсюда.

Дверь конюшни со скрипом открывается, и Хирут бросается к Берхе, который обнимает ее за плечи, и теперь они вместе наблюдают за двумя женщинами.

Я тебе ничего не могу дать. Он забрал все, ничего мне не сказав, забрал все. Ты думаешь, ты какая-то особенная, потому что устала? Астер говорит с беспомощной яростью. Я продала ковер, который дала мне мать, чтобы купить нам винтовки. Я не собираюсь продавать ради тебя мое свадебное ожерелье. Это все, что у меня осталось, тихо добавляет она.

Кухарка поднимается по ступеням и, наконец, оказывается прямо перед Астер, они вглядываются в лица друг друга, оценивают, что сделали с ними годы. Ты обещала, что, как только сможешь, ты мне дашь то, что мне нужно. Рот кухарки дрожит. В прошлом году ты сказала, что это случится на следующий. Потом ты сказала, на день рождения Тесфайе. У тебя есть Хирут, а я устала. Я хочу найти мою семью, я хочу домой.

Астер берет руки кухарки в свои, ее голос становится мягче. Мир изменился, начинается война. Все мобилизованы в армию, и у тебя нет денег, у тебя нет ничего, кроме меня. Астер смотрит на нее. Переводит дыхание. Ты мне нужна.

Плечи кухарки опускаются, она низко роняет голову, а Астер распрямляется.

Скажи этой девице, чтобы пришла ко мне в гостиную, говорит Астер. Берхе, мне нужно, чтобы ты отремонтировал кое-что. Она говорит мягким голосом, дружеским тоном – так, как обращалась и к кухарке: прежняя Астер вернулась, она уверена, что ее услышат, что ей подчинятся. Возьми деревянный сундук в кабинете Кидане, говорит она, делая знак кухарке. Ты знаешь, о чем я говорю.

Астер разглаживает на себе платье. И я хочу есть. Потом она возвращается в дом и закрывает за собой дверь.

* * *

У стены стоят две винтовки, их глянцевый металл и светлое дерево сияют ярче любого предмета мебели в комнате. Хирут наклоняется и берет одну из винтовок, быстро оглядывается через плечо, чтобы убедиться: Астер все еще на кухне разговаривает с кухаркой. Винтовка в ее руках холодная и тяжелая, крепкая, как кость. Она неуверенной рукой проводит по ее длинному стволу, задерживается у прицела, у каморы. Ее передергивает, когда она касается спускового крючка – она вспоминает предупреждения отца, потом она останавливает ладонь на гладкой поверхности дерева, прижимает руку к прикладу. Ложе теплое, как кожа. Воспоминание: в тот первый день, когда отец позволил ей прикоснуться к винтовке, он положил руку ей на грудь и сказал: Это жизнь. Потом он положил руку на винтовку и сказал: Это смерть. Никогда не недооценивай ни ту, ни другую.

Хирут осторожно ставит винтовку, и та сама наклоняется, принимая прежнее положение, словно движимая собственной волей. Она уже слышала этот звук прежде – медленное скрежетание по стене, а потом тишина. Хирут напряженно прислушивается: за голосом Астер, за шагами кухарки, за низким завыванием ветра, ударяющего в окна, она слышит своего отца, Фасила, видит, как он падает к ногам незнакомого человека. Видит, как он обхватывает ноги незнакомца руками, словно молит его вернуть что-то потерянное. Она стоит в дверях их хижины, наполовину окутанная тенью, падающей ей на спину. Ее мать, Гетеи, стоит у нее за спиной, окутанная тьмой, и тихо плачет. Хирут слышит свое имя и поворачивается. В руках у Гетеи винтовка, и она говорит Хирут, чтобы та отошла в сторону. Винтовка направлена на грудь незнакомца. Она тяжело дышит, воздух с трудом выходит из ее тела, царапая внутренности. Отойди, отойди, Хирут, чтобы я могла лучше прицелиться в Чеколе, встань рядом со мной. Потом Кидане берет Чеколе за руки и говорит, аббаба, пожалуйста. Он говорит: Гетеи уже ушла, аббайе[31]31
  Амхарское обращение к отцу.


[Закрыть]. Идем домой, говорит он. Идем со мной, аббаба, говорит он и тащит за собой отца. Мать Хирут перестает плакать. Она ставит винтовку к стене, и та со скрежетом падает. Ее мать оседает на пол, складывается калачиком. Она остается в такой позе, даже когда Хирут опускается рядом с ней на колени. Она остается в такой позе, даже когда отец Хирут вбегает внутрь и говорит: Что ты сделала? Гетеи остается в такой позе, и когда Фасил поднимает винтовку и смотрит за дверь, а потом, не глядя ни на кого, извлекает из винтовки единственную пулю.

Хирут с трудом унимает дрожь в руках. Это новое воспоминание, оно выскользнуло из того места, где хранятся забытые события и откуда они возвращаются, чтобы пронзить ее словно свежей болью. Почему плакала ее мать? Что делал ее отец? Она прислоняется к спинке дивана и смотрит в окно. Она впервые поняла, что больше не увидит мать, когда Астер сказала: Будешь делать все, что я тебе говорю. Потом она провела длинным ногтем своего мизинца по щекам Хирут: Ты значишь меньше, чем грязь у меня под ногтем.

Ты взяла одежду, как я тебе сказала? Астер в коридоре, она идет в гостиную.

Хирут спешит к деревянному сундуку и берет блузу Кидане и бриджи.

Дай мне и включи радио. На Астер по-прежнему ее покрытое пылью черное платье, но ее кожа потеряла тот белесый оттенок, который придавал ей мрачное выражение. Она задергивает занавеси и удовлетворенно кивает, посмотрев на винтовки. Потом она устраивается на диване, высокомерная, самодовольная, и ждет.

За головой Астер через задернутые занавеси солнце пробивается внутрь. Прямоугольник света придает яркость комнате, вплетает мягкие линии в кудри Астер и подчеркивает кривые линии ее скул. Золотое ожерелье ловит этот свет, и он скользит по комнате, когда Астер двигается. Он задерживается на радиоприемнике, потом исчезает.

Хирут поворачивает черную бобышку, приемник начинает воинственно гудеть и потрескивать. Она продолжает крутить бобышку, пока пронзительная духовая музыка не вырывается из громкоговорителя, заставив Хирут отпрыгнуть от приемника. Потом она опускается на колени перед деревянным сундуком и замирает. Однажды она уже открывала его без разрешения и просматривала содержимое в поисках винтовки.

Тонкий голос пробивается через помехи. Голос скороговоркой приглашает слушателей познакомиться с новой Императорской эфиопской радиостанцией, вещающей из Акаки в Аддис-Абебе. Человек говорит так, будто он только что остановился после долгого бега и теперь кричит в пустую консервную банку.

Они сейчас объявят выступление императрицы Этедже Менен и принцессы Тсехаи, говорит Астер. Слушай ее, слушай каждое ее слово.

Треск и широкая полоса помех заполняют комнату, но потом долгой пронзительной нотой взрываются духовые.

Астер встает. Достань мне оттуда блузу.

Хирут знает, что лежит в сундуке, по тому, чего в нем нет. Она знает это по его размерам. Она знает, что он слишком короток, чтобы вместить то, что она надеялась в нем найти, но в то время, когда она была настолько глупа, что верила, будто некоторые вещи можно вместить куда угодно, она осмотрела содержимое сундука. Хирут открывает защелку и поднимает крышку. Она вытаскивает то, что, как ей известно, лежит наверху: белую блузу из лучшего хлопка, материя вдоль линии шеи без воротника и по краям длинных рукавов такая тонкая, что почти прозрачная. Она необычайно хорошо сохранилась, все еще поражает своим блеском, материал на ощупь гладкий, как шелк.

Астер снимает с себя платье через голову, бросает его на пол. Она стоит, голая, в комнате, окруженная радиопомехами, ровный яркий квадрат солнца лежит на ее плечах. Она взбивает пальцами волосы, чтобы поднять кудри повыше.

Звук трубы заполняет комнату. Следует долгая пауза, по полу тащат стул, кто-то откашливается, слышен шепот.

Такая штука есть не у каждого, добавляет Астер, показывая на приемник.

Она надевает тунику.

Подол оказывается ниже колен. Плечи ниспадают на руки, которые теряются в рукавах, висящих, как сломанные крылья. Хирут поражена миниатюрностью Астер, изящными очертаниями ее мышц и плоти. Большой и впечатляющей она кажется только в ярости.

Потом быстрый высокий мужской голос:

Добрый вечер, дамы и господа, повторяю, это прямая трансляция из Акаки в Аддис-Абебе. Сегодня одиннадцатое сентября 1935 года [потом по эфиопскому летоисчислению]. Жена нашего императора Хайле Селассие, императрица Менен, сегодня говорит со своим народом. Мы приветствуем тех людей во всем мире, кто нас слушает. Один, два, три.

Астер кланяется в сторону приемника, на ее лице почтительное выражение. Достань сури, шепчет она.

Брюки лежат в самом низу, под сложенной накидкой из звериной шкуры. Она протягивает их Астер, стараясь не смотреть на приемник. До этого часа приемник был рупором для лидеров, для ряда мужских голосов, ожидающих внутри этой коробки, когда бобышка откроет дверь и выпустит их. Астер натягивает на себя брюки. Ее стройные икры и щиколотки проскальзывают через узкие прорези бриджей. Они волочатся по полу, тонкая хлопковая ткань вокруг ее ног напоминает облака.

Ты сегодня не чистила ковер, говорит Астер. Она хмурится и подворачивает штанины на бриджах, а затем и длинные рукава – до запястий. Она поправляет тунику так, чтобы разрез был посредине. После этого она замирает.

Начинает говорить женский голос: Мы благодарны сегодня за эту возможность быть услышанными женщинами во всем мире.

Это она, шепчет Астер. Быстро, дай кабу.

Мы хотим поблагодарить Всемирную лигу женщин. Наша возлюбленная дочь Тсехаи переведет наши слова на английский.

Императрица Менен делает паузу, и на заднем плане за звуками помех и тихого откашливания Хирут слышит другой голос – более молодой, хрупкий, шепчущий. Она воображает себе принцессу Тсехаи – вот она наклоняется, говорит какие-то слова, которые только дочь может говорить матери. Слышны шелест бумаги и движение, потом голос принцессы Тсехаи, которая представляет себя слушателям. Говорит она звонким голосом, одновременно застенчивым и уверенным. Она говорит по-английски с элегантными модуляциями, какие Хирут слышала от Астер и ее друзей: эта манерность свойственна ртам, которые непривычны к угодливости. Хирут смотрит на приемник, на большую черную бобышку и подергивающийся индикатор, одержимый голосом принцессы. Она ошеломлена, она пытается понять, как такое возможно: слышать эту женщину и эту девушку так четко из такой дали. Они ближе, чем эхо барабанов, отдающееся от склонов холмов, когда они извещают о важной новости. Они здесь, но их здесь нет.

Мы уверены, что женщины повсюду имеют одинаковое желание – сохранить мир и любовь.

Громкоговоритель в приемнике представляет собой сетчатый свод – словно опутанное сетью солнце. Она так близко, что чувствует теплое гудение приемника, едва ли не ощущает императрицу и принцессу в виде двух плотных световых блоков, вращающихся в каком-то месте, где голоса перемещаются скорее, чем плоть. Где-то там, за лесами, и сеткой, и бобышкой, и стеклом, которое удерживает на месте нервный индикатор, существует женщина царских кровей, которая покинула свое тело и стала одновременно громадной и невидимой, могущественной, как ветер. Хирут глубоко в своих мыслях, она зачарована и поражена, а потому поворачивается, чтобы увидеть, что происходит, только когда Астер легонько ударяет ее по ноге.

Мы все знаем, что войны уничтожают человечество, и женщины во всем мире, несмотря на все расовые, мировоззренческие и религиозные различия, ненавидят войну, потому что она плодит одно: разрушение.

Астер стоит в сводчатом проходе, облаченная в блузу и бриджи, испачканная накидка из звериной шкуры лежит у нее на плечах. Она ниспадает складками, висит так, что Хирут видит: ее готовили мастеровитые руки, они умело растерли и умаслили ее, чтоб она тесно прижималась к телу и повторяла его формы. Астер перекидывает свою новую винтовку с левого плеча на правое, а ее ноги твердо и уверенно стоят на полу. Она великолепна. Она являет собой устрашающую и потрясающую фигуру, что-то знакомое и одновременно чужое, пугающее и непонятное. Женщина, одетая, как воин, имеющая столь же свирепый вид, что и мужчина.

Война убивает наших мужей, наших братьев и наших детей. Она уничтожает наши дома, разбрасывает по свету наши семьи.

Хирут переводит взгляд с радиоприемника на эту женщину, с ее маленьких ног на ее гордую голову, с ожерелья, которое лежит поверх накидки, на ее красивое лицо. Императрица продолжает говорить устами дочери, а Астер слушает.

В этот час, в такие трагические и печальные времена, когда агрессор собирается нарушить ход наших жизней, мы бы хотели обратить внимание женщин всего мира на то, что их долг – озвучить и выразить солидарность против таких действий.

Астер уверенно переходит в центр комнаты. Она – идеальный баланс, посредством которого непокорный мир удерживается и возвращается на свое место. Астер в воинском приветствии подносит руку ко лбу.

Глава 8

Если смотреть с Красного моря, то кажется, будто Массава поднимается над изнывающим от жары горизонтом, подрагивающим лоскутом белых арок и пыли, пробивающихся через дымы и соль. Этторе Наварра с «Клеопатры» видит, что «Лигурия» пришвартована кормой вперед рядом с «Ганге». Он морщится, когда другой корабль на ходу издает протестующие гудки. Столько дней в спокойных водах, а потом это: шумные пароходы борются за место, рев ослов, висящих над переполненной пристанью, контейнеры с пушками, громко скребущие доски. Множество судов рассеяно по морю, которое ширится и кипит у него за спиной, словно Массава стала местом великого и древнего спартанского сражения.

Пока корабль становится на якорь, Этторе достает фотоаппарат и начинает наводить его на пристань. За его спиной люди сражаются за место у перил. Он слышит голоса Фофи и Марио – они выкрикивают его имя, пытаются привлечь его внимание, но его взгляд прикован к тому, что он видит и слышит перед собой: ко всей белизне зданий этого портового города, высоким и стройным пальмам, горам ящиков и бочек, чернокожим мужчинам в тюрбанах и коротких штанах, выгружающим провизию с кораблей, крикам чаек, летящих навстречу морскому ветру.

Этторе закрывает глаза и думает об их семейном очаге, о седеющих волосах отца, его голове, склоненной над книгой на столе, когда он сидит спиной к окну, выходящему на Венецианскую лагуну, об их доме, окруженном каналами. Надвигающаяся война принесла с собой один из редких моментов в жизни Этторе, когда отец говорил с ним, не скрывая волнения и беспокойства. В полумраке кабинета Лео Наварры Этторе видел на лице отца и остережение, и неодобрение.

Лео сказал: Немногие рождаются, когда им следует родиться. Я очень надеюсь, что это время уготовано для тебя.

Этторе тогда же понял, что это не столько благословение, сколько умолчание, способ отца сообщить о том, чего он не мог сказать: о тех, кому не повезло, о тех, кто родился не тогда, когда им следовало бы.

Это самая выразительная черта Лео, его способ наращивать умолчание, при этом внешне будто бы отталкивая, обнажая его. У его отца была манера говорить таким образом, что смыслы пульсировали на другой, почти не слышимой частоте. Стоя на палубе и чувствуя вес фотоаппарата в руке, Этторе в очередной раз осознает, что он провел все свои годы с самого детства, пытаясь понять то, что нельзя произнести, вызвать зрительный образ мира, который не только погружен в темноту, но и не может существовать без нее.

* * *

Он, конечно, никогда не скажет этого Хирут, не скажет даже в те дни, когда судьба забросит их обоих в горы Сыменской долины и один из них будет пленником другого. Вместо этого он показывает ей фотографию – его родители в день свадьбы: его отец, мужественный и неловкий, его мать, робкая и счастливая. Когда она пробует новое слово, которому он обучает ее: morire, он просто кивает и повторяет слово. Умереть: morire. Я умираю. Ты умираешь. Мы умираем. Они умирают. Умирать. Она говорит ему на амхарском, Иннатеина аббате мотевал. Мои мама и папа умерли. Мемотех. Умереть. Она повторяет это слово и показывает на фотографию, и показывает на свое сердце. На этой горе, глядя на Хирут через ограду из колючей проволоки, он, едва освоивший несколько слов амхарского языка – полковник Фучелли лично настоял на том, чтобы он начал изучать этот язык, – не понимает, что она говорит. Он думает, что без соответствующих грубых жестов ей никогда толком не понять значение глагола morire. Он показывает на небо, а когда она поднимает взгляд, они видят черную птицу, исчезающую в крупных облаках.