Текст книги "Царская тень"

Глава 11

Хирут находится рядом и потому хорошо видит, как мальчик бежит по хребту горы: его ноги – крылья, его грудь – вместилище реберных костей и тяжелого воздуха. Под предвечерним солнцем, которое начинает скатываться вниз, он появляется сначала звуком: хруст ветки, скольжение ноги по камню, свист, пронзающий мягкий оранжевый свет. Он – летучий мираж, несущийся по неровностям холмов, избегая крутых склонов, его поверхностное дыхание затрудняется плотным ветром.

Кидане уже близко, говорит Астер. Это курьер, добавляет она.

Теперь Астер поспешит занять место сзади, как делала это в течение двух дней их перехода. Она будет торопить женщин, несущих воду и одеяла. Она может даже подставить плечо под тяжелую связку дров. Она будет уговаривать их не сбавлять скорости, от которой они истекают по́том, а во сне жмутся друг к дружке; им хватает сил только помолиться перед сном, и, улегшись, они закрывают глаза, защищаясь от яркого солнца.

Они шли по ночам, чтобы их не увидели с самолетов, которые начали облетать гребни гор и пикировать в долины. Они прятались в пещерах, притулялись к основаниям высоких камней и плотно растущих деревьев. Они изо всех сил старались спрятаться от этих сверкающих больших окон, пугающих, как открытые глаза Сатаны. Астер сказала, чтобы они не боялись. Призывала быть храбрыми. Земля защитит нас, все время повторяла она им, Каждый камень будет к нашим услугам, все реки будут течь в нашу сторону. Не останавливайтесь, сестры, поднимите головы, распрямите спины, двигайтесь, как двигались когда-то наши матери, когда так же отправились на войну.

Женщин около пятидесяти, некоторые из них родственницы и слуги тех, кто поступил в войско Кидане. Среди них есть молодые и старые, некоторые из них знают более одного языка этого района. Они забыли обо всем, кроме самой важной своей способности: носить то, что не может двигаться само, брать груз на плечо и тащить его. Они делали это без жалоб, выполняли приказы Астер, словно и не представляли себе, что могут делать что-то другое. А вот кухарка не смогла удержать свои мысли при себе.

Эти рабыни не понимают, что не обязаны делать то, что делают? спросила она сердитым голосом, который никак не хотел понижаться до шепота. Мы ничего не обязаны делать, мы больше не хотим ничего делать. Давайте разойдемся, повторяла она снова и снова. Но лица, смотревшие на нее, были скорее испуганными, чем сердитыми, скорее смирившимися, чем воодушевленными ее непрерывными призывами спуститься по склону и никогда не возвращаться.

Берхе – единственный взрослый мужчина с ними. Он несет корзину кухарки с лекарствами и бинтами, пытается скрыть свое прерывистое дыхание, периодически покашливая. Вплотную за ним идут женщины с носилками и одеялами, шерстяными шарфами и пищевыми припасами. Они будут переносить раненых, хоронить мертвых и кормить войско Кидане. Еще дальше идут те, кто подбирает упавшие вещи, они вооружены копьями и щитами и служат для остальных охраной, они к тому же упрямо настаивают на своем праве сражаться бок о бок с Астер, когда та в бою присоединится к мужчинам.

Астер показывает на женщин, идущих сзади. Мы должны добраться до них еще засветло, говорит она, потом обращается к Хирут. Пойди посмотри, что там наверху.

Хирут идет вперед, карабкается по склону со всей скоростью, на какую способна, прислушивается. Близ последней петли вокруг горы она ощущает сильный запах гаснущего огня. Хирут останавливается. Шаги за спиной стихают. Подступает тишина. Она поворачивается и с удивлением видит Астер, которая опережает ее. На всем протяжении подъема она не слышала, что Астер идет сзади.

Жди здесь, шепчет Астер.

Хирут не производит ни звука, а потому слышит шумы, которые расцветают только по ночам, она настолько неподвижна, что чувствует прикосновение ветерка к своей коже: влага рассеивается, поднимается сухой ветер. Наступил сезон, следующий за сильными дождями, за развязшими дорогами, утопающими в воде тропинками, которые все эти месяцы и сдерживали наступление врага. Хирут чувствует холодок, который щекочет ей загривок и по плечам сползает на руки. Ее пробирает дрожь. И именно эту дрожь слухи ошибочно примут за ответ на голос Кидане: Кто там?

Кидане выходит из тьмы и протягивает руку: выражение на его лице можно истолковать как облегчение или смущение, а может быть, как будут говорить впоследствии некоторые, даже любовь.

Маленькая, говорит он. Ты теперь начальствуешь над ними?

Хирут, подняв на него глаза, не обращается к нему по военному званию – деджазмач, не использует она и вежливое обращение гаш, не позволяет она сорваться с языка и более формальному ато. Она так рада завершению этого ужасного путешествия, в котором можно было сорваться с высокой скалы или попасть под пули, выпущенные с самолета, что у нее с уст срывается то слово, которым с детства называла этого человека ее мать.

Киду, говорит она, и когда он улыбается, она хватает его за руку и делает этот роковой шаг навстречу. Это движение настолько естественно, оно дается ей так просто, что никто из них не замечает спешащую к ним Астер.

Ты здесь. Голос Астер перехватывает.

Кидане отстраняется от Хирут и смотрит на приближающихся женщин, он прикидывает их число, когда они в абсолютной тишине собираются вокруг. В темноте их длинные белые платья излучают нежную, кремовую белизну.

Мне нужно найти для них место, говорит Кидане. Я беспокоился о вас, добавляет он. Он удостаивает Астер мимолетного объятия. Она поднимает лицо, он опускает свое, и Хирут смущенно отворачивается.

К нему подходит кухарка, поворачивается спиной к Астер. Я ухожу, говорит она. Она делает глубокий вдох. С меня хватит. Скажите ей. Я сдержала обещание, добавляет она.

Хирут чувствует теплый мускусный запах, исходящий от другой женщины и включающий ароматы куркумы, чеснока и едкой сладости, – Хирут подозревает, что последнее может быть старыми духами Астер, пузырек которых пропал несколько недель назад. Хирут быстро переводит взгляд на кухарку, словно читает ее мысли, кухарка отворачивается. Берхе подходит к Хирут, хмурится.

Астер не может скрыть удивления. Она идет к кухарке, приунывшая и недовольная. Что она сказала? спрашивает она. Астер обращается к другим женщинам. Найдите себе место для ночевки, лагерь здесь рядом. Потом снова переходит к кухарке. Что она сейчас сказала?

Кидане обнимает кухарку за плечи. Я знаю, какая она, говорит он. Но сейчас неподходящее время.

Кухарка отстраняется от него. За ее ошибки я заплатила больше, чем с меня причиталось. Ты еще увидишь, что она сделает, ты увидишь, что она сделает вот с этой после меня. Кухарка показывает на Хирут.

Она хочет забыть об этом, но я ее спасла, говорит Астер. Она все время пытается забыть.

Кухарка тихо замечает: Меня там вообще не должно было быть.

А какой у меня был выбор?

Словно никто другой не страдал больше. Кухарка складывает руки на груди. Я ухожу.

Ты остаешься, говорит Астер.

Берхе берет кухарку за руку, подносит ее ладонь к своей щеке. Этот жест усмиряет гнев кухарки. Она быстро моргает, чтобы не дать воли слезам. Глаза у нее влажны, полны боли, какой Хирут не видела никогда прежде.

Сюда. Берхе показывает на поворот тропинки. Идем со мной. А без меня ты все равно не сможешь уйти.

Я ухожу, и ты тоже уходишь, говорит кухарка, но идет за ним.

Хирут, говорит Кидане, иди помоги другим женщинам. Он притягивает к себе Астер, и они начинают разговаривать в быстром темпе, взволнованными голосами.

Хирут идет в ту сторону, куда ушли Берхе и кухарка, и вскоре видит их – они сидят на большом камне спиной к ней. Они сидят, наклонившись друг к другу, рука кухарки все еще в его руке, они тихо разговаривают. Хирут откашливается и окликает их, но они делают вид, что не слышат. Она стоит сама по себе, смотрит на их силуэты, одинокая и смущенная. Потом она отправляется на поиски других в лагере.

Хор

Они тащили кухарку за волосы вниз по грунтовой дороге. Вот все, что она позволит нам сказать: они тащили ее за волосы, а юная Астер рыдала, стояла на коленях и умоляла отца перестать, пожалуйста, перестать, она не виновата, это была моя идея, пожалуйста, прекрати. Мы можем добавить вот что: кухарку тащили за волосы по дороге ночью за то, что она слушала отчаянные речи молоденькой девушки, она понимала ее, она знала, что это такое, когда тебя уводят из дома в другую семью и заставляют жить там. Она знала, какая это медленная смерть, и хотя юная Астер была дочерью человека, который забрал кухарку из ее дома и потребовал от нее известных услуг, она вызвалась помочь Астер бежать от брака, на который та была обречена с самого детства, она собиралась увести Астер далеко от этого места. Туда, где они обе будут свободны.

Но кухарка не понимала, что, когда проступок совершают двое, наказывают нередко только одного, и нередко это тот, кто падает на землю на этой дороге, залитой светом печальной луны, и отвечает за все перед яростью одного человека, который представляет многих. Кухарка слышит мольбы Астер, слышит ее обещания, но знает, что Астер ждет другое наказание: ее принуждением заставят следовать по выбранной для нее узкой дороге. И она знает, что после этой ночи она никогда не будет говорить с девушкой о глупой надежде, которую они когда-то разделяли, что они будут стыдиться своей глупости, потому что их надежда теперь лежит посреди этой забытой богом дороги, искалеченная до неузнаваемости. И еще она знает, что теперь они будут связаны этим стыдом, соединены договором, таким крепким, что ни один человек не будет в силах его разорвать. То, что они могут сделать с человеческим телом, поразительно, кухарка думает и об этом, когда ее бьют, думает, пока все мысли не покидают ее. Это тело поразительно даже в своей уродливости.

Но есть и другая истина о той ночи, когда они пытались убежать: Астер слышала плач кухарки под ударами. Она слышала, как летело во тьму ее собственное имя, выкрикиваемое, как проклятие. Звучал голос ее отца: Скажи мне, куда вы собирались бежать, прежде чем я убью тебя. Звучал голос кухарки, которая требовала, чтобы он прекратил. Мне уже невмоготу, я хочу домой, Астер, останови своего отца, скажи ему, перестань прятаться. Голос кухарки, которая пыталась спрятаться, зарывшись в землю. К той ярости, которая владела отцом Астер, вела долгая дорога. Хотя Астер и была испугана до смерти, но могла бы встать между ним и кухаркой, остановить отца, но она не сделала этого. Она предпочла ждать и смотреть, как кулак взрослого мужчины вонзается в мягкий живот женщины. Она хотела понять, в какой момент сломается воля сильной женщины. Она хотела понять, что требуется, чтобы расщепить гордость женщины голыми руками. Она хотела рассчитать цену бунта. Она стояла там, смотрела на эту женщину, которая кричала, потом визжала, потом стонала, потом смолкла, и тогда Астер поняла, что ни разу эта женщина не просила. В ту ночь Астер познала истинную меру мужества. Она поклялась, что и сама будет такой со своим мужем, которого еще не видела, и напомнила себе о своем происхождении, о своей крови и о том, чего она стоит по своему рождению. И только после всего этого схватила она отца за руку и стала молить о прощении.

Глава 12

Ферендж смотрит на Хирут над костровищем, его тонкое лицо перекосилось в области рта. Он неторопливо жует листик ката[40]40
  Наркосодержащее растение, растет в Кении и Эфиопии.


[Закрыть], сдвигает свои большие солнцезащитные очки повыше на голову. Когда очки соскальзывают на нос, он снимает их, засовывает в карман рубашки и показывает на поднос с чаем и хлебом в руках Хирут. Он покачивает головой и похлопывает себя по животу. Хирут смотрит на него, а Кидане молча показывает ей – поставь поднос. Двое мужчин стоят лицом друг к другу, между ними длинная черная сумка.

Положите оружие туда, на ровное место, говорит Кидане иностранцу, показывая на место в нескольких шагах от них. Потом начинает говорить на иностранном языке.

Ферендж отвечает что-то, с его натянутых губ срывается долгий ряд вздохов.

Хирут не может скрыть свое очарование его бледной кожей, его голубыми глазами, лилово-синими линиями на тыльной стороне его рук. Он лишен всякого цвета, оставлен на милость солнца и ветра. Белки его глаз с красной каемочкой слишком легко смешиваются со зрачками.

Жак не хочет класть свое оружие на землю, он должен его продать, говорит ей Кидане. Дай ему твою нетелу[41]41
  Двухслойная ткань ручной работы в форме шарфа, национальная одежда в Эфиопии и Эритрее.


[Закрыть].

Кидане после их появления исчез из лагеря. Пока женщины под руководством Астер организовывали доставку провизии и приготовление пищи, он вместе со своим войском находился у подножья холма, и о том, что они под покровом ночи проходят боевую подготовку, говорили только подсвеченные луной облака пыли в долине. После своего возвращения на рассвете он, переходя от одной группы женщин к другой, мог говорить только о нехватке винтовок в Эфиопии и об итальянских кораблях, прибывающих в Массаву с грузом оружия и танков. Война началась, столкновения по всему району учащались, а у его людей были только старые маузеры и вышедшие из употребления албины. Он сыпал проклятиями: какой прок от ржавой Белджиги или Вуджигры? Что мне делать с этими бесполезными копьями и без патронов? А теперь он разговаривает с этим ференджем, вид у того еще более изможденный, чем прежде, говорит он хриплым голосом, а когда сидит – его чуть ли не шатает.

Этого мало, Жак, тихо говорит Кидане, замерев. Ничего этого недостаточно.

Хирут проглатывает негодование, снимая с плеч нетелу, и чувствует, как свежая прохлада стучится в ее грудь. Ее уродливые раны пульсируют на холоде, они все еще красные и болят.

Жак усмехается, выставляет ей свой подбородок, когда она кладет перед ним нетелу. Он развязывает длинную черную сумку – в ней лежит несколько винтовок. Он стреляет взглядом в Хирут, потом кладет винтовки на ее нетелу. Здесь пять новеньких винтовок, они сверкают и лоснятся, как ничто из того, что Хирут видела прежде.

Откуда-то доносятся звуки выстрелов, которые раскалывают набирающее яркость небо. Хирут поднимает голову, но нет ничего, что говорило бы о приближающейся армии, не слышно рева летящих самолетов или колонн техники. Жак показывает на нее, и Кидане поворачивается. Она чувствует, как их глаза вперяются в ее шрам. Она перекрещивает руки на груди.

Жак отворачивается, чтобы сплюнуть, и отирает рот тыльной стороной руки. Медленное, тянущееся движение вдоль губ. Он разглядывает что-то за плечом Хирут.

Ферендж обращается с какими-то словами к Кидане, его зубы, челюсти плотно сомкнуты.

Кидане отрицательно качает головой, поначалу медленно, потом быстро. Он в ярости.

Что он говорит? Астер переводит взгляд с одного мужчины на другого. Ты же знаешь, я не говорю по-французски.

Солнце высвечивает оттенки красно-коричневого в сплетенных в косички волосах Астер. Оно расплескивает краску на ее щеках. Глаза у нее в ярком свете ясные. Жак, хотя и показывает на Хирут, стреляет глазами в Астер.

Винтовочные выстрелы снова эхом доносятся из-за горизонта. Они все с испуганным видом подаются вперед и смотрят в направлении звука.

Адиграт, вполголоса говорит Астер.

Мекелле[42]42
  Адиграт, Мекелле – названия эфиопских городов.


[Закрыть], говорит чужестранец. Он поворачивается назад к Кидане. И опять показывает на Хирут.

Кидане берет одну из винтовок. Взвешивает ее в руке, делает вид, что прицеливается. Потом, подавленный, осторожно кладет ее. Они слишком дорогие, говорит он. Я использовал все свои кредиты на покупку прошлой партии, а он еще задирает цену. Кидане отрицательно качает головой, он смущенно смотрит на Астер, его взгляд полон раскаяния.

Ферендж смотрит на пару, вид у него удовлетворенный и одновременно любопытствующий. Потом он подается вперед и шепчет что-то Кидане на ухо. Он хватает Кидане за руку, когда тот пытается отпрянуть, и продолжает говорить, настойчиво и громко.

Что он говорит? спрашивает Астер.

Уйди-ка отсюда. Быстро, говорит Кидане, и возьми ее с собой. Он едва может смотреть на Хирут.

Астер удивленно смотрит на него.

Уходи! Немедленно!

Вся усталость Кидане исчезла, вытесненная взрывом ярости.

Жак закрывает глаза и кладет в рот свежие листья ката. Он довольно жует, тихонько дышит, шаря руками в карманах. Хирут смотрит на него, ее смущает его беспечный вид и полное равнодушие к ссоре, возникшей по его вине.

Его глаза широко распахиваются, пугая ее, и на лице появляется улыбка. Тебя как зовут? Спрашивает он на амхарском. В его голосе то же шипение, которое слышится, когда он говорит по-французски. У него странное произношение, звучание его слов пропитано слюной. Меня зовут Жак Кора. Его рот снова раскрывается в улыбке, обнажая еще больше порченых зубов.

Астер недоуменно смотрит на него. Он хочет эту девочку?

Хирут кидает мимолетный взгляд на Кидане. Когда Астер протягивает ей руку, она берет ее, крепко вцепляется и приникает к женщине.

Жак связывает концы нетелы и поднимает связку винтовок. Его рот искажает кривая улыбка, защечное пространство с одной стороны у него набито жеваным листом.

Кидане становится между ними и показывает на лагерь. Он говорит успокаивающим, льстивым голосом. Жак отрицательно качает головой.

Кидане обращается к Астер. Возьми накидку моего отца. Принеси ее и ожерелье.

Жак снова качает головой. Мне не нужна старая накидка, говорит он на идеальном амхарском. У меня достаточно золота.

Хирут слышит через плечо тяжелое дыхание кухарки, которая появляется из-за поворота, обосновывается в напряженном молчании между ними. Берхе насвистывает ту самую мелодию, которую он всегда пытается довести до совершенства во время работы. С той стороны, откуда они пришли, слышатся новые выстрелы: Кидане бормочет проклятия, а Астер вздрагивает. Но они замерли на своих местах, как на одной из газетных фотографий в кабинете Кидане.

Принеси мне ожерелье, повторяет Кидане.

К этому времени кухарка и Берхе подходят еще ближе и теперь недоуменно смотрят на чужестранца.

Я ни за что не отдам его этому ференджу, говорит Астер.

Кухарка смотрит на винтовки. Она переводит взгляд с лица Жака на лицо Кидане, а когда ее глаза останавливаются на Хирут, в них появляется знание, слабый блеск отвращения. Эта девчонка бесполезна, говорит она.

Астер открывает рот, но Жак опережает ее. Бесполезных девчонок не бывает. Он подмигивает Хирут.

Возьми ее, и у тебя только появится еще одна забота, продолжает кухарка. Она слабая и часто болеет. Посмотри на ее грудь – ты что, слепой?

Почему бы тебе не заткнуться, говорит Астер. Она произносит эти слова сквозь зубы.

Тогда иди принеси свое драгоценное ожерелье, говорит кухарка. Иди, оно вообще-то вовсе не тебе предназначалось, ты его не заслужила.

Ферендж медленно моргает, глядя на кухарку красными глазами. Он смотрит на Кидане. У меня есть еще десять винтовок. Золото эти итальянские крестьяне все равно заберут. Отдай мне девочку. Пятнадцать винтовок.

Кидане смотрит на Хирут, потом на Астер. Он смотрит на свои пустые руки, потом переводит взгляд на ференджа.

Ты вернешься, говорит Жак, обращаясь к Хирут. Я доставлю тебя назад, не беспокойся. Я часто здесь бываю – через две-три недели мы вернемся. Он смотрит на Кидане и добавляет: Подумай о том, скольким своим людям ты сохранишь жизнь, имея эти винтовки. А с винтовками они убьют итальянцев и возьмут уже их винтовки.

Одна неделя, говорит Кидане.

Жак отрицательно качает головой. Теперь передвигаться здесь стало труднее. Я обещаю, что буду о ней заботиться. Она твоя родственница?

Ты этого не сделаешь, вполголоса говорит Астер Кидане.

Хирут смотрит на кухарку. За ее плечом поросшая травой долина, она уходит вдаль в арке солнечных лучей, просачивающихся через перистые облака. Неподалеку река. Она вместе с кухаркой должна была отправиться туда за водой.

Я пойду с тобой, говорит кухарка. Возьми меня.

Ферендж смотрит на нее и прыскает, потом смеется – не может остановиться. Никогда, говорит он.

Кухарка обращается к Астер. Я ухожу, говорит она. Время пришло, и с меня хватит.

Ферендж потрясенно смотрит на нее. Я тебя не хочу. Я беру ее. Он показывает на Хирут.

Если ты возьмешь меня, то никогда не будешь испытывать нужды в еде и питье, говорит кухарка. Я позабочусь, чтобы у тебя всегда была еда, а если ты заболеешь или не сможешь добыть ката, то я знаю, что тебе дать. Оно сильнее и действует дольше. Я найду другую женщину, она будет помогать тебе во всех делах, она безотказная и опытная.

Теперь Жак задумывается. Он нащупывает у себя в кармане еще один листик и засовывает его в рот. Я достаю столько ката, сколько мне нужно.

С этим будет покончено, когда появятся итальянцы. Кат будет так долго до тебя добираться, что потеряет свежесть.

Жак медленно одной рукой достает солнцезащитные очки из кармана рубашки, устраивает их у себя на голове. Он трогает винтовки, потом снова раскладывает их на нетеле. Двигается он так, словно у него безграничные запасы времени, а эти люди могут подождать. И только краска, заливающая шею ференджа, выдает его напряжение.

Я хочу ту другую вещь, которую она обещала, говорит Жак. Я хочу ее сейчас, до того как уйду, иначе наше сотрудничество прекращается. Мне нужно столько, чтобы хватило на две недели. Прямо сейчас.

Кухарка кивает, выражение гордости появляется на ее лице. Подожди, говорит она. И Берхе уходит со мной, он вернется к себе домой. Она кивает Кидане, задерживает долгий, непроницаемый взгляд на Хирут, потом разворачивается и быстрым шагом идет вниз по склону.

Краткая история Жака Кора

Не то чтобы его просьба была такой уж необычной, не то чтобы он просил цену, которую не платили раньше во многих других местах. У него имелось, что дать, и были вещи, которые можно было взять, и он хотел брать больше, чем отдавать, понимая, что всякие сделки по своей природе не расположены к справедливости. Он знал, что это такое – быть взятым: быть взятым за руку матерью, которая стала водить его из одного дома в другой, пока человек, никакой ему не родственник, не опустился на мозолистое колено и не сказал: Мальчик, то, что я даю твоей матери, вовсе не то же самое, что я буду давать тебе, и даже в свои двенадцать лет Жак Кора, оставив всякую надежду, понял, что в тот момент закрылись все двери его жизни и останутся в таком положении, пока он не найдет выход. Если ничего не просят, то нечего и давать, мсье, вот что он ответил. За плечом этого человека мальчик увидел свой первый предмет для продажи: видавшее виды ружье Шарлевиль 1777[43]43
  Речь идет о старинном оружии – мушкете 1777 года выпуска.


[Закрыть], созданное в Шарлевиле в департаменте Арденны, месте рождения Артюра Рембо, поэта и торговца контрабандным оружием. И вот какие вещи брал в обмен на оружие Жак, который был известен в Эфиопии и Эритрее как Ле Ференж[44]44
  Переделанное на французский манер ахмарское слово ферендж – «чужак», «иностранец».


[Закрыть]: серебро и золото, слоновую кость и соль, рабов и лошадей, молоденьких девочек и хилых мальчиков, связки ката и артефакты, предположительно принадлежавшие Рембо.

Жак Ле Ференж хранит в нагрудном левом кармане своей рубашки старую зернистую фотографию Артюра Рембо[45]45
  В этом персонаже – Жаке – легко угадывается портрет знаменитого французского поэта Артюра Рембо (1854–1891). Последние годы своей недолгой и бурной жизни Рембо, перестав писать, провел в Африке, в основном в Египте, Йемене и Эфиопии, где занимался торговлей разными товарами, включая и оружие.


[Закрыть]. Эта фотография всегда при нем, она даже будет зажата в его старческой руке на кушетке с соломенным матрасом, где он испустит последний вздох, побежденный какой-то болезнью. Предположительно дизентерией. На фотографии этот enfant terrible от поэзии стоит под пальмой, глядя в объектив фотоаппарата, ноги у него чуть расставлены, руки сложены на груди. Трудно сказать, с какой стороны светит солнце, трудно определить точное время дня. С этого фотографического негатива было сделано множество отпечатков, причем его переворачивали бессчетное число раз, словно жизнь, проживаемая слева направо, равна жизни, проживаемой справа налево. На копии, которая лежит в кармане Жака, левая нога Рембо отставлена в сторону, и Жак долгие годы пытался повторить эту позу. Рембо с фотографии Жака жил в Эфиопии среди людей, которые считали левую руку знаком неудачи, физическим напоминанием о непобедимом леворуком воине шестнадцатого века Мохамеде Грагне: Мохамеде Леворуком[46]46
  Ахмед ибн Ибрагим аль-Гази по прозвищу Ахмед Левша (1506–1543) – правитель мусульманского султаната Адал, расположенного на территории нынешних Сомали и Джибути, известный военачальник, один из главных участников Адало-эфиопской войны.


[Закрыть]. Но левая нога Рембо, выставленная в сторону на этой фотографии, вроде бы свидетельствует о человеке, которого не заботили никакие суеверия и традиции, кроме его собственных. Вот этим и восхищался Жак. Поэтому он и оставляет свой дом ради Адена, как это сделал Рембо за несколько десятилетий до него. С каждым своим шагом по новой территории он воображает себя великим поэтом. Он жаждет стать правителем всего, что видит. И воображает, что у всего есть цена, в особенности у молоденьких местных служанок, на которых в домах, где они работают, смотрят как на расходный материал. Ле Ференж берет и дает, дает и берет, зная, что настанет день, когда баланс всего будет подведен и ему больше никогда не придется просить что-то еще.

Ле Ференжу, Жаку Кора в день его короткой встречи с Хирут приблизительно тридцать девять. Отец: умер. Мать: Жаклин Арно Кора Ливен, белошвейка. Последний известный отчим: Шарль Ливен, фермер. Родился в Бордо, знаменитом городе вин, городе Монтеня и Монтескье и невероятно прибыльного порта, откуда корабли отправлялись к побережью Западной Африки – части треугольной торговли[47]47
  Так называют происходивший в XVI – начале XIX века трансатлантический торговый обмен между тремя частями света – Африкой, Америкой и Европой.


[Закрыть]. Треугольник: фигура, состоящая из трех прямых линий и трех углов, необязательно равных.

* * *

Ле Ференж. Хирут будет без конца повторять эти слова про себя, глядя на груду винтовок. А Ле Ференж, знающий цену расстояниям, и времени, и соответствующим уменьшениям прибыли, торопясь в путь, повернется к тропе, по которой ушла кухарка. Они в то же время слышат новые залпы выстрелов, и если Хирут дергается и смотрит на небо, то Ле Ференж только усмехается и пожимает плечами, понимая, что каждая угроза и каждая израсходованная пуля дает основания для новой сделки. Никто из них даже не подозревает, что в этот самый момент два брата и их старшая сестра идут под дулом винтовки к большому камню, на который они однажды забирались, будучи детьми.

И если Жак Кора может себе предположить самые разные причины шума, то никто из них не может вообразить, что soldato, который держит фотоаппарат, чтобы запечатлеть испуганные глаза двух братьев и сестры, в один прекрасный день наведет объектив на Хирут и исполнит приказ снимать. И как может Хирут знать, что, когда она поднимает голову и ловит неторопливый ветерок, гуляющий между деревьями, один мальчик, совсем еще ребенок, подставляет лицо тому же самому печальному ветерку в поисках спасения? Вот: улыбка сестры, предлагающей ему столь необходимое утешение. Вот: рука старшего брата, которая берет его маленькую ладонь и подносит к губам. Вот: два брата и их сестра, идущие короткими шагами, связанные цепью и веревкой. Вот: знакомый камень, теперь забрызганный кровью, в ожидании большего.

Хирут не услышит, как женщины Максегнита поднимают на руки мать молодых патриотов и рыдают так громко, что прогибается небо. Она никогда не узнает, что отец этих троих упадет на колени и будет умолять полковника Карло Фучелли, прославившегося своей жестокостью мясника Бенгази, избавить тела его детей от дополнительного непотребства виселицы. Она не услышит приказа Фучелли итальянцам и ascari выстроиться в ряд спинами к трем пленникам и стрелять на поражение, если кто-то попытается их освободить. Она не увидит удивления в глазах некоего Этторе Наварры. Она не узнает, что Ибрагим, гордый и верный ascaro, много лет служивший полковнику Фучелли, стоит рядом со своими людьми, а мышца у него под глазом дергается, как лист на ветру.

Когда Кидане и Астер, погруженные в нескольких шагах отсюда в приватный разговор, вздрагивают при новых звуках нестройных выстрелов, они не могут и предполагать, от чего их защитили расстояние и судьба: зрелище – одновременно ужасное и вызывающее трепет – россыпи пуль, поражающих двух братьев и сестру, которым не удалась их доблестная попытка отравить колодец вторгшихся в их страну итальянцев. И никто, кроме верных ascari, никогда не узнает, что в этот несчастный день их командир Ибрагим приказал им не стрелять, дал команду своим ascari не выполнять приказов полковника Фучелли, что он поставил свою жизнь на это неподчинение и поклялся убивать или умереть, защищая их: он приказал своим людям поднять винтовки и прицелиться, а когда поступит команда пли, они должны будут замереть на несколько мгновений, чтобы первые пули были выпущены самими итальянцами. Мы убиваем эфиопских мужчин, сказал Ибрагим своим ascari, мы не будем убивать их детей, пока я командую вами.

Помолимся.