Текст книги "Окна и коридоры. Книга-подсказка о том, как начать жить интересно"

Интернет-сообщество в тот день слетело с катушек. Каждый публиковал фотографии ангелов, некоторые делали с ними селфи и бросались им под ноги.

Мы со Стар тем вечером тайно проскользнули на площадь Сан-Проволо, чтобы встретиться с подругами. После школы мы часто ходили в бар, где ужинали вкусной выпечкой и свежевыжатым апельсиновым соком.

Сейчас странно вспоминать об этом. У меня не было своего мобильного телефона, и я привыкла к тому, что мои друзья показывали мне что-то на своих. Фейсбук и Инстаграм полнились мольбами и желаниями. Но ангелы не заботились о чьих-то там желаниях. Репортеры со всего мира объявляли о прибытии ангелов, пытаясь взять у них интервью. Но те молча шагали по улицам Манхэттена и Елисейским Полям. Папа римский непрерывно молился и лепетал что-то о чуде. Он был первым человеком, которого убил архангел Михаэль. Архангел Михаэль теперь не только повелитель четвертого небесного двора, но и военачальник некоторых ангельских армий. Когда его воины начали убивать людей на площади Святого Петра, трансляция прервалась. Я никогда не забуду эти кадры.

Мы со Стар побежали домой, и родители заперли нас в комнатах. Этой ночью они впервые поссорились. Больше я в школу не ходила.

Я останавливаюсь у окна и выглядываю на улицу. К сожалению, отсюда не видно четвертого небесного двора Михаэля, но он сияет белым светом, словно прозрачный бриллиант – холодно и пренебрежительно, как и сам ангел.

Когда я обернулась, щеки Тициана пылали.

«Вы что, пробрались на арену? – спрашивает Стар. – Через катакомбы?»

Немногие люди знают о них, но библиотека и собор Сан-Марко соединены между собой подземными ходами. В большинстве своем они затоплены водой. Я так и знала, что Тициан их обнаружит и исследует.

Брат кивает. Стар гладит его по щеке, хотя мне хочется взять его за грудки и встряхнуть за такое неразумное поведение.

– Бои не для детей, – строго говорю я.

– Я уже не ребенок, – дерзко отвечает он. – Мне уже двенадцать, и я тоже хочу научиться сражаться. Из-за того, что ты не разрешаешь мне учиться, мне хочется хотя бы посмотреть бои.

– Учиться сражаться ты начнешь не раньше, чем тебе исполнится пятнадцать, и то – только через мой труп! – кричу я. – Поэтому держись подальше от арены, или мне придется запереть тебя дома.

Глаза Тициана пылают гневом.

– Может быть, скоро это и произойдет. И ты не можешь мне ничего запрещать. Ты мне не мать. И я сам буду принимать решения.

– Да! – гневно отвечаю я. – Когда повзрослеешь. До этих пор я не позволю подвергать себя опасности!

– Кто позаботится обо мне и Стар, если ты умрешь на арене завтра? – кричит он, и я вижу, как на его глаза наворачиваются слезы. Слезы гнева. В его возрасте он еще не должен был знать, что такое беспомощность, и не должен понимать, что наша ситуация настолько безвыходна. Ему нужно бежать прочь из этого города. Мысль о том, что меч ангела пронзает моего младшего брата, невыносима для меня. Я должна вывезти его и Стар отсюда. Где-то далеко, среди Альпийских гор, есть лагерь беженцев, в долине Аоста. Люди прячутся от ангелов в пещерном городе. Но чтобы доставить туда брата и сестру, мне нужно накопить больше денег. Контрабандисты требуют сорок тысяч лир за двоих. Только так они могут гарантировать безопасное путешествие. Что бы ни считалось безопасным в наше время… В последние годы я собирала деньги, и теперь мне не хватает около тысячи лир. Раньше я продавала мебель и книги из библиотеки богатым жителям Венеции, подрабатывала за разными прилавками на рынке Меркато или таскала воду из цистерн в дома. Когда я выросла, я начала сражаться на арене и откладывала с каждого гонорара столько, сколько было возможно.

Тициан падает на стул и скрещивает руки на груди. Стар подходит к брату и взъерошивает его волосы. Он прижимается к ней. Я не особенно хорошо умею воспитывать детей. И никогда не буду иметь своих, я поклялась себе в этом. Я все испорчу. Почему Тициан не понимает, что я просто волнуюсь за него?

– Ты голоден? – спокойно спрашиваю я, и его живот урчит. По крайней мере, хоть что-то в этой жизни осталось стабильным: Тициан всегда голоден.

– Как волк! – говорит он, высвобождаясь из объятий Стар. – Что у нас есть?

– Хлеб, сыр, помидоры, анчоусы и дыня, – говорю я.

– Хм… – Одна ножка стула, на котором он сидит, короче остальных, что заставляет его слегка наклоняться, но я не могу заставить себя превратить хорошую мебель в дрова. В этой комнате я провела самые счастливые часы своей жизни с родителями.

Тициан щупает пальцами царапины на столе, и я смотрю на него взглядом, полным любви. Он упрям и мятежен, прямо как я в его возрасте. Только поэтому мы так часто ссоримся друг с другом.

Я копаюсь в ящике со столовыми приборами и нарезаю хлеб тонкими кусочками, пока Стар накрывает на стол. Мы садимся, и, пока Тициан со скоростью света засовывает в рот бутерброды с помидорами и рыбой, Стар кладет на хлеб кусок сыра, внимательно наблюдая за тем, чтобы его края не выходили за границу ломтика хлеба. Я раньше не понимала, почему ее еда всегда должна выглядеть как произведение искусства. Почему она лучше ничего не съест, чем допустит непорядок на своей тарелке. Раньше я пыталась уговорить ее поесть, ругалась и плакала, когда она голодала только потому, что мы не могли позволить себе сыр. Стар мало что любит из еды. Потом я поняла, что она делает это не специально, и теперь я не обращаю внимания на то, что она ест. Вторжение мало что поменяло в ее жизни, хотя я надеялась, что она избавится от своих причудливых привычек. Кусочки помидоров, которые она кладет рядом с хлебом, все одинакового размера, а молоко в стакане должно быть налито ровно до полоски, указывающей объем сосуда. Она довольно смотрит на свою работу и начинает медленно и вдумчиво есть. Сестра жует каждый кусочек ровно девятнадцать раз. Я считала. Всегда только так. Я делала это, чтобы понять, почему она так долго пережевывает пищу. Интересно, расскажет ли она мне когда-нибудь, почему она так сосредоточена на числе девятнадцать? Скорее всего нет.

– Хочешь, мы опишем тебе Семьясу и Кассиэля? – спрашиваю я Стар, когда мы заканчиваем ужин. Это одна из немногих возможностей задержать Тициана дома. Иначе он сразу бежит на улицу. Наша жизнь для него – одно большое приключение. Я в отличие от него очень скучаю по нормальности исчезнувшей цивилизации. На самом деле, мне надо бы радоваться тому, что он так хорошо справляется со всем, но я боюсь, что однажды он присоединится к одной из этих банд, которые бродят по городу. И тогда я потеряю его навсегда. Мне предстоит еще многое ему объяснить, нам нужно почаще с ним общаться. Но мне не хватает времени для этого, а в школе брат изучает только какой-то религиозный бред. Его учителя рассказывают, как мы, люди, отстаем от ангелов в развитии и какие они сильные по сравнению с нами. Я пытаюсь ставить это под сомнение, но не думаю, что мне это удается. Они умеют летать, и поэтому Тициан жутко им завидует.

Стар встает со стула и уходит в свою комнату. Сестра возвращается с листом бумаги и карандашами. Я скоро куплю ей новые, потому что эти уже сточились и стали размером с палец. Но яркие карандаши можно найти только на черном рынке в районе Каннареджо. Разумеется, этот рынок запрещен, но мне все равно.

– Семьяса высокий, – начинаю я. – Почти два метра. Лицо квадратной формы, рыжие волосы доходят до плеч.

Стар с нетерпением приступает к рисованию, а мы с Тицианом по очереди описываем ангелов. Когда эти существа только прибыли, мы думали, что все они выглядят одинаково, но это оказалось не так. Конечно, все они были неописуемо красивы, но даже в этой красоте встречались различия. Некоторые выглядели более мягкими, некоторые опасными и неприступными. Каждый ангел излучает разные эмоции. Они настолько прекрасны, что люди даже боятся на них смотреть. Ангелы со своими шестью крыльями обычно остаются на небе и не спускаются на землю. Только Серафиэль время от времени прилетает к нам, чтобы развлечь себя боями. Херувимы когда-то охраняли врата рая. Их избрали для этого неспроста. Я видела херувимов только пару раз, но они были действительно устрашающими. У них шесть огромных крыльев, и они никогда не появляются без своих огненных мечей. Один из тех, кого я видела, был с головы до ног покрыт шрамами. Явные признаки борьбы с Люцифером и его последователями. Бывают и другие ранги ангелов: троны, господа, те, кто представляет собой силу или власть… Но эти ангелы остались на небе. Архангелы со своими четырьмя крыльями и обычные ангелы похожи на нас больше всех, хотя они, разумеется, никогда с этим не согласятся. По их мнению, они венец творения, а мы сброд.

К счастью, вечером Тициан все-таки остается дома. Когда Алессио, у которого в распоряжении есть собственные две комнаты, приходит к нам, мы играем в карты и даже открываем бутылку отцовского вина. Ужин кажется мне чем-то вроде последнего приема пищи в жизни, и я рада, что никто не замечает моего страха перед завтрашним днем. По крайней мере, алкоголь утомляет меня так, что я засыпаю, лишь только моя голова касается подушки.

Глава

– Мне надо идти, – тихо говорю я Алессио, проснувшись утром. Он только что вернулся со своего ночного дежурства в больнице. Выглядит усталым и измученным. Он никогда не рассказывает мне о больных, которых лечит, не говорит, сколько людей погибают на его столе, как бы он ни пытался спасти их. Возможно, юноша не хочет, чтобы я переживала еще и за него, но я все равно волнуюсь.

Стар и Тициан еще спят, а я уже натянула на себя вещи, которые обычно надеваю на бой. Черные брюки, черная майка и потертые сапоги. Вся эта одежда когда-то принадлежала моей матери. У меня такая же стройная фигура, как и у нее, но я никогда не надену ее яркие наряды. Их я с радостью отдала Стар. Брюки матери мне слишком длинны, но у Стар отлично получается перешивать вещи наших родителей так, чтобы они лучше смотрелись на нас. Я собрала свои волосы в настолько тугой пучок, что у меня болит лицо. Ничего в бою не может быть хуже, чем волосы, постоянно падающие на лоб. Я буду сражаться только в полдень, но уже сейчас подумываю о том, чтобы выдвигаться к собору. Я не могу просто так сидеть и ждать.

Мы с Алессио стоим на кухне, я отрезаю себе маленький ломтик хлеба от буханки и кладу на него кусочки помидора. Мое горло сковано страхом. Я с трудом проглатываю еду. Но с пустым желудком нельзя идти на поединок. Мне нужна энергия, если я хочу, чтобы у меня был хоть один шанс победить.

– Ты не можешь бороться, – говорит Алессио, замечая, как трясутся мои руки, – ты не выдержишь.

Он прав. Но у меня нет выбора. Я откладываю нож в сторону, сжимаю и разжимаю кулаки. Руки все еще дрожат.

– Я уже в списке, и, если не явлюсь на место сражения, Нерон бросится искать меня со своими сторожевыми псами.

Если имя есть в списке, это значит, что ты заключил серьезный договор. Договор, который ни в коем случае нельзя нарушать.

– Я могу пойти вместо тебя, – решительно говорит Алессио. – Останься здесь, а я сам с ним поговорю.

Он, и правда, думает, что я рассмотрю это предложение? Он не боец и не будет предлагать Нерону себя лишь для того, чтобы тот оставил меня в покое. Если бы я не вступила в спор с Нероном вчера, я бы не попала в эту ловушку. Искать замену правила не запрещают, но я не позволю Алессио выступать за меня. Если он умрет…

Я поворачиваюсь к юноше, чтобы наши взгляды встретились. Он на голову выше меня, и я смотрю вверх. Его серые глаза за стеклами очков беспокойно меня разглядывают. Он тоже напуган.

– Ты не будешь жертвовать своей жизнью ради меня. Но ты должен пообещать мне кое-что. Я хочу, чтобы ты присмотрел за Стар и Тицианом, если я не вернусь, – требую я. – Ты знаешь, где лежат деньги. Сильвио согласился доставить их в долину Аоста, когда мы соберем сумму. Ты должен пойти к нему и обговорить последние детали.

Теперь, когда Люцифер здесь, Стар и Тициан должны как можно скорее покинуть этот город. Алессио некоторое время молчит и внимательно изучает мое лицо, словно пытаясь запомнить каждую деталь.

– Если ты так хочешь этого, – говорит он, наконец смирившись, и крепко меня обнимает. – Хотел бы я, чтобы ты не была такой упрямой.

Я позволяю ему обнимать меня еще некоторое время, потому что не хочу уходить. Я бы с огромной радостью забралась в теплую кровать, где лежат брат и сестра. Тициан по ночам приходит спать к Стар, потому что ему снятся кошмары, и я иногда ревную их друг к другу, потому что они так близки. Но Стар куда терпеливее меня и поэтому прекрасно заменяет ему мать. Даже если Тициан пытается быть таким взрослым, для нас он все еще маленький мальчик, который нуждается в защите. Или мне кажется? Мне было тринадцать, когда убили отца. Мне нужно наконец свыкнуться с мыслью о том, что Тициан больше не маленький ребенок.

– Вы должны быть осторожны. Никто не должен узнать о наших планах, – говорю я Алессио, высвобождаясь из его объятий.

Будто он сам этого не знает! Мы уже не раз проигрывали этот сценарий. Только я никогда не представляла себе, что он ведет их на корабль контрабандистов вместо меня.

– Мне трудно будет отправить их в это путешествие в одиночку, – прерывает меня Алессио. – Ты просто обязана вернуться.

Такой исход маловероятен.

– Ты должен поехать вслед за ними, когда соберешь денег на побег. Пожалуйста, Алессио! Все уже решено. Им нужно уехать прочь из этого города. – Я копошусь в своей сумке. От денег, которые я вчера заработала, осталось восемьсот лир.

– Ты можешь отложить остальные шестьсот лир? – спрашиваю я, и он, конечно же, кивает. Алессио много раз предлагал мне добавить своих денег на побег, но я каждый раз от них отказывалась. Теперь я не могу позволить себе гордость.

– Не забудь забрать книгу Стар, иначе она с ума сойдет во время путешествия, – поспешно говорю я. Какой бы простой ни казалась Стар, сестра может становиться достаточно непредсказуемой; когда что-то вокруг нее меняется, она начинает паниковать. Я хочу уйти раньше, чем Тициан и Стар проснутся. Я не хочу прощаться с ними, не хочу видеть их слез.

– Я обещаю тебе. Мы сделаем все так, как планировали, – говорит Алессио, он понимает, насколько это важно для меня. – Сконцентрируйся на поединке. Не волнуйся за них. Я не оставлю их в беде. Ты же знаешь это, верно?

Я киваю и в последний раз прижимаюсь к его груди.

– Спасибо, – шепчу. – Ты всегда был моим лучшим другом.

Алессио гладит меня по волосам.

– И останусь им. Ты вернешься. Я знаю это. Ты сильнее и умнее десяти ангелов, вместе взятых.

Я тихо смеюсь и хочу быть таким же оптимистом, как он.

– Мне пора идти. – С тяжелым сердцем я отрываюсь от него и запрещаю себе в очередной раз идти в комнату к брату и сестре, чтобы посмотреть на них в последний раз. Если сделаю это, я начну плакать, а мне нельзя. Я должна собрать всю свою волю в кулак, если хочу иметь хоть малейший шанс на победу в битве.

Я часами гуляю по улицам Венеции. Прохожу мимо покинутых, наполовину развалившихся домов, стены которых разрушены соленой водой каналов, гуляю по бесчисленным мостам, под которыми в солоноватой воде качаются сломанные лодки. Город медленно, но верно умирает но он все еще очень красив. По крайней мере, в моих глазах. Против воли ноги несут меня к «Ла Фениче»[14]14
  Театр «Ла Фениче» (итал. Teatro La Fenice, букв. «Феникс») – оперный театр, открывшийся в Венеции 16 мая 1792 г. В названии отражено то обстоятельство, что театр дважды поднимался, как феникс, из пепла – первый раз после пожара 1774 г. и второй после судебных баталий. Вновь горел в 1837 и 1996 гг., но каждый раз восстанавливался.


[Закрыть]. На наш девятый день рождения отец отвел нас со Стар на спектакль «Травиата»[15]15
  «Травиата» (итал. La traviata – «падшая», «заблудшая», от глагола traviare – сбивать (ся) с пути) – опера Дж. Верди на либретто Франческо Мария Пьяве по мотивам романа Александра Дюма-сына «Дама с камелиями» (1848), поставленная в театре «Ла Фениче» в 2003 г.


[Закрыть]. До того дня я никогда не слышала такой прекрасной музыки.

Когда я возвращаюсь на площадь Сан-Марко, я чувствую себя усталой и измотанной. Не из-за вчерашней битвы, но из-за чувств, которые не могу контролировать. Страх, гнев и грусть овладевают мной, но мне нельзя этого допускать. Сейчас мне трудно поддерживать свое эмоциональное состояние в норме. Все-таки я только что попрощалась со своим городом.

Нерон предательски улыбается, заметив меня среди остальных бойцов. Он наверняка думает, что сегодня я выхожу на арену в последний раз; мужчина явно не единственный, кто так считает. Солнце безжалостно светит нам в лица. Рука, которой я держу меч, дрожит, и я окидываю взглядом других ожидающих своего часа мужчин и женщин. Я задумываюсь о том, что происходит у них в головах. Некоторые выглядят расстроенными, другие не теряют воинственный настрой, какая-то женщина плачет и машет кому-то. Я замечаю мужчину, который держит девочку на руках. Это Кьяра. Она учится в одном классе с Тицианом. Я видела ее пару раз с тех пор, как Консилио в прошлом году решил снова открыть школы. Все дети в возрасте от семи до четырнадцати лет должны ходить в школу, чтобы получать там свою порцию промывки мозгов. Я стараюсь общаться с Тицианом, чтобы не допустить этого. Кьяра симпатичная маленькая девочка с рыжими локонами, и Тициану она нравится. Рука ее отца перевязана, что, вероятно, и является причиной того, что не он сегодня сражается на арене.

Откуда-то слышится барабанная дробь, дающая понять, что ворота сейчас откроются. Уже здесь я слышу знакомые крики толпы. Мне нельзя выпускать свой страх наружу, они не должны видеть, как он велик и как неуверенно я себя чувствую. Я ненадолго закрываю глаза, стараясь сосредоточиться. Мне нужно срочно отогнать эти мысли прочь, если я хочу уйти отсюда живой. Бойцы выстраиваются в одну линию и шагают мимо руин собора к арене. Мой взгляд бегает от трибун к ложам ангелов. Семьяса валяется в кресле, и я радуюсь, что сегодня мне не придется сражаться с ним. Его обслуживает полуобнаженная девушка, которой он бессовестно улыбается. Если бы я оказалась на ее месте, я бы плеснула ему бокал вина прямо в лицо. Как она только может спокойно на это реагировать?! Я лучше буду сражаться здесь, внизу, чем встану на колени перед ангелом. Возможно, она верующая и считает, что ангелы обходятся с людьми справедливо. Рафаэль общается с Каэтелем, принцем серафимов. Я узнаю Элоа, одну из женщин-ангелов, время от времени покидающую небесные дворы, чтобы развлечься на земле. Других ангелов я не знаю, хотя видела некоторых из них уже пару раз. Они вообще не интересуются тем, что происходит внизу: вместо этого они болтают, смеются и приказывают людям чистить их крылья. Надеюсь, кто-нибудь из слуг однажды осмелится выдернуть из них пару перьев. Говорят, это больно. Но никто, конечно же, никогда этого не сделает.

Барабанная дробь умолкает, и я занимаю боевую позицию. Мать Кьяры стоит недалеко от меня. Она выглядит смертельно бледной. Мне непонятно, почему она вообще здесь. Если бы я делала ставки, как толпа, наблюдающая за нашими смертями, я бы сказала, что она будет первой, кто погибнет сегодня. Она совсем не воительница.

Я поднимаю свой потрепанный щит и побитый меч – подарки моей матери на пятнадцатый день рождения, и передо мной на землю опускается чья-то тень. Сам Люцифер стоит напротив меня. Черная рубашка, черные брюки, нелепая черная накидка. Если бы я сейчас была в состоянии шутить, сказала бы, что мы с ним надели парные наряды. Но я презрительно фыркаю, а душа уходит в пятки. Теперь я понимаю, почему он вчера вмешался в мою ссору с Нероном. Он положил на меня глаз. Ему не понравилось, что его закадычный друг Семьяса не смог убить меня вчера. Тени, окружающие его, на мгновение растворяются в воздухе, и я вижу его бесчувственное лицо. Как можно быть таким холодным? Я уверена, мой страх заметен издалека. Думаю, он может его даже учуять. Раньше такие проблемы решал дезодорант, но эти беззаботные времена давно прошли. Я воняю, как носок. Адреналин, который вырабатывает мое тело, сочится из каждой поры. Звучат фанфары, и Люцифер шагает в мою сторону, его меч ударяется о мой, и я чуть не роняю его из-за мощного удара, я чувствую надвигающийся паралич. Не нужно было его отражать? У меня так или иначе нет ни единого шанса.

– Сражайся! – приказывает Люцифер низким глубоким голосом. Он хочет видеть мою смерть, и ему не придется для этого сильно стараться.

Мои ноги онемели, руки стали потными и липкими, но я все равно следую его приказу и наношу ответный удар. Я забываю обо всем вокруг себя, пытаюсь работать автономно. Удар за ударом. Лязг металла отзывается в моих ушах. Я пытаюсь его уколоть или ударить, кружусь, отпрыгиваю в сторону. Мать хорошо меня натренировала, но Люцифер безжалостно наступает. И вот он наносит удар по моему щиту, который в следующее мгновение взлетает высоко над ареной. Толпа вскрикивает. Этот поединок кажется мне вечным, но скорее всего с момента начала прошло всего несколько минут. Я вижу раненых и мертвых на земле. Мой щит лежит очень далеко от меня, но чья-то нога толкает его в мою сторону так далеко, что я почти могу его коснуться. Я поднимаю голову и смотрю в голубые глаза Кассиэля. Это был он. Но прежде чем я могу прыгнуть и схватить щит, я слышу голос Люцифера.

– Смотри на меня! – шипит он.

Почему он вообще дает мне время одуматься?!

– Ты сражаешься со мной!

Я хватаю меч обеими руками. Без щита у меня нет никаких шансов против повелителя тьмы, но я не сдамся без боя. Не на ту напал! Я уже с утра знала, что умру, но я не позволю убить себя так просто. Я успокаиваюсь, поднимаю меч вверх, тем самым открываясь для удара. Возможно, мне показалось, но я замечаю благодарную улыбку на лице Люцифера, когда нападаю на него. В этот раз я наношу удары, а он отбивается. Ангел отражает мои атаки вполсилы, но все же отступает назад на пару шагов. Я чувствую эйфорию, разгорающуюся внутри меня. Еще удар, а за ним другой.

Я. Не. Позволю. Ему. Меня. Убить.

Эти слова пульсируют в моем туманном сознании. Следующие мысли появляются только тогда, когда боль пронзает мою левую руку. Я выдыхаю. Кровь течет по короткому рукаву майки. Силы куда-то испаряются. Вот и всё. Знакомый металлический запах крови ударяет мне в нос, начинает кружиться голова.

– Люц! – чей-то крик заглушает рев толпы.

Люцифер отводит от меня взгляд, стиснув зубы. Наверное, он думает, что я могу упасть на колени в любую секунду, и он сразу же нанесет мне последний удар. Не с той связался! Я хватаю свой меч правой рукой и вкладываю всю свою силу в последний удар. За спиной Люцифера появляется Кассиэль, который одобрительно мне кивает. В момент, когда я наношу удар, Люцифер оборачивается, кидает меч наверх, и меня отбрасывает в сторону волной его гнева. Звучит удар гонга.

Я, тяжело дыша, все еще стою на четвереньках. Кровь стекает по моей левой руке, и я смотрю, как она утопает в песке.

– Черт возьми, Касс! – Люцифер кричит на ангела, который спас меня во второй раз. – Что это вообще такое?

Мне тоже интересно. Но ответа нет. В ушах все еще шум штормового моря.

Люцифер опускается на корточки рядом со мной, поднимает руку, будто пытаясь меня успокоить, но тут же опускает ее.

– Ты сражалась храбро, – говорит он. – Возьми у Нерона де Луки гонорар за битву без щита и больше здесь не появляйся. В следующий раз тебе повезет меньше, – добавляет он, выдержав паузу.

Как только понимаю, что он сказал, я поднимаю на него взгляд. Он уже окутан тенями. Это было предупреждение или угроза? Я не уверена, но мысль о том, что я стану счастливой обладательницей пяти тысяч лир, заставляет меня забыть о боли в руке. Кто бы мог предположить, что этот день окажется таким счастливым для меня. Я все еще жива и заработала больше денег, чем когда-либо. Я могу отдать одну часть гонорара Тициану и Стар с собой, а другую отложить на свой собственный побег. Я опираюсь на меч, чтобы встать на ноги. Чья-то рука хватает меня за здоровое предплечье: Кассиэль помогает мне подняться.

– Почему ты это делаешь? – тихо спрашиваю я, стряхивая песок с брюк. – Почему ты мне помогаешь? – Я выдергиваю свою руку из его хватки. Не хочу быть должной ангелу, тем более не хочу подпускать его к себе так близко.

– Мы не все монстры, как вы думаете, – тихо отвечает он. Ангел убирает со лба голубоватые пряди и беспокойно смотрит на порез на моей руке. – Выглядит не очень хорошо.

То, что только что произошло, теперь кажется мне абсолютно нереальным. Если бы Люцифер хотел меня убить, он бы сделал это двумя ударами меча или одним взмахом своих крыльев. Но вместо того чтобы лежать мертвой на песке, я получу пять тысяч лир за свой бой.

Люцифер пристально смотрит на Кассиэля, который все еще поддерживает меня. Его губы искривляются в ехидной усмешке.

– В одном Люцифер точно прав, – говорит Кассиэль. – Лучше не возвращайся сюда.

– Почему? – Он запутал меня еще больше. Мое дыхание сбилось, рука болит, и я так хочу пить, что могла бы опустошить целую бочку с водой. Кассиэль, будто прочитавший мои мысли, отстегивает от пояса бутылку и передает ее мне.

Я в ужасе мотаю головой. Не могу принять воду от ангела.

– Она не отравлена, – объясняет Кассиэль с хитрой улыбкой. – Пей, или ты сейчас в обморок упадешь. Я не понимаю, почему вы вообще идете сражаться в такую ужасную жару.

– Не я все это придумала. – Я неуверенно беру бутылку и глотаю воду. Она холодная и очень вкусная.

Кассиэль тихо смеется:

– Только медленно, иначе тебя сейчас стошнит.

Ну нет. В этой воде явно был сахар или мед. Точно что-то сладкое. Я уже не помню этого вкуса. Я отдаю ему бутылку только тогда, когда она уже опустошена, и даже не прошу прощения за жадность. Он сам виноват, что предложил мне воду, а там, где он ее набрал, ее наверняка еще более чем достаточно.

– Большое спасибо.

Мне сразу же становится лучше. Сахар что-то делает с моей головой. Я чувствую себя будто немного пьяной и с трудом сопротивляюсь навязчивому желанию захихикать.

– Без проблем. Тебе она гораздо нужнее, чем мне.

Он смеется надо мной? Во время битв речь идет о жизни и смерти. Для ангелов это будто какая-то простая тренировка. Он, наверное, прочел недовольство в моих глазах и поэтому успокаивающе поднял руки.

– Я вообще не о том, о чем ты, возможно, только что подумала. Ты просто выглядела как человек, который очень хочет пить, – добавляет он удивительно мягко.

– Все верно, – шепотом отвечаю я. Я не могу поверить, что разговариваю с ангелом. О воде.

– Извини, что я выпила все, что было.

На его лице появляется улыбка:

– Я могу полететь обратно и взять еще.

Теперь мне, правда, становится смешно. Это очень странный ангел. Разве ему неизвестно, что люди и ангелы обычно вообще не разговаривают друг с другом и определенно не делятся водой? Вдруг я понимаю, что мы все еще стоим посреди арены. Нас окружают другие бойцы, которые пытаются прийти в себя. Два ангела что-то обсуждают рядом с трупом, а люди выносят на носилках умерших и раненых.

– Мне пора, – резко говорит Кассиэль. – Ты справишься сама?

Мое лицо в этот момент, наверное, похоже на один большой вопросительный знак. Почему его вообще это беспокоит? Остальные ангелы толкнули бы меня в песок, чтобы освободить место для размаха крыльев.

Когда я киваю, он отталкивается от земли и взмывает вверх. Его крылья еле заметно движутся. Будто он просто стоит в воздухе. Когда Кассиэль оказывается в трех метрах надо мной, он машет мне рукой на прощание. Это просто абсурд. Я ничего не могу с собой поделать и улыбаюсь ему в ответ. Оставшаяся в живых часть здравого смысла мешает мне помахать ему вслед. Его лицо приобретает еще более счастливое выражение, и он наконец улетает. Ангел элегантно приземляется на верхней трибуне. Семьяса встает с кресла и ударяет его по плечу. Наверняка сейчас Кассиэль будет выслушивать от него упреки в том, что он спас меня во второй раз. Я возьму свои деньги и исчезну отсюда. Только сейчас я слышу, что зрители на трибунах выкрикивают мое имя.

– Мун! Мун! Мун! – отзываются эхом их голоса.

Судя по всему, я превратила бой с Люцифером в отличный спектакль, и они еще не скоро его забудут. Иногда я задумываюсь о том, кто все-таки настоящий монстр сейчас. Неужели люди забыли обо всей боли, которую причинили нам ангелы? В Венеции не осталось ни одной семьи, которая не потеряла хотя бы одного родственника во время резни на улицах. Неудивительно, что ангелы презирают нас. Когда я направляюсь к выходу, другие бойцы держатся от меня подальше. Я всего лишь хочу забрать свои деньги и уйти домой. Я не буду возвращаться сюда как минимум три недели. Я опускаю взгляд в пол, обхожу пару колонн, руины собора и вдруг спотыкаюсь обо что-то. Это мать Кьяры. Я узнаю ее по рыжим локонам, несмотря на то что они в крови и грязи. Она выглядит очень плохо. Лицо изранено, а тело покрыто кровью. Глаза закрыты, а кожа стала неестественно желтой. Гробовщики заберут ее и похоронят где-нибудь в лагуне. Пока я смотрю на нее, размышляю, ждет ли ее семья снаружи в надежде встретить живой, и замечаю, как ее ресницы дрожат. Она должна была умереть. Я не могу сосчитать количество ран, которые ей нанес противник, но я не в силах оставить ее здесь просто так, поэтому я усаживаю ее в песок рядом с собой и беру ее за руку. Она хватает мои пальцы удивительно крепко и шевелит обветренными и сухими губами.

– Нельзя умирать, – бормочет она, когда я придвигаюсь к ней поближе. – Пожалуйста.

Я понимаю, что она имеет в виду. Только бойцы, покинувшие стены атриума живыми, получают свой гонорар. При этом они часто умирают, пройдя пару метров за воротами. Я осматриваюсь в поисках носильщиков, которые выносят мертвых из собора Сан-Марко. Когда замечаю двоих, я подпрыгиваю и врезаюсь в них. Возможно, моя потеря крови дает о себе знать. Не надо было запрещать Алессио приходить сюда: он смог хотя бы помочь мне с матерью Кьяры.

– Там лежит женщина, – объясняю я носильщикам. – Ее нужно вынести. Она еще жива, – говорю я настолько уверенно, насколько могу. – Нам нужно поторопиться.

– Сто лир, – говорит один из мужчин. – Каждому из нас.

Я делаю глубокий вдох и киваю. Если бы я не знала женщину, мне было бы плевать. Но я не могу прийти домой и сказать Тициану, что оставила мать его подруги умирать. Носильщики тоже пытаются прокормить свои семьи, поэтому я стараюсь не считать их бессердечными.

– Хорошо.

Мы возвращаемся, и я с облегчением вижу, что глаза женщины все еще открыты, а ее грудная клетка заметно опускается и поднимается.

Мужчины осторожно кладут ее на носилки, и она морщится от боли. Мне кажется, что они все же идут слишком быстро. Вероятно, у них куда больше опыта в вопросе транспортировки раненых, чем у меня, и они знают, как боец может получить свои деньги. Мы останавливаемся около Нерона, который бросает презрительный взгляд на женщину и на меня. Он дает мне ее гонорар, а вместе с ним и мой, без пререканий. Мне становится так тепло от счастья, что я даже улыбаюсь ему и кладу пачку банкнот в свой карман.

У входа нас ожидает толпа. Эти люди, судя по всему, уже слышали о моем поединке, потому что некоторые из них хлопают меня по спине и поздравляют. Я оглядываюсь в поисках Кьяры и ее отца, пока носильщики нетерпеливо переступают с ноги на ногу. Им нужно возвращаться на арену и работать, пока не объявили следующий раунд.