Текст книги "Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 3"

– Ясно, – кивнула Эва. – Я, вроде, знала от Кары про мертвецов Элливаля, но почему-то вообще не подумала, что мне рядом с ними может сделаться дурно. Просто в голову не пришло. Ну, мне и не сделалось! А вы подготовились. Вернёмся, надо будет сказать Каре спасибо, особенно за план Бэ. А то я бы наверное всю дорогу рыдала, что не попала на пляж. Тут город мёртвых, а дома вообще карантин!

И рассмеялась – даже не столько от облегчения, сколько просто от радости и нежности сразу ко всем. Такая Кара хорошая, заранее всё продумала. И Юстас хороший, лучшее в мире роковое проклятие, с таким точно не пропадёшь. Но лучше всех мертвецы Элливаля, по ощущению совершенно, ни капли не мёртвые. Да здравствует Элливаль!

Сайрус

апрель 2020 года

Сайрус делает очередной шаг и замирает, прислушиваясь к ощущениям в своих иллюзорных ступнях. Вот это что сейчас было? Это я, что ли, правда почувствовал, что у меня под ногами земля?

Такое не впервые случилось. Сайрус теперь иногда испытывает нечто похожее на настоящие телесные ощущения. Ну или ему кажется, будто похожее; на самом деле, Сайрусу просто не с чем сравнивать, он уже толком не помнит, какие они, только умозрительно представляет, всё-таки слишком давно был живым.

Как учёный Сайрус несколько раздосадован отсутствием надёжных критериев, без них до истины хрен докопаешься, но как частному лицу ему наплевать, лишь бы ощущения возвращались как можно чаще, а не изредка, как сейчас. Ладно, грех придираться, на самом деле, нормально они возвращаются. По счёту живых, каждый день по несколько раз. А что самому промежутки кажутся вечностью, так вообще всё кажется вечностью – и полчаса, и столетие. Умер, стал частью вечности, вот и терпи! – говорит себе в таких случаях Сайрус. И смеётся. Он давно убедился на практике, что лучший способ провести вечность – смеяться. Над собой и всем остальным.

Сайрус ещё долго стоит на пустынном пляже, где нет никого, ни живых, ни мёртвых, кроме тех, кто дремлет, витая над морем, растворившись в солёной небесной голубизне, но они далеко от берега и смотрят сейчас не на Сайруса, а свои и чужие сны. Сайрус сам так несколько раз тоже пробовал, дремать над морем было приятно, и вечность, которая у мертвецов вместо времени, во сне очень быстро бежит, но он всегда подскакивал, как бешеным крабом укушенный, даже года толком не проблаженствовав, потому что хотел настоящих событий, новых знакомств, неразрешимых проблем, праздников, катастроф, интересной работы, да хоть чего-нибудь интересного – так же остро, как обычно хочет курить.

Да, точно. Можно же покурить, – вспоминает Сайрус и достаёт из кармана сигару, последнюю из запаса. Так и знал, набивая ими карманы перед прогулкой, что надолго не хватит; впрочем, грех жаловаться, – примирительно говорит себе Сайрус, – пока я гулял, солнце заходило четырежды и столько же раз поднималось, так что, получается, нормально запаса хватило, на несколько дней. Мёртвые ощущают ход времени только рядом с живыми, но это не означает, что они не умеют правильно его отмерять.

Сайрус заходит в море и бредёт по колено в воде, которая сейчас кажется ему недостаточно холодной и мокрой. То есть, и влага, и прохлада ощущаются, но не пронзительно. Не до желания закричать. Это я, конечно, уже придираюсь, – благодушно думает Сайрус, попыхивая сигарой. – Избаловался вконец.

Он и правда избаловался. И твёрдо намерен продолжать в том же духе. Невозможно придумать приключение увлекательней, чем постепенно становиться живым.

Сигара заканчивается примерно на середине дороги к дому. Довольно далеко, выходит, забрёл. Вот интересно, – думает Сайрус, – с точки зрения постороннего наблюдателя, чем я эти четыре дня занимался? Захватывающее, должно быть, зрелище: делал шаг, останавливался, топтался на месте, курил, проходил ещё несколько метров, и всё сначала. Ну, зашибись. Жизнь, полная приключений! Лихо закручен сюжет!

Тем временем на горизонте – не на том, где небо сливается с морем, а на земле – появляется яркая красно-зелёная точка. Издалека она выглядит, как цветущий розовый куст, но по мере приближения становится ясно, что это не куст, а Марина купила новое платье весёлой, как говорят продавцы, расцветки. Обхохочешься, факт.

Марина редко покупает наряды, зато каждая её обновка становится настоящим событием и приносит много радости окружающим, особенно охочим до зрелищ мертвецам, потому что из множества модных тенденций любого сезона Марина всегда безошибочно выбирает самую жуть. С другой стороны, должен же у неё быть хоть один недостаток, – говорит себе Сайрус. – Не пристало человеку быть совершенством, даже Старшим жрицам Порога не стоит так распускаться; может быть, в первую очередь им. Марина хитрющая, из всех возможных пороков выбрала самый невинный, без далеко идущих последствий, почти не отнимающий времени и требующий сравнительно небольших расходов, – думает Сайрус и приветственно машет рукой. Он не то что соскучился, такого за ним не водилось даже при жизни – о ком-то скучать. Но с удовольствием отмечает, что почти по-настоящему, во всяком случае, гораздо сильнее, чем положено мёртвому, ей рад.

– Сейчас ты скажешь, что платье – жуть, – говорит Марина.

– Это зависит от того, есть ли в платье карманы. А в карманах мои сигары. Если нет, то непременно скажу.

– Естественно есть! – Марина достаёт из кармана сигару и вручает её Сайрусу. – Я же не просто так погулять вышла, а специально навстречу тебе.

– Отличное платье, всегда в нём ходи, – одобрительно кивает Сайрус, раскуривая сигару.

Марина торжествующе улыбается. Говорит:

– У нас такие дела творятся! Я тебя даже вчера призывала, так хотела срочно всё рассказать. Ритуал по всей форме, ты такое не любишь, я знаю, у меня просто нервы не выдержали, пожалуйста, извини. Хотя, собственно, чего извиняться, если всё равно не подействовало. Где ты так хорошо спрятался, что до тебя не донёсся призыв?

– Как – где? Пьяный в канаве валялся. Где мне ещё быть.

– Пьяный в канаве? Ты?!

– Спасибо, моя дорогая! – хохочет Сайрус. – Всегда знал, что ты веришь в меня!

– А. То есть всё-таки не валялся, – вздыхает Марина. – Жалко. А я-то уже обрадовалась, что сбылись твои мечты.

– Ай, не беда, когда-нибудь ещё поваляюсь, – оптимистически говорит Сайрус. – Курить уже научился, значит однажды научусь напиваться. Моё от меня не уйдёт. А призыв твой, кстати, нормально сработал, не переживай. Я тебя услышал. Удивился, с чего бы? Что такое у нас случилось, что тебе понадобилось аж проводить ритуал? Но поленился идти, решил, что потом узнаю. Очень уж хорошо гулял. Шаги иногда получались прямо как настоящие. Так что стряслось-то?

– Новая девчонка с Другой Стороны появилась. Не вчера, а сразу после того, как ты гулять ушёл. Мальчишка из нашего бара её где-то в центре встретил, смекнул, что к чему, и привёл ко мне. Быстро всё получилось, она даже таять не начала, только ладони чуть-чуть прозрачные, если смотреть на свет.

– Хорошая девочка?

– Поглядим. Пока она пьёт вино, рыдает, никому не верит, объяснений не слушает и просится домой, что в её положении совершенно нормально, но передать не могу, как я рада, что с ней нянчатся Луиза и Хорхе, а не я. Зато Зоэ её снами очень довольна, значит, они действительно хороши. Сам знаешь, Зоэ придирчива, ей нелегко угодить. Но я тебя вчера не сны смотреть призывала. А рассказать про твой новый дом. Девочка там уже четвёртый день живёт и не тает. То есть, у тебя получилось! Новый дом защищает не хуже старого. Работает твоё волшебство!

– Ну естественно, оно работает, – пожимает плечами Сайрус. – Тоже мне великая новость. А как иначе? Не был бы я уверен, что всё получится, так и не брался бы. Терпеть не могу делать дурную работу. Не настолько я пока заскучал.

Сайрус выпендривается, конечно. На самом деле, он вовсе не был уверен, что снова способен колдовать в полную силу, почти как живой, то есть, как в самые первые дни после смерти, четыре тысячи лет назад, когда у него ещё всё получалось. Но невозмутимо ответить: «А как иначе?» – добрая половина удовольствия от успеха. Глупо было бы его упускать.

– Это беда, моя дорогая, – говорит Сайрус, усаживаясь на песок.

– Беда?!

Марина обычно с полуслова его понимает. Но сейчас явно не поняла.

– Да ужас, – безмятежно улыбается Сайрус. – Если с новым домом для Маркизов всё получилось, значит надо срочно вызывать мастеров и строить ещё. Для начала, хотя бы десяток. А потом всю эту недвижимость в поте лица околдовывать. Представляешь, сколько работы мне предстоит?

– Научил бы меня, – говорит Марина, – я бы тебе помогала. А ещё лучше – сразу нескольких Старших жрецов.

Я думал об этом, – кивает Сайрус. – Припахать Старших жрецов дело хорошее. Зачем вы ещё нужны? Но никак не могу решить, что мне больше лень – самому всё делать, или кого-то учить. А может, ну их к чёрту, эти новые дома для Маркизов? Два дома всяко больше, чем один, вот и славно. На этом и остановимся. Гулять приятнее, чем работать. И колдуном, и учителем я уже был, а полумёртвым счастливым бездельником только-только попробовал, и знаешь, по-моему, это истинное призвание, надо целиком сосредоточиться на нём… Ага, попалась! Поверила! Никогда не верь мне, Мариночка, сколько раз тебе говорил. Сама посуди, ну какой из меня счастливый бездельник?..

– Полумёртвый? – подсказывает Марина, и оба хохочут, не потому, что шутка смешная, а потому, что им нравится хохотать.

– Счастливым бездельником я может и правда когда-нибудь стану, – наконец говорит Сайрус. – Нет ничего невозможного. Но тогда, чего мелочиться, лучше уж сразу живым.

Эва, Сайрус

апрель 2020 года

От бокала вина Эва захмелела взаправду, как раньше, и теперь ей одновременно хотелось спать, обниматься и танцевать. Это, конечно, не только вино, а всё вместе так на неё подействовало – и еда, и усталость после долгой дороги, и щедро выданный миражами Лиловой пустыни адреналин, и ночной тёплый воздух, пахнущий солью, и близость моря, которое было видно с террасы, где они с Юстасом ужинали, и звучащий всюду незнакомый певучий язык. И самое главное, атмосфера. Весь этот удивительный праздник, который бушует внутри.

– Слушай, я поняла, на что это похоже! – сказала она.

– Вино похоже? – заинтересовался Юстас. – Хочешь сказать, у вас на Другой Стороне есть аналог прошлогоднего Белого Дня?

– Вот об этом точно не меня надо спрашивать. Я тот ещё знаток и гурман. Атмосфера похожа. Даже не так сама атмосфера, как состояние, в которое я тут пришла. У Тони в кафе всегда чувствую то же самое. Один в один. Ты там был?

– У Тони в кафе? – Юстас нахмурился. – Это где же такое? Думал, все приличные забегаловки в городе знаю, но что-то не соображу.

– У нашего Тони. На Другой Стороне.

– А, двойник смотрителя Маяка, который стал духом! Нет, у него я не был. Я на Другой Стороне никогда не задерживаюсь больше, чем на пару минут. Кара про его кафе рассказывала какие-то невероятные вещи. Я даже грешным делом подумал, преувеличивает. Всё-таки Другая Сторона есть Другая Сторона.

– Могу спорить, что не преувеличивала. Преувеличить просто нельзя. Такое уж место, что о нём ни расскажешь, всё будет преуменьшением, потому что самое главное можно только почувствовать, пока ты находишься там… Слушай, а давай я тебя туда как-нибудь отведу? Я уже поняла, что тебе у нас очень не нравится, но Тонино кафе – это совершенно точно не Другая Сторона. Для большинства людей его просто не существует. Горожанам оно только изредка снится, да и то не то чтобы всем подряд. А наяву там в основном местные духи, залётные демоны, сотрудники нашей Граничной полиции и, будешь смеяться, оборотни из окрестных лесов. Мне повезло, за руку туда привели, сама бы ни за что не попала. Не знаю, что оно на самом деле такое. И никто, по-моему, толком не знает. То ли иная реальность, то ли не в меру плотный мираж, то ли овеществившийся сон. Но кстати продукты для ужина хозяин покупает на рынке и в магазине. И плату обычными человеческими деньгами с тех, кто пришёл наяву, охотно берёт. Правда, кое-что возникает само, но не по заказу, а как получится; чаще всего почему-то сыр. Тонин друг, который когда-то превратил его пиццерию в это неведомо что, говорит, что сам не понимает, как у него это вышло. Ну, он, по-моему, вообще всё так делает, все привыкли уже. Главное, что кафе теперь есть. И я в какой-то момент поняла, почему мне у Тони сразу становится так легко: в том пространстве нет смерти. Пока сидишь там, ты даже не то что бессмертен, а вообще вне рамок этой концепции. Просто вопрос таким образом не стоит. И здесь, по ощущению, очень похоже. Тоже мне, город мёртвых. Смешно!

– Вне рамок этой концепции, – задумчиво повторил Юстас. – Чёрт его знает, может ты и права. Они же тут толком не умирают, а, можно сказать, изменяют форму и свойства. И в таком виде остаются здесь навсегда. Считается, что именно их настроение и создаёт атмосферу в городе: мёртвых здесь, сама понимаешь, уже давно несравнимо больше, чем живых… Да, слушай, было бы интересно попасть в это ваше кафе и сравнить.

– Мне кажется, тебе обязательно надо к Тони, – горячо подтвердила Эва. – Очень хочу тебя туда отвести.

– Надо, – легко согласился Юстас. И подмигнув Эве, добавил: – Только не прямо сейчас, пожалуйста. Хорошо же сидим!

– Прямо сейчас и я не готова. Я с ног валюсь. И десерт не доела. И на пляже ещё не была.

* * *

Есть такое выражение «спала, как убитая». Но Эва скорее как воскрешённая всю ночь проспала. То есть, даже во сне ощущала себя счастливой. Что именно снилось, наутро не помнила; впрочем, может, кроме счастья и ничего.

* * *

За завтраком Юстас сказал:

– Я, конечно, ужасный, как Кара тебе говорила. Но не особо назойливый. Я имею в виду, что если захочешь гулять одна, не буду портить тебе удовольствие. То есть, буду, но очень умеренно: звонить раз в пару часов и спрашивать неприятным голосом: «У тебя всё в порядке?» Это, по-моему, вполне можно пережить. А если хочешь, могу составить тебе компанию. Я полезный. Во-первых, как переводчик. Во-вторых, места обалденные знаю. И на пляже могу твоё барахло сторожить.

– А что, иначе сопрут? – удивилась Эва.

– Не обязательно. Но теоретически, могут. Если плохо лежит, чего ж не спереть. Элливаль, конечно, известен, в первую очередь, как город мёртвых. Но тут полно очень шустрых живых!

В итоге, гуляли и вместе, и по отдельности. Но больше всё-таки вместе, потому что Юстас был идеальным спутником, а в качестве гида и переводчика он оказался совершенно незаменим. В Элливале говорят на своём языке, который здесь называется «доимперским»; Юстас объяснил, что в древности, до воцарения хаоса на этом языке говорил вообще весь мир, а потом всё рассыпалось, связи почти распались, древний язык мало где сохранился, и теперь его повсеместно учат в школах с первого класса, обязательный, чуть ли не самый важный предмет. Ещё в Элливале в ходу испанский и каталонский: в каждом городе жители знают языки своей Другой Стороны. Однако по-английски здесь ни с кем, кроме, может быть, пары-тройки лингвистов с экзотической специализацией не поговоришь.

По-испански Эва знала только традиционные «здрасьте-спасибо-пожалуйста, моя твоя не понимай». Толку от этих знаний не то чтобы много: все конечно рады вежливой иностранке, но дальнейшая коммуникация несколько затруднена. А с Юстасом получалось отлично, он не только переводил, но и дополнительно комментировал, вводил в контекст, объяснял. Местным он рассказывал байки про Эву – дескать, девочка доимперский забыла, потому что много лет героически провела на Другой Стороне. Легенда получилась что надо, о виленских людях-Мостах везде знают, поэтому после рассказов Юстаса с Эвой начинали носиться, как с настоящей принцессой, и ей неожиданно понравилась эта роль. Сидишь такая нарядная на летней веранде под вечно пасмурным небом иной реальности, а вокруг суетятся волшебные люди, приносят вино в специальных старинных поющих бокалах, чтобы ты удивилась, дарят на память ракушки с конфетами, делают комплименты, не знают, чем ещё угодить. Причём почести-то вполне заслуженные, – весело думала Эва. – Я же действительно сорок лет прожила на Другой Стороне. А что прямо там родилась, так это скорее дополнительное прискорбное обстоятельство. Памятник мне полагается. В полный рост.

В общем, гулять по городу с Юстасом было гораздо лучше, чем без него. И вкусы у них, как выяснилось, совпадали, по крайней мере, Эве нравилось всё, что он ей показывал – переулки, дворы, старые портовые доки, бары на крышах и пирсах, рынки на крошечных площадях, беседки в прибрежных скалах, заколоченные особняки в окружении буйных садов. На третий день Юстас каким-то чудом раздобыл билеты в местную филармонию, страшно этим гордился, потому что обычно их раскупают на год вперёд; Эва пошла на концерт скорее из вежливости, но он оказался чудесным открытием: до сих пор она толком не слышала музыку Этой Стороны. Вот когда окончательно осознаёшь, насколько они тут иные, и заново, как впервые понимаешь, что находишься не просто в незнакомом красивом городе, а в настоящей невозможной волшебной стране.

А самым большим потрясением стали для неё своеобразные уличные кинотеатры, где по какой-то даже местным учёным непонятной причине можно было увидеть кварталы Барселоны – такой непрерывный прямой репортаж с Другой Стороны. Люди там сидели часами; ну, их можно понять, кто угодно к месту прилипнет, когда показывают иной, недоступный мир. Но Эва и сама в первый раз там надолго застряла, смотрела, не могла оторваться, хотя ничего интересного не происходило: в Барселоне, как и дома улицы по случаю карантина были совершенно пусты.

Только на пляже Эва валялась одна, рассудив, что Юстасу надо иногда от неё отдыхать, а если какой-нибудь местный воришка прельстится гостиничным полотенцем и сарафаном с мелочью на мороженое, ладно, такую потерю она мужественно переживёт. Но если и водились в Элливале разбойники, они грабили население в каких-то других местах. Собственно, правильно делали: пляжи были безлюдны, никто весной сюда не ходил. Местным, как всем южанам вода, разогревшаяся до плюс двадцати, кажется чуть ли не ледяной, а загорать в Элливале вполне бессмысленно, небо всегда плотно затянуто облаками, солнце показывается только перед закатом, у самого горизонта; Юстас говорил, что ещё иногда оно ярко светит с утра, но Эва отродясь не была ранней пташкой, тем более, в отпуске, и на рассвете спала.

Так пролетело шесть дней – как один почти бесконечный, с перерывами на счастливый и крепкий, как в детстве сон. О деле, ради которого, собственно, приехала, то есть о приглашении загадочного мёртвого жреца Эва не то чтобы не вспоминала. Вспоминала, конечно. Даже несколько чаще, чем ей хотелось бы, как всегда неизбежно помнишь об отложенной трудной работе и про скорый дэдлайн.

Она сама понимала, что надо. И даже знала, что делать. Кара ей заранее объяснила, как следует поступить: взять такси, поехать на окраину Элливаля, где по традиции селятся здешние мертвецы, зайти в любой бар, спросить там Сайруса, сославшись на его приглашение и ждать, что из этого выйдет; по идее, его там все знают, должны найти. Но постоянно откладывала на завтра, очень уж счастливо протекал отпуск. Такого у неё ещё никогда в жизни не было, даже в юности, когда любая поездка к морю казалась чудом, да собственно им и была.

В конце концов, – говорила себе Эва, пока лежала на пляже, уставившись в сумрачные небеса, – если он такой крутой мёртвый жрец, что сумел позвать меня в гости чужими устами, значит как-нибудь да почует, что я уже здесь. И отыщет, если не передумал встречаться. А может, он позвал меня в шутку? Мало ли как мёртвые развлекаются. Или Эдо Ланг нас с Карой тогда всё-таки разыграл? Спасибо ему за это. Сама бы в жизни не догадалась, что по Этой Стороне можно путешествовать. И не приехала бы в Элливаль.

* * *

Сайрус появился на седьмой день. Эва, выходя из моря, увидела, что рядом с её полотенцем сидит какой-то блондин в ослепительно белых одеждах, красивый, как киноактёр, и в первый момент с какого-то перепугу решила, что это и есть обещанный Юстасом пляжный вор. Даже успела представить, как этот красавчик будет удирать с её сарафаном, а она за ним, утопая в песке; это было так нелепо, что Эва рассмеялась. Но вор не спешил убегать – ни с сарафаном, ни с пустыми руками. Просто сидел и смотрел, а Эва стояла по колено в воде, смеялась и не могла успокоиться, хотя уже начала догадываться, что вряд ли он вор.

Подозреваемый поднялся и пошёл к Эве, которая по-прежнему то ли не решалась сдвинуться с места, то ли попросту не могла. Ладно, по крайней мере, стояла, не падала, хотя было от чего – теперь, когда незнакомец подошёл совсем близко, невозможно было не понимать, что происходит, и кто он такой. Смотрела на него, как зачарованная, не в силах ни отвернуться, ни даже моргнуть. Успела только подумать: вот и правильно, значит, я его не искала, он сам пришёл.

Он что-то сказал; Эва, конечно не поняла ни слова, но это оказалось неважно, не обязательно разбирать слова, когда и так откуда-то знаешь, что твой собеседник рад, удивлён, благодарен и… да какая разница, что ещё, когда он тебя обнимает, а ты не чувствуешь прикосновения, ни холода, ни тепла, но одновременно принимаешь его близость, как счастье, причём даже ясно, какого рода – как раньше чуяла в обречённых их скорую смерть, так сейчас ощутила обещание жизни, которой нет, но она уже почти началась.

Эве казалось, они так совсем недолго стояли, но вдруг слева у самого горизонта вспыхнуло солнце – это что, получается, уже скоро закат? И ноги замёрзли так сильно, словно стояла не в тёплом море, а в сугробе в разгар зимы. А мёртвый, обещание жизни, древний жрец, да кем бы он ни был, уже, оказывается, сидит на песке, рядом с её полотенцем и сарафаном, так и не прельстившими ни одного уголовника, и призывно машет руками – дескать, давай ко мне.

Ноги так онемели от холода, что почти не слушались, но Эве всё-таки удалось выйти из моря, не вставая на четвереньки. Великое достижение, кроме шуток, – думала она, яростно растирая лодыжки на берегу. – Ему всё равно, конечно, за тысячи лет, небось, всякого навидался, но я-то по сравнению с ним совсем молодая и дура, до конца дней вспоминала бы как страшный позор.

Наконец добралась до своих вещей, надела сарафан, укрылась полотенцем, как шалью – хоть как-то согреться, замёрзла, аж зубы стучат.

Мёртвый жрец вынул из кармана здоровенную сигару, закурил, выпустил дым; Эва приготовилась мужественно терпеть адскую сигарную вонь, но дым оказался без запаха – ни намёка, совсем. Заговорил быстро, страстно жестикулируя, то улыбаясь, то хмурясь, судя по тону, что-то очень важное объяснял, и Эва призналась, едва вспомнив испанское выражение:

– Но ендендо.

Тот, как и следовало ожидать, тут же перешёл на испанский.

– И эспаньол но ендендо, – вздохнула Эва. – Каталано тем более но ендендо. Беда. А ты, конечно ни по-русски, ни по-литовски, ни по-английски не говоришь?

– Инглиш э литл, – поморщился мёртвый жрец. И видимо чтобы наглядно продемонстрировать, насколько «э литл», добавил: – «Ай лав ю бэби», «факин шит».

Они переглянулись и рассмеялись. Сидели и хохотали до слёз, потому что и правда смешно получилось – встретились, называется, молодцы такие, один назначил свидание через медиума, другая приехала, преодолев границы миров, то есть с чудесами у нас всё в порядке, а по-человечески словами не можем поговорить. Какая нелепость, факин шит, бэби. Какая смешная всё-таки жизнь.

– Не хотел вам мешать, – сказал Юстас. – Собственно, мешать и не буду. Но помочь с переводом могу.

С точки зрения Эвы, Юстас появился из ниоткуда. Только что не было, и вдруг уже рядом сидит на песке. Вроде живой человек, не призрак; с другой стороны, чему удивляться. Чувак вообще-то служит в Граничной полиции волшебной страны невозможных фей!

Юстас развёл руками – дескать, извини, вот настолько я вездесущий – и что-то сказал на певучем местном языке. Древний жрец издал ликующий вопль и тут же торопливо заговорил, размахивая сигарой, как дирижёрской палочкой, словно призывал для поддержки невидимый оркестр. Наконец Юстас остановил его умоляющим жестом – дай переводчику слово вставить! Тот коротко рассмеялся, кивнул и умолк.

– Попробую пересказать по порядку, – сказал Эве Юстас. – Во-первых, он тебя пригласил нечаянно. В том смысле, что никогда так прежде не делал, из других людей своими словами не говорил. И совершенно не представлял, что из этого выйдет. Но теперь очень рад, говорит. А во-вторых, он в последнее время был занят срочной работой, всё внимание на неё положил. Только сегодня понял, что где-то рядом находится нечто сильное, чужое и странное, которое думает про него, и сразу пришёл повидаться. То есть, не нарочно держал красивую паузу, чтобы себе цену набить.

– Ну охренеть, – ответила Эва. И честно призналась: – У меня ещё долго на всё будет один ответ: «охренеть».

Юстас улыбнулся и перевёл её выступление. Древний жрец выглядел ужасно довольным. Сказал:

– Эршеме! – с таким сильным ударением на последнем слоге, словно дырку в пространстве звуком проделать хотел.

– Он тоже, – перевёл Юстас. И дополнительно объяснил: – Местное «эршеме» – аналог нашего «охренел». Только ещё грубее. Старый портовый жаргон. Но смысл ровно тот же, выражение означает, что говорящий растерян и удивлён.

* * *

– Меня зовут Сайрус, – говорит Сайрус. – А теперь назови меня вслух по имени. Спасибо. Я здесь. Это был не бессмысленный архаический ритуал, как ты наверное думаешь, а красивый и нужный жест. Сайрусом меня звали при жизни, и сейчас я по-прежнему Сайрус. Имя – мост между мною и мной же, связующий клей. Теперь ты знакома с нами обоими. И между прочим, тот я, который был когда-то живым, возмущён и почти рассержен: какого чёрта ты родилась настолько позже, чем следовало? Все девчонки опаздывают на свидания, но чтобы аж на четыре тысячи лет?!

– Ты удивительная, – говорит Сайрус. – Я же сперва, на расстоянии не понял о тебе ни черта. Чужими глазами с непривычки мало что видно, на то они и чужие глаза. Решил, что этот красавец подружился с настоящим ангелом смерти – у вас же так эту персонификацию силы принято называть? С него бы сталось, насмотрелся я на его окружение, от зависти чуть повторно не сдох. Но ты-то не ангел. Нормальная человеческая девчонка, просто ангельскую работу взяла на себя. И справляешься, как они бы сами не справились, потому что вашим ангелам смерти так хорошо со своей работой справляться просто нельзя. Не положено людям на Другой Стороне лёгкой смерти, не такая у них судьба. Но запретить человеку облегчать другим людям уход никто не может. Если умеешь, давай, вперёд. Не понимаю, как ты с собой это сделала. Но вижу, что никто не учил, всё сама. Что говоришь? Сочинила? Нафантазировала? Сказки себе рассказывала, сама в них поначалу не верила, думала, просто такая игра? Это ты молодец, любовь моей жизни, правильно догадалась. Без фантазий и сказок ни у кого ничего не выйдет на Другой Стороне.

* * *

– В тебе столько силы, что, пожалуй, смогла бы меня увести отсюда, – говорит Сайрус. – Я бы тебе объяснил, что делать и как. Не до конца уверен, пока не попробуешь, не узнаешь, но в споре поставил бы на тебя. Ещё недавно захотел бы немедленно проверить эту гипотезу. А сейчас уже не хочу проверять. Что ты сказала? Почуяла во мне обещание будущей жизни? Ну у тебя и чутьё! Я и сам его ощущаю, в последнее время всё чаще. Представления не имею, во что превращаюсь, но точно знаю, что это кино я хочу досмотреть до конца. Даже, понимаешь, немного обидно: несколько тысяч лет я придумывал, как бы мне смыться из Элливаля. Мёртвым тут неплохо живё… то есть, как раз не-живётся, зато действительно приятно и хорошо. Просто я терпеть не могу сидеть взаперти. Ну и потом, интересно, что дальше, какие ещё варианты бывают. От чего я отказался, выбрав вечную полу-жизнь? Чего я только не перепробовал, но не смог в одиночку пробить наш волшебный щит. И вот наконец заманил к себе в гости без пяти минут ангела смерти, отличного проводника. Фантастически повезло, но мне уже не очень-то надо, потому что перед этим повезло ещё больше. Вечно у меня так.

– Я теперь про тебя очень много знаю, – говорит Сайрус. – Да не кривись ты так, не смешные секреты про личную жизнь, а про твою работу. Как ты мёртвых уводишь такими путями, на которых нет боли и страха, положенных всем умирающим на Другой Стороне. И у меня хорошая новость. Ну или просто странная, как посмотреть. Этих путей у вас раньше не было. Ты их сама придумала. Сочинила. И теперь они объективно есть. Как проложенная лыжня, по которой могут идти другие, даже если тебя нет рядом. Не все подряд, такого вообще не бывает, чтобы хоть что-то случилось сразу для всех. Но тот, кто по счастливому стечению обстоятельств увидит твою лыжню и захочет по ней последовать – почему бы и нет. У вас снег вообще бывает? Потому что здесь его нет, сам я следы от лыж только на картинах и видел. Северная реалистическая школа, Лена Шевви, Ив Муадах; ай, ну да, конечно, ты их не знаешь. Ладно, неважно. Если снег у вас есть, значит ты меня поняла.

– Похоже, – говорит Сайрус, – у вас на Другой Стороне вообще всё так работает. Чудеса в принципе невозможны, но если кто-то однажды совершил какое-то чудо, этот путь, это способ отныне есть. Страшно подумать, сколько за тысячи лет разных удивительных возможностей у вас накопилось. То есть, как раз не страшно, а ровно наоборот. Может быть, кстати, ты в своём деле вовсе не первая; в магии никогда не узнаешь, что с кого началось. Кто-то однажды проложил вот такой удивительный путь, и ты на него по счастливому совпадению встала, или путь сам под ноги лёг. А может, именно ты первой его проложила – во все стороны сразу, во все времена. Знаешь, что линейное время – просто иллюзия? Был уверен, что знаешь, вот молодец! «Только теоретически» для начала совершенно достаточно. На практике с этой правдой просто не справляется ум.

– Я у тебя научился всему, что умеешь, – говорит Сайрус. – Я хитрый. Не просто так на радостях обнимал. Не серчай, что не спросил разрешения. Ты бы не отказала, это и так понятно. Ну и чего тогда церемонии разводить? Я так с детства привык – что смог взять, то моё. Вдруг пригодится? Ну, мало ли. В Элливале, как ты уже сама поняла, люди умирают только отчасти, на смерть Другой Стороны это вообще не похоже, так что здесь и сейчас мои новые знания бесполезны. Но всегда лучше знать и уметь, чем нет.