Текст книги "Любовь на встрече ветров. Вторая книга"

Макс Линн
Любовь на встрече ветров
Вторая книга
Мужской роман-исповедь

ПРОЛОГ. МАКС

От налетевших грозовых облаков и короткого дождя не осталось и следа. Июньский зной все рассеял и иссушил.

Я вез Полину на обрыв «Встреча ветров». Название неофициальное. Так мы однажды с друзьями придумали. Живописный уголок на берегу Азовского моря. Его знали даже немногие местные. Подъезд там неудобный, без дороги. Круто очень. Для чайников опасно заезжать.

Уже открыв дверь «БМВ», и подавая руку Полине, я вдруг подумал: «А ведь сюда я никогда и никого не возил!» Никаких мимолетных знакомых девушек. Напротив, наведывался на «Встречу ветров» часто один, если мне хотелось отдохнуть душой, вглядываясь в прекрасную гладь моря до горизонта.

Вечером, слева, со стороны Белосарайской косы, можно было различить мигающие огни маяка. Над обрывом гулял ветер. Вернее – ветра. Они встречались здесь, на высоте примерно десятиэтажного дома. А может быть, и выше. Схлестывались, мерились силой, и издавали в воздухе что-то наподобие свиста. Своеобразная природная музыка! Какой бы жаркий день не стоял, здесь всегда было ветрено и свежо. В отдалении от обрыва сохранилась старая беседка. Рядом – навес и место для гриля. Стол со скамейками. В тени. В неутихающих волнах ковыля.

– Какая красота! – воскликнула Полина, раскинув руки, в сторону моря, где на горизонте, огромным красным кругом, солнце уходило на покой, в закат.

Она шла все ближе и ближе к пропасти, по верху обрыва. Ковыль колыхался и ласкал ее ноги.

Светлые волосы до плеч подхватил ветер и играл. Запутывал и распутывал блондинистые локоны. Стройная, гибкая фигура, в шортах и футболке казалась мне совершенством красоты. Потому что я любил эту женщину! Даже, если она была для меня недосягаема. Как мечта…

Не выдержал, подошел ближе и взял ее за руку.

– Поленька, любовь моя, пожалуйста, не надо на самый край обрыва становиться. Тут очень высоко и опасно. Поль, прекрати! Остановись! Я за тебя боюсь!..

Тот день стал началом. Нашей любви.

ПОЛИНА

Обрыв на встрече всех ветров. Плеск волн ночной внизу о берег.

Холодная рассветная роса. Распахнутые ветром двери.

Шум набежавшего дождя. И шепот ветра за окном.

Я, вдруг узнавшая тебя. Твои глаза, закрытые не сном,

а поцелуем. Долгим. Нежным. Отброшенные мысли на потом.

В душе так тихо, безмятежно! И с губ сорвется сладкий стон.

Там, на рассвете, в этой дреме, мы разомкнем на время руки.

Бессонницы ночной истома. Шум моря. Птичьи крики-звуки.

Разбуженной машины ход. Стоянье кораблей на рейде.

Твои глаза, смотрящие вперед, с тоской об уходящем нашем лете.

Въезд в город под вуалью смога. Многэтажные коробки.

Мохнатый коврик у порога. И взгляд твой виноватый, кроткий.

Бег на работу надоевший. Мелькающих знакомых «здравствуй!»

И ты, узнать меня посмевший. И я, кивнувшая: «До завтра!»

ИЮНЬ. РАБОТА

– Олег, ко мне никто не приходил, пока я была на съемках?

Охранник, сидящий на входе в телерадиокомпанию, вытащил из под стола большой букет роз.

– Гоп-ля-ля! – Протянул он мне цветы с выражением лица, будто он дарит их от себя. Головой еще дернул. Ногой дрыгнул. Пародия на гусара…

Как они пахли! Я зарылась в них лицом, вдыхая аромат. Что может быть совершеннее этого тонкого и свежего запаха?

– Полина, вы с Тёмой уехали. Минут через десять твой кавалер нарисовался! Ждал некоторое время… Вот, записку тебе написал. Парень накаченный. Ничего так! Симпатичный! Я с балкона потом посмотрел: Бэха у него упакованная. Полин, а что за номера? Это какой регион?

– Любопытному одноглазому мальчику уже по фиг, кто там живет в скворечнике… Оно тебе надо? – мимоходом заметил Тёма, направляясь в операторскую.

Я взяла не сложенный и незапечатанный листок. По довольной физиономии охранника было понятно, что текст, адресованной не ему, он читал.

«Полин, привет! Я, как всегда, экспромтом. Когда уже не видеть тебя, было невтерпеж… Жаль, не застал! Буду вечером, как договаривались. Макс»

Ровные, округлые буквы, написанные со свойственным левшам, наклоном. Они составляли слова, которые радовали. Так, что за спиной вырастали крылья, и я могла дальше жить, летать, творить.

Почему? Потому что любовь! Здесь и сейчас. А дальше? Будь что будет!

ЗИМА. ЗА ПОЛГОДА ДО ЭТОГО

Холод собачий. Влажный, пронизывающий ветер с моря сносит, не дает нормально передвигаться. Заставляет кукожиться и прятать лицо в воротник. Гуляет морозным сквозняком по вокзалу, застуживая и так озябших пассажиров, продрогших и ожидающих чего-то или кого-то. Вокзальная суматоха. Гул и шум, прорезаемые частыми объявлениями, типа:

– Уважаемые пассажиры! С тупика, с восточной стороны вокзала, отправляется пригородный поезд Мариуполь – Ясиноватая. Электричка проследует через станции…

Смена длиной в двенадцать часов ее изнуряла. А еще не прошло и половины рабочего дня. В кабинете зазвонил телефон. Она взяла трубку и представилась. Как всегда.

– Мне по хер, что ты начальница! Передай своей дочери, чтобы не совалась в эту тему. Все заснятые материалы пусть себе в жопу засунет. Только не в эфир! Тем более, что старикана, что начал пиз#ть на камеру, уже упаковали в морг. Повесился дедуля! Свидетелей у нее и ее гребаного оператора больше нет! Иначе найдешь свою красавицу со свернутой шеей. Тоже повешенной…

Трубка запикала. Елена, сорокашестилетняя женщина, в железнодорожном кителе, в форменной голубой рубашке и черной юбке, шокированная услышанным, все еще держала телефон, прижав к уху. Потом осела на стул и закрыла глаза. Дочь означала для нее все в этой жизни!

– Дятел! Сказал? Что ответила? – спросил мужчина в костюме, сидя за столом, в дорого обставленном кабинете. Он обрезал кончик темно-коричневой сигары. Потом зажег.

– Я дал отбой. Мне ответы этой курицы по барабану! – проговорил парень низким голосом. Он вытащил из тесных джинсов сигареты и прикурил.

От их запаха его собеседник поморщился.

– Наведайся к Оксане. Я все забываю, как ее правильно: Амельченко или Омельченко? Пусть пока тихо сидит! Дура. Придумала. Интервью давать! И дом этого деда надо быстро сбыть своим. Поедешь к нашему нотариусу. Пусть еще минимум две сделки сверху прокрутят. Да! И ремонт начинай. Загоняй туда строителей. Переделать все… А я по своим каналам в полиции еще эту журналистскую сучку пробью. Весь недельный гешефт мне перебила! Наше одинокое старичье с квартирами распугает… Бл#дь, ну не хочется ж доводить до предела!

– До беспредела, – утробно заржал Дятел.

– Григорий Иванович…

– Да! Елена, здравствуй! Рад твоему звонку и голосу! Видишь узнаю тебя сразу! – ответил мужчина. На спинке его кресла висел китель с полковничьими погонами.

– У меня есть проблема. Вернее, у Полины, у дочки. По телефону не могу. Выдели, пожалуйста, пять минут для встречи! Я сегодня в дневную смену работаю. Когда Вы… ты сможешь?

– Пять минут! Фигня какая. Так… У тебя смена в двадцать заканчивается? Я заеду! Съездим на побережье, в приличное место. Поужинаем. Там и расскажешь.

– Я не хочу лишних ушей и глаз. Тем более ты знаешь моего Сеню. Ни дай Бог, кто-то увидит и передаст, что я в ресторане с мужчиной ужинала…

– Хорошо. Жди. Я заеду. Найду другой вариант.

Они встретились. В отдельном VIP – зале полупустого ресторана.

– Не переживай! Я позвоню завтра своему однокурснику в прокуратуру. Если это всё, как ты рассказываешь, делается с подачи социальной службы района, то можно на них проверку наслать. Я обмозгую с Виталиком. Тему ему новую подкину. Хотя, кто знает? Может быть, эти черные риелторы у них уже давно в разработке… Не грусти. Он толковый. Вот такой мужик, – показал он большой палец.

– Пойми, у них в соцслужбе у всех рыльце в пушку. Что сейчас самое дорогое?

– Информация?

– Коммерческая информация. Только та, которая приносит деньги. И большие. Эти тетки торгуют адресами одиноких стариков с жилплощадью.

– Согласен. Если там все в доле, то хвосты у них подчищаются тщательно… Ты сделай так…

ИЮНЬ. РАБОТА

Я сидела, смотрела на него. Пыталась даже вникать. Но в голове, как дрель, бурил мозг лишь вопрос: «Что я здесь делаю?» Моя шестилетняя дочь Варя сейчас на море, в пансионате. С моей подругой и ее дочкой. Я же сижу на работе. Иногда нет ни сил, ни нервов эту хрень слушать:

– В текущем сезоне мы устранили 89 засоров уличных и квартальных коллекторов. Замена отсутствующих канализационных люков и решеток ливневой канализации остается на сей день – острейшей проблемой. Из-за кражи канализационного покрытия на автодорогах, на улицах зияют опасные для жизни черные дыры, в которые может попасть всякий, – читал с бумажки мужчина напротив меня.

Мой собеседник, на пятничном прямом эфире для руководителей городского хозяйства, сглотнул, двигая красным кадыком, под натиравшей ему удавкой – синим галстуком. Потом промокнул стекшие ему на глаза капли пота. Мокрым, несвежим носовым платком. И положил его на стол, рядом с приготовленными вопросами, на которые еще предстояло ответить…

Бесшумный кондиционер в телестудии нагнетал прохладный воздух. Не больше плюс восемнадцати градусов Цельсия. У меня зябли под столом ноги в босоножках и пальцы рук.

Мужик плавился! Не от жары. А от волнения и нервов! Ему приходилось отвечать на вопросы звонящих в студию горожан. Он часто буксовал и глупо выпячивал глаза. Психовал, что его подчиненные за дверью студии так долго соображают. Приходилось ждать, использовать подготовленные «легкие» вопросы, пока его помощники, следящие за эфиром в холле телерадиокомпании, писали ответы-шпаргалки для шефа.

Я сделала знак режиссеру и проговорила текст, подводящий к репортажу, снятому для программы. Возникшая фора в две минуты тридцать секунд была потрачена на импровизированный бесплатный «сеанс у психолога». У меня.

«Пациент» слушал, кивал. Привстал, поправив сморщенный пиджак. Потянул ткань на спине. Попробовал выпрямиться, приосаниться. Так я попросила. Открылась дверь в студию. Помощники этого шишки, лоснящегося от пота, принесли и распаковали для него бумажные салфетки. Горкой. Замусоленный платок плохо смотрелся в кадре. Убрали.

Я пыталась, как могла успокоить и настроить на рабочий лад строгого на вид, большого дядьку и громадного, по городским меркам, начальника. До конца эфира оставалось еще двадцать две минуты, и их надо было провести с толком. Не потея и волнуясь, как он делал. В рабочей обстановке, дельно и полезно. Иначе, на фига мы тут вообще собрались?

Видеоряд сюжета закончился, из аппаратной дали отмашку и я продолжила вести прямой эфир.

Отвечая на очередной телефонный звонок, мой собеседник сначала дотронулся до душащего его галстука. Безрезультатно. Узел не сдвинулся с места. Я мысленно ругнулась про себя. Каждый раз одно и тоже! Это не первый экземпляр с затянутым до нельзя ошейником! Практически все мужики-собеседники надевают его на эфир к костюму, а потом показывают мне тут жабьи глазки. Все, решено, буду им сама проверять галстуки перед эфиром. Надоело!

Потом, когда я вступила в беседу, он воспользовался мгновением, и взял со стола бумажную салфетку. Вытер лицо.

Это хорошо, что мы из студии не услышали, что последовало потом! Так как находились в изолированном от шумов помещении. Зато остальные! В монтажной за стеклом и из кабинета шефа раздались многоэтажные маты. Из аппаратной видеоинженера, следящего безотрывно за трансляцией телеканала, послышался хохот…

Я, зачитав очередной вопрос с листка, переданного от телефонистки, повернула голову к собеседнику с мысленным: «Отвечайте!». Моргнула ему. И чуть со стула не свалилась! Губы поплыли. До ушей. Я еле сдерживала смех. Хотелось все бросить, забыть о работе, что по ту сторону экрана, кто-то вообще слушает эти бредни… и ржать. В микрофон.

Он отвечал теперь на мой вопрос весь в белых ошметках от бумажных салфеток. Отросшая к вечеру щетина и пот приклеили к себе обрывки Темпо! Напротив меня в кресле сидело «чучело в перьях, отвечающее на вопросы! Пришлось показывать ему жестами, чтобы он избавился от своего белого «макияжа».

– Какой мудак дал ему эти салфетки? – загромыхал шеф, распахивая дверь и входя в монтажную, к сидящему за пультом режиссеру прямого эфира Виктору.

– Вилен Съездович, я тут сам уже все свои запасы ненорматива выдал. Тише будьте, скоро заход на следующий сюжет и мы вытрем этого говорящего долбо#ба. Надо носовой платок ему организовать или умыть…

Шеф метнулся к группе копошащихся в бумажках помощников.

– Ищите тряпичный, нормальный носовой платок! Для шефа! Готовность сорок секунд! Шутники. Вашу мать…

Ура! Пятничный эфир закончился. Мой собеседник из студии, остервенело стянул с себя галстук, скомкал и, засунув в карман брюк, прошагал в кабинет директора. Обсудить за рюмкой чая и закуской пережитые 45 минут нервов. Это было традицией. Непререкаемой.

Я повесила «дежурный костюм» в шкаф. Заперла его. Одежду для ведущих в кадре мы меняли для всех два раза в неделю. Телекомпания работала по бартеру с несколькими городскими бутиками. Они нам – костюмы, заказанных размеров для телеведущих. Мы им – рекламу. Хотя, без проблем не обходилось…

Уже на выходе глянула на стенд с запланированными съемками. Мои, одна за другой – в 14:00 и в 15:40, в воскресенье, с оператором Жекой. Для вечернего эфира новостей, которые я же и веду. А значит, до этого времени – выходной! Сдала ключ на вахте охраннику. Скорее отсюда! Смыть макияж, лак, которым мне зацементировали прическу, и отдыхать! На улице лето проходит! Мимо.

ЗНАКОМСТВО

Я приехала в Урзуф.

Знаете, что такое халява? Ага!? Она бывает разная. Но, как правило, приятная!

Сейчас отвлекусь. Расскажу, как я вообще впервые узнала это слово.

На вступительных экзаменах во Львовский университет имени Ивана Франко. Стою возле дверей учебной аудитории. Моя фамилия на букву в начале алфавита. Жду своей очереди на устный экзамен. То ли история это была. То ли иностранный язык. Подходит долговязый парень и, на смеси русского языка и «западенского диалекта», спрашивает:

– Ну шо там? Валят дуже? Чи халява есть?

– А что такое халява? – спросила я вместо ответа. Потому что не знала значения. До этого думала, что это какая-то часть мужских брюк. Халявка. Где-то в районе ширинки…

– Ну, ха-ля-ва. – проговорил он отчетливо, сомневаясь уже в наличии у меня мозгов. – Шоб списать можно было. Шпоры есть?

– Нет, – честно призналась я.

– Отстой! – обозначил он мою неподготовленность к поступлению в вуз. – Пиду к хлопьцям. Они знают, шо там та по чём!

И он поступил! Учился потом на параллельном моему курсе. Йосып его звали…

Дальше. Урзуф. Пансионат. Халява. Отдых.

Правда, для этого мы с оператором снимали для поселка много репортажей. На протяжении года. Если кто-то звонил из администрации, мы бросали все. Иногда переносили другие съемки и мчались 45 км в Урзуф или в округу. То для жителей газопровод продлили, до самых до окраин. То праздник всем поселком греческий устроили. То предсезонный «пробег» по местам отдыха – проверка их готовности для курортников… То выборы в поселковый совет…

Телерадиокомпания дружила с администрацией. В моем лице.

Так я попала в то лето в пансионат «Чайка».

Соседка на этаже, в комнате рядом, – молодая дончанка, Зоя, с пятилетней дочкой Юлькой, сразу понравилась нам с Варей. Мы подружились с девочками и пляжничали вместе.

Однажды вечером, как обычно, мы пошли в кафе, купить по порции мороженного или молочного коктейля дочкам. Сидели за столиком, общались. Я сразу не обратила внимание на парня, подбивающего клинья. Он купил нам какое-то угощение на стол… Положа руку на сердце, подобных «заходов» с просьбой дальнейшей «посадки» было много. Наскучивших. Ненужных.

А этот, Макс, который назвался Христофоровичем, по отчеству, вызвался нас проводить. Слово за слово… Как-то зацепил. Что-то заставило выйти из нормального состояния – игнора к липнущим приставалам. Прислушаться. Присмотреться.

Он меня спас от падения. «Ишь ты, маленький, да удаленький!» – мелькнуло в голове, когда он подхватил меня сильными руками. Я споткнулась. Потеряла равновесие, и летела мордой в мокрый песок. Кто-то из детей, наверное, вырыл там яму, так как рядом еще оставался не полностью смытый волной – песочный замок.

Как только Макс поставил меня впритык к себе, от его рук стартовали и побежали мурашки по моему телу – в немыслимом количестве. Конечно не от холода! Это было другое. Пробуждение. Восхищение! Чувство! Необходимость, чтобы он еще прикасался своими большими, но не грубыми, а нежными лапищами! И его губы коснулись моих…

Он приставал. Я просто убрала его руки, и пошла в сторону нужного мне корпуса пансионата.

Только понравилось, что даже тогда, когда я его отшила, и хотела в сгустившейся темноте идти по пляжу сама, он не отпустил. Окунул меня с ног до головы в свои большие темные глаза, и спокойно доказал, что без него я никак не дойду. В безопасности. Даже за руку взял.

Зато надулся потом, когда довел меня до двери, и зачем-то проверил, что в комнате никто не прячется. А что он еще хотел? До свидос!

Эта рассудительность… Мужская сила, сквозящая от его мускулистого тела… Способность защитить, если будет надо. Это я почувствовала тогда!

О ком я думала, когда забрала дочку от Зои и Юли? Когда ворочалась в постели, пока сон не пришел? О нем! О новом знакомом. О Максе. «Встретимся ли мы снова?» – этот вопрос волновал… Вспомнила его нежный поцелуй, там, в сгущающихся сумерках. Была это «проба пера» или прощание?

Но завтра я заставила себя выкинуть из головы всю блажь, что занимала меня накануне. Чего я разволновалась? Наверное гормоны взбрыкнули…

Мой постоянный знакомый Лёша был в отпуске. С семьей. Я не вспоминала о нем вообще. Эта связь у меня случилась как-то по-инерции. Просто страсть и крышесносные ухаживания с его стороны. Обложил меня и мою шестилетнюю дочку Варю подарками. Да, он женат. И меня не интересует, счастливо или нет!? Кто-то обязательно выскажется: «Сучка!» Не прилипло, отскочило! Я никого никуда уводить не собиралась! И не буду. Так, секс для здоровья. Мне двадцать шесть. Разведена. Почти два года назад. Кстати, мой бывший муж завел роман на работе. С бухгалтершей. Что такого нового? Все вокруг верные до непомерного? Ага! Вы сами в это верите? Бред! Такова жизнь…

Когда я узнала об измене, скандал не устраивала. Папино воспитание. Подумала, проанализировала… Значит, та, другая чем-то лучше меня, если муж так решил! А я в чем-то ошиблась… Бороться? За кого? Зачем? Сразу приходит на ум считалочка: у верблюда два горба, потому что жизнь борьба. Вот ему-то, верблюду, по-настощему не просто! В его пустыне. А мне что? Все можно спокойно обдумать, принять решение и дальше жить. Маме вообще ничего не сказала. Набрала папин номер. Он был в дороге. Мы «не расстекались долго мыслями по древу»:

– Мне до вас около трехсот километров ходу. Сделаю крюк. Жди! Вещи пакуй! Заберу. Чашка разбита. Нечего клей изводить!

Собрала вещи. Свои и дочкины. Из мебели – ее кроватка и мой, еще студенческий, маленький холодильник.

Отец приехал вместе с напарником Иваном. Они загрузили наши с Варей пожитки в «Алку» – прицеп-рефрижиратор. Муж нас провожал. Плакал! Просил прощения! Довел дочку до истерики. У меня тоже глаза были на мокром месте. Напарник кинул моему отцу реплику:

– Ты точно уверен, что мы ее сегодня должны забрать? Смотри, через пару дней они снова сойдутся, и нам опять ее перевозить!

Масла в огонь подлили соседские бабушки у подъезда. Им кино под названием «расставание семьи» было любопытно.

– Полина, Артём! Как же так! Мы ни разу не слышали, чтобы вы ругались! Все вместе всегда, дружно, с дочкой! … – допытывалась Лариса Макеевна.

Двери наших квартир были рядом, и через тонкие общие стенки мы иногда слышали, как ее муж очень громко смотрит по телевизору футбол, и своим раскатистым басом кричит: «Гол!»…

Сама подала на развод. Ему и приезжать не пришлось. Нас развели очень быстро. Делить было нечего. Кроме некоторых необходимых вещей я ничего не взяла. Квартира, где мы жили, была съемной. Он – офицер, в звании майора летных войск. Позади у нас остались семь лет брака, восемь переездов. С одного места службы на другое. Военные городки. Жизнь в офицерских общежитиях, на съемных квартирах. Все проживалось, как на черновик. Никак не получалось набело. Ничего постоянного и стабильного. Зато я научилась очень надежно и быстро собирать и упаковывать вещи! Какой-то плюс все же остался…

Когда у Артёма был день рождения, я, на прощание, имея уже на руках свидетельство о расторжении брака, послала ему свое последнее сообщение:

 
«Поздравлю тебя с днем рождения!
Пусть не будет души очерствения,
Пусть не будешь ты снова брошенный,
Дорогой, бывший муж, хороший мой.
Не болей! Не жалей! Не скупись! Не ленись!
Счастлив будешь тогда всю жизнь!»
 

Теперь, по прошествии некоторого времени, я понимаю, что поступила тогда, хоть и спонтанно, что свойственно моему характеру, но правильно! Иначе, я бы никогда не узнала Макса. А еще, там, в военных – маленьких, закрытых, летных городках, вместе с мужем, я не могла реализовать себя в своей профессии. Диплом валялся в комоде. Направление в аспирантуру, в Санкт-Петербург, на семейном совете было зарублено на корню… А я перебивалась работой в детском саду, воспитателем. «Зато поближе к дочке!» – доказывала по телефону часто свекровь, – правильность моего собственного жизненного пути…