Текст книги "Авиатор"

– Я в курсе ваших проблем, – на полном серьезе сказал Иан и тоже выпил.

– Ваня, – улыбнулась Лиза, – вы, может быть, и «в курсе», но только я разбилась насмерть.

– А это тогда кто? – показал на нее пальцем Иан.

– Тень отца Гамлета! – резко ответила Лиза и одним глотком допила все, что у нее еще оставалось в стакане.

Выпила, выдохнула, затянулась табачным дымом.

– Я больше не пилот, Иан. Увы!

* * *

Она оставила американца в бильярдной и ушла гулять среди масок. Много пила. Еще больше флиртовала. Один раз даже согласилась на танец, но едва не рухнула, запутавшись в подоле платья.

«Не мое!»

Домой вернулась под утро. Раздевалась на ходу, но до кровати все-таки добралась. Упала, натянула на себя одеяло и провалилась в сон.

* * *

Ей снилось небо. Разное и при разном освещении. Чистое, прозрачное, пронизанное солнечными лучами, и темное, низкое, занавешенное сплошной пеленой туч. Снились крейсера и фрегаты, десантные шняки и штурмовые кочи, брандеры с дистанционной системой управления, и раз за разом снилось, как прорывается она сквозь заградительный огонь польского тримарана и садит в правую гондолу из двадцатимиллиметровой пушки бронебойными снарядами с сердечником из деплеталя…[2]2
  По-видимому, русско-новгородская разговорная вариация на тему слова depletalloy (так некогда назывался обедненный уран).


[Закрыть]

«Умри, сука! Умриии!!!»

* * *

Проснулась в поту, едва соображая, кто она и где. Сердце колотилось, как бешеное, а перед глазами плыли багровые облака.

С трудом выдралась из сна. Доплелась до ванной и последним усилием воли втолкнула себя под ледяной душ. Стояла, сжимая зубы, широко открыв глаза. Терпела и терпела, как истая великомученица. По-видимому, долго терпела, потому что, когда вылезла, была синяя, как утопленница, и зуб на зуб не попадал. Но оно и к лучшему, растерлась, как смогла, полотенцем, закуталась в теплый халат, накинула на плечи плед и потащилась, продолжая дрожать, в кабинет. Там у нее был устроен главный бар, и выбор был на любой вкус. А сейчас и повод нашелся: общий упадок организма, депрессия в острой форме и колотун, от которого сводило мышцы ног и живота. Дрожащими пальцами цапнула, что первое под руку попалось, налила, расплескивая, в хрустальный стакан, и уже двумя руками поднесла его к губам. Клацнула зубами – дрожь пробивала не на шутку, – но все-таки удержала стакан у рта и выпила глоток за глотком все, что в нем было. Вкуса не почувствовала, крепости тоже. Так можно было пить хоть воду, хоть молоко. Но это было не молоко. Стало теплее. Сначала в животе, а потом уже тепло пошло распространяться по всему телу. Тогда Лиза налила себе еще полстакана коньяка – а был это, оказывается, именно коньяк, – села в кресло за письменным столом, закурила деловито и вдруг заплакала. Уронила папиросу в пепельницу, отставила стакан и завыла от тоски и безысходности. Рыдания душили ее, прокатывались волной, сотрясая все тело, и было неизвестно, о чем она плачет на самом деле. С чем она расставалась в этот момент, и кто была эта Она? Лиза ли окончательно прощалась со своим миром, родными и друзьями, с коллегами по работе и с самой работой, или Елизавета отпевала свою мечту о высоком небе? Бог весть…

Глава 2. Старая девушка
Апрель, 1931

В понедельник позвонил Ильин.

– Ты что-то зачастил! – усмехнулась в трубку Лиза. – Не дай бог, влюбишься, хлопот потом не оберешься!

– Странная ты женщина, Лиза! – вздохнул на другом конце провода Вадим. – Ну чем тебе любовь не угодила?

Разговор не новый и вроде бы в шутку, но Вадим, похоже, в нее влюбился по-настоящему, хотя и боится признать это вслух. Себя боится, но ее, кажется, больше, и не напрасно! Лизе его любовь ни к чему. Сама она к Ильину ничего такого не испытывала, и от него никаких особых чувств не ожидала. Зачем? Ей и так хорошо. Вадим отменный любовник: сильный, в меру нежный, в меру грубый. Умеет поддержать компанию, во всех смыслах этого слова, и при этом не хам. Воспитанный мужчина, симпатичный, интеллигентный. Опять же – авиатор. Одним словом, не раздражает, и слава богу!

Крейсер Ильина стоял на капитальном ремонте в Арсенальных доках, и они с Лизой виделись достаточно часто, хотя Вадим имел по этому поводу «особое мнение». Для него раз в неделю означало – редко, но Лизе этого пока хватало, а чаще встречаться – можно и привыкнуть. А привыкать – плохая затея. Да и не скучно ей было без Ильина. Лиза плотно встроилась в Надину компанию, пеструю, словно ярмарка, веселую, аки кутеж, и разнообразную, как жизнь. Ей с этими людьми было хорошо, не только когда курила с ними гашиш или пила шампанское. Она вполне могла обойтись и без алкоголя, тем более без кокаина. Другое дело – хорошие люди. Без них не проживёшь! А с ними – жизнь и в самом деле, похожа на праздник, даже если летать теперь – не судьба.

– Странная ты женщина, Лиза! – вздохнул Вадим. – Ну чем тебе любовь не угодила?

– Ты какую любовь имеешь в виду? – попробовала Лиза свести опасную тему к шутке. – Плотскую али любовь к Родине? Так в постели не мерзну, а за любовь к родине «Полярную звезду» ношу!

На самом деле не носила. Мундир так ни разу за все это время и не примерила, тем более не красовалась алмазной звездой. В ресторанах и на вечеринках, где она проводила время с Надеждой и Клавдией, в ателье костюмеров – так здесь называли модельеров и кутюрье, – и в мастерских художников, где Лиза иногда засиживалась допоздна, мундир и ордена выглядели бы более чем странно. В опере и на лыжной прогулке, впрочем, тоже, а Лиза в эту зиму бегала на лыжах много и с удовольствием. Иногда в близлежащем парке, а иногда в Кобонском боре. Собирала друзей и друзей этих друзей, и они все вместе ехали к ней на мызу, оказавшуюся настоящим маленьким замком. Выпивали, не без этого, но только вечером – после бани, а днем ходили на лыжах, катались на финских санках, просто гуляли по окрестным дорогам, когда те не были завалены снегом. Местность красивая, и в хорошую погоду – гуляй не хочу.

– Ладно, сдаюсь! – «сдал назад» Ильин. – Ты свободная женщина в свободной стране. Делай, что вздумается, иди, куда хочешь!

– Это ты меня так элегантно посылаешь? – поинтересовалась заинтригованная Лиза.

– Ни в коем случае! – возразил Ильин. – Лично я приглашаю тебя в кабак. «Антарная баженица»[3]3
  Поморский говор русского языка.


[Закрыть] подойдет?

«Любимая из янтаря? Янтарная любовница? Вот такое название? Умереть не встать!»

– Это где? – спросила вслух.

– В Старой Гавани. Неужели никогда не бывала?

– Вадик, ты знаешь, сколько в городе кабаков?

– Ну, не была так не была, тебе же лучше! Будет сюрприз! Я за тобой заеду, если не возражаешь, в 20.00?

– С боем курантов?

– Я же авиатор!

– Ну да, – согласилась Лиза. – Ты авиатор. Можешь переходить ко второй части.

– Откуда знаешь? – удивился Ильин.

– Догадалась. Итак?

– Адмирал Ксенофонтов передает через меня официальное приглашение посетить крейсер «Гогланд» девятого дня сего месяца в 10 часов утра по Гринвичу и принять участие в торжественном построении экипажа по случаю окончания ремонтных работ. Фуршет прилагается.

– Ты что, читаешь?

– Разумеется, – подтвердил Ильин. – Официальное приглашение передам вечером…

* * *

Утром, когда Ильин уже ушел, а других дел пока не нашлось, Лиза решила починить старенький гироплан – доходягу, хранившийся в бывшей конюшне Кобонского бора. Просто из интереса, ну и чтобы не спиться. Так, наверное.

Дело в том, что к великому своему огорчению, Лиза так и не нашла себе до сих пор никакого полезного занятия. Между тем положение «увечного воина», с одной стороны, и богатой аристократки – с другой, развращало, как развращает всякое бесцельное существование. Пускаться в загулы не профессия, если, конечно, ты не кокотка. Сидеть за кулисами оперы, наблюдая, вернее, слушая, Клавдию Добрынину в «Князе Игоре» или «Золоте Рейна», – не работа, а удовольствие. Можно еще помогать Наде, но ни талантом художника, ни мастерством закройщика Лиза не обладала. Еще хуже, однако, сидеть дома, на Смольной улице, или на мызе, в Кобонском бору, и бесконечно читать умные книжки, смотреть дурные фильмы по радиоскопу – так называли в Себерии телевизор, – или, маясь от безделья, заниматься совсем уж дурными делами, вроде пальбы из всех имеющихся в наличии стволов по бутылкам и консервным банкам. Чего-чего, а книг и огнестрелов у Лизы было достаточно. А вот какой-нибудь положительной профессии – не было. То есть была когда-то, но сплыла «по состоянию здоровья». Однако, положа руку на сердце, Лиза вряд ли бы пошла теперь в пилоты, даже если бы ее не списали вчистую. Она не Елизавета, и этим все сказано. Оставалась, правда, возможность получить диплом инженера-электрика. Или механика, что тоже не исключено. В конце концов, формально Елизавета знала технику совсем неплохо, – во всяком случае, была обязана знать, – ну а Лизе сам Бог велел! Надо было лишь подверстать свои знания к местным реалиям, да, может, быть взять в университете курс или два, а там, глядишь, и инженерный патент смогла бы получить. Одна беда, ее совершенно не тянуло к электротехнике. Раньше – да, а теперь – нет. А вот разобраться с автожиром – ведь этот их гироплан не что иное, как автожир – было бы любопытно.

Сказано – сделано. Прихватила из дома пару книжек и несессер с инструментами и, кликнув извозчика, поехала на мызу. По правде говоря, стоило, наверное, купить уже какую-нибудь «самоходную повозку» и ездить самой. Но паромобили были, на взгляд Лизы, крупноваты, а агрегаты с двигателями внутреннего сгорания, в известном смысле, примитивны. Просто багги какие-то, а не полноценные авто.

Между тем за мыслями о своем, «о девичьем» Лиза и не заметила, как добрались до места. Приехали в «замок» – а Кобонский бор и был, собственно, замком, – заехали во двор. Лиза расплатилась, отперла дом, и первым делом озаботилась «системами жизнедеятельности»: подняла массивный рубильник на мраморном распределительном щите, подключая дом к сети. Сняла стопор с колеса, погруженного в малый, но быстрый приток Кобоны, пустив воду в трубы. Разожгла огонь в камине в комнате, служившей ей кабинетом, и затопила печь, обогревавшую спальню и «совмещенный санузел». В самом «санузле» пришлось еще растапливать угольный водонагреватель, но, если браться за ремонт старого автожира, лучше иметь хороший запас горячей воды, чтобы вечером смыть с себя всю собранную за день грязь.

– Ну что ж, все вроде бы в порядке… – Лиза спустилась в подвал и принесла в кабинет пару банок мясных консервов, банку острого турецкого салата – перец, лук и помидоры, и до хрена всякой зелени, – пачку галет и баночку земляничного варенья. Выпивка, чай, кофе и сахар хранились в буфетном ящике, так же как и нехитрый «инструментарий» – медные кофейник и чайник, чугунный котелок и такая же черного чугуна сковорода. Решетка и пара шампуров, да крючки для чайника и котелка. Зимой, если без прислуги и гостей, Лиза готовила прямо в камине, чтобы не заморачиваться. На этой же идее остановилась и сейчас.

Пока разгорались березовые дрова – их завозил на мызу лесник с ближнего кордона, – Лиза переоделась в старый кожаный комбинезон, в каких летали пилоты лет тридцать назад, сменила обувь и нашла шерстяную шапочку, чтобы запрятать волосы. Пока искала перчатки, настало время закрывать вьюшки. Так что в конюшню Лиза отправилась только после того, как обеспечила тыл.

– Ну-с, уважаемый, на что жалуемся?

Она обошла машину вокруг, постучала костяшками пальцев по корпусу, крашенному в голубой – подвыцветший от времени – цвет. Оказалось, алюминий.

– Совсем недурно, для комнатной собачки… – Лиза щелкнула замком и откинула плексигласовый колпак. Кокпит, как и следовало ожидать, крохотный, и для Елизаветы – с ее-то габаритами, – что называется, впритык. Приборная панель примитивная, ручка управления, располагавшаяся между ног, рычаг управления двигателем под правой рукой. В целом разумно, экономично и максимально просто: крен, тангаж и тяга. И даже ниша для чемодана за спиной пилота предусмотрена. Ну и все остальное тоже правильное и ни разу не избыточное: несущий винт отклонен назад, толкач прикрыт защитным кожухом и сразу за ним – два вертикальных руля. Все вроде бы на месте. Ничего не сломано. Может быть, он, вообще, исправный?

Лиза залезла в кокпит, и на дурака – типа бог убогих любит – попробовала машину завести, но, разумеется, не смогла. Для начала электрическая сеть оказалась абсолютно мертвой. Ноль напряжения, но это устранимый дефект. Снизу, как раз под задницей пилота, должен находиться аккумулятор, который наверняка давно сел, – и разъем для временной подпитки от любого внешнего, но, разумеется, стандартного источника.

Лиза вылезла из автожира, нагнулась и, заглянув снизу, сразу нашла технический лючок…

* * *

Работала допоздна, измызгалась с ног до головы и устала, как собака, но душ принимала в приподнятом настроении, что называется, «довольная до ушей». Еще бы! Все, до чего дотянулась, проверила и, где надо, починила. Прежде всего, проводку, клеммы и разъемы, изоляцию проводов. Больше с электричеством ничего делать было не нужно, кроме замены аккумулятора, разумеется, но аккумулятор Лиза еще днем заказала в Кобоне, и завтра с утра его обещали завести, так же как несколько деталей для муфты ротора, редуктора и демультипликатора. Пока же она там все перебрала, почистила и смазала, а сам двигатель оставила «на сладкое», решив заняться им с утра – на свежую голову.

Выбралась из-под душа и только успела вытереться и одеться, как зазвонил телефон. Возможно, он звонил и раньше, – Лиза могла его просто не услышать, – но сейчас затрезвонил как раз тогда, когда она вошла в кабинет.

– Браге у аппарата, – сказала она в трубку, пододвигая к себе свободной рукой бутылку коньяка, – слушаю вас.

– Э… – то ли блеяние, то ли мычание.

– Говорите! – потребовала Лиза, не любившая, когда люди не могут в трубку и слова сказать. Не умеешь говорить, зачем тогда вообще звонить?

– Здравствуй, Лиза, это я! – сказал низкий мужской голос.

– Ну, и кто он этот «ты»? – спросила она, свинчивая с бутылки колпачок.

– Ты в своем праве, – вздохнул мужчина. – В конце концов, я должен был навестить тебя еще в госпитале… Все-таки муж… хоть и бывший… и…

Голоса Петра Лиза, понятное дело, не знала, но сообразить, кто ей звонит, было несложно. Сам сказал.

– Рожай уже! – предложила она и плеснула себе в стакан буквально «пару капель» коньяка.

– Елена Константиновна устраивает семейный обед, – голосом обреченного на казнь сообщил Петр.

– Что, серьезно? – удивилась Лиза и нервно «цапнула» папироску из открытой коробки.

– Говорит, старая стала, скоро помрет. Хочет всех видеть.

– Когда? Где? – спросила, закуривая.

– В Гатчине, разумеется. Послезавтра.

«Гатчина? – задумалась Лиза. – Что-то знакомое… Ах да! Это же Троцк! Старое название, вот в чем дело!»

– Ну, Гатчина так Гатчина, – сказала вслух и сразу же приложилась к стакану. – А кто будет?

– Да все! – вздохнул Петр. – Мы с Варварой, братец твой с невестой, как раз знакомить с семьей привезет, Виктор с Дарьей, Татьяна с Иваном, Ольга Николаевна, ну, и дети, конечно.

– Зоопарк! – сказала Лиза, вспомнив посвященный семье пассаж из дневника Елизаветы. – Вольер с макаками!

– Зря ты так! – возразил Петр. – Это они к тебе, может быть, неласковы, а так – милейшие люди.

– А я им чем мешаю? – спросила Лиза, пыхнув папироской.

– Ты в шаблон не укладываешься. Помнишь, у нас с этим тоже возникли проблемы?..

– Твои проблемы, Петя, стояли раком, если забыл, в моей собственной постели!

Эту сцену Елизавета Браге описала в таких подробностях, что впору было заподозрить ее в мазохизме. Но, скорее всего, она просто фиксировала убогую «прозу жизни».

– Ну, извини!

– Извинения приняты, – Лиза решила пока не обострять. – Напомни мне, как к дому на машине подъехать?

Вопрос не такой уж и странный, если учесть, что в зрелом возрасте Елизавета в доме бабки была считанные разы.

– А ты откуда поедешь? – Петр вопросу не удивился, и, значит, она все правильно сказала.

– Петя, ты же банкир! – искренно удивилась вопросу Лиза. – Или вас совсем думать не учат? Только деньги считать?

– А! – Петр, разумеется, был не дурак, но иногда, когда говорил с Елизаветой, попросту терял способность соображать. – Значит, вернешься в Шлиссельбург и поедешь через Мгу на Гладкое, потом на Войсковицы и в Колпанах свернешь на Гатчину, так?

– Так! – подтвердила Лиза, лихорадочно пытаясь вспомнить карту.

– Ну, тогда, просто! Свернешь на Петровское шоссе, потом по Двинской до большого перекрестка…

Он говорил, а она слушала. Слушала, запоминала, рисуя в уме карту, которую позже наложит на обычную – географическую.

– Значит, приедешь?

– Не боишься?

– Нет, с чего бы? Хотела бы застрелить или покалечить, в тот день – самое время было!

– Ну да! Есть в этом что-то…

На том и распрощались.

* * *

Наверное, ей стоило бы пропустить эту «теплую» семейную встречу. В конце концов, это не ее семья, не ее родственники, не ее враги. Так что, отказ и игнорирование – лучшая политика. Но с некоторых пор Лиза не только жила жизнью Елизаветы, стараясь ничем не выбиваться из образа и не привлекать к своей особе излишнего внимания. Она в какой-то мере жила за капитан-лейтенанта Елизавету Браге. Делала то, что Елизавета хотела делать, если верить ее дневнику, но не делала, исходя из очень разных обстоятельств и соображений. Из чести мундира, например, или страха выглядеть «чересчур женщиной». Теперь все это перестало быть актуальным, и Лиза могла себе позволить одеться, как хочется, пить, где придется, и общаться с теми, кого выбрала. Но, с другой стороны, такое положение дел накладывало на Лизу определенные обязательства. Она не могла допустить, чтобы было задето достоинство Елизаветы, чтобы кто-нибудь обидел ее, оскорбил или унизил. Лиза могла надеть платье прямо на голое тело и устроить дебош в компании гомиков и лесбиянок, но показаться слабой в образе Елизаветы Браге права не имела. Поэтому и решила ехать.

Семейные обстоятельства Елизаветы оставляли желать лучшего. Ее отец, Аркадий Николаевич Браге был военным инженером. Вернее, оружейником. Работал в Псковском и несколько позже в Новгородском Арсеналах. Умный, если не сказать талантливый, образованный и воспитанный, полковник Браге был еще и просто хорошим человеком. Он любил свою жену – при том, что взял замуж «девушку с ребенком», и воспитывал Григория как родного сына, – но больше, вернее, более искренно он любил Елизавету, и отнюдь не за то, что она-то ему была как раз родной. Елизавета отвечала отцу взаимностью и в гораздо меньшей степени любила и уважала свою «маменьку», у которой на уме были «всякие глупости», а для мужа и детей ни времени, ни внимания уже не оставалось. Елизавета ее не осуждала – во всяком случае, став взрослой и сообразив, что к чему, – но нежности к Антонине Павловне Браге – в девичестве Берг – не испытывала. Впрочем, отец Елизаветы погиб, когда ей было всего шестнадцать лет – на Новгородском Арсенале произошел взрыв нового боеприпаса, а мать спустя одиннадцать месяцев после его смерти снова вышла замуж. Однако Аркадия Николаевича пережила ненадолго – умерла во время эпидемии кантонского гриппа. И с этого времени центр тяжести в «семейных отношениях» переместился в дом Елены Константиновны Вересаевой – бабушки Елизаветы по отцовской линии. Семья матери отпадала по вполне очевидным обстоятельствам – с ними и при жизни Антонины Павловны никогда не общались, – а из Браге к тому времени в живых оставались лишь Дмитрий Николаевич, бессемейный, старший брат отца, и многосемейная Ольга Николаевна Шумская – младшая его сестра. Адмирал все больше служил и «на огонек» заглядывал редко, предпочитая встречаться с матерью на «нейтральной территории» – в Ниене, Новгороде, Шлиссельбурге или еще где. Елизавета же в доме бабки чувствовала себя чужой. Ничего общего со всей этой компанией, никаких точек соприкосновения. Исключительно одна сухая вежливость, да и то лишь до определенного момента. Обстоятельств, ухудшивших и без того паршивые отношения, было, собственно, два. Во-первых – и, в сущности, это была главная причина, – Елизавету в этой компании не любили, считая отчего-то синим чулком и старой девой, даже при том, что она все-таки сходила однажды замуж, пусть и ненадолго. И, во-вторых. Петр изменил Елизавете не с кем-нибудь, а с ее собственной двоюродной сестрой. И более того, женился на Варваре после официального развода, прижил с ней двух детей и стал членом их дружной крепкой семьи, окончательно вытолкав из гнезда «бедную Лизу», которую и так уже не слишком привечали. Ну, а когда после смерти Дмитрия Николаевича титул баронов Браге перешел к Елизавете – единственной, к слову сказать, кто все еще носил эту фамилию, отношения испортились окончательно. Отчего-то считалось по умолчанию, что титул и значительное наследство адмирала должен получить Григорий Берг, даже при том, что он незаконнорожденный и носит другую фамилию.

Так что Лиза не имела права ударить лицом в грязь, опростоволоситься, показать себя слабой. Она обязана была поехать на этот долбаный семейный сбор и отстаивать там всеми силами честь и достоинство своего альтер эго – капитана 2-го ранга баронессы Елизаветы фон дер Браге.

* * *

С утра занялась делом. Встала спозаранку, быстро умылась, позавтракала «чем бог послал» и пошла в конюшню. Включила лампу-прожектор, удачно нашедшуюся в хозяйстве, еще раз пробежалась по пунктам вчерашнего ремонта и открыла, наконец, двигательный отсек.

«Твою ж мать!» – Ну, других слов у нее просто не нашлось.

«Они что?.. А я? Я же вроде…» – мысли скакали, но ничего путного из попыток привести их в порядок не выходило.

«Но как!!!!!»

На самом деле, у нее возникло только два вопроса: «Как это возможно?» – вариация «как они это сделали?» – и «А я о чем думала?»

Не отрывая взгляда от двигателя, Лиза достала фляжку, свинтила колпачок и сделала несколько глотков подряд. Потом убрала фляжку и достала из кармана портсигар. Закурила, пыхнула папироской раз, другой и опрометью бросилась в дом. Разворошила весь дядькин книжный шкаф со специальной литературой, но искомое нашла. Книга называлась «Двигатель Римана». Именно эти слова были выгравированы на матовом боку двигателя автожира. «Двигатель Римана», «ОС – С2», «Каблуков и компаньоны», серийный номер 27659.

Лиза села к столу, открыла книгу и углубилась в чтение. Ну, это только так говорится – «чтение». На самом деле, в книге было больше физических, химических и математических символов, формул и вычислений, чем слов русского языка. Ну, а еще там имелись многочисленные схемы и чертежи.

Прошел час, другой, третий. Лиза по-прежнему сидела у стола и читала книгу. Но чем больше она углублялась в текст, тем больше недоумевала.

«Но это невозможно!» – восклицала она мысленно.

«Это бред! Ненаучная фантастика!» – думала она, перелистывая страницы.

«Это вообще не наука! Это магия гребаная, а не физика!!!»

«А я? Я куда смотрела? Я же здесь уже почти год обретаюсь! И что, ни одного вопроса?! Вот же курица тупая!»

От мрачных мыслей, буквально сводивших Лизу с ума, ее отвлек приезд посыльного из Кобоны. Парень, что характерно, приехал на повозке, запряженной лошадью, но при этом привез Лизе новенький свинцово-кислотный аккумулятор, несколько коробочек с электрическими проводами и разъемами и завернутые в промасленную бумагу детали для муфты ротора и демультипликатора.

Лиза поблагодарила паренька, дала ему «на чай», расплатилась за покупки и хотела было сама перенести все это добро в конюшню, но посыльный не позволил. Сам все отнес и сложил на старом дубовом столе, заменявшем адмиралу Браге верстак. Раскланялся – все-таки вежливые в провинции живут люди – и отбыл. А Лиза осталась в конюшне. Одна. Один на один с двигателем Римана.

Начать с того, что это был двигатель не внутреннего сгорания, а тепловой – внешнего. Паровая машина, вот что это было такое! Гребаная машина Уайта! Паровоз Ползунова! Ступа Бабы-Яги…

«Матерь божья, но как же вы, суки, такое чудо слепили?!»

Но матерись или нет, по факту это был четырехцилиндровый паровой двигатель двойного действия, работающий на сухом паре высокого давления. При этом энергия отнималась от сгорания прессованного малита[4]4
  Несуществующее высококалорийное топливо – от латинского male lit – пылающий.


[Закрыть]. Что такое этот их малит, Лиза не знала, но утром специально посмотрела в энциклопедии. Прочла статью и обалдела. В ее мире ничего подобного не было и, кажется, вообще, не могло быть. Уголь был, нефть, газ, сланец, торф… Дрова, наконец! Но совершенно невероятное вещество с удельной теплотой сгорания равной 127 миллиджоулей?! В три раза больше керосина?

Такого не может быть, потому что не может быть никогда!

– Такое даже вслух не произнести, – сказала Лиза вслух, – потому что такого в природе не существует!

Но, как ни странно, ТАКОЕ существовало.

Малит являлся природным ископаемым горючим, представленным в различных сочетаниях с другими минералами и веществами. Его месторождения были разбросаны по всему миру, но самые богатые – и по общему объему и по процентному содержанию вещества в породе – находились в Бразилии, Экваториальной и Южной Африке, в Канаде, в Сибири близ Кижмы и на Кольском полуострове в районе Сирки-Соколово.

Горел малит не просто сильно и жарко, он мог и рвануть, что иногда случалось в Южной Африке, когда молния ударяла в какой-нибудь одиночный выход породы с высоким содержанием горючего вещества. Месторождение в Сирки-Соколово в этом смысле было безопасным, так как содержание малита в породе было там чуть ниже критического. Однако на обогатительных заводах его перемалывали в порошок и очищали до 96–97 процентов, а на заводах по производству горючего и боеприпасов доводили процент содержания почти до ста, что означало, между прочим, еще большее измельчение в связи с технологией очистки, и, наконец, прессовали в брикеты различного размера и назначения.

Что ж, если принять как вводную всамделишнее существование такого высокоэффективного горючего, это бы объяснило малый объем топки и незначительные запасы топлива на борту: три брикета в обойме автоматической системы «заряжения» – как раз на триста пятьдесят километров полета без встречного ветра, разумеется. Но тогда возникали вопросы к материалам, из которых сделана эта топка. А заодно уже и к системе циркуляции сухого пара и системе охлаждения, работающей на аммиаке. Там возникали нешуточные давления, да и среда, если иметь в виду перегретый пар, была более чем агрессивной. Однако здешним металлургам удалось создать сплавы на основе никеля, легированные молибденом, и это вкупе со специальной керамикой решало практически все проблемы…

* * *

Ближе к вечеру Лиза, смирившаяся на первый случай с вычурными изысками местной технологии, не удержалась и подняла автожир в темнеющее небо. Опыт оказался захватывающим! Небо бескрайним, вид сверху завораживающим, а управление автожиром – простым до изумления. Впрочем, возможно, не для всех и каждого, однако руки Елизаветы Браге, ее глаза и вестибулярный аппарат великолепно знали, что и как нужно делать. И не только знали, но и делали.

Лиза сделала несколько кругов над домом, поднялась выше – барометрический высотомер утверждал, что на триста метров, – и пошла над рекой Кобоной в сторону озера. Прибавила скорость – сто десять километров в час – и с ветерком промчалась над лесом и рекой, вылетев, наконец, на простор Ладоги. Смеркалось, но с высоты четырехсот метров видимость была сносной, тем более что день выдался погожий, ясный. Тем не менее Лиза решила не рисковать и, пока окончательно не стемнело, вернуться домой. На обратном пути попробовала снизиться и лететь над самой водой. Оказалось несложно, а дух захватывает, как на крутых русских горках, только не так страшно. И, наконец, последним приятным открытием оказалось то, что сажать автожир совсем несложно.

Впечатлений хватило на весь вечер и часть ночи. Лиза протопила баню, попарилась от души, стараясь не думать о местной физике и геологии, нажарила картошки с консервированными лисичками и, увлекшись, съела под стакан семидесятиградусной самогонки, все жарево, а было его немало. Как раз на троих, ну максимум на двоих. Зато и спала после этого, как дитя, а проснувшись в семь часов утра, быстро позавтракала и сразу же начала «готовиться в поход». Она собрала вещи – невеликий труд, – и отнесла сумку в автожир, затем последовательно перекрыла водозабор и обесточила дом. Проверила окна и ставни, печи и камин. Достала из подпола в конюшне запасные топливные элементы для двигателя, и только после этого позвонила в центральную диспетчерскую столицы.

– Говорит капитан Елизавета Браге, прошу разрешения на пролет над городом на автожире категории Эм-9, – сказала она, как только откликнулся центральный пост.

– Где будете садиться, госпожа капитан? – деловым тоном, не предусматривающим долгих объяснений, спросил диспетчер.

– На крыше дома Корзухина, на Смоляной улице. Крыша приспособлена.

– Вы зарегистрированы, – сообщил диспетчер. – У вас второй гражданский эшелон – четыреста метров. Счастливого полета!

«Ну, – подумала Лиза, закрыв двери дома и устраиваясь в кокпите автожира, – помолясь!»

Машина, как и в прошлый раз, поднялась легко, благо встречный ветер благоприятствовал, и места для разбега во дворе оказалось вполне достаточно. Аппарат оторвался от земли, набрал высоту – Лиза решила, что ста метров на первый случай будет достаточно, – и пошел над лесом. Лиза держала курс на запад с небольшим склонением к югу, и хотя не знала местность так хорошо, как наверняка знала ее Елизавета, идти по компасу оказалось совсем несложно. Она пролетела над лесом, постепенно поднимаясь выше и набирая скорость, внизу открылся вид на современное шоссе, затем снова пошел лес, а еще потом, пролетев сначала над Старым, а затем и над Новым Ладожским каналом, Лиза заняла свой эшелон и вылетела на простор озера. День снова выдался хороший, озеро было спокойно, и вид, открывшийся с высоты, просто зачаровывал. Ладога, прозрачное небо апреля, солнце и высокие – в двенадцать-пятнадцать этажей, – дома Смолянки, обращенные гранитными фасадами к озеру…

«Жизнь моя, иль ты приснилась мне!»

Хотелось петь, но Лиза сдержалась. Судя по дневнику, Елизавета в полете никогда не пела, только ругалась матом, да и то редко. Между тем дома приближались, и вскоре Лиза начала плавно разворачивать машину к западу, чтобы выйти из поворота прямо над домом Корзухина. Самое любопытное, что маневр получился, как и задумывался. Снизилась, увидела заасфальтированный круг посадочного пятна и аккуратно приземлилась. А еще через несколько минут, закрепив автожир за вбитые в крышу крюки, она спустилась к себе в апартаменты. Благо и идти было недалеко: в доме Корзухина всего двенадцать этажей, и в большинстве квартир последнего этажа имелись выходы прямо на крышу. У Лизы тоже.