Текст книги "Пилот ракетоносца. Вижу цель"

Эрик рефлекторно попытался стряхнуть мантикора с руки, но, разумеется, это была негодная попытка. Зато пока он пробовал избавиться от зверька бессмысленным во всех смыслах маханием рукой, другие двое, по-видимому, оценившие Эрика в качестве главной угрозы – «Умные твари!» – атаковали его сзади. Ну, что сказать – было больно, но это была знакомая боль. В прежние времена разное зверье кусало Эрика не раз и не два, другое дело, что мантикоры не просто кусали – они охотились. И их укусы оказались не только болезненными, но и опасными. Поймав краем глаза момент борьбы Анны с последним оставшимся в строю хищником и мгновенно уразумев, что надо спешить, Эрик что есть силы треснул впившегося ему в запястье мантикора о гранитный бок ледникового валуна. Силу удара, естественно, не нормировал – бил со всей дури, а дури этой в мышцах Эрика было немерено, – так что, скорее всего, убил подлеца на месте, но, даже сдохнув, тварь его руку не отпустила, вцепившись в нее мертвой хваткой. А в это время двое других терзали Эрику спину. Причем один явно нацелился на поясничные позвонки, пытаясь перегрызть их где-то между третьим и пятым, а второй, «пробежав» по спине, с ходу попытался перекусить сонную артерию, хотя, возможно, его целью являлась яремная вена. Мантикоры явно неплохо разбирались в человеческой анатомии, но у Эрика, к счастью, была хорошо развитая мускулатура. Горло он прикрыл, резко опустив подбородок вниз, а шейные мышцы оказались мантикору не по зубам. Сразу не перекусил, а на потом Эрик не оставил ему времени. Ударил ножом с левой руки, одновременно падая на спину. На этом, в сущности, все и закончилось, но у Эрика взяло еще секунд тридцать, чтобы добить раненого мантикора и встать на ноги, так что Анна все это время продолжала бороться со своим противником в одиночку. Подготовка у нее была похуже, чем у Эрика, да и опыта не хватало, но она более или менее с задачей справилась. Продержалась до прихода помощи, но мантикор ее за это время капитально порвал. Особенно ноги и левую руку.

– Раны себе перевязать сможешь? – дыхание у Эрика, как ни странно, оказалось сорвано, словно он полчаса махался, а не минуту с четвертью.

– Смогу… – особой уверенности в голосе женщины он не услышал, но беглый осмотр рваных ран показал, что за пять минут Анна кровью не истечет. Не должна.

– Тогда давай перевязывайся! – приказал он, отворачиваясь. – И не волнуйся, я скоро вернусь!

Несколько глубоких вдохов и выдохов, и, перемахнув через один из валунов, Эрик что есть силы рванул через прогалину. Прыжок получился зрелищным, – в одно касание левой рукой, – хотя видит бог, Эрику было не до того, чтобы красоваться. Да и не перед кем, если честно. А те, кто таился в лесу, его появления – тем более такого эффектного появления – не ожидали. По их расчетам, сейчас свора как раз добивала имперских послов, поэтому среагировали они поздно, подпустив Эрика слишком близко и этим подписав себе смертный приговор. Были бы предусмотрительнее, вполне могли противника подстрелить – арбалеты ведь были у всех троих, – но нет, не подумали. А кто не успел, тот, известное дело, опоздал. На дистанции протянутой руки размеры Эрика и его мышечная сила сыграли решающую роль, тем более что мачете – оно и на Терре оружие ближнего боя, а пилот к тому же не на шутку рассвирепел. В общем, и сам не заметил, как порубил элоев в капусту, и только тогда понял, что дело плохо. Голова кружится, одолевает нахлынувшая вдруг слабость, и сознание очевидным образом плывет.

То, что это результат большой кровопотери, Эрик, к счастью, успел сообразить раньше, чем начали путаться мысли. И правильные решения успел принять, и даже кое-что из этого успел претворить в жизнь: содрал с мертвых элоев их рубахи – ведь им с Анной понадобится перевязочный материал, – прихватил оставленный под деревом рюкзак с походным имуществом заговорщиков и побрел – бежать уже не получилось, – назад, к их с Анной крепости. Но вот перебраться через ледниковые валуны уже не смог. Сил совсем не осталось. Да и соображал к этому моменту, если честно, не то чтобы с трудом, а скорее, не соображал совсем…

3. Восьмое марта 2534 года, Терра

В себя он пришел только на следующий день. Очнулся бы и раньше, но холодянские лекари – как и их коллеги из Горицы – перестраховались и, чтобы зря не страдал, вкатили ему приличную дозу снотворного. И вот теперь Эрик лежал в медицинском «ложементе» – кроватью назвать это сооружение язык не поворачивался, – и слушал подробный отчет о пропущенных событиях. «Докладывала» специальный агент холодянской разведки Грит Мюстерс, которой, судя по кислому выражению лица, сложившаяся ситуация категорически не нравилась, но и деваться ей было некуда. Что случилось, того уже не отменить.

– Массивная кровопотеря, сам понимаешь… – пояснила она очередной поворот сюжета.

– Нет, не понимаю. Массивная – это сколько?

– Два с половиной литра или около того, – нехотя уточнила собеседница.

– Около чего? – не дал ей уйти от прямого ответа Эрик.

– Около шестидесяти процентов от общего количества крови.

– Тогда почему я все еще жив?

Вопрос не праздный. Эрик помнил – их этому учили еще в звездной академии на Иль-де-Франс, – что при потере шестидесяти процентов объёма циркулирующей крови люди, во всяком случае офицеры и нижние чины ВКС, живы весьма относительно, то есть нехорошо и недолго, потому что, даже если сразу же остановить кровотечение, раненого все еще могут убить гипоксия[43]43
  Гипоксия – кислородная недостаточность.


[Закрыть] и сердечная недостаточность, и это без учета всех прочих неприятностей. Ну, а при семидесяти процентах – даже медики бессильны. Семьдесят процентов – это неминуемая смерть. Но Эрик не умер. И это при том, что находились они с Анной «посередине нигде», вписанные в пейзаж бескрайнего девственного леса. Одни, без связи и даже без самой скромной аптечки, не говоря уже о флотском наборе первой помощи.

«Вообще-то, странно, что нас отпустили в лес без всего…»

И в самом деле, в рюкзачках, которые они получили перед выходом на маршрут, при беглом осмотре, предпринятом накоротке в самом начале ретирады, нашлись еда, вода, тент на случай дождя и даже набор для разведения костра. А вот аптечки там не оказалось, хотя по логике вещей обязана была быть.

«Наверняка ведь подстроили! Или просто совпадение?»

– Ты выжил, Эрик, потому что княгиня вовремя тебя перевязала… – объяснила между тем холодянская разведчица. – В смысле остановила кровь, перевязала и не дала остыть, ну, ты понимаешь… а там уже и мы до вас наконец добрались…

– Чем она останавливала кровотечение? – озадаченно спросил Эрик. – У нас же с собой ничего не было. Ни аптечки, ни индивидуального пакета. Ничего. Или Анна нашла что-то в рюкзаке элоев?

– Не нашла. – Коротко и неясно.

– Тогда как? – дожал Эрик.

– Прижиганием, – пожала плечами Грит. – Газовая горелка входит в охотничий набор, нож тоже.

«Горелка! – вспомнил Эрик. – Ну, конечно же! Газовая горелка и гейзерная кофеварка! Типа если вдруг припрет на маршруте выпить чашечку кофе…»

Действительно, газовый примус[44]44
  Примус – бесфитильный нагревательный прибор, работающий на жидком топливе.


[Закрыть] и мока[45]45
  Мока – название гейзерной кофеварки.


[Закрыть] тоже лежали в рюкзаке.

«Аристократы, мать их! А про аптечку забыли?! Или кто-то специально вытащил из наших с Анной рюкзаков?»

– Прижиганием? – переспросил он. – Серьезно? Ну, ты меня удивила, Грит. Я имею в виду, по-хорошему удивила. Это ж какие яйца нужно иметь, чтобы прижигать раны живому человеку?

Фраза вышла грубоватая, но он того и добивался, поскольку по смыслу-то он был прав.

– Люблю таких женщин, – меланхолично ответила на риторический вопрос Эрика специальный агент. – У нее, кстати, тоже оказалось несколько весьма неприятных рваных ран… Но она, Эрик, и себя… как смогла перевязала.

Он сразу же представил, как Анна прижигает раскаленным ножом свои раны, и пришел к выводу, что хорошее воображение – это отнюдь не достоинство. Скорее, недостаток.

– Где она сейчас?

– В соседней комнате. Тоже, наверное, уже проснулась.

– Нас можно как-нибудь?..

Эрик имел в виду, что было бы неплохо положить их вместе. Не в одной кровати, разумеется, – это был бы явный перебор, – но уж в одной комнате они всяко-разно один другому не помешают. Он только не знал, как об этом попросить, и согласуется ли это с холодянской врачебной этикой. Но мучиться – от неспособности облечь свою просьбу в дипломатически безупречную форму, – ему не пришлось. Специальный агент его поняла, что называется, с полуслова.

– Подожди, – кивнула она, вставая. – Я сейчас выясню, в каком она состоянии. Ну и ее личным мнением на всякий случай поинтересуюсь, вдруг не захочет, – улыбнулась она ехидно. – И, если все-таки да, сейчас же распоряжусь.

Грит встала с табуретки и быстро, но не теряя достоинства, покинула больничную палату. Похоже, ей этот разговор и в самом деле был в тягость. Вот и удрала под благовидным предлогом, наконец-то оставив Эрика один на один со своими мыслями. Не то чтобы ее присутствие так уж сильно мешало ему анализировать поступающую информацию, но в тишине думалось гораздо лучше.

Самое забавное – если, конечно, здесь есть над чем иронизировать, – это то, что в известном смысле история повторялась, хотя и с поправками на местный колорит. Во дворце великой княгини Горицкой Эрик вроде бы спас от покушения наследника престола. На самом деле спасал он тогда Анну, но в зачет пошел именно кронпринц, а о княгине Эгерланд, включая и самого Эрика, никто и словом не обмолвился. Зато сегодня, вернее вчера, он в первую очередь защищал именно Анну. Сам бы он, в одиночку, наверняка стал бы действовать как-нибудь иначе и, возможно, не попал бы на госпитальную койку. Но что сделано, то сделано. Даст бог, Анна поправится, и тогда на этом инциденте – как и на том, что произошел в княжестве Гёрц – можно будет поставить крест. Главное, чтобы женщина не пострадала, поскольку и в этот раз у нее «похмелье» не на своем пиру.

За себя в этом смысле Эрик практически не переживал. Во-первых, потому что не боялся. Или лучше сказать, умел перебарывать свой страх, и чем дальше, тем больше жил, исходя из принципа, что чему быть, того не миновать. Fata viam invenient[46]46
  Латинская поговорка.


[Закрыть], так сказать. Судьба найдет способ… Но, разумеется, было и во-вторых. События прошедшего года и, в особенности, знакомство с сибиряками показали Эрику, что его организм способен справляться с запредельными нагрузками. Поэтому он практически не сомневался, что раны заживут на нем быстро, как на собаке, – они всегда, даже в детстве, заживали быстро и без осложнений, – и массивная кровопотеря минует без последствий. Другое дело, что Эрику очень хотелось узнать, откуда взялась эта его невероятная живучесть, и как связаны эти выдающиеся особенности его организма с тем, что он происходит из семьи Вильфов. Ответов на эти вопросы у него не было, и Эрик даже не знал, кому можно было бы их задать. Не ясно было так же, стоит ли вообще об этом кого-то спрашивать. А ну как ему же за эти вопросы и прилетит? Оставалась, правда, робкая надежда, что кое-что прояснится тогда, когда он познакомится со своей семьей. Может быть, они сами ему расскажут…

«Или нет…» – пожал он мысленно плечами. Без сожаления и без разочарования. Просто констатировал факт.

* * *

В конце концов, их все-таки «поселили» вместе. Врачи не возражали, Анна тоже. Ей и самой было в тягость коротать время в одиночестве. К тому же она серьезно беспокоилась об Эрике, поскольку в последний раз – еще «там, в лесу» – видела его в отвратительном состоянии, которое не внушало даже самого осторожного оптимизма. Так что возражений со стороны княгини Эгерланд не последовало, и уже через полчаса ее медицинский «ложемент» установили рядом с «одром» Эрика. Впрочем, все это было временно и ненадолго – пока не стабилизируется его состояние. А поскольку прогноз холодянских лекарей был в целом положительный, ожидалось, что не позже завтрашнего утра их с Анной перебросят на борт «Ханы Наглер», и эскадра адмирала Шлезингер «снимется с якоря», чтобы побыстрее покинуть столь «негостеприимные берега».

Расследование, оперативно предпринятое планетарной службой безопасности в плотном взаимодействии с флотской контрразведкой, склонялось к предположению, что имевший место акт индивидуального террора был полностью подготовлен и осуществлен членами так называемой «Армии освобождения Терры» – организации, состоявшей почти исключительно из одних только элоев, впрочем, поддержанных небольшой группой экстремистски настроенных людей-холодян, полагавших, что сражаются за правое дело. «За вашу и нашу свободу», так сказать. Последнее могло бы объяснить довольно высокий технический уровень планирования и осуществления операции по ликвидации Виктора де Мойна – одного из крупнейших латифундистов Терры и ее бывшего генерал-губернатора. То есть в первом приближении вырисовывалась следующая картина происшествия: нападение готовилось давно и тщательно, нацелено оно было отнюдь не на Эрика и Анну. Однако неожиданное появление знатных гостей изменило планы заговорщиков. Уничтожить одного из потомков Петра Вильфа показалось им куда интереснее, чем убить местного латифундиста. Подпольщики просто не успели разобраться с тем, кто есть кто. И, исходя из портретного сходства между Эриком и Петром, а также из того, как с Эриком и Анной носятся как гражданские, так и военные чины, решили, что Эрик не просто потомок знаменитого захватчика и поработителя Терры, но и сам является какой-то в высшей степени примечательной фигурой на политическом Олимпе республики Холод. Убийство такого «крупного зверя» могло стать весьма резонансным, чего они, собственно, и добивались. Гибель Анны в этом случае рассматривалась как дополнительный бонус или как сопутствующий ущерб, в зависимости от обстоятельств.

– Уверены, что операция не имела двойного дна? – спросила Анна, выслушав вместе с Эриком рассказ Грит Мюстерс.

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась разведчица, но Эрик успел заметить тревогу, мелькнувшую в глазах женщины.

– Мог ли кто-то использовать террористов втемную? – уточнил он вопрос Анны.

Он про такое читал еще в детстве. Была в библиотеке Туманной долины книжка на дойче[47]47
  Дойч – современный для Эрика вариант немецкого языка.


[Закрыть], которая называлась «История секретных операций». Среди прочего авторы монографии – их имен Эрик, разумеется, не помнил – рассказывали об операциях, в которых грязная работа выполнялась чужими руками, при том, что «руки» эти думали, что действуют совершенно самостоятельно. Соответствующая глава, насколько мог сейчас вспомнить Эрик, так и называлась – «Загребать жар чужими руками».

– Такая возможность существует, – подтвердила холодянка после короткой паузы. – Служба безопасности рассматривает все мыслимые варианты… Немыслимые, впрочем, мы тоже подвергаем анализу, но вы же понимаете, господа, такую схему – если это и в самом деле игра теней – в один день не вскроешь. Посмотрим, может быть, что-нибудь и всплывет, но явно не сегодня и даже не завтра. Но я обещаю, если и когда появятся новые подробности, я вам о них сразу же сообщу.

– Пожалуй, пойду, – добавила через мгновение. – Вам, верно, хочется побыть вдвоем… поговорить… Увидимся завтра утром!

И она скрылась за дверью. Без поспешности, но как-то очень уж быстро. Ей, видно, было страшно неловко продолжать разговор. Уж очень очевидный промах допустила служба безопасности, прошляпив покушение, едва не завершившееся гибелью дипломатических посланников.

«По факту, сели в лужу господа холодяне!» – признал Эрик и переключился на Анну.

– Привет! – сказал он, едва за специальным агентом закрылась дверь. Он хотел повернуть голову так, чтобы видеть собеседницу, но, к сожалению, это было пока невозможно. Каркасная повязка жестко ограничивала движения головой. Так что ему оставалось одно: смотреть в потолок и воображать, что видит перед собой ее лицо.

– Привет! – Судя по интонации, княгиня улыбнулась. – Ты как?

– Даже не знаю, что тебе сказать, – если бы мог, он пожал бы плечами, но фиксаторы удержали его и от этой глупости. – Тела совсем не чувствую, словно его и нет, но говорят, это временно.

– Вообще-то, экстравагантно получилось.

– Ты о том, что мы здесь лежим вместе?

– Ты ведь знаешь, что такое не практикуется?

– Можно подумать! – ухмыльнулся Эрик. – Я лежу и пялюсь в потолок, так что, увы, но полюбоваться твоими прелестями пока не могу.

– Зато я могу. – Эрик не понял, чего больше в голосе Анны, сарказма или сожаления.

– Там все так плохо?

– Могло быть хуже.

– Да, я в курсе, – согласился Эрик. – Спасибо!

– За что это? – «не поняла» Анна.

– Что не впала в истерику и спасла мне жизнь.

– Дурак ты, Эрик Минц! – фыркнула в ответ женщина. – Во-первых, это не ты меня, а я тебя должна благодарить. Это ты мне жизнь спас. И, между прочим, не в первый раз.

– Не говори глупостей! – остановил ее Эрик. Он совсем не для того спасал ей жизнь, чтобы потом выслушивать благодарности. Главное, что все с ней обошлось. И дело не в том, что сейчас они любовники. В прошлый раз ему такое и в голову прийти не могло, но он все равно бросился в бой. Просто в жизни есть ситуации, когда невозможно не вмешаться.

– Серьезно? – возмутилась вдруг Анна. – Ты, значит, мне спасибо сказать можешь, а я нет?

– Я не это… – начал было оправдываться Эрик, но Анна его быстро заткнула.

– Я не закончила! – Что ж, сейчас с ним говорила не младший лейтенант Анна Монк, а княгиня Эгерланд, которая, наверное, с рождения умела устанавливать дистанцию.

«Установила», – признал он не без доли восхищения. Сам он пока так не мог, хотя изменившиеся обстоятельства его жизни требовали обратного.

– Извини!

– Извинения приняты, – разом успокоилась женщина. – И вот еще что. Зарубите себе на носу, кавалер, я никогда не впадаю в истерику. Слышишь меня, Эрик? Ни-ко-гда!

– Слышу, – подтвердил он. – Верю. Знаком «Доблести» просто так никого не награждают.

И в самом деле, такими наградами не разбрасываются, а ее за дело при Парацельсе наградили именно знаком «Доблести».

– Что там было? – О том, что тогда случилось и за что ее наградили, Анна ему никогда не рассказывала. Не хотела, наверное, и Эрик не настаивал, предполагая, что на то у нее есть причины. Возможно, веские, а, может быть, и нет, но она в разговорах этой темы не касалась, ну и он не настаивал.

– Был бой.

– Лаконично, но не по существу, – возразил Эрик. Сейчас он, пожалуй, заработал право знать, и отказываться от этого права не собирался.

– Итак, – развил он свою мысль, – был бой. Это и ежу понятно. К слову, я вспомнил потом… Веришь или нет, но я видел, как крейсер «Жуайёз»[48]48
  Меч Карла Великого или Жуайёз (Joyeuse ≈ Радостный или Радужный). Также название линейного крейсера империи Торбенов.


[Закрыть] ведет бой. Так что я представляю, какая там тогда была мясорубка. А теперь рассказывай!

– Да не о чем, собственно…

– Не увиливай!

– Эрик, я всего лишь артиллерийский офицер и в системе Парацельса командовала орудийной башней. И даже не главного калибра…

– Не забывай, Анна, я там тоже был.

– Ладно, – вдруг согласилась женщина. – Хорошо, Эрик! Будь по-твоему! – Сейчас ее, похоже, проняло по-настоящему, даже тембр голоса изменился. – Ты там был. Шел в атаку, производил пуски… Но ведь и они по тебе стреляли, разве нет?

– Еще как стреляли, – подтвердил он, вспомнив по случаю тот бой и заполошную пальбу кораблей противника, атакованных его ракетоносцем.

– Страшно было?

– Страшно? – переспросил он. – Честно сказать, во время атаки возникают такие перегрузки, что о страхе просто забываешь. Не до того. К тому же при Парацельсе мне просто повезло: едва вошли в систему, сразу оказались под обстрелом, и понеслось. Не было времени бояться. А вот в системе Уилберга, когда лежали в дрейфе и ждали начала атаки на ордер Халифата, тогда – да. Мандраж такой пробил, что чуть понос не случился.

– Но не случился.

– Никак нет.

– И в истерику ты не впал.

Как ни крути, она была права. Ее он заподозрил в склонности впадать в истерику, а скажи о нем самом кто-нибудь что-нибудь в этом роде? Оскорбился бы, наверное, рассвирепел и был бы в своем праве. Однако, когда это коснулось Анны, он не задумываясь предположил, что она недостаточно крепка духом, и это, если подумать, более чем естественно. Сколько ни пытайся относиться к женщине как к равному партнеру, все равно рано или поздно ты почувствуешь дистанцию, потому что у мужчин и женщин разные рефлексы, и с этим ничего не поделаешь. Мужчины – агрессоры, женщины – жертвы, такова природа вещей. Генетику ломать под вызовы эпохи – тот еще труд!

– Так что там было? – спросил после короткой паузы, потребовавшейся ему, если честно, чтобы преодолеть собственное высокомерие «героического на всю голову самца».

– Был приказ поддерживать непрерывный огонь…

Эрик на больших кораблях никогда не служил, – бой в системе Эно, когда он четверть часа пилотировал крейсер, не в счет, – тем более он не был знаком с работой артиллерийских башен.

– Я командовала башней второго ранга, – объяснила Анна, как видно, хорошо представлявшая себе обстоятельства Эрика. – В такой башне, Эрик, три импульсных орудия средней мощности. Стрелять одновременно они не могут, поэтому работают поочередно с краткими интервалами, создавая то, что называется «боевой ритм». Темп стрельбы может быть нормальным, – пауза в шесть секунд для каждого орудия в отдельности, быстрым – четыре секунды, и очень быстрым – всего две секунды. Поддерживать огонь максимальной интенсивности крайне трудно, а когда по тебе стреляют в ответ… Кажется, все снаряды летят прямо в тебя. Весь огонь противника сосредоточен на одной тебе. А у нас в башне аккумуляторы большой мощности, если прилетит, сам понимаешь, мало не покажется!

Эрик понимал. Как ни мало он знал о службе на тяжелых кораблях, все-таки, являясь офицером флота – да еще и в военное время, – сложно совсем уж не разбираться в такого рода вещах. Любое попадание в башню – беда, попадание с пробитием брони внешнего и внутреннего коконов почти в восьмидесяти процентах случаев приводит к подрыву аккумуляторов. А это уже катастрофа, потому что сразу же вслед за попаданием следует мощный взрыв. Поэтому «контроллер рисков» при очевидной угрозе взрыва «накопителей» мгновенно отстреливает орудийную башню к чертям собачьим, и даже, если расчет при этом каким-то чудом уцелел, вернуться на крейсер своими силами артиллеристы не смогут, а автономность башни, как потерявшего ход летательного аппарата, минимальная…

– Продолжай! – предложил Эрик. – Что там у вас случилось?

– Получили оплеуху, – тяжело вздохнула Анна. – Без пробития, но очень близко к тому. Ну младшие чины сильно испугались, все-таки ощущение не из приятных. Сообразили, чем могло закончиться, испугались и драпанули…

– Все? – не поверил своим ушам Эрик.

Представить себе, что кто-то из экипажа ракетоносца запаниковал во время боя и оставил свой пост, он попросту не мог. Но, с другой стороны, куда ты денешься с прущего в атаку ракетоносца?

– Трое из пяти.

Что ж, вот теперь все встало на свои места. Анна осталась в башне с двумя младшими чинами и, несмотря на это, продолжала вести бой, поддерживая высокий темп стрельбы.

«Ну, что за жмоты! – покачал мысленно головой Эрик. – За такое могли бы и орденом наградить… Или нет…»

В конце концов, правда заключается в том, что, когда идет бой, тебе не до того, чтобы думать о наградах. Тем более о них не думают до того, как грянули первые выстрелы, и уж точно не после того, как, выйдя из-под огня, ты понимаешь, что уцелел. Разумеется, все мы люди, и никому не возбраняется помечтать о славе, чинах и наградах, но мечта одно, а жизнь флотского офицера – совсем другое. Ею управляют иные императивы. Воинский долг, офицерская честь и флотский гонор – все это отнюдь не пустые звуки. А в бою тобой руководят упорство, переходящее в упрямство, азарт, превращающийся в боевое безумие, и воля, которая, по идее, должна умереть вместе с тобой. Раньше Эрик об этом как-то не задумывался, потому что, не имея склонности к рефлексии[49]49
  Рефлексия – это обращение внимания субъекта на самого себя и на своё сознание, в частности, на продукты собственной активности, а также какое-либо их переосмысление.


[Закрыть], он просто ни разу не попытался осмыслить то, что делал на войне. Даже рассказывая об этом другим, он обращался обычно к внешней, фактической стороне вопроса, а не к осмыслению прожитого и пережитого. Но вот сейчас, думая об Анне и о том, что она точно такой же офицер флота, как и он сам, Эрик впервые осмысленно, а значит и трезво, посмотрел на свою жизнь на войне.

«Такой же офицер флота… Такой, да не такой…»

Увиденное не то чтобы ему не понравилось. Оно его удивило. Внешне – если судить по фактам, как они есть – он был эталоном офицера императорского флота. Умный, грамотный, бесстрашный и беззаветно преданный родине и короне. Но на самом деле везде и всюду, в любой из тех ситуаций, в которых он демонстрировал свою «беспримерную отвагу», «непоколебимое мужество» и «несгибаемость духа», побудительные мотивы его действий не имели ничего общего с воинским долгом, солдатским мужеством и офицерской честью, как он их понимал. Все эти красивые слова не о нем, потому что он не Вера Мельник, воспитанная отцом, как настоящий солдат и образцовый офицер, и не Анна Монк, впитавшая представление о чести и достоинстве, что называется, с молоком матери. Эрик другой, и пора бы ему это понять и принять.

По-видимому, он не был трусом, но не был он и отчаянным смельчаком. Просто в любой ситуации Эрик поступал так, как того требовали обстоятельства. А то, что они могли потребовать от него совершить здесь и сейчас подвиг самопожертвования, то он-то об этой жертвенности или о том героизме, как говорится, ни сном ни духом. Не думал в тот момент, не чувствовал, не предполагал. Просто делал то, что должно, то есть, как всегда и везде, попросту выживал, и на этом всё, собственно. Выживание ведь состояние души, а уж какую форму оно примет в тот или иной момент времени, иди знай!