Текст книги "Карл Ругер. Боец"

Время прошло незаметно. Не то чтобы Карл не ощущал его хода, но, занятый своими мыслями, почти внезапно обнаружил, что солнце склоняется к закату, а испытания завершились. Прошедшие их участники уже покинули Гончее поле. В полночь они станут истинными сыновьями и дочерьми кланов или получат свидетельства о поступлении на службу. Неудачники, те, кто испытания не прошел, остались сидеть на своих скамьях, еще более одинокие, чем несколькими часами ранее. И Карл тоже был с ними, но он был сам по себе. Как всегда.

Карл был единственным, кто не ощущал горечи поражения, – прежде всего потому, что не участвовал в испытании и, значит, не мог проиграть. Одиночество, то абсолютное одиночество отвергнутых и отверженных, которое тяжким бременем легло на плечи оставшихся на скамье, не тяготило его. Одиночество было частью его жизни, неотделимой от всего остального, хорошего и плохого, что составляло жизнь Карла Ругера. Тем более его не мучил страх перед будущим. Оно еще не состоялось, это будущее – это или какое-либо другое – и, значит, объективно не существовало. До полуночи оставалось еще много времени, и многое могло за это время случиться – даже то, чего не предполагает ни один из присутствующих здесь и сейчас людей, есть у них Дар или нет. Возможно, об этом не знал и сам Карл. Как можно знать то, чего нет? Никак.

Карл был спокоен. Он снова достал трубку и стал неторопливо набивать ее табаком. Запах загорского табака всецело завладел его обонянием, отбросив прочь все множество разнообразных запахов, витавших вокруг Карла, даже запах ужаса, доминировавший в этой пестрой палитре еще мгновение назад. Он набивал трубку, лениво думая о самых разных вещах, и единственное, что мешало ему всецело отдаться тихой радости покоя среди взбаламученного противоречивыми эмоциями мира, это пристальное внимание двух женщин из Семейной ложи, уже который час не выпускавших его из виду. Такое внимание казалось необъяснимым, тем более что, как он подозревал, каждая из них имела свою особую причину интересоваться совершенно незнакомым ей человеком. Ему было любопытно, что у них на уме, что ими движет, что в нем привлекло их капризное внимание. Однако он знал, что рано или поздно, но получит ответы и на эти вопросы, как всегда получал ответы на все разумные вопросы, на которые так щедра была его бродяжья жизнь. Или не получит… С другой стороны, женщины смотрели на него с таким напряжением – которое только усилилось в последние минуты, – что Карл склонен был полагать, что никуда они не денутся – ни женщины, ни вопросы, – и любопытство его так или иначе, но будет удовлетворено.

А вот Дебора на него не смотрела. Сидела на передней скамье, с которой встала лишь однажды, два часа назад, чтобы через считаные минуты вернуться обратно с выражением потрясения на прекрасном лице, сидела выпрямив спину и высоко подняв голову и не разу не повернулась, чтобы посмотреть на Карла. И то сказать, с чего бы ей на него смотреть? Кто он ей? Что, кроме стечения обстоятельств, их связывает? Вероятно, она, как и большинство людей на ее месте, смотрела сейчас в свое будущее, каким нарисовали его жестокие законы Сдома и ее собственное воображение. Карл видел ее напряженную спину, золото ее вьющихся волос и едва ли не физически ощущал охватившее ее отчаяние. Впрочем, аура отчаяния, плотная, как туман над болотом, давно уже висела над скамьями проигравших и отверженных.

Судьи ушли. И служители, стоявшие с краю Беговой тропы во все время испытаний, готовые тут же выполнить любое поручение судей, исчезли тоже. На всем Гончем поле осталась лишь группа несчастных, потерянных людей, сидящих на скамьях участников Фестиваля. Приближалась развязка. Карл чувствовал, как подходят к ним сзади стражники, охватывая их скамьи полукольцом. Он не стал оглядываться, как сделали это некоторые другие. Оглянувшись, он наверняка не увидел бы ничего для себя нового – так имело ли смысл суетиться?

Карл усмехнулся, хотя веселья в его усмешке не было вовсе, и, достав огниво, закурил. Закуривая, он смотрел вперед, на залитую лучами заходящего солнца Семейную ложу. К сожалению, как ни сильны были его глаза, рассмотреть выражение лиц и глаз двух едва ему знакомых черноволосых красавиц Карл не мог.

– Следуйте за мной, – равнодушно сказал появившийся откуда-то сбоку офицер и неторопливо пошел в сторону княжеской ложи.

Он не оглядывался. Он знал, что они пойдут за ним, потому что больше им ничего не оставалось, оставшимся в одиночестве под взглядами горожан, смотревших на непрошедших испытание с притихших трибун ипподрома. Разве могли эти жалкие люди – практически уже рабы Сдома – не подчиниться воле города, прозвучавшей из уст офицера? И они встали со своих скамей и пошли за офицером. Пошел с ними и Карл.

Начиналась финальная часть Фестиваля. Без нее, как понимал Карл, праздник не был бы праздником, а зрелище зрелищем.

– Я объявляю протест. – Голос у девушки в алом платье был звонким и сильным и прозвучал в наступившей торжественной тишине как удар хлыста.

– Протест, – подхватили трибуны, и удивленный ропот пронесся по ипподрому, наполнив воздух тревогой и напряжением:

– Протест, протест, про…

– Протест? – Кое-кто из Кузнецов – и не только Кузнецов – с удивлением и раздражением посмотрел на молодую сестру, но возражений не последовало. По-видимому, она была вправе протестовать, если таково было ее желание. Но право – это одно, а его реализация – совсем другое. Поэтому и были удивлены и раздражены – хотя, вероятно, и по разным причинам – свидетели этой сцены.

Стоящий у перил своей ложи князь Семион тоже удивился. Он чуть подался вперед и посмотрел вниз, но увидеть девушку не смог – она находилась почти прямо под его ногами и край балкона надежно скрывал ее от княжеского взгляда.

– Кто протестует и в чем состоит протест? – громко и торжественно вопросил первый герольд.

– Я, Анна дочь Кузнеца, протестую, – резко ответила девушка, оставшаяся сидеть в своем кресле. – Один из них не принял участия в испытании!

– Это его право, госпожа, – ответил герольд. – Никто не может требовать от него иного, если таково его желание. Но, войдя в Сдом в Фестивальную ночь, он принял на себя определенные обязательства, вне зависимости от того, участвовал он затем в испытании или нет. Таков закон.

– Я знаю закон, – решительно возразила Анна. – Но на его бедре меч! Он может быть принят в дружину князя. Об этом я и прошу его светлость.

– Сожалею, госпожа, – ответил герольд. – Но ваш протест должен быть отклонен. Даже если бы его светлость князь ответил на вашу просьбу положительно, закон воспрепятствовал бы этому. Никто не видел этого человека в деле.

– Так посмотрите! – потребовала девушка, которая, по-видимому, не привыкла получать отказа в чем бы то ни было.

– Невозможно. – Герольд был непоколебим и спокоен, чего нельзя было сказать обо всех остальных, включая Карла, следившего за странным спором с огромным интересом. – Невозможно, – повторил герольд. – Время поединков истекло, и этот человек испытания не прошел, госпожа.

– Он не участвовал в испытании – вы способны понять разницу?

– Это его право, как я уже имел честь вам объяснить. Никто не вправе требовать от свободного человека, чтобы он участвовал в поединке.

– Вы сказали в поединке?

– Прошу прощения, госпожа, я имел в виду испытания.

Девушка уже хотела что-то сказать в ответ, но тут в разговор вступил сам князь. По-видимому, он заинтересовался Карлом и просьба Анны не была для него пустым звуком.

– Кто ты, чужеземец? – спросил князь. Голос у него был низкий и хриплый, но при этом сильный, и услышали его все.

– Я Карл Ругер из Линда, – вежливо поклонившись, ответил Карл и посмотрел на князя. – К вашим услугам.

– Почему ты не принял участия в испытании, Карл из Линда? – спросил князь.

– Потому что таково мое право.

Его ответ заставил князя удивленно поднять бровь, а ропот, возникший после протеста, предъявленного Анной, снова пошел кружить по трибунам ипподрома.

– Ты знаешь, что в таком случае ты становишься рабом города?

– Да, ваша светлость, но только через шесть часов.

– Закон не оставляет мне много возможностей, но одна у меня все-таки есть, – усмехнулся князь. – Я могу послать к тебе кого-нибудь из своих гвардейцев. Это не будет испытанием, но будет, скажем, поединком…

– Благодарю вас, ваша светлость. – Карл снова поклонился князю. – Но я вынужден отказаться. Как я уже сказал, это мое право. Я никогда не участвую в состязаниях, которые судят люди.

В тех, которые судят боги, добавил он мысленно, тоже.

– Ян! – резко сказала Анна, снова привлекая к себе внимание. – Ян! – Она повернулась к сидевшему рядом с ней молодому мужчине. – Поединок!

Мужчина скептически посмотрел на Карла, потом на Анну, но все-таки встал. Вся его одежда была черной, но расшита красной тесьмой и украшена золотыми вышивками и огромным количеством рубинов, так что свою лепту в красную ленту Кузнецов вносил и он. Волосы у мужчины были тоже черными, а лицо смуглое, красивое и властное, надменное.

Встав со своего места, мужчина еще секунду смотрел на Карла, потом пожал плечами, как бы говоря, что нравится ему это или нет, но не выполнить просьбу Анны он не может, и сказал:

– Карл из Линда, ты оскорбил мою сестру. – Голос у него был равнодушный, лишенный эмоций, но говорил он громко и внятно. – Она хотела тебе помочь, но ты отверг ее помощь.

– Ни в коем случае, мастер, – возразил, поклонившись заговорившему с ним мужчине, Карл. – Я не имел намерения, оскорбить вашу сестру и даже не говорил с ней.

– Это не имеет значения. – Ян Кузнец равнодушно смотрел на Карла и явно тяготился всей этой историей. Он всего лишь выполнял просьбу Анны, которой, по неведомым Карлу причинам, не мог отказать. – Я вызываю тебя на поединок.

– Это возможно? – спросил Карл, поворачиваясь к герольду, являвшемуся устами князя.

– Да, – кивнул тот в ответ. – Ян Кузнец находит твое поведение оскорбительным и вызывает на поединок. Это его право. Вызов сделан при свидетелях и сформулирован правильно.

– Имею ли я право отказаться от поединка?

– Ты уронишь свою честь, Карл из Линда.

– Это моя честь.

Теперь с удивлением на него смотрели уже все, даже Ян Кузнец и его сестра Анна. Такого не слышали здесь никогда.

– Тогда в возмещение оскорбления ты должен заплатить пени, – сказал, подумав, герольд.

– Какое пени назначается в случае, подобном этому? – спросил Карл.

– Закон оставляет это на усмотрение бросившего вызов.

Хорошие в Сдоме законы, с усмешкой подумал Карл. Придется драться.

– Какое пени ты назначаешь мне, Ян Кузнец?

Ян Кузнец не улыбнулся, а оскалил зубы, окинул Карла оценивающим взглядом и сказал:

– Сто золотых марок, Карл, сто золотых марок.

– У меня нет таких денег, – развел руками Карл. – Что же делать?

– Драться, – ответил герольд.

– Хорошо, будем драться, – согласился Карл.

Услышав его слова, Ян кивнул и начал спускаться. Анна победно улыбнулась, но выражение лица Яна, на котором сквозь напускное равнодушие на мгновение проступило холодное презрение, Карлу не понравилось. Спустившись на поле, Ян Кузнец, оказавшийся высоким и широкоплечим, отстегнул черный, расшитый алыми цветами шелковый плащ и бросил его подбежавшему слуге. Затем снял пояс и, вынув из висевших на нем ножен прямой длинный меч, передал слуге и пояс с ножнами.

– Я готов, – сказал он, выходя в центр площадки для поединков.

Между тем приготовился и Карл. Он уронил на землю свой дорожный плащ, снял и положил сверху кожаный камзол, оставшись в рубашке без воротника и шерстяном жилете. Развязывать шейный платок он не стал, как не снял и пояса, лишь отстегнул висевшие на бедре ножны и, обнажив меч, аккуратно положил ножны на камзол.

– Я к вашим услугам, мастер, – сказал он, подходя к Яну.

На ипподроме стояла мертвая тишина, и его слова, произнесенные тихим голосом, прозвучали неожиданно громко. Драться не хотелось, но в данном случае приходилось соглашаться. Ему просто не оставили выбора. Второй раз за этот день.

Если так пойдет и дальше, то скоро мне придется пересматривать собственные принципы, подумал он, глядя на юную красавицу Анну. А что движет твоим сердцем, девушка? В какие игры играешь ты?

Ян ударил без предупреждения. Его выпад был стремителен, но слишком прямолинеен. Он хотел убить Карла и желал сделать это как можно быстрее и… нагляднее? Да, пожалуй. Он не предполагал демонстрировать виртуозное владение мечом, которое тем не менее ощущалось в манере удара и скорости, с которой он был осуществлен. Ян собирался преподать урок – не ему, Карлу, а кому-то другому. Возможно, Анне, но это сейчас не имело никакого значения. Выпад мог оказаться первым и последним. Так и случилось, хотя и не совсем так, как предполагал Кузнец.

Карл поймал мгновение, предшествующее удару, краткий миг, когда Ян, владевший собой просто великолепно, все-таки должен был напрячь мышцы. Лицо Яна Кузнеца оставалось спокойным, глаза равнодушно смотрели куда-то в сторону княжеской ложи, тем не менее баланс мышечного напряжения вдруг изменился, хотя внешне это почти никак не проявилось. В следующее мгновение последовал выпад. Клинок Яна прошел едва ли не в сантиметре от груди Карла, чуть качнувшегося в сторону и одновременно развернувшегося к противнику боком. Вот этого Ян Кузнец никак не ожидал. Его удар провис, а Карл перехватил наносящую удар руку своей свободной рукой и, с силой повернув, заставил выпустить меч. Клинок упал, а отпущенный Карлом Ян пробежал по инерции еще несколько шагов и остановился, изумленно глядя на свои пустые руки. Карл нагнулся и подобрал с земли меч. Это было великолепное оружие, и дело тут не в драгоценных камнях, украшавших эфес и гарду, а в качестве клинка. Карл внимательно рассмотрел неповторимый узор бренской стали, но времени любоваться этим чудом у него не было и, с внутренним вздохом прервавшись на самом интересном, он поднял меч над головой.

Возможно, он еще у меня побудет, успокоил он себя.

– Надеюсь, все было по правилам, – сказал Карл вслух и поклонился князю. Боковым зрением он видел все еще не пришедшего в себя Яна и бледную, как полотно, Анну.

Он хотел меня убить – а чего добивалась она?

– Браво! – сказал князь. Было видно, что он доволен. – Я принимаю тебя в свою дружину.

– Благодарю вас, ваша светлость, – еще раз поклонился ему Карл. – Но мой меч служит только мне.

– Жаль, – покачал головой Семион. – Хорошо сказано, еще лучше сделано, но ты знаешь закон. Если ты не на службе, то в полночь обратишься в раба.

– Я заявляю протест, – улыбнулся Карл.

– Слушаю тебя, Карл из Линда. – Князь смотрел на него с интересом. – В чем заключается твой протест?

– По закону, – объяснил Карл, – каждый входящий в Семь Островов накануне Фестиваля должен быть осведомлен о его правилах.

– Ты прав, Карл, – кивнул князь. – Но в чем же состоит твой протест?

– Лейтенант на Долгом мысу пропустил меня в город, но ничего не сказал о Фестивале.

Князь посмотрел на Карла с сожалением и покачал головой.

– Тебе не повезло, Карл, – сказал он, помолчав. – Возможно, все так и было, но скажи, если я призову сюда того лейтенанта, подтвердит ли он твои слова?

– Думаю, что нет.

– Я тоже так думаю, – согласился князь. – Но может быть, там были другие свидетели?

– Нет, наша светлость, – усмехнувшись, ответил Карл. – Я был последним, кто вошел в город вчера вечером. Кроме меня и офицера там были только стражники.

– Стражники уж точно не подтвердят твои слова, ведь так? – Князь был расстроен, Карл это видел.

– Вероятно.

– Я отклоняю твой протест, Карл из Линда.

– Я протестую! – поклонившись князю, повторил Карл.

– Что-то еще? – Теперь князь был по-настоящему заинтригован, причем настолько, что окончательно отбросил формальности.

– Я объявляю себя свободным мастером! – Карл смотрел на князя и гадал, не кончится ли сейчас у того терпение. Но, по-видимому, князю стало интересно. Разговор с Карлом его развлекал.

– И что это тебе дает, Карл? – спросил Семион.

– Закон о свободных мастерах включает определение «в любое время, днем или ночью», а закон о Фестивале, оговаривая специально приостановку действия пяти городских законов – о гостеприимстве, о торговцах и других, – не упоминает закона о свободных мастерах.

Князь повернулся к кому-то в своей ложе и что-то тихо спросил. Карл ждал. Прошла минута, другая, третья. Наконец князь снова повернулся к Карлу и сказал:

– Ты прав, Карл. Протест принят. Ты можешь объявить себя свободным мастером. В чем твое мастерство, Карл?

И в самом деле, спросил себя Карл, в чем мое мастерство?

Пора было выбирать.

Он вспомнил запах клея и кож, ощутил в руке острый нож – и тут же понял, что сапожником быть не хочет. Можно было бы, пожалуй, податься в аптекари или оружейники, но интуиция подсказывала, что делать этого не следует.

– Я художник, ваша светлость, – сказал он, с интересом ожидая, чем ответит князь.

Секунду князь смотрел на него, как бы примеряя к Карлу звание художника.

– Ты не похож на художника, – наконец медленно произнес Семион. – Впрочем, если у тебя есть королевский патент или хотя бы рекомендательные письма…

– У меня их нет, – развел руками Карл.

– Тогда как же я узнаю, что ты говоришь правду?

Карл обратил внимание, что Семион окончательно замкнул его дело на себя, выведя из него всех остальных возможных участников. Выражения лиц глав Шести Семей были понятны любому, кто их видел. Впрочем, князь-то их как раз и не видел – но не мог же он не знать, что, узурпируя власть, которая принадлежала ему лишь формально, он задевает интересы кланов?

– Если вы разрешите, ваша светлость, я докажу свое право называться художником. Четверть часа, ваша светлость. Это все, что мне нужно.

– Приказать принести тебе бумагу?

– Не стоит, ваша светлость. Если позволите, я нарисую вас углем прямо на этой столешнице. – Карл указал на небольшой стол, стоящий у кромки поля.

– Четверть часа, – кивнул князь. – Я должен стоять?

– Ни в коем случае, – улыбнулся Карл. – Я нарисую вас по памяти.

Он подошел к столу, воткнул оба меча, которые все еще держал в руках, в землю, затем снял столешницу с козел и поставил ее вертикально, оперев на козлы и мечи. Потом взял из стоявшей рядом жаровни кусок древесного угля, обил его край и стал рисовать. Князя он запомнил хорошо, доски были гладко оструганы и плотно сбиты, и хотя уголь оставлял желать лучшего, но это компенсировалось кипением взбаламученной поединком крови. Ему потребовалось даже меньше времени, чем он попросил.

– Готово, – сказал Карл, отбрасывая уголь и поворачивая разрисованную столешницу к княжеской ложе, а значит, и к Семейной ложе тоже. Выражения лиц тех, кто увидел портрет, сказали ему, что в этот раз он победил, но последнее слово все-таки принадлежало князю Семиону.

Однако первым заговорил не князь. Первой заговорила княгиня Клавдия.

– Великолепно! – сказала она и улыбнулась. – Вы напишете мой портрет, мастер?

– Если таково будет ваше желание, блистательная, – поклонился ей Карл.

– Я принимаю твой подарок, Карл из Линда, и объявляю тебя свободным мастером. – Князь улыбался. – Унесите мой портрет в замок.

Он вдруг остановился, прислушиваясь к тому, что говорил ему из глубины ложи сутулый человек в темно-коричневом камзоле – возможно и скорее всего, княжеский советник, – и продолжил после минутной заминки:

– Впрочем, закон, на основании которого ты можешь стать свободным мастером, требует предъявления обеспечивающего минимума. – Чувствовалось, что князь этой новой помехой сильно недоволен. – Поэтому спрашиваю тебя, Карл из Линда, имеешь ли ты пятнадцать королевских марок, чтобы предъявить собранию?

– Имею, – кивнул Карл, перехвативший быстрый взгляд черноволосой Садовницы в изумрудном платье, но предъявлять ее синий кошель он не собирался. – Этот меч, верно, стоит много больше пятнадцати марок. – Карл кивнул на воткнутый в землю меч Яна Кузнеца.

– Мастер Ян, – спросил князь, – какова цена вашего меча?

– Тысяча больших марок. – Ян не мог лгать при свидетелях.

– Значит, вопрос исчерпан, – улыбнулся князь. – Добро пожаловать в Сдом, мастер Карл!

– Благодарю вас, ваша светлость, но у меня есть еще один протест.

– Последний, надеюсь.

– Да.

– Говори, Карл!

– Если я являюсь свободным мастером, то как таковой имею право на льготы, предусмотренные законом в пунктах с седьмого по восемнадцатый.

Князь опять повернулся к своему советнику, выслушал его ответ и подтвердил сказанное Карлом:

– Да, но только в первые сутки.

– С вашего позволения, ваша светлость, я хотел бы воспользоваться этим правом прямо сейчас.

– Говори, Карл, – улыбнулся князь. – Закон на твоей стороне.

– Я желаю приобрести в собственность обращенную в рабство, именуемую Деборой и стоящую ныне перед вами.

Вот теперь она посмотрела на него. Их глаза встретились, и Карл улыбнулся.

– Это твое право, Карл, – кивнул князь, рассматривая Дебору. – Не позже завтрашнего полудня ты должен внести в кассу Городского совета шесть золотых марок. Меч мастера Яна является достаточным залоговым свидетельством. Если ты не против, то свое имущество ты можешь получить ровно в полночь. – Князь цинично усмехнулся при виде реакции Деборы.