Текст книги "Голоса возрожденных"

Глава 3
Каратели Рэ́хо

Шлюпка, накренившись на песчаном берегу, омывалась подступающими волнами. В них бирюзовой безмятежностью, казалось, хранились покой и мир. Вот только вчера зирда́нцы жгли поверженную «Фендо́ру», резали и убивали гатуи́лских кхалкхи́́[8]8
  Гатуи́лские кхалкхи́́ – свободолюбивые корабельные торговцы острова Гатуи́л, частенько промышляющие контрабандой нелегальных грузов.


[Закрыть], прямо на этих водах, а теперь легкий ветерок и плеск умиротворяющих волн, будто всего этого не было. Материнские слезы, пропитавшие золотистый песок, многочисленные следы от голых подошв ног: время беспощадно избавилось от неугодного воздействия. В отдалении от шлюпки громоздилось изваяние птицы думает, роняющее зловещую тень на часть побережья зловещую тень, в которой прятались от слепящего солнца крикливые тупуи́ны[9]9
  Тупуи́ны – птицы, напоминающие альбатросов, но с отличным от них красно-сизым оперением.


[Закрыть], галдящие в схватках между собой. Они изредка выбегали на раскаленный песок до ближайших кострищ, выискивая в пепле чем поживиться. Эти кострища тянулись по всей береговой линии, но ни Сэл, ни Фендо́ра не знали, что они были погребальными. В одном из таких виднелась не догоревшая голова богини Депоннэ́́и[10]10
  Депоннэ́́я – в ами́йской мифологии богиня, несущая погибель всему живому.


[Закрыть], хмуро смотрящая на застывших над ней наблюдателей.

– Богиня смерти, – сказала Фендо́ра. – Ами́йцы[11]11
  Ами́йцы – красноликий народ, живущий на острове Ка́тис.


[Закрыть] сжигают ее изваяние, когда намечается великая охота.

Девушку не интересовала великая охота, а лишь то, что вокруг было странно тихо.

– Где же все люди? – спросила она, озираясь по сторонам. Фендо́ра не понимала, кто такие люди, но так как Сэл была иноземкой, наверняка людьми она называла народность ами́йцев.

– Ами́йцы, их зовут ами́йцы, – поправила рабыня. – Они красноликие почитатели птицы думает, а еще охотники и члены Священного Союза.

– О боже, – вздохнула Сэл. – Дай сил не сойти с ума он бесчисленных названий.

Она всматривалась в кострище, в очертания обугленной деревянной головы, моля, чтобы все это закончилось. В ее руках, зажатый крепко-накрепко, чернел Ба́ргский нож, важное оружие, если верить поверженной ведунье.

– Ты знаешь, что это? – вопрос, адресованный рабыне, давно зудел в девичьей голове и вот сорвался с губ.

Фендо́ра на секунду приметила нож, а затем отвела взгляд в сторону, будто этот предмет принес ей много горя.

– Отчего же не знаю, – ответила она. – Символ власти Ба́рга Сизого.

Рабское сердце забилось намного чаще, почувствовав все опасения страдающей девушки, застывшие ледяной коркой на бледном лице.

Такого ответа было недостаточно, и Сэл, заглянув в умудренные жизнью глаза, потребовала объяснений.

– Для чего же он нужен? – сошло с обветренных губ.

– Сохрани его, – попросила Фендо́ра. – С ним мы сможем лишить Ба́ргских детей будущего. И низвергнуть в ту же тьму самого Ба́рга. Пока знак власти белого цвета, как тело Фа́лкса[12]12
  Фа́лкс – шестидесятилетний правитель-альбинос сэ́йланжских земель.


[Закрыть], он дает право быть орбу́том. Нож почернел, и его ничем не отбелить, а значит, время власти его хранителя сочтено.

«Такова была воля Ги́рды, – подумала Сэл. – И я исполню ее».

Прибрежный ветер трепал их волосы как озорное дитя, качая измотанные тела из стороны в сторону. Две серые, понурые фигуры, будто тот же пепел, уносимый вдаль.

Девушка, обернувшись, обозрела бухту Лату́, приметив на Гесса́льских водах контуры корабля. То было судно капитана Пи́дмена, нарекаемое злосчастной Депоннэ́йей в честь богини смерти.

– Может быть, ами́йцы, – она помедлила, вспоминая слово, – на этом корабле.

Фендо́ра покачала головой.

– Не все же, – она, зачерпнув ладонью горсть песка, просеяла его сквозь пальцы. – Вчера скалистый Рэ́хо оповестил о неудаче Ка́тиса, а значит, возможно, сегодня ночью прибудут их каратели, – рабыня вздохнула. – Я не вижу «Эки́льдии» и «Серле́и», как и других кораблей, посему предполагаю, что торговцы разместили часть народа на судах, отплывших подальше.

«И мой отец может быть среди них», – подумала Сэл.

– Мы можем обойти прибрежные хижины, – предложила Фендо́ра. – Возможно, кто-нибудь остался. Если же нет, то наверняка пристанищем народа послужит Думасти́рий. И, дайте силы великие боги, к вечеру мы прибудем туда.

Сэл, потупившись, сделала несколько шагов к ближайшим постройкам. Затем остановилась. От пришедших скорбных мыслей ее руки задрожали. Фендо́ра, ковыляющая за спиной, заприметила эту дрожь, она и сама боролась с ней.

– Что будет с телом Ги́рды? – обронила Сэл. Ее пальцы сомкнулись в кулачки.

Фендо́ра боялась даже об этом подумать. Для таких отступников, как Ги́рда, белый Фа́лкс приготовит вытесанный кол.

– Не знаю, – сказала она. – Но моя сестра не сдастся. Души умерших рабынь не спешат покидать мир, они всегда ищут оболочку. Возможно, Ги́рда к нам вернется, но в другом теле. Если с ней не поступят, как с Би́фой.

– С Би́фой? – поинтересовалась Сэл.

– Да. Малышкой Би́фой, что была убита во время показательной казни. Ее дух, отчаявшись, пытался попасть в недомогающее тело Сависти́н, но был изгнан зирда́нскими варварами.

– Ваш мир, – пренебрежительно произнесла Сэл. – Пристанище самой тьмы, что сгорит в огне ненависти.

Рабыня ничего не сказала, в ее материнских мыслях томился израненный сын.

«Что с ним случилось? – думала она. – О мой бедный мальчик Ли́бус, надеюсь, ты еще жив».

Взойдя на деревянное крыльцо первой хижины, Сэл тихонечко постучала в дверь. Такие были обычаи людского мира, что наверняка здесь казались чем-то смешным.

– Кто-нибудь есть? – спросила она, но ответа не последовало, лишь ветер, подвывая, стучал ставнями деревянного оконца.

Она потянула дверную ручку на себя, и дверь оказалась не запертой.

Обернувшись, девушка посмотрела в глаза Фендо́ры, что одобрительно кивнула растрепанной головой, мол, входи, они не убьют тебя. Жеста рабыни было достаточно, и Сэл вошла в хижину.

Пространство ами́йского жилища делилось на две части. В первой, серой и неприметной, располагалась небольшая кухонька. Неаккуратно обтесанный стол и стулья стояли напротив окна. На окне гудели от ветра глиняные горшки, что, по словам Фендо́ры, были достоянием сэ́йланжских рабов. Деревяные полки на стенах содержали емкости, забитые приправами, измельченными в мелкую стружку. Их запах сразу же пал девушке в нос.

«Что-то напоминающее базилик», – подумала она, продвигаясь дальше.

Во второй комнате, напоминающей обширный зал, громоздилось все подряд. По левую сторону от арочного прохода, в массивном горшке, росли увесистые грибы.

– По́фы, – сказала Фендо́ра.

Чуть дальше располагалось широкое ложе, застеленное меховой шкурой ами́йской у́мы. Видимо, хозяева хижины поспешно покидали дом, разбросав повсюду престранную одежду. Лапти, грубо пошитые сорочки, кожаные повязки, мантии алого цвета с костяными значками на груди в виде солнца и немного детских выструганных игрушек. Рабыня, расправив пару мантий на полу, заключила, что в этой семье, помимо детей и их родителей, живут почитаемые старейшины, именуемые красными фи́ртами, своего рода члены правления нуждами южного поселения. Эта комната полнилась старческим запахом, что Фендо́ра считала запахом мудрости.

Из комнаты в небольшой сад за хижиной вел проход, занавешенный материей. Фендо́ра проследовала туда и рассмеялась, завидев в сколоченной жердями клетке выводок горных ре́бузов. На взгляд Сэл, они походили на поросят, покрытых синей кожей, щетинистой и разлинованной продольными полосками. Ре́бузы, похрюкивая, встречали гостью пятачками, задранными кверху. Кроме них, здесь не было ни одной живой души.

Хижину за хижиной они обошли все побережье, по-видимому, поспешно оставленное ами́йским народом. Среди прочих самобытных построек выделялись красные домики, принадлежащие, по словам Фендо́ры, неким врачевателям, нарекаемым на Ка́тисе тайку́. За ними зеленели цветочные луга, на которых паслись рогатые красношерстные умы, наверняка не ведающие ни о чем. Сэл удивилась наличию у животного, напоминающего буйвола, десяти рогов и струящейся красной шерсти. Она изредка отвлекалась на красоту вокруг себя, думая о том, что где-то здесь ждет ее отец, если, конечно, он еще жив.

– Припомните, дорогая Фендо́ра, одно имя! – потребовала Сэл, прикоснувшись к рабыне, утомленной послеобеденным солнцем. – Когда я находилась в яме для пленных, вы озвучили мне его, как имя торговца, у которого мой отец.

Обессиленная женщина не любила жару и вспотела с головы до ног. Там, на Сэ́йланже, урпи́йские жилища – гри́фу – всегда веяли холодом, остужая все вокруг, а здесь песок был вместилищем огня и обжигал босые пятки. Но, тем не менее, припомнить имя торговца она смогла.

– Гурдоба́н зовут его, – обронила Фендо́ра. – Но я не знаю, где он живет.

– От вас мало проку, – прошептала Сэл, опечалившись недальновидностью спутницы.

– Мало проку?! – возмутилась Фендо́ра. – Неблагодарная девица! Мой сын пожертвовал своей жизнью, спасая тебя! Все только и делают, что спасают твою жизнь!

Рабыня, сморщив лицо, почернела кожей и, взмахнув свинцовой дланью перед Сэл, намеривалась залепить ей пощечину. Но девушка, осознав свою вину, в мгновение пала к ее ногам, искренне попросив прощения.

– Я такая глупая, такая бесчувственная, – рыдала она. – Простите меня, простите, если ваш сын жив, мы обязательно вызволим его.

Фендо́ра остудила пыл, и жар спал с ее щек, как материнские слезы. Она смотрела на Сэл с жалостью, а цвет ее лица приобретал тон спокойствия.

Через мгновение с пригорка, где они находились, глаза урпи́йки рассмотрели шлюпку, что, качаясь колыбелью мерцающих вод, причаливала к побережью.

– Смотри, – обронила она, тыча в воздухе пальцем. – Хвала богам! Вот они, красноликие ами́йцы! Спасители потерявшихся душ!

Девушка, встав с колен, вытерла слезы, расплываясь в улыбке от счастья. Ей казалось, что еще совсем немного, и она падет в объятия к отцу, а после они решат вопрос о возвращении домой. Но отца среди причаливших не было.

Поспешным шагом к ним приближалось четверо мужчин, одетых в средневековые одежды. На просторном красном плаще одного из них в виде подпоясанного сюрко поверх котты был изображен рисунок черной птицы. На ногах мешковатые штаны, заправленные в черные кожаные сапоги. Его спутники были облачены в сорочки свободного кроя, неряшливо заправленные в шаровары, они были босы и по виду напоминали матросов.

Беглянки стояли на месте, пока тот, кого другие окликали по имени Кибу́ту, хромающей походкой не доковылял до песчаного пригорка. Его спутники остались в отдалении, а потом и вовсе разбрелись по хижинам.

Сначала цвет кожи ами́йца удивил Сэл. Потом она разглядела ряд шипов на остром подбородке и удивилась еще больше. Сэл осмотрела его с ног до головы, пусть это и казалось чем-то неприличным. На кожаном широком поясе блестела рукоять ножа или кинжала, покоящегося в ножнах. Он тоже рассматривал Сэл как диковинное существо, и когда его глаза остановились на короне, ей стало совсем неудобно.

– Простите, – сказал ами́ец, одернув свое любопытство как подол плаща. – Меня зовут Кибу́ту, – он окинул взглядом завороженную Фендо́ру, что за время своего рабства никогда не покидала сэ́йланжских берегов. – Я га́твонг[13]13
  Га́твонги – наиболее привилегированные служители ри́хтов, носящие на шее амулеты в виде голубого а́миса, позволяющие им служить своим управителям.


[Закрыть] всеми уважаемого торговца и охотника Гурдоба́на Великого, совладавшего давеча с прытью изумрудного Гива́ла.

– Я рабыня сэ́йланжского вакха́ра[14]14
  Вакха́р – вонючий держатель рабов.


[Закрыть] Ба́рга Сизого, – произнесла Фендо́ра, – переданная в пользование его первому сыну У́ргусу, – она осеклась, ведь первым сыном Ба́рга являлся Ли́бус. – А посему я У́ргуская Фендо́ра, обретшая свободу и способная убить за нее.

Она сразу обозначила свое четкое намеренье оставаться свободной вне зависимости от того, прибудет ли Ба́рг к этим берегам. Либо жизнь на воле, либо смерть в урпи́йских руках.

Сэл совершенно не знала, как ей представиться. С одной стороны, она много дней находилась в рабстве бестии Сависти́н, с другой была рождена свободной на землях по ту сторону от арки. Но была еще и третья сторона, где она, с лицом, полным ненависти, пыталась убить наследницу Са́лкса. Фендо́ра протянула ей руку помощи, а точнее, подала голос.

– Мою спутницу зовут Сэл, – сказала рабыня. – Она прибыла к нам из других мест, недосягаемых и великих. – Девушка, потупившись, покраснела, а Фендо́ра продолжала:

– Была пленницей носительниц кэру́нской крови, и если вы сочтете возможным, уважаемый Кибу́ту, вернуть ее на Са́лкс, то я лично перережу вам горло.

Слова Фендо́ры прошлись холодом по телу га́твонга, но не испугали его. Такую волю к жизни он считал правильной. Его персты, коснувшись подбородка девушки, подняли ее личико. Она, в неуверенности открыв глаза, взглянула на него, перебирая в мыслях по косточкам испытанный доселе страх.

– Я слышал о вас, Сэл Дженсен, – произнес он по слогам.

– Вы дочь Франка, ошибочно нарекаемого Бафферсэ́ном. Но разве вы не пленница зи́рда Пе́ста?

Когда Сэл услышала об отце, ямочки на ее щеках стали отчетливыми. В глаза вновь вернулась вера.

– Где он? – спросила она, с надеждой прикоснувшись к пальцам Кибу́ту.

Вопрос о владыке Сици́ла остался без ответа.

– Думасти́рий, – ответил он. – Храм гласного пепла.

– Вы отведете нас? – спросила Фендо́ра, прижав взволнованную девушку к груди.

Га́твонг помотал головой, осмысливая ценность этой неожиданной встречи. Девушка, ради которой ами́йцы занялись охотой на изумрудного Гива́ла, стояла перед ним.

«Да содрогнется Пе́стирий! Да обрушатся его своды на лживого правителя! – думал он. – Она не была его пленницей! Зи́рд Пе́ст блефовал, обещая нам честный обмен! Он лгал и королеве Са́лкса! Благо Вессанэ́сс благодаря мудрости своей не пошла у него на поводу».

Голова Гива́ла, лежащая трофеем на Депоннэ́е, теперь была совершенно бесполезной. Ею не интересовались даже крикливые тупуи́ны. А значит, ами́йские сыны пали напрасно.

– Я отведу вас в жилище Гурдоба́на, – сказал Кибу́ту, как будто в его словах стыли неизвестные опасения.

– Почему же не в пещеру? – озадаченно спросила рабыня. Волнение пробежалось по ее коже мурашками, окрасив щеки в пурпурный цвет.

– Пройдете в дом, – поторопил их Кибу́ту. – Это небезопасное место, чтобы чесать здесь языками.

Переглянувшись между собой, беглянки проследовали вслед га́твонгу, взойдя на выстланную камнем дорожку.

Жилище Гурдоба́на находилась совсем недалеко от побережья. Много раз Сэл обращала на него внимание, но и подумать не могла, что это и есть прибежище торговца. Несомненно, оно отличалось от построек вдали, тех, в которых уже побывали беглянки. Красный двухэтажный дом треугольной формы стоял на крепких сваях и поскрипывал от натиска ветра. Рядом с ним ветхой постройкой серел небольшой амбар. Сэл почему-то подумала, что в нем могли держать отца, как пленника на цепях. Покрасневшие глаза Фендо́ры как спасение узрели колодец, и она возликовала.

– Вода! Как же я хочу пить!

Она теперь уже не корячилась, как старуха, а довольно быстрой рысью достигла его. Кибу́ту помог ей с воротом и емкостью, напоминающей ведро. Они пили так долго, что, казалось, солнце на небе приблизилось к полудню и стало еще жарче.

На глаза Сэл пал знак трезубца, выложенный из костей на фасаде дома, прямо над крылечком.

«Что это? – думалось ей. – Знак Посейдона, властителя океанов и морей?»

Услужливый Кибу́ту, заметив ее заинтересованность, ответил и на этот вопрос.

– Это именной знак торговца, – сказал он. – Южной общности Ламуту́. На востоке знаком торговца является копье, на западе – лук, а на севере – зубатый меч. А Ламуту́ – это поселение по всей окружности острова. Мы вот в южной его части.

Сэл смотрела на него с неподдельным интересом, но по большей части он выражался в вопросах об отце.

– Скажите, уважаемый Кибу́ту, – произнесла она, – мой отец раб вашему господину?

Кибу́ту улыбнулся ее обеспокоенности, утешив тревожные мысли Сэл.

– Нет, – сказал он. – Ваш отец друг всего Ка́тиса, и Гурдоба́ну тоже.

Его слова словно глубокий выдох уняли дрожь пальцев.

«Друг торговца, – подумала она. – Возможно, все не так плохо».

Га́твонг поторопил их, и они зашли в дом.

Внутри помещения пространство казалось тесным из-за необычной вогнутой крыши, но при этом довольно милым и живым. Повсюду в горшках стояли по́фы, их сменяли керамические вазы с луговыми цветами. Прямо возле прихожей ютилась маленькая кухонька с небольшим столиком и стульями, сделанными из костей, за ней были детские спальни с множеством престранных лож. На второй этаж вели сколоченные лестницы, которых в доме было множество. Люки для лестниц зияли чуть ли не в каждой комнате.

Гости разместились на чердаке, прямо под крышей дома, где давеча спали А́ккертон и Бафферсэ́н на кроватях в форме лепестков. Именно тут Кибу́ту и ввел их в курс событий, павших на ами́йские плечи. Сэл не верила в услышанное, те слова, что говорила Фендо́ра, о том, что каждый пытается ее спасти, оказались правдой. По словам Кибу́ту, охота на изумрудного Гива́ла была кровопролитной и ужасающей. И все ради того, чтобы выкупить ее у варвара сици́лских земель. Фендо́ра подтвердила догадки ами́йца, обозначив местом заточения девушки Сэ́йланж. Ему было крайне любопытно послушать о происках Сависти́н, о том, как она пошла против самого зи́рда и как вопреки любовным связям с Пе́стовым сыном отправилась на Сици́л рабыней. В голосе женщины промелькнула боль потери, она рассказала ами́йцу о гатуи́лких кхалкхи́́ и о сыне среди них.

– Уважаемый Кибу́ту, – вступила в разговор Сэл, – почему же вы предостерегали нас об опасности, не соизволив отвести к прибежищу вашего народа? Ведь наверняка не зря на побережье нет ни одной живой души.

Кибу́ту посмотрел в глаза девушки так, будто стыдился раскрыть всю опасность ее положения.

– Причиной этого, о юная иноземка, – ответил ами́ец, – является мой народ, обозлившийся на вас, как на причину великой охоты. Они полагают, что кровь погибших на ваших руках, и я побоялся их гнева.

– Я так и знала, – забеспокоилась Фендо́ра, – что здесь небезопасно.

– Безопаснее, чем где бы то ни было, – уверил ее Кибу́ту.

– Ваш народ готов разорвать Сэл, – повторила рабыня. – К ночи прибудут каратели Рэ́хо. Даже Са́лкс безопаснее этих мест. Наверняка королева Вессанэ́сс уже сошла на берег Сэ́йланжа, требуя от Фа́лкса вернуть похищенную корону.

– Откуда ей знать? – удивился ами́ец.

– Оттуда, благородный га́твонг, – разъяснила Фендо́ра. – Я сама, по наставлению Пе́стого раба Фи́фла, предотвратила отправку на Сици́л тысячи рабов. Надеюсь, а́мис долетел. Иначе кэру́нские баржи вот-вот покинут Са́лкс и Пе́ст получит свои дары.

Кибу́ту, вскочив с места, взялся за голову. Такого поворота событий не предполагал даже Гурдоба́н. В этой суматохе предстоящей охоты никто и помыслить не мог, что Са́лкс пойдет на такое.

– Вы получили ответное письмо от королевы? – спросил он Фендо́ру. – А́мис вернулся?

Рабыня замотала головой.

– Не было птицы, – произнесла она. – Но королеве и не подобает писать рабыне.

Га́твонг заметался из угла в угол, будто предрекая всему плохой исход.

– Вы должны остаться здесь, – заключил он. – И под предлогом смерти не покидать хозяйского порога.

– Но каратели Рэ́хо! – возмутилась Фендо́ра.

– Нет, – перебил ее ами́ец. – Я уверен, они обойдут вас стороной.

– А вы?! – разволновалась рабыня.

– А мой долг, о уважаемая Сэл и Фендо́ра, мой долг предотвратить большую ошибку са́лкских вельмож. Пока не слишком поздно, я устремляюсь вершить бравое дело, и да поможет мне великий думает.

Он кинулся к люку в полу, но голос Фендо́ры приостановил его благородный порыв.

– Предотвратив большую ошибку, вы обозначите наше местонахождение! И вскоре са́лкские корабли прибудут сюда!

Его глаза лишь на миг взглянули на Фендо́ру, а через мгновение он ушел.

Теперь, куда ни посмотри, Сэл казалось, что она не выбралась из ямы для пленных, просто ее границы расширились и окрасились в другие цвета. Уставившись в окошко, они опасливо провожали ами́йца, что поспешнее ветра бежал к шлюпке. А между тем солнце клонилось к ночи, окрашивая все вокруг кровавыми красками. По прошествии часа Депоннэ́́я отчалила из бухты Лату́, вопреки крикам ее капитана Пи́дмена, бегающего разгневанным монстром по берегу. Под его ногами похрюкивал толстобокий ре́буз, выражая с ним полную солидарность.

Когда крики капитана утихли, солнце уже практически склонилось за горизонт, а воды завеяли холодом. Беглянки, не покидая чердака, осторожно поглядывали за пьяным ами́йцем, восседающим по-королевски на пустынном пляже. Он то и дело запрокидывал глиняную бутыль, вливая в себя крепкое пойло. После очередного глотка его желанием стало петь матросские песни. Пи́дмен не блистал талантом и потому пел как мог. А от его завываний Фендо́ра затыкала уши.

 
«Вперед, ами́йские мужи!
На рев огромных тварей!
Швыряй копье! Круши! Круши!
Мы бьемся общей стаей!»
 

Обернувшись, Сэл увидела повсюду свечение по́фов, и внутри комнаты стало намного уютней. Поджатые колени больше не тряслись, пение капитана успокаивало ее, но тревожило обеспокоенную Фендо́ру.

– Вот убогий, – ругалась она. – Неудивительно, что никто не пытается спасти этого трезвона. Каратели Рэ́хо могут нагрянуть с секунды на секунду, а он, мало того, что поставил свою жизнь под угрозу, еще и нашими рискует. Уплыл корабль, беги, спасайся, а не сиди и глотай пойло.

– Быть может, привести его сюда? – обронила Сэл. – Я никогда не видела карателей, кто они?

Фендо́ра не ответила, но устремилась по лестнице вниз, наверняка на помощь пьянчуге. Сэл только и слышала ее причитания:

– Спасаю двух ре́бузов, малого и большого. Ох, нахрюкают беду.

Через минуту, уставившись в оконце, девушка наблюдала за гневной Фендо́рой, пинками подгоняющей Пи́дмена в Гурдоба́новскую обитель. Тот спотыкался, ругался, но все же брел в обнимку с хрюндлем к хижине. Но не прошли они и полпути, как внезапно раздался жуткий вой. А затем еще один, ужаснее прежнего. Сэл, прижавшись к полу, старалась не высовываться из окна, роняя прищуренный взгляд на побережье. Фендо́ра ахнула, оборачиваясь по сторонам, теперь она не подгоняла Пи́дмена, а сама устремилась в укрытие. К слову сказать, капитан с ре́бузом проследовал за ней. Влетев заполошной птицей по крыльцу в дом, рабыня задрожала как лист на ветру, так что руки не могли ухватиться за лестницу. Пи́дмен ввалился за ней под тревожное хрюканье его ручной свиньи.

– Замолчите, – пригрозила ему Фендо́ра. Но бестолковое животное все продолжало хрюкать.

Между тем в темных водах мелькнуло что-то огромное. Сэл увидела голову монстра и содрогнулась. С уверенным перебиранием лап нечто двигалось к берегу, завывая все громче и громче. От этого сердце девушки бешено заколотилось.

– Мамочки, – произнесла она, увидев лицо Фендо́ры, показавшееся из люка.

– Тсс, – прошептала рабыня, приложив перст к губам. Снизу ее подталкивал пьяный капитан в попытках залезть на чердак.

Фендо́ра тысячу раз пожалела о проявленной жалости. Капитан и его свинья явно стремились выдать их убежище.

А Сэл все наблюдала за тварью, разрезающей водный покров. Рывок, еще один, и каратель оказался на суше. Его появление хрюндель обозначил беззаботным визжанием. И девушку обуяла ярость. Капитан, застряв в люке вместе с Фендо́рой, пытался протащить на чердак и свинью, мотая из стороны в сторону пойлом. Рабыня пыталась закрыть обоим рот, но у нее ничего не получалось. И тогда Сэл решила взять все в свои руки. Быстро метнувшись к троице, она выхватила бутыль из капитанских рук. Он возмутился, но уже через секунду бутыль, разбитая вдребезги о его голову, усмирила пьяное недовольство. Тело капитана соскользнуло вниз, свинья отправилась вслед за ним. И, хвала богам, животное больше не визжало.

Рабыня выдохнула, но тревога никуда не отступила. Карабкаясь по полу, они достигли оконца и затаились под подоконником. Взгляды дрожали, как и их тела.

Тьма скрывала большую часть монстра, но показавшиеся в небе Сестринские Луны подсвечивали многое. Монстр походил на огромного льва, покрытого чешуей. Вместо гривы его голова была утыкана иглами, а на лапах громоздились огромные когти. Распрямившись, он превзошел изваяние дума́ста в два раза и без усилий отгрыз его голову. Статуя рухнула в воду, и тварь потеряла к ней интерес. Теперь он вынюхивал следы на песке, что привели его к первой хижине. Ноздри расширились, песок попал внутрь, и монстр чихнул. Беглянки вздрогнули и прижались друг к другу. Было очевидно, что следы на песке принадлежат им. После первой хижины будет вторая, а потом следы приведут его к убежищу на чердаке. Фендо́ра боялась даже об этом помыслить.

Монстр, разинув пасть, зарычал и ломанулся в хижину. В одно мгновение ее стены были разбиты в щепки, а крыша обрушилась на мускулистую плоть. Но каратель не остановил разрушение, он пронесся вихрем из хижины в хижину, и доски затрещали.

«Как же так, – думала Фендо́ра. – Ами́йцы изничтожили са́йклов, обезглавили изумрудного Гива́ла, но побоялись карателя Рэ́хо».

Ответ на ее вопрос пришел позже, когда на берегу южного Ламуту́ появился еще десяток таких же тварей. Она крушили все подряд, и теперь беглянки точно знали, что их обнаружение – это вопрос лишь времени.

– «Уж лучше бы мы спустились в колодец», – подумала Сэл.

Как будто в ответ на ее опасения прибрежные громилы рванули к обители торговца, словно псы, идущие по следам.

Глаза в глаза, как в зеркала, полные страхов, они смотрели и столбенели от безысходности. Страх обнажил слезы и сопли в череде жутких гримас обреченных страдалиц. На всем бегу, напоминающем натиск носорогов, монстры снесли крепкие сваи, и дом обрушился. Беглянки только и успели сцепиться друг с другом, как стены затрещали, сложившись подобно карточному домику. Все рухнуло разом, и в треске ломающихся досок их голоса слились воедино. А после пала темнота…