Текст книги "$то причин убить босса"

И тема выдвижения Вити на место креативного отпала как-то сама собой.

Глава 8

В полной тишине, разбавляемой едва слышимыми комментариями игры «Рубин» – «Спартак» и ремиксами по МузТВ, я провел три с половиной часа. Обычно за это время я едва успеваю поговорить по телефону раз десять. Батарея моего «Панасоника» порядком изношенная, пора покупать новую, но все не доходили до этого руки. Каждые два часа приходилось вставлять ее в зарядку, чтобы, не дай бог, телефон не заглох в самый неподходящий момент. Поскольку трубка все-таки работала, я ограничивался лишь терзаниями совести о том, что дома у меня хоть что-то, да не в порядке. Но сейчас телефон лежал на кровати, и я уже дважды смотрел на его табло, чтобы убедиться в его исправности.

Нервный клик вернул меня, уже почти достигшего нирваны, к действительности. Бросив взгляд на комп, я увидел в нижнем углу мигающую иконку. Интересно, кто это рискнул отправить мне письмо? Наверное, что-нибудь вроде «Новейшие базы» или «Выложила фотки, как обещала». Врет, мразь. Она мне ничего не обещала, потому что я ее ни о чем не просил.

Иконка мигала и раздражала меня до мурашек. Поднявшись, я рухнул на стул перед экраном и вскрыл конверт.

Щур!

Ай да скороход! Это как же человеку трудно должно быть без пива, чтобы за три с половиной часа…

Паша Щуров – не стенографист. Он также не биолог, не фармацевт и не винодел. Просто он в течение пяти минут может связаться с таким же, как и он сам, идиотом, который свяжется с третьим, тот с четвертым, а уже пятый даст нужную имеющуюся у него информацию. Десять классов образования позволили откосившему от армии лузеру вступить в секту ненормальных любителей компьютерного общения. Несколько тысяч ни разу не видевших друг друга придурков общением друг с другом и такими лохами, как я, умудряются зарабатывать на жизнь столько, сколько не снилось любому менеджеру «Вижуэл». Я Щура ни разу не видел. Деньги ему я перевожу тоже посредством компьютера. Познакомились мы так. Я как-то просматривал почту и наконец-то обратил внимание на майловую забаву для тинейджеров «Задай свой вопрос». У меня дрогнула рука, и я не задумываясь настучал: У кого какой челлендж[11]11
  Желание, мотивация.


[Закрыть]? Через двадцать минут я едва не перегрузился от общения. Одна киска отписала: «У моего – 23 сантиметра». Но один участник конференции поразил меня своим ломовым подходом к теме, и я, второй человек в крупнейшей рекламной компании столицы, решился на связь, о чем сейчас не жалею. Есчесно, мой челлендж – извести всех падонкаф, задающих такие вапросы, – заверил меня он. Им и оказался Щур, оказавшийся в этот момент на той же самой странице, где, видимо, и я. Мало-помалу мы разговорились (расписались), и уже через неделю он выполнил первое мое задание – нашел секретаршу Милу взамен свалявшейся с бандюками племянницы «хьюман ресорсез».

Спихнув ему со счета сотню, я распечатал прикрепленный файл и пять первых листов просматривал с ледяным спокойствием. Когда они поехали в окне выдачи готовой продукции принтера, я поначалу испугался, не прислал ли мне Щур по запарке чужой заказ – список депутатов Госдумы, имеющих судимости, но вовремя сообразил, что конспект в три листа в виде стенограммы – это уменьшенная копия печатного текста. Там было все: штатное расписание, годовой оборот, планы «Вижуэл» и концепция развития с точным указанием мельчайших подробностей, автором большинства которых был именно я. Машенька Белан – невероятно требовательная к мелочам девочка. Как я на дух не перевариваю валяющиеся в урне упаковки от пюре быстрого приготовления в отделе арт-проектов, так и она брезгливо относится к пропущенной мелочи. Словом, на первых пяти листах было все, что за некоторую сумму пожелал бы получить директор любого рекламного агентства Москвы, пожелавший уничтожить «Вижуэл» на корню. Проекты уже начали набирать обороты, предстоящие контакты и суммы перестали быть никому неизвестными, и я уже с разочарованием вынимал из принтера шестой лист, чтобы закончить с бестолковым просмотром подготовленного Белан отчета и отправить его в урну вместе с первоисточником.

Но едва я прихватил взглядом первые две строчки текста, который заполнял шестой лист до середины листа, мне показалось, что я ошибся. Встряхнув лист, а заодно и промигавшись, я начал шестой лист сначала и дочитал до конца.

Еще пять или семь минут я сидел с закрытыми глазами. Я не могу сказать точно сколько, потому что в темноте люди, склонные к мерному образу жизни, считают полторы минуты за две. Один монах, просидевший в пещере тридцать один день, заявил при расконсервировании, что пробыл в заточении двадцать два дня.

Я привычно поискал рукой слева от себя ручку чашки с кофе, вспомнил, что кофе сегодня – не мой напиток, и во второй раз прочел то, что заставило онеметь кончики моих пальцев пять или семь минут назад…

Браться за дело нужно только по зрелом размышлении.

Я в том золотом возрасте, когда выпитая вечером бутылка финской водки еще не в состоянии показать мне в зеркале на следующее утро, как я буду выглядеть через десять лет. Моя печень, мозг и желудок еще поют в унисон, и эти песни похожи на гимны. Подчеркивая статус независимого, свободного от случайных встреч человека, я вышел из дома без портфеля. Впервые за пять последних лет, кажется. Зрелое размышление, о котором было упомянуто, привело меня к мысли, что все на этом свете делается в угоду людям положительным. Кому, как не мне, господь мог послать в корзине черновичок Белан?

Доехав до офиса «Вижуэл», я вошел в помещение и сразу почувствовал себя в роли человека, воспоминания о котором еще не затихли под сводами, и теперь они гуляют эхом профессиональных некрологов по коридорам. На лица ребятишек, сталкивающихся со мной в лифте и на этажах, было страшно смотреть. Так выглядели бы они, встретившись с покойником.

Единственная, в чьих глазах я заметил радость, была та самая девчушка, которую мы с Лебедевым с беспощадностью мудаков разыграли в лифте. За все время я встречал ее еще дважды. Перед тем самым роковым отъездом в «Адидас» по поручению Рогулина я выходил из кабинета и едва не сбил ее с ног. Кипа бумаг разлетелась по ковровой дорожке коридора косяком чаек, девочка тихо вскрикнула и ринулась на пол. Место этим бумагам скорее всего в туалете или на складе, это какая-нибудь беспонтовая переписка с магазинами, но девочке сказали, что это важно, и когда важные бумаги упали на пол, она едва не потеряла сознание от ужаса.

– Я вам помогу, – сказал я, ринувшись на пол вслед за ней и стукнулся с ней лбами. На чокание бокалами это было не похоже, скорее, родился тот звук, с которым вагоны входят в сцепку. Ее это невероятно смутило, меня рассмешило. Такие контакты рядового персонала с руководящим составом происходят редко, и девчушка окончательно растерялась.

– Надеюсь, вы это сделали не для того, чтобы поменяться со мною мозгами, – неожиданно для меня сказала она, и теперь я растерялся.

– Вы полагаете, – немного замедлив сбор макулатуры, заметил я, – что это для меня могло оказаться выгодным?

Она стояла на коленях и собирала хлам, низко склонив голову. В таком положении женщины для мужчины появляется шанс рассмотреть ее более глубже. Одевалась она всегда немного непохоже на других. Вот и сейчас, рассматривая ее фиолетовый бюстгальтер под розовой кофточкой и узкую синюю юбку, поднявшуюся оттого, что она стояла на коленях, я пытался угадать, зачем она так одевается. Вызов ли это корпоративной системе, чьи представители идентифицируют друг друга по дресс-кодам, или просто безвкусица. Фиолетовый бюстгальтер, розовая кофточка и синяя юбка – глаза бы не смотрели, но мне почему-то нравилось стоять рядом с ней на коленях и заниматься ее работой. Тонкий аромат духов, не тех, что по сто долларов за унцию, а тех, что из Кракова, по сходной цене, удивительно органично сочетался с этим бюстгальтером и юбкой, золотистыми волосами и глазами цвета травы, покрытой росой. Полный комплект противоречий, которые непременно хочется уладить. В общем мы собрали бумаги и она ушла.

Во второй раз я увидел ее вчера, когда в состоянии, близком к бешенству, заметил эту девицу, прогуливающуюся неподалеку от офиса «Ребуса» с собакой. Я сидел за рулем «мерина», молотил руль, а она шла мимо по газону, не замечая меня. Вместе со странной манерой одеваться она обладала еще одной странностью – любить собаку, на которую мне, например, смотреть тошно. У каждого животного есть свои прототипы – уменьшенные в проекции копии. У жирафа есть окапи, у лошади – пони, у слона – Чебурашка, а у свиньи – французский бульдог. Эти хрюкающие кривоногие мрази (я о бульдогах) выводят меня из себя, и несмотря на то что у меня нет никаких особых причин их невзлюбить, я их ненавижу из-за одной только манеры вести себя в собачьем обществе, что бульдожка тут же и продемонстрировала. Девочка, имя которой я до сих пор не знаю, шла по газону с этим недоделанным бульдогом, и тот лаял на прогуливающегося неподалеку немецкого дога истеричным кашлем туберкулезника, несомненно собираясь намять тому догу бока. Когда догу это занудство надоело и он крупной рысью побежал в сторону хама, мразь тотчас запросилась на руки девочке. Вот за это, вот именно за это, и еще, наверное, из-за тысячи причин, которые есть, но о которых я не знаю, я их и ненавижу! Догу приказали вернуться, и он ушел, обоссав напоследок куст на глазах, если так можно назвать похожие на поросячий анус щели обидчика.

И вот сейчас я встретил ее в третий раз. Следуя по коридору к лифту мимо одного из кабинетов на первом этаже, я краем глаза тут же уловил в его глубине легкий диссонанс. Что-то оранжево-сиреневое стояло у окна и выделялось на общем фоне костюмных тканей, как волнистый попугайчик, присевший на ветку с воробьями. «Привет», – машинально и мысленно поздоровался я с девчушкой, даже не повернув головы.

У лифта, заметив меня, Аня Стефановская, менеджер отдела по арт-проектам, и Раечка Чельникова, менеджер отдела Лебедева, вдруг изменили свои планы и двинулись наверх способом, который не противен только сантехникам и прочей челяди. Измена сверкнула и в их взглядах, когда они поняли, с кем вместе им придется медленно возноситься на этаж выше. Десять секунд стоять в замкнутом пространстве с Медведевым и не обмолвиться при этом словечком, как раньше, – это идиотками нужно быть, однако даже если и стать таковыми, то выйти из лифта придется вместе с Медведевым, а каждый знает, что быть с Медведевым в замкнутом пространстве десять секунд и не обмолвиться при этом словечком – это идиотизм, поверить в который трудно. Заговорить со мной – еще хуже. И хотя я не совсем понимаю, почему бы бесталанным телкам со мной не поболтать, они на это никогда больше не пойдут, поскольку связь с Медведевым отныне – преступна. Это как если добровольно заразиться ВИЧ-инфекцией и начать разносить ее по компании. Быть уволенному по надуманным основаниям только потому, что ты добр с Медведевым, никому не хочется, и две не самые красивые девушки «Вижуэл», стуча каблуками, поперлись по лестнице. Разве это не идиотизм?

Мила встретила меня неоднозначно. Сначала в глазах ее сверкнула радость, но потом, когда первый импульс затух, пришел второй – ее глаза стали хотя и виновато сияющими, но все равно холодными.

– Слушаю вас, – сказала мне девочка, у которой, со слов Щура, лежит больная раком мать и которую я устроил на высокооплачиваемую работу.

– Скажите, Мила, у себя ли находится президент компании «Вижуэл» Рогулин Георгий Алексеевич?

– У вас назначено?

Мила знает, что на эту работу благодаря участию своего друга Щура устроил ее я. Это Евгений Иванович Медведев, введя в эйчар мимо очереди на эту должность в несколько сот претендентов, дал ей возможность зарабатывать две тысячи долларов в месяц, что, несомненно, должно было самым положительным образом повлиять как на рацион ее питания, так и на качество лечения ее матери.

– Нет, к сожалению, но мне кажется, если вы передадите ему, что я пришел по важному для него вопросу, он меня примет без записи.

Благие намерения Милы вошли в противоречия с корпоративной дисциплиной. Я знаю, что она и впустить меня не может, и не впустить для нее – сукой оказаться.

Шагнув к ней, я потрепал ее за щеку и шепнул:

– Кричи.

Она уставилась на меня диким взглядом округлившихся глаз.

– Громко кричи и беги за мной.

– Туда нельзя! – сообразив, что к чему, крикнула она.

– Для этой компании ты кричишь слишком тихо, – подмигнув, подсказал я и двинулся к двери Рогулина.

– Туда нельзя! Вернитесь немедленно!.. – прогрохотало мне в спину, когда я обнаружил в кабинете Рогулина с телефонной трубкой в руке.

– Я перезвоню, – сказал он кому-то, увидев меня, и положил трубу на рычаги.

– Ей со мной не справиться, – ткнул я пальцем за спину. – Не прошло и суток, как мои бывшие секретари вынимают ножи при встрече со мною. По взгляду Рогулина я понял, что поведение Милы ему понравилось, и рассмеялся. – Я на минуту, Георгий, всего на минуту.

Дверь захлопнулась, и я сел в кресло, в которое садился пять лет каждый день за исключением выходных. Поймав взгляд Рогулина, я понял, что это ему, в отличие от предыдущего момента, наоборот, не понравилось.

– Только одну минуту.

– О, мне хватит, – и рука моя невольно потянулась в карману, в котором лежали бумаги креативного директора и перевод в редакции неизвестного мне специалиста.

Быть может, в этот час и эту минуту что-то и изменилось, быть может, уже через два часа Миле не было необходимости лгать, а мне выручать ее из беды, быть может, все было бы иначе, если бы Рогулин не повел себя как настоящий придурок.

Поймав мое движение, он снял трубку внутреннего телефона и сказал в нее:

– Маша, зайдите ко мне.

Я прикусил губу. Коллоквиум с участием креативной штучки не входил в мои планы. Я намеревался погостевать у них по очереди.

Но что-то быстро Маша появилась… Не прошло и пяти секунд, как дверь распахнулась, и это скорое появление навело меня на неожиданные открытия. Посмотрев за спину, я нашел открытой две двери: Рогулина и ту, что напротив. Часто поморгав – это была не рисовка, мне действительно было не по себе, – молча показал пальцем на свой бывший кабинет.

– Мария Александровна, мой заместитель, поприсутствует при нашем разговоре, – объяснил одной фразой все непонятное для меня Георгий.

– Интересно, чего вы боитесь, Рогулин, – убирая руку с лацкана, на котором рука замерла, готовая нырнуть в карман за бумагами. – Уж не того ли, что я начну вымогать у вас деньги или совершать иные аморальные поступки?

– У вас осталось пятьдесят секунд.

Я посмотрел на Машу. Обычное лицо неудовлетворенной ночью заходящейся в желании суки, рыскающей по офису, чтобы это желание удовлетворить иным порядком, – типичный образчик бизнес-леди начала третьего тысячелетия. Эти крошки вынуждены недосыпать, недотрахиваться, недочитывать Чехова, недолюбливать и недоживать ради одной только единственной цели – наступления часа, когда все это можно будет доделать в условиях, максимально приближенных к райским. Ради этого они будут изводить всех до полусмерти, заставлять себя ненавидеть, лишать жизни других и при этом говорить о том, что среди недочитанных писателей их любимый – Чехов. Знает ли она, что у меня в кармане?

Часто я ловил на себе ее вожделенные взоры. Я знаю – ей по душе не затянутый в корпоративный костюм и не задавленный галстуком фраер. Она любит мачо, ее идеал мужчины – Бандерас. Наверное, именно для того, чтобы разуверить ее в том, что все мачо благородны и восхитительны во всех отношениях, и я пришел в офис «Вижуэл» впервые – в черном костюме и сиреневой рубашке, расстегнутой на три пуговицы и закинутыми на лацканы крыльями воротника. Я благоухаю итальянским бризом от Франка Оливье, мои длинные волосы небрежно падают назад, едва касаясь воротника, я сыт и вальяжен – вот тот идеал мужчины в понимании успешной Маши Белан, который я хочу сейчас разрушить.

Но эти двое, она и Рогулин, вместе мне не нужны. Я не для проведения очной ставки сюда прибыл, я пришел учить их уму-разуму по очереди. Разговор на эту тему в таком составе преждевременен, для начала нужно убедить Георгия в том, что эти вирши кропала его креативный директор, а не я, отчаявшись, целые сутки кропал их, поливая слезами. Рогулин только на вид начальник непреступный и несговорчивый, на самом же деле это невероятно уступчивый человек. Уболтать его можно на что угодно, но если уж уболтал на этом месте, то он с него не сдвинется ни на шаг. Зачем сейчас выкладывать перед ним рукопись Белан? Чтобы сказать: «А давайте мы экспертизу проведем»? Разборки на уровне районного отделения милиции. Машенька – уникальный человек. Я-то уйду, меня здесь никто держать не будет, а она останется, и еще неизвестно, как Рогулин отреагирует на ее заверения, что отчаявшийся Медведев ударился во все тяжкие. Меня же этим тазом и накроют. Нет, вместе они мне сейчас не нужны…

– Георгий, я даю тебе шанс. Нам нужно поговорить тет-а-тет.

– Осталось сорок секунд.

– Георгий, роль сержанта дисбата тебе не к лицу. Я прошу понять меня правильно. Суди сам: разве хоть один кинолог возьмется дрессировать двух собак одновременно? Или будет ли опер добиваться истины у двух воров в одном разговоре? Ты возразишь мне тем, что общение с двумя партнершами уже давно не извращение, но и в этом случае использовать их можно только по очереди, природа не предусмотрела такой степени мужского вожделения. Мои же запросы куда скромнее обычных. Я хочу спасти эту компанию и тебя, дурачок.

– Пошел вон.

– Ты посмотри, никто мне не дает сегодня договорить до конца! Никто не хочет узнать, а нет ли у человека каких проблем, или, к примеру, свежих идей, или гонореи, или еще чего-нибудь, способного взволновать человека и быть таким настойчивым!

– Выметайся отсюда!..

Георгий не выдержал и полминуты. Конечно, я мог быть куда вежливее, но стоит только подумать о том, что лежит в кармане моего пиджака, как стыдоба за отсутствие такта осыпается в прах.

– Мне кажется, не пройдет и пары недель, как ты вспомнишь об этом разговоре.

– Ты угрожаешь мне?

– Не старайся быть похожим на идиота. Кому и когда я угрожал? Я всегда только предупреждал. Некоторых недалеких президентов нужно постоянно форкастить[12]12
  Этим занимается команда XZIBIT с убитыми авто в программе «Тачку на прокачку».


[Закрыть], потому что некоторые недалекие президенты сначала порубят косты, а потом к ним приходит понимание, что это их задница летит в пропасть!

Мыча и багровея, не находя места рукам, Большой Гоша, как впотай зовут Рогулина жители первого этажа, стал подниматься из-за стола, как гора.

Моя щека дернулась, и это, пожалуй, первый раз, когда меня поразил тик. Чтобы больше такого не было, я старательно поморщился и почесал нос.

– Да будет так, – дойдя до двери, я обернулся и, как Иоанн Креститель, поднял вверх указательный палец. – Я только что имел желание спасти тебя и эту контору. Ты послал меня на хер. Так запомни, старик: скоро наступит час, когда ты поймешь – единственное твое спасение – это я. Но когда ты придешь ко мне и скажешь – «Женя, помоги», я скажу тебе: пошел на хер!

Я и заменил указательный палец средним.

Стол и кресла начали отчаянно трещать – это выбирался из своей берлоги доведенный до бешенства медведь-шатун. Если он до меня доберется, мне не миновать лиха. В то время как я пил коктейли и не поднимал над собой ничего тяжелее девичьих тел, Георгий тягал штангу и пыхтел, качая пресс. Но он не добежит до дверей. Его обязательно остановит Маша. Жора Рогулин из тех коней, которых останавливают воспетые Некрасовым женщины.

Выйдя из его кабинета, я почувствовал невыносимую жажду. Пришлось задержаться в приемной еще на минуту, чтобы наполнить из кулера стаканчик и осушить его до дна. За спиной моей, сама не своя от страха, сидела Мила. Благодаря предусмотрительности президента наш разговор стал достоянием стафа.

– Лебедев!! – раздался рев Рогулина. Сейчас он похож на разъяренного кабана. – Мила, позови ко мне публициста Лебедева!..

Мне кажется, Георгий хочет убить сразу двух зайцев. Чтобы не травмировать нервную систему и не кипятиться дважды, одной волной гнева он решил накрыть сразу несколько объектов.

Я не знал пока, что нужно делать конкретно, но я знал, что делать вообще.

Спустившись на первый этаж, я оперся на косяк нужного мне кабинета и завис в дверях как паук, ловящий в сеть жертву.

– Можно вас на минутку?

Несуразно светящаяся ярким пятном тень оторвалась от окна и медленно приблизилась ко мне. Одетые в позаимствованную с глянцевых обложек униформу леди-тени замерли, и вдруг стал слышен звук барахлившего кондиционера.

– Сколько вам лет?

– Двадцать три… года.

– Вы учились где-нибудь после школы?

– Институт экономики…

– Сколько вы зарабатываете в «Вижуэл»?

Она беспомощно оглянулась, не ища поддержки, а пребывая в трепетной надежде, что нас никто не слышит. Но мог ли заглушить наш разговор едва слышимое посвистывание кондиционера?

– Шестьсот долларов… я на испытательном сроке.

– Я предлагаю вам должность начальника отдела по работе с клиентами с жалованьем в три тысячи долларов.

Девочка побледнела так, что глаза ее на молочном фоне из зеленых превратились в изумрудные.

– Вас все равно уволят по истечении испытательного срока, – безошибочно предсказал я. – Девушки, за три дня не сообразившие, что в таких местах одеваются не в то, что нравится, а в то, что положено, здесь не задерживаются. Если вы откажетесь сейчас, то потом не приходите, прогоню прочь.

– Я согласна.

– Что вы сказали? – я сказал это другим голосом, потому что на положительный ответ отводил два процента из ста.

– Я сказала, что согласна, – и она свалила на пол из руки какие-то папки.

– Тогда следуйте в эйчар, пишите заявление. Мне плевать, что вам напишут в трудовой, и если вам не выдадут по какой-то причине расчет – а его вам непременно не выдадут, – тоже плюйте.

– Как… плевать?

– Слюной. Я вам выплачу его как бывший заместитель президента «Вижуэл». А как президент компании «Медведь» я дам вам подъемные, – выдернув из кармана золотую визитницу, я выудил одну карточку, а остальное содержимое вывалил в стоящую у дверей урну. Зачеркнув пером все телефоны, кроме сотового, я протянул визитку девушке. – Вы должны позвонить мне послезавтра.

На выходе, у самой вертушки под потолок, у которой прозябал в тоскливом времяпровождении за отсутствием вот уже пять лет какой-либо работы охранник Толя, я вдруг вспомнил о главном.

– Эй! – как можно вежливее, если такое выражение уместно при таком окрике, позвал я ее, в полной прострации следующей во владения истекающей ядом «хьюман ресорсез».

Она остановилась и похлопала ресницами.

– Я почему-то запамятовал спросить об этом во время собеседования, – прокричал я над ухом похожего на спящего сенбернара охранника. – Вас как зовут?

– Альбиной, – донеслось до меня.

– Добро пожаловать в «Медведь», Альбина.

И мне стало смешно от того, что сказал.