Текст книги "ИМ ХОчется этого всегда"

Глава 3

Женя не выдержала и вмешалась в тот момент, когда Лисин прикуривал.

– Я слушаю вас уже час. Если мы будем двигаться в том же ключе, тогда никто не узнает, в каких убийствах вас обвиняют.

– Вы торопитесь, – пыхнув дымком, сказал он. – Точно так же торопился и тот, кто сочинял обвинительное заключение. Несмотря на то, что лицо его было натянуто до предела и он постоянно мучился, отчего в меня закрались подозрения, что он страдает запорами, он торопил и торопил меня, пытаясь дойти до первого пятна крови на чистом листе моей истории.

– Следует ли понимать вас так, что вы так и не признались в совершенных убийствах?

– Вы снова торопитесь. Зачем мне кого-то в чем-то уверять? Я хочу, чтобы вы были моим соавтором, а не обвинителем. Вы жаждете крови, что ж, вам совсем недолго осталось ждать. Если бы вы сами не работали в компании – а газета есть самая что ни на есть корпорация, я бы начал еще более издалека. Чтобы понять и оценить суть произошедших событий, нужно хорошо знать предысторию и корпоративный мир. Я отказался разговаривать с Рысиным… – Лисин затянулся. – Он хотел услышать признания и ждал от меня ловкачества, а услышал тишину. Если вы тоже…

– Нет-нет! – взметнулась Женя, поняв наконец, что, и верно, спешит. – Я вас слушаю. Просто временами мне кажется, что после нескольких месяцев заточения вам захотелось поговорить с женщиной и…

– Разве я просил в письме прислать непременно женщину?

– Продолжайте, прошу вас. Начните с того, чего достигли Коломиец и тот его друг, Гудасов, кажется.

Лисин подумал и снова заговорил…

…Все, чего добились Коломиец и сотоварищи, это повесили на ни в чем не повинный местный райотдел два «глухаря». Если это то, чего они добивались, я их поздравляю.

– Не хотите написать явку с повинной? – усаживаясь за обедом за стол к Коломийцу, поинтересовался я. – Очистите совесть, Александр, не носите этот груз. Годы не те, чтобы таскать его за спиной. По этой говняной триста шестой статье УК все, что вам грозит, – это штраф от ста до двухсот минималок. Ну, на худой конец, двести сорок часов принудительно поработаете эвакуатором на Пятницкой. Хотите кефиру?

Коломиец с треском пожирал куриную ногу, не разбирая, где мякоть, где кость. Он меня презирал и, если бы мог дискутировать без того, чтобы не вызывать смеха, непременно предупредил бы меня о том, что я с этим Факиным горя еще хлебну.

– Я в РУВД сегодня звонил, – продолжал я голосом инквизитора. – Представляете, никто не взял трубку. Лишь через полчаса кто-то подошел к телефону и хрипло выдавил: «Никого нет. Все ищут карту памяти Коломийца и телефон Гудасова. Запомните, гражданин, – сказал он мне, умирая, кажется, – и передайте потерпевшим: мы делаем все, что в наших силах».

Временно отстраненный месяц назад начальник отдела продаж молчал и терзал птичью грудку фарфоровыми зубами. За этот месяц он осунулся и стал выглядеть еще старше. Такое впечатление, что его вывели из состава ЦК и отправили поднимать комсомольское движение в Молдавии. Я могу представить, как ему нехорошо. Лукин из демократично прессуемого наперсника вдруг превратился в начальствующего пидора и теперь требует отчетов по продажам каждый день. Я и Лукина понимаю. Он не раз приходил ко мне и с красными озлобленными глазами сдавленно кричал:

– Игорь Игоревич!.. Мне работать или отчеты составлять?! На чуя ему эти отчеты раз в три дня, если мы результаты по итогам месяца выводим?! Что можно понять по трехдневным данным?!

Я в работу отделов не вмешиваюсь, если результаты имеют положительный баланс. И сейчас не буду. За последнюю неделю продано продукции на два процента больше, чем за предыдущую.

Но больше всего портил настроение Саше Коломийцу, как мне кажется, менеджер Гудасов. Последний так привычно и непринужденно приступил к обговариванию с бывшим начальником отдела вопросов дискредитации и. о. начальника отдела, что Коломиец, искушенный в дворцовых интригах, не мог не догадаться, чем занимался Гудасов с Лукиным в то время, когда Лукин еще не был и. о., а Коломиец не был бывшим. Информацию об устремлениях лжепотерпевшего по факту телефонной кражи мне доносила, как и раньше, моя секретарь Риммочка Гольцова. Своими пентагоновскими акциями я несколько затруднил ей доступ в иные помещения, однако, несколько раз попробовав и не получив от меня нагоняя, она стала, как и прежде, бродить по кабинетам. В то время когда весь персонал терпел и сучил ногами, чтобы дотерпеть до обеденного перерыва, Риммочка была предоставлена самой себе. Из сотни коридорных «чирков» картами по устройствам в течение часа половину можно было смело записывать на счет моего секретаря. Но зато я знал все свежие новости, а другие нет.

И главной была та, что Рома Факин, вопреки всем моим прогнозам, вдруг прижился в отделе продаж. Полученную от меня фору он использовал с пользой и, когда до запланированной мною административной атаки оставалась неделя, стал проявлять признаки активности. Схватывая все на лету, он каждый день входил в офис с мягкой улыбкой, а когда та примелькалась, снова превратился в монолит. Но на монолит уже никто не обращал внимания, потому что все помнили улыбку. Каверза Коломийца и Гудасова всем казалась теперь неуместной – в компанию, в отдел продаж, пришел умненький мальчик, готовый всем помочь даже в ущерб собственному благополучию.

«Рома, поможешь закончить отчет?» – «Конечно, Тая».

«Ром, у меня комп висит!..» – И Рома бросает работу, которую ему только что поручили и обязали сделать к обеду, и с отверткой в руке отвинчивает крышку у машины.

Рома не просит ничего взамен. Он ведет себя так, словно прибыл для решения текущих личных проблем сотрудников своего отдела. Через две недели он помогает уже не только Мире и Тае, но и Гудасову, который хотел объявить его «крысой». И Гудасов из протестующего ветерана превращается в неплохого друга. А Тая, которая еще десять дней назад не таила к нему презрения, светлеет на глазах и частенько тусуется у Факиного стола просто так, без причин. Они вместе курят, вместе ходят на обед, и, когда заканчивалась третья неделя испытательного срока Факина, кто-то увидел их, отъезжающих в одном троллейбусе, следующем не в сторону севера, к дому Таи, а в сторону запада, в сторону Факиного дома… Всем известно, что Тая живет с мамой и папой на Большой Оленьей, а Факин живет один, на Мосфильмовской. И всем понятно, что если бы они следовали вместе составлять квартальный отчет, то мама и папа им вряд ли были помехой в этом деле.

Еще через неделю я стал то и дело слышать: «Факин считает, что…», «Факин думает, что…»

Я знаю, как Рома этого добился. Если ты вливаешься в рабочий коллектив, то те черты твоего характера, которые делали тебя популярным среди одноклассников в средней школе или институте, приобретают главное значение для твоего профессионального успеха. Достаточно компетентный и приятный в общении коллега привлечет куда больше внимания и участия к себе, чем яркий, но не умеющий себя подать специалист экстра-класса. Рома просто вспомнил, какими приемами он добивался популярности среди одноклассников, какие его черты очаровывали их, и сейчас успешно пользуется накопленным опытом. Невероятно, но он сознательно это делает. Он боится ушибить коллег багажом своих профессиональных знаний и занимается только тем, что изредка использует его для причинения кому-то удобств. В первую очередь – себе.

Объяснить это можно просто. Это я, Лисин, не сказав ни слова, все объяснил. Еще три недели назад я мог объявить Факина гадом и выбросить из компании. Но вместо этого я высказал мысль о том, что он невиновен. Как ни крути, а авторитет-то у меня непререкаемый… Лисин говорит на красное – синее, значит, синее и есть, а то, что кажется красным, так то зрение у персонала слабовато. Таким образом, я как бы выразил желание принять Факина правильным человеком. А как только кто-то слышит со стороны, что он правилен, так в нем обязательно начинается процесс, завершающийся появлением точки зрения. «С моей точки зрения…» – может говорить теперь укрепившийся с помощью президента Факин, и вот уже до меня доносится через приоткрытую дверь: «Факин считает, что…», «Факин думает, что…»

Словом, я упустил тот момент, когда фамилия «Факин» в мае 2007 года стала звучать в офисе чаще, чем слово «погром» в Одессе в середине 20-х.

Но об этом позже. Чуть-чуть позже. Сейчас же следует вспомнить эпизод, который случился за пятнадцать минут до того, как я вошел в свою приемную и увидел в ней Лукина.

Оказавшись в состоянии сытой лености, я прошел к офису начальника охраны и минут пять с удовольствием наблюдал за тем, как персонал компании «Глобал», вместо того чтобы предаваться сплетням и раскладыванием «Солитера», испытывает нечеловеческие трудности с электронными ключами. Теперь немалых забот стоило донести тяжелую папку от пункта А к пункту Б. Преимущественно по той причине, что дверь в пункт Б (как потом и в пункт А) открывается электронным ключом, а в памяти многих этому ключу не находилось места. И персонал разворачивался в обратную сторону и двигался уже быстрее.

Вжик! Вжик!.. Вжик-вжик!.. Вжик. Туда-сюда, туда-сюда, с картой, без карты, за картой, туда-сюда, туда-сюда…

Приятно посмотреть. Теперь я представляю, почему сотрудники Пентагона и ЦРУ никогда не поспевают за терактами.

Так вот, налюбовавшись вдосталь и поблагодарив начальника охраны за верную и безупречную службу, я развернулся и пошел по коридору первого этажа, чтобы подняться на свой этаж не на лифте, а по лестнице. Раньше я два или три раза в неделю поднимался пешком специально. Скажу по секрету, что никогда президент компании не услышит о себе столько нового, сколько услышит, беззвучно ступая по ступеням лестницы. Глупые, несчастные сотрудники, пренебрегая распоряжением о курении только в специально отведенных для этого комнатах на этажах, выходят на лестничные площадки. Они выходят туда именно потому, что им запретили туда выходить с дымящимися сигаретами в руках. Так уж устроен член корпоративного сообщества – он будет все делать наоборот от разрешенного. И я использую это для выявления революционно настроенных индивидуумов. Запретите сотрудникам ходить на лестницу для курения – и они обязательно будут там собираться, чтобы сказать все, что накопилось. Запрещенное для сбора место мгновенно обозначается в мозгах сотрудников как место конспиративное, поэтому они собираются там не для, того чтобы говорить о хорошем, а для того, чтобы говорить о плохом. (Гонорар за этот совет прошу перечислять в фонд борьбы с моббингом.)

Они все почему-то думают, что Лисин никогда не ходит пешком. Они продолжают так думать даже после того, как два раза в неделю я прочесываю эту криминогенную зону и пару-тройку молодых людей штрафую по полной. Но они все равно выходят на лестницу, чтобы быть пойманными, хотя до курилки куда ближе. В эти минуты я чувствую себя львом, ловящим, ловящим и ловящим коров одного и того же стада в одном и том же месте водопоя. Это происходит два раза в неделю, то есть девяносто шесть раз в год, размеры штрафов по сравнению с МРОТ потрясают воображение. Но это происходило ранее, происходит теперь и будет происходить в дальнейшем, и я вижу в этом укоренившееся в московских корпорациях не играющее ключевой роли микропротивостояние якобы либерально настроенных масс якобы деспотичному правящему режиму. Россия не умеет жить без классовых противоречий, и потому они всегда выдавливаются наружу, хотя бы и в таком кастрированном виде.

Так вот, сегодня мои размышления о революционной ситуации в «Глобал» носят более пространный характер, поскольку лестницей я воспользовался не потому, что неделя кончается, а еще никто не пострадал, а потому, что я забыл в кабинете электронный ключ (черт бы его побрал!). Надо было приказать начальнику охраны, чтобы тот для всех дверей заказал еще одно устройство. Оно должно реагировать на глаз президента. Посмотрел в дупло, а тебе оттуда: «Проходите, Игорь Игоревич, добро пожаловать. Это ничего, что вы тупой и ключ забываете, как нимфоманки из производственного отдела».

Поднявшись до второго этажа, я услышал приглушенный разговор на третьем. В этой ситуации я, как правило, делаю последний рывок, чтобы прыгнуть на спину зазевавшейся корове. Но сегодня я, наоборот, замедлил шаг. Всему виной было дважды произнесенное сказочное имя Морозко.

– Он не понимает, что творит. – Этот голос я узнал сразу, это был голос прибитого обстоятельствами Коломийца. Он был прибит настолько, что повторил: – Он не понимает, что делает… Он хлебнет с ним лиха.

Прислонившись к лестнице, я посмотрел вниз – не шлифуют ли поручни ладони бесшумно поднимающихся подчиненных. Не хотелось бы быть здесь застуканным. Одно дело лотошить куряк, что объяснить всегда можно попутным действием, и совсем другое – специально подслушивать на лестнице их разговоры. Для этого у уважающего себя президента крупной компании всегда должны быть под рукой несколько сексотов.

Когда Коломиец произнес:

– Он не ведает, что творит, клянусь, – я стал принюхиваться.

Мне известно, как пахнет дым канабиса. Именно им сейчас, при таком развороте диалога, и должно было пахнуть. Но никаких посторонних примесей в табачном дыме на лестничной клетке не присутствовало.

– А тогда зачем это ему нужно? – И по чуть шепелявому говорку я признал в невидимом мне собеседнике Коломийца уже раз шестнадцать оштрафованного Гену Гросса. Ему почему-то не курится на складе, хотя там курить тоже, между прочим, запрещено, его почему-то постоянно тянет в офис.

Я их ни разу не видел вместе, но мне понятно, что может связывать одного со вторым. Гросс постоянно на складе, ибо его заведующий, а Коломиец начальник отдела продаж. Одно неотделимо от второго, но Коломиец, насколько мне известно, никогда не опускался до того, чтобы заходить в места, где стоят поддоны с товаром. То есть он не мог иметь постоянной связи с Гроссом.

– Этот ублюдок погубит компанию.

– Кто, Лисин?

– Да почему Лисин? – вспыхивает Коломиец и тут же включает заднюю передачу: – Хотя получается, что именно Лисин и погубит…

– Откуда вообще взялся этот Факин?

– Не знаю. Не исключено, что это его протеже…

– Я об этом не подумал.

– Говорю тебе наперед – через месяц Факин задавит Лукина, и продажи рухнут. Ты бы видел, что он предлагает в качестве новой концепции сбыта продукции… Если Лисин не запланировал специальный ход, чтобы порубать меня и вывести за штат, и если Факин не его человек, который приглашен в качестве конфликтолога для «зачистки» штата, то он вскоре поймет, что дал маху. И тогда быстро вернет меня на место, но будет поздно.

– Это почему? – Я слышу, как Гросс пыхает дымком.

– Да потому, что Факин невероятно способный паренек!.. – Коломиец впервые повысил голос. – Он уже сейчас владеет объемом информации, которую обычный стажер всасывает за полгода!.. «А вот это откуда, Александр Львович?», «А это правда, что та-та-та, Александр Львович?»… И я тебе как своему скажу, Гена, – я впервые в жизни увидел, как пальчики выпускника техникума бегают по клаве компа с такой скоростью, что их даже не видно. Крутятся, как пропеллеры!..

– А Лукин…

– Лукин – дерьмо на палке! Он – лох! Факин играет с ним, как кошка с мышью! Так что Лука только и успевает работу Факина на весь отдел переписывать, сами же в это время запираются в моем кабинете, суки… и что-то пишут, пишут, перетирают… Я же вижу все через стекло! И как же быстро сошлись два этих мерзавца?.. Но Лука… Я не знал, что он настолько туп. Поверь мне, Гена, еще через месяц случится «японское чудо». Новичок-технарь задавит весь отдел и поставит его раком.

– Кого, Лукина?

– Всех!..

– Я вот сейчас слушаю тебя и думаю – если бы вы с Гудасовым не попытались тогда…

– Все было сделано правильно. Запомни, Гена: грамотный президент, если новый работник еще не успел себя проявить гением, всегда его уволит, если того требует коллектив. Я не знаю, что нашло на Лисина… Это какой-то амок…

Я бы сам закурил, но моя зажигалка с пьезоэлементом. Щелчок будет слышен даже на крыше. А подходить к Коломийцу со словами «Огонька не найдется?», после чего снова спускаться вниз, как-то неловко. Прислонив голову к пыльным перилам лестницы, я в четвертый раз за текущий месяц начал бросать курить.

Глава 4
как продолжение третьей

Коломиец насквозь пропитан ядом, но не как скорпион в брачный период, когда от него не знаешь, что ждать – соития или жала в спину, а как рыба-собака в озере Танганьика. Он так же раздулся в пузырь и своим ярко-желтым цветом предупреждает всех окружающих – внимание, опасность! Я не в обиде за то, что он называет меня Морозко, потому что в нем нет злобы. Он сокрушен ситуацией, которую сам же и создал. И теперь он в обиде на себя и весь остальной свет, а это делает его не опасным, а беззащитным.

Я понимаю трагизм его положения. Ни один менеджер в Москве в компании, подобной «Глобал», не получает три тысячи долларов. И ни один начальник отдела продаж не получает шесть. Свалив его с пьедестала, я урезал его заработок вполовину, и от одного этого можно впасть в отчаяние, я понимаю его… Я верну тебе должность, Саша, я верну тебе твои шесть штук, ты просто еще не знаешь об этом, но прежде чем это случится, ты должен понять одну простую вещь – никогда не иди против меня. Твои акции – это ВTL и АТL регионального масштаба, но никак не командование неустойчивыми корпоративными массами на месте. Отдохни, остепенись, получи небольшую дозу унижения, снова расставь приоритеты, и через три недели ты вернешься на свое место. У меня и в голове нет придумок заменить тебя кем-то другим, ты один такой, и именно поэтому в Москве никто из начальников отдела продаж не получает шесть тысяч…

– Может, тебе стоит переговорить с Лисиным? – слышу я из уст Гросса.

– Через неделю после публичного унижения? – усмехается Коломиец. – Лисин заряжен на подавление… Он не пойдет на контакт…

– А ты придумай какой-нибудь необычный ход, – советует недалекий, но услужливый Гросс.

Мысленно похвалив Коломийца за правильные выводы, я стал прислушиваться еще тщательнее. Не исключено, что сейчас речь пойдет о самом сокровенном, то есть о том, чего я не знаю.

– Понимаешь, Гена… – Коломиец замолчал, и я представил, как он привычно для себя трясет руками. – Простой пример. В кино существует тридцать шесть сюжетов. Тридцать седьмой придумать невозможно. Все, что ты видел за всю свою жизнь на экране, очерчивается тридцатью шестью сюжетами. Все, точка. Точно так же и в офисе. За все время существования бизнеса люди вычислили только пять стилей поведения в конфликтной ситуации.

Я слышу щелчки зажигалок, что свидетельствует о том, что моя жизнь без сигарет удлиняется минимум на пять минут.

– Я могу закуситься с Лисиным, начать конкуренцию, но какой в этом смысл? Я себя погублю.

«Обязательно», – подтвердил я.

– Во-первых, мне есть что терять, во-вторых, я не обладаю таким авторитетом и властью, как Игорь. Я могу пойти на компромисс, но это бессмысленно, поскольку Лисин не для того публично меня унижал, чтобы через недельку пойти на мировую. Это не тот человек, Гена…

«И это верно».

– Еще я могу предложить ему сотрудничество, поскольку нас объединяют давние взаимовыгодные отношения, но это нелепо, поскольку у нас разный удельный вес, и Лисин без труда добьется моего сотрудничества и без моих инициатив. А потому мне остается только приспособление и уклонение от конфликта. Силы не равны, и однозначна вероятность того, что он меня просто выставит вон, как Маликова, помнишь?.. Два выговора и – гуд бай, Америка… А потому мне остается уклонение и смирение… чтобы собрать побольше информации.

– По Лисину?

– Гена, мне нравится с тобой общаться. Чаще всего, я думаю, что случаях в восьми из десяти, ты соответствуешь своему реноме вдумчивого, доброго человека. Но вот эти два раза… Это катастрофа, Гена, держи, держи себя в руках и не дай себе разбежаться в разные стороны! Я ему о тридцати шести сюжетах в кино, а он мне – «По Лисину?»!.. По Факину, Гена, по Факину!.. Я хочу знать, откуда эта сволочь появилась и с какой целью. И когда мне будут известны ответы на эти вопросы, я пойду к Лисину и напомню ему о флэшке и телефоне как быстром решении проблемы, решить которую таким образом теперь невозможно!

– Быть может, Лисину просто нужно время, чтобы перебеситься? Пройдет месяц, и он, убедившись в том, что удовлетворен, вернет все на прежние места?

– Ты меня имеешь в виду? – с горькой насмешкой воскликнул Коломиец. – Тогда нужно еще добавить: «и Факина уволит, и книги контроля ликвидирует, и аппараты контроля за помещениями уберет». Но в ключи с чипами он вложил много денег, а продажи возросли на четыре процента! Люди стали заниматься делом, и в них поселилась боязнь, понимаешь? То есть реально кажется, что все ходы правильные! Но есть одна проблема…

– Одна проблема? – Гросс рассмеялся. – Мне кажется, она не одна…

– Ты напрасно веселишься. Она и тебя коснется. Догорая, свеча вспыхивает и освещает помещение. Но потом гаснет навсегда. Эти четыре процента – как раз и есть последняя вспышка. Очень скоро начнутся перемены, по сравнению с которыми моя и Гудасова попытка убрать Факина покажутся детской невинностью.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что Факин не тот, кто есть на самом деле. И я найду доказательства этому. Прямо сейчас.

– Ты, наверное, знаешь, где их искать… Слушай, Саня, мне кажется, тебе стоит взять отпуск и отдохнуть. Пока тебя не будет, Лукин доведет отдел до ручки, и они с Факиным за все ответят. А тебя нет, ты отдыхаешь, лечишь разорванные Лисиным нервы… Когда продажи рухнут, Морозко поймет сам, кто ему нужен.

– Я вчера видел, как наш…

– Почему ты замолчал?

После небольшой паузы я услышал осторожный голос Коломийца, обвинить которого в паранойе было невозможно:

– Мне показалось, что мы не одни на лестнице…

– Отдохни, Саня, отдохни! Я уверен – Лисин отпустит!

– Эти игры с телевизором в холле… Ты знаешь об этом?

– Боже мой! От тебя убудет, что ли? Ну, попросили тебя – ты прилепи! Лисин знает, что все шастают к плазме, потому что там шнур из гнезда вываливается! Слава богу, он главного, говорят, не знает… а то бы он за эти маневры задницу кое-кому разорвал…

– Не знаешь, выходит… Может быть, я просто обижен и оттого галлюцинирую, – невпопад забормотал Коломиец. – Но Гена… Я об авторе этих маневров и говорю! Тут что-то не так, и с этим связан, кажется, и Факин тоже! От всего этого – от новобранца, телевизора, от всего можно отмахнуться, но как быть с фактами?

У меня в голове шевелится месиво из мало вяжущихся друг с другом понятий: плазма, телевизор, маневры, карты, Факин, факты… О чем речь, черт возьми?

– Какими еще фактами?

– У меня уже есть о чем поговорить с Игорем…

– Ты сказал, у тебя уже что-то есть?

– Да.

– На Факина?

– К сожалению, нет. Но кто знает, не связан ли он…

– Ты имеешь в виду, что причина не в одном человеке, а в нескольких?

– Именно это я и хочу сказать.

– И ты говоришь, что у тебя на этих людей что-то есть? Какие-то доказательства их злого умысла, направленного на «Глобал»?

– Ты все правильно понимаешь. – Гросс довел Коломийца до того состояния, когда тот не выдержал и принял самодовольный вид.

Вот чего не выбить из Александра, так это его неумения постоянно оставаться простым. Стоит только дать ему понять, что в нем есть что-то, чего нет в остальных, в нем сразу начинается процесс, завершающийся появлением барского вида. И с этого момента нужно потратить немало сил для того, чтобы сбить с него эту уродующую его спесь и превратить в обычного Коломийца. Это его погубит когда-нибудь…

– Что-нибудь серьезное?

Снова наступила пауза, и мимо меня, вниз, полетел пепел. Я даже вижу Коломийца – он сейчас раздул щеки, принял вид Зевса, придумывающего новую проказу для Геркулеса, и точно знаю, что он не выдержит – ляпнет…

Так оно и вышло.

– Скажи мне, Гена, на что способна любовь?

– На многое, – соглашается Гросс. – Я, к примеру, третью неделю лечусь.

Моя нога соскальзывает со ступени, и раздается шарканье.

Разговор мгновенно прекращается.

Я тоже молчу. Мне нечего сказать по поводу того, что на складе готовой продукции у меня работает человек, которому место в кабинете врача кожно-венерического диспансера.

– Что это? – едва слышно спрашивает Коломиец у Гросса.

Тот менее подозрителен:

– Голубь, наверное, с подоконника снялся… Так о чем ты? А, Факин…

– Факин – в первую очередь!

– Перерыв заканчивается, – напомнил Гросс.

– Ладно, двигай к себе в амбар. Вечером сходим в «Сахар»?

– Я ставлю пиво.

Дверь хлопнула, ставя в разговоре точку.

– Интересно, почему пиво ставит кладовщик, а не Коломиец, чья зарплата в три раза больше, чем у Гросса? – пробормотал я, слушая, как затихает эхо и на задымленную лестницу спускается тишина.

Я уже почти оторвался от перил, как вдруг мне на плечо упал, выбив искры и больно кольнув одной из них в ухо, чей-то бычок.

Отшатнувшись, я быстро скинул пиджак и в ярости обнаружил, что брошенный кем-то окурок прожег мой «Зегна». Моя ярость удвоилась. Производитель этой марки уверяет, что костюму не страшны ни огонь, ни вода, и потом… я для кого, мать-перемать, приказы пишу?! Разве я не запретил дымить на лестнице, сукины дети!..

Я не успел толком подумать над тем, кто именно бросил окурок мимо банки из-под кофе – Коломиец или Гросс, как вдруг этажом выше той площадки, где они стояли, тоже хлопнула дверь, и стало тихо так же, как и прежде.

Это что получается?.. Пока я курил этажом ниже Коломийца, кто-то курил этажом выше его?

Я посмотрел на пиджак. Ему конец. Нужно побыстрее подниматься в кабинет и вынимать из шкафа запасную пару. Хозяин ста миллионов капитала Игорь Лисин с дыркой на плече выглядит столь же необъяснимо, сколь необъяснимо выглядел бы Боря Моисеев, если бы вдруг появился на вечеринке с женщиной.

Перекинув на руку уничтоженный нарушителем трудовой дисциплины пиджак, я посмотрел под ноги. Рядом с моей левой туфлей лежало орудие преступления – окурок, вытянутый почти до фильтра. Вздохнув, я присел и не без презрения поднял его.

KISS LIGHTS SUPERSLIMS.

Ба, женские!.. Тоненький, розовый бычочек, вынутый из блядских губок и убивший мой «Зегна» за две с половиной штуки!

«KISS… ТЕПЕРЬ ОН ТВОЙ» – звучит в моих ушах рекламный слоган, и это голос хриплой прожженной проститутки.

Да, сучка, теперь он мой, спасибо!..

Подкинув его и поддав ногой, я перекидываю пиджак через плечо таким образом, чтобы не было видно дырки, и иду вниз с сатанинской улыбкой на лице, являя собой лучший образчик демократически настроенного топ-менеджера. Никто не догадается, о чем я думаю, а думаю я таким образом: «Найду, убью суку».

«Нужно пригласить аудиторов, чтобы свели на складе дебет с кредитом. Никто не поручится за то, что в эти два случая из десяти Гена Гросс может не отдавать себе отчета в том, что делает. Я знавал одного кладовщика, не своего, слава богу. Тот крал товар у хозяина, чтобы продать, а бабки отправить в дом престарелых. Я не против помощи престарелым, я против расхищения своих денег».

На первом этаже меня встречает начальник охраны, и он удивлен. Я бы на его месте тоже удивился. Еще бы! Президент только что поднялся наверх, а сейчас он снова в холле. Начальник охраны знает, что я любитель внезапных проверок, и потому удивление на его лице уступает место напряжению.

– Что-то случилось? – спрашивает меня он, Старик, пенсионер СВР.

– Давно у этого телевизора проблемы?

Начальник охраны бросает на плазменный экран недобрый взгляд и мрачнеет на глазах. Его бы воля, он расстрелял бы этот телевизор из табельного «макарова».

– С месяц, наверное. Лезут в эту мудату своими кривыми ручками, лезут… – по движению его губ я заметил, что он добавил еще «суки», но не произнес. Я знаю, мой Старик органически не переваривает корпорации, подобные моей, но я хорошо плачу за любовь к нелюбимому. – Говорят, антенна вываливается из разъема.

Я направился к лифту в надежде, что кто-то подойдет к нему с ключом. На входе в лифтовую площадку я столкнулся с Зиночкой Пашковой. Когда двери разъехались и я предстал пред ней в исподнем, она ойкнула от неожиданности и залилась краской.

– Куда?

– Пятнадцать минут до конца обеда осталось, я хотела Катю посмотреть…

Во мне заговорил сыщик Третьего охранного отделения тайной полиции.

– Куришь?

Краска с ее лица ушла, ее место заняло молоко.

– Я только в курилке…

– Что куришь?

Она сунула руку в кармашек узких брючек и вытянула пачку с таким обреченным видом, словно это была прокламация.

VIRGINIA SLIMS. МИНИАТЮРНАЯ. НО С ХАРАКТЕРОМ.

Господи, что вы курите?!

Я спросил бы Зиночку, кто пользует KISS, но делать этого нельзя, потому что в этом случае уже через три минуты всем будет известно, что Лисин снова быкует – он ищет тех, кто курит KISS, и явно не для того, чтобы повысить зарплату. После этого KISS в офисе будет не найти.

Вместе мы поднялись на лифте, и я вернулся в приемную, где меня уже дожидался Лукин. Посмотрев на часы и убедившись, что перерыв еще не закончен, я прошел было мимо, но Лукин меня остановил.

– Игорь Игоревич, есть тема.

– Я запретил разговаривать о работе с тринадцати до четырнадцати и оставаться в офисе после восемнадцати, – напомнил я.

– Пока не поздно, – голосом сентиментального наемного убийцы предупредил он.

Опаздывать я не люблю, и они это знают. Если для проникновения в пещеру с сокровищами нужно произнести «Сим-Сим, откройся», то для того, чтобы стать объектом моего внимания, достаточно лишь предупредить о том, что я могу куда-то опоздать. Они это знают.

– Любимый, – я вытянул пиджак перед собой и с ненавистью рассмотрел его в последний раз.

– Что случилось, босс? – участливо поддержал разговор Лукин.

– Поднимался по лестнице, какая-то мерзавка швырнула окурок, и тот прожег мне плечо.

– Хотите, я лично займусь этим?

Во мне забушевали бесы. Я ненавижу лесть во всех ее проявлениях, и вот это «хотите» лишь убедило меня в том, что визит Лукина – не по делу.

Распахнув шкаф, я вытянул из упаковки фирменный пакет «Глобал», с раздражением запихал в него пиджак, пакет в сумку и сумку бросил под стол.

– Давай быстрее, что там у тебя?

Чувствую, что это мелочь: скорее всего, Лукин принес мне план мероприятий, которыми я должен проникнуться и изгнать навсегда Коломийца из компании, наверное, это какой-то компрометирующий Коломийца слух. Лукин спустя месяц окончательно убедился, что тянуть лямку тяжело, а Коломиец ему в этом деле не помощник, а потому нужно срочно что-то придумывать. Что-то неординарное. Я уверен в этом, но все равно киваю. Лучше потерять четверть часа перерыва впустую, чем потом пеплом посыпать голову, сожалея о совершенной ошибке. Не исключено, что Лукин помудрел за месяц и его осенило.