Электронная библиотека » Макс Пембертон » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 4 октября 2013, 00:44


Автор книги: Макс Пембертон


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

V
Вызов женщины. Доктор Фабос отправляется на свою яхту «Белые крылья»

Свою новую турбинную яхту я назвал «Белые крылья», что вызывает смех и у старых, и у молодых моряков. Окрашена она в грязно-серый цвет, нос у нее, как у торпедных судов, не говоря уже о нашей низкой корме, округленной наподобие спины у акулы и такой же страшной, если смотреть на нее в то время, когда мы делаем наши двадцать пять узлов. Судно это вполне мне по сердцу. Не могу отрицать, что я всегда, с самого раннего своего детства, отличался честолюбием, а потому стремился к тому, чтобы замки мои были безукоризненны как на суше, так и на воде.

Яхта выстроена на Темзе, а машиной снабжена на Тайне. Я помню, что заказал ее дня через три после того, как написал слово «Корабль» в своем дневнике, и после того утра, когда мне в первый раз пришла в голову мысль, что преступников надо искать на море, а не на суше. Я упоминаю в своем дневнике, почему это пришло мне в голову. Полиция подымет меня, конечно, на смех, а публика не поверит. Я храню свою тайну и везу ее с собой, но в какую гавань – одному Богу известно. Выехали мы из Ньюкастла 2 сентября 1904 года.

Длинная, некрасивая на вид яхта! Мне очень нравилось, когда так говорили мои друзья. Когда же я приглашал их к себе на борт и показывал им чудовищные турбины, обширные помещения для матросов в передней и задней части судна, мои собственные каюты, снабженные всем, что дают деньги и хороший вкус, – тогда они начинали говорить об отеле «Ритц» и забывали о некрасивом виде яхты. Моя собственная комната была именно такая каюта, какая всегда должна быть на яхте. Низкие окна с зеркальными стеклами позволяли мне видеть пенящиеся волны у кормовой части и голубой горизонт вдали. Под рукой у меня были любимые мною книги, картины собственного моего выбора, искусно вставленные в филенчатые стены из испанского красного дерева. Серебряные орнаменты еще больше выделяли красоту и достоинства последнего. Комната не отличалась величиной, но была устроена в кормовой части, что давало мне возможность уединиться и делало из нее как бы отдельный домик. Никто не мог войти ко мне, не доказав предварительно маленькому японцу, что дело его не терпит отлагательства. Я мог писать целыми часами, и ничто не прерывало моих занятий, кроме крика чаек или корабельных звонков.

Лето улыбалось нам, когда мы двинулись вниз по течению гнусной, вечно зловонной реки Тайн и повернули наш китообразный нос к Северному морю. Мои служащие, соблазненные предложенными мной условиями и взятые из первоклассных портов Англии, представляли собой самый редкий экипаж, какой может быть только на безупречном судне. Бенсон, старший инженер-механик, принадлежащий к числу наиболее опытных специалистов в Ярроу; капитан Лорри, истый моряк, одинаково искусный и в открытом море, и у берегов, всегда чисто выбритый, голубоглазый человек с резкими чертами лица, – все богатство свое готов был я прозакладывать за их мужество. Могу ли я забыть Каина и Авеля, двух цветущих квартирмейстеров из графства Корк, не говоря уже о Валааме, шотландском боцмане, и о Мерри, нашем маленьком поваре! Перед отъездом я всех их собрал вместе и предупредил, что путешествие это грозит опасностями, но по окончании его они получат награду. Они согласились на все мои условия с полной готовностью. Я получил только три отказа и в том числе от Гарри Овенхолля, у которого, впрочем, не было выбора.

Таков был экипаж, выехавший со мной из мрачного Ньюкастла, не зная, в какое море и в какую гавань. Говоря, впрочем, по правде, у меня были свои собственные мысли и предположения, и я не могу сказать, чтобы без всякого соображения начертал себе известный, хотя и смутный план действий. Я верил тому, что океан всегда является хранителем тайн живых людей и он откроет мне их. Один только человек во всей Европе знал, что я намерен отправиться в Гавр, а затем в Капштадт. Другим я говорил, что яхта – просто моя забава, и я от нечего делать буду путешествовать. Редко кто требовал у меня дальнейших объяснений.

В Гавр я решил отправиться не потому, что там у меня было какое-нибудь дело, – я узнал случайно, что Анна Фордибрас проведет несколько недель в Диеппе, и что я найду ее в Отель-де-Пале. Мы сделали прекрасный переход по Северному морю, и утром, на следующий день после нашего прибытия, я был уже среди группы зрителей, которые наблюдали за купающимися в море. В числе последних находилась также Анна Фордибрас. Многие с любопытством следили за ней, и я сразу заметил, что она специалист по части плавания, что у нее чрезвычайно грациозная фигура и она может очень долго продержаться на воде, находя в этом случае мало последователей среди своего пола. Здесь ее явно очень хорошо знали и интересовались ею, ибо не успела она одеться и выйти на берег, как ее окружили со всех сторон, так что мне пришлось пройти несколько раз мимо нее, прежде чем она узнала меня.

– Да это доктор Фабос из Лондона! – крикнула она, подбегая ко мне. – Вы? Я подумала, не ошибаюсь ли. Кто мог подумать, чтобы такой серьезный человек явился в Диепп проводить свои каникулы!

– Дня на два всего, – ответил я ей. – Я ехал на яхте вблизи берега и какое-то чувство подсказало мне заехать сюда.

Она взглянула на меня несколько пытливо, как мне показалось. Несмотря на ее девятнадцать лет, в ней заговорило любопытство женщины. Она представляла из себя прелестную картинку, а окружающий ее вид служил ей достойной рамкой. Кто из вас знаком с летним видом французских курортов?.. Свежее синее море, желтоватая бухта, беленькие домики с зелеными жалюзи, старые готические церкви с ветхими колокольнями; кругом смех, шутки, автомобили, купальные костюмы с чудо-лентами – жизнь, оживление, радость и тысячи зонтиков, под которыми незаметно можно шепнуть словечко... Среди такой обстановки встретил я Анну Фордибрас. Она, эта проницательная маленькая плутовка, начинала подозревать меня.

– Кто вам сказал, что я в Диеппе? – спросила она.

– Чутье – лучший руководитель. Где иначе могли вы быть?

– Почему не в Трувиле?

– Потому что меня там нет.

– Вот так причина! Надеялись вы встретить здесь моего отца?

– Разумеется, нет! Он отправился на своей яхте в Шербург три дня тому назад.

– Вы, по-моему, волшебник! Скажите, пожалуйста, зачем вы желали видеть меня?

– Вы интересуете меня. Не говорил ли я вам, что приеду? Неужели вы желали, чтобы я отправился в Истбоурн или Кромер и проводил там время с женщинами, которые трещат, как скворцы, и мужчинами, все честолюбие которых сосредоточивается на гнилых закромах? Я приехал, желая видеть вас. И такой прием! Я желал проститься с вами перед вашим отъездом в Америку.

– Но мы едем не в Амер... то есть, я живу здесь. Не говорил вам этого мой отец?

– Возможно... У меня голова не всегда на месте. Здесь так много людей из Америки.

– Поэтому я люблю это место, – сказала она и, недовольно взглянув на меня, прибавила: – Никто, однако, не пытается разузнать о том, что они делали в Америке.

Это был хитрый вызов с ее стороны и говорил мне многое. Дитя это не знает никакой тайны, – сказал я себе, – оно боится, что от него скрывается какая-то тайна. Мне нужно было держать себя крайне тактично. Как посмеется судьба надо мной, если я вздумаю влюбиться в нее! Но ничто не могло быть безумнее такого предположения и ее не следовало принимать во внимание.

– Любопытство, – сказал я, – является следствием одного из двух побуждений: или желания стать в дружеские отношения, или желания оскорбить. Заметьте это, пожалуйста, если только вам дадут на это время. Я вижу там целую дюжину молодых людей, которые жаждут сказать вам, что вы прекрасны. Не допускайте, чтобы я запретил им это. Так как мы остановились в одном и том же отеле...

– Как? Вы остановились в Пале?

– Неужели в Диеппе есть еще другой дом, где вас можно найти?

Она вспыхнула слегка и отвернулась от меня. Я видел, что испугал ее, и, подумав о том, сколько недоразумений может вызвать иногда так называемая тактика, я придумал какой-то предлог и оставил ее.

Да, положительно глаза ее бросили мне вызов. А мужчине, сказал я себе, не подобает колебаться и следует поднять перчатку, брошенную ему так храбро молодой девушкой девятнадцати лет.

VI
Мой друг Мак-Шанус. Перед завесой тайны

Я думал, что никого не знаю в Диеппе, но ошибся, как вы это увидите. Не успел я ступить в отель, как натолкнулся на Тимофея Мак-Шануса, журналиста с Флит-Стрит, и в следующую минуту слушал уже его рассказы, представлявшие причудливую смесь фактов и фантазии. В первый раз в течение многих лет не понадобился ему немедленный заем.

– Клянусь, – воскликнул он, – лучше этого ты ничего и никогда не слышал! Здешний лорд-мэр устроил бал в честь провинциальных членов Совета и... между ними очутился я, Тимофей Мак-Шанус. Надо тебе сказать, что здесь в парламенте есть другой Мак-Шанус, которого они пригласили на веселье. Письмо попало по ошибке в другие руки, и я сказал себе, что Мак-Шанус должен присутствовать на этом обеде как почетный гость от имени старой Ирландии...

Я поспешил умерить его пыл и пригласил его отобедать со мной, на что он немедленно согласился. Когда через некоторое время он присоединился ко мне за обеденным столом, первое лицо, которое бросилось ему в глаза, была Анна Фордибрас, сидевшая рядом с грозной на вид дамой на расстоянии трех столов от нас. Выражение, появившееся при этом на его лице, не поддается никакому описанию. Я боялся, чтобы сидевшие в этой комнате не услышали последовавшего взрыва с его стороны.

– Клянусь матерью своих предков! – воскликнул он. – Ведь это она, маленькая пастушка. Ин Фабос, тебе стыдно признаться в том, что к этому берегу влекли тебя не звезды неба и не красота окружающей природы. О, Тимофей Мак-Шанус, как падают великие! Не далее...

Я усадил его на место и открыто высказал ему свое неудовольствие. Анна Фордибрас не слышала его слов, но ее рассмешили его манеры, равно как француженок и англичанок, сидевших вокруг нас. Держу пари, что нет такого профессора, который в состоянии был бы противостоять этому легкомысленному ирландцу или сердиться, а не удивляться его забавным выходкам.

– Фабос, мой мальчик, выпьем шампанского за ее здоровье, – шепнул он мне, когда подали суп. – Супружество равносильно этому вину: хорошая вещь в самом начале, но далеко не так хороша, если переполнить меру. Я сам едва не женился на леди Кларе Ловенлоу из Кильдара... Ай! И несчастный был бы я теперь, сделай я это. Представь себе только Мак-Шануса в туфлях среди семьи и дочерей, поющих ему «Погибшую страну»! Его, этот свет Гольдсмит-Клуба! Да, подумай об этом, мой мальчик, и скажи, что он счастливо отделался от этой девицы...

Я не прерывал его болтовни. Говоря откровенно, я был очень рад его обществу. Я не желал, чтобы Анна Фордибрас подумала, будто я один в отеле и у меня нет знакомых в Диеппе, вследствие чего не мог бы отрицать своего желания возобновить с нею знакомства во время отсутствия ее отца. Теперь же присутствие этого дородного ирландца могло служить ширмой моим намерениям. Как бы там ни было, я очень был рад этой встрече.

– Мак-Шанус, – сказал я, – не говори глупостей и не причисляй меня к семье подобного рода. Ну разве я похож на человека, которому дочери осмелятся петь «Погибшую страну»?

– По наружному виду трудно судить, доктор! У моего друга Люка о'Бриена, того самого, что написал «Философию уединения», семь детей в графстве Корк и граммофон. «Люк, – говорю я ему, – ты, я вижу, в полном уединении здесь». Он выругался, и с тех пор мы больше не говорим с ним об этом.

– Кстати, Мак-Шанус! Позволь мне успокоить твои чувства сообщением, что завтра вечером сюда приедет за мной моя яхта «Белые крылья».

– Слава Богу, ты будешь в безопасности на море. Я не доверяю ей. Взгляни в ее глаза. Не видишь разве, как они то выглянут, то спрячутся... «Точно мышки из-под юбочки», – говорит поэт. Ей не терпится показать свою маленькую ножку и дать тебе понять, что обувь ее не дорого обойдется. Отвернись в сторону, Ин, мой мальчик, когда она смеется. Плохой это смех, он ведет к погибели человека...

– Я запомню это, Мак-Шанус! Не желаешь ли заняться старой леди, пока я побеседую с ней?

– Как? С той кошкой, у которой мужские волосы и телескоп на носу? Спаси меня, Господи, и помилуй! Лучше каторжные работы.

– Ну, полно тебе! Не видишь разве по ее взгляду, что она пользуется авторитетом на этом полуострове, Мак-Шанус? Я знаю, она играет в мяч. Я видел ее с палками сегодня днем.

– Чтобы проломить голову кому-нибудь. Неужели Тимофей Мак-Шанус так низко пал? Неужели он пойдет по пятам женщины с палками в руках? Прекрасное это зрелище будет, право, настоящий праздник!

– Выпей еще шампанского, это укрепит твои нервы, Тимофей.

Он покачал головой и погрузился в грустное раздумье. Нервы его, однако, успокоились после нескольких стаканов. По окончании обеда мы вышли на веранду, где застали мисс Фордибрас и ее компаньонку мисс Астон – они пили кофе. Они встали нам навстречу, точно ждали нашего прихода, и я тотчас же представил им Мак-Шануса.

– Мистер Тимофей Мак-Шанус, автор «Ирландии и ее королей» и потомок одного из последних, сколько мне помнится. Не правда ли, Мак-Шанус?

– Не одного, а всех, доктор Фабос! Мой отец правил когда-то Ирландией, а сыновья мои будут править ею впоследствии. Ваш слуга, прелестная леди! Прошу не называть меня историком. Я поэт, когда не присутствую на суде.

Мисс Астон, леди с короткими волосами и в очках, отнеслась, кажется, серьезно к словам Мак-Шануса и сейчас же заговорила с ним о Броунинге, Уолте Уитмэне и других. Я подвинул стул ближе к мисс Фордибрас и также принял участие в общем разговоре.

– Никто не читает теперь поэзии, – сказал я. – Мы сделались слишком циничны. Даже Мак-Шанус и тот не считает свои оды достойными печати.

– Они погибнут вместе со мной в могиле аббатства, – ответил он. – И только спустя тысячу лет какой-нибудь профессор из Новой Зеландии поведает миру о том, что написал Мак-Шанус.

– Время – самая истинная критика, – воскликнула мисс Астон.

Мак-Шанус взглянул на меня, как бы желая сказать: «Однако она того... достаточно опытна в том, что касается времени».

Я обратился к Анне Фордибрас, прося ее защитить поэтов.

– Двадцатое столетие не дает нам возможности уединиться, – сказал я, – а поэты не могут быть без уединения. Мы все время живем среди толпы. Даже путешествие на яхте устарело теперь. Люди стремятся туда, где они могут показаться другим людям. Тщеславие охватило всех... Все желают казаться и делать лучше, чем другие.

– На свете есть женщины, которые не знают, что такое тщеславие, – сухо заметила мисс Астон. – Мы живем нашим внутренним миром, и жизнь каждой из нас – наша собственная. Все наше существование – одно уединение. Мы большей частью бываем одни, даже когда многие окружают нас.

– Это комплимент моему другу Фабосу! – воскликнул Мак-Шанус, торжествуя. – Позвольте мне иметь честь проводить вас в казино, леди, ибо такой человек, как он, не может быть вам компанией. Нет никакого сомнения, что он переманит мисс Фордибрас в другую партию, когда они покончат с поэтами. Не правда ли, доктор?

Я ответил ему, что буду, конечно, в восторге, и все мы отправились в казино. Тимофей увлекся игрой, и я остался один с мисс Фордибрас. Мы с нею не стремились войти в здание казино, а так как на берегу было сравнительно мало публики, то мы могли держаться в стороне, наслаждаясь видом луны, рисовавшей золотистые островки на поверхности спящего моря, и прислушиваясь к музыке в казино.

– Завтра в это время, – сказал я, – моя яхта будет ближе к Ушонту, чем к Диеппу.

Она робко взглянула на меня. Редко приходилось мне видеть такое красивое и в то же время такое трогательное лицо.

– Ближе к уединению? – спросила она.

– Быть может, – ответил я. – В этом преимущество яхты. Вы плывете, собственно, никуда и, если это не понравится вам, вы возвращаетесь обратно.

– И вы положительно не знаете, куда?

– Положительно не знаю.

– А я знаю, – сказала она. – Вы едете преследовать моего отца...

Никогда еще в своей жизни не был я так поражен. Я знал уже, что она подозревает меня, но такой вызов от почти ребенка, это открыто выраженное недоверие... нет, это было выше моего понимания!

– Зачем же мне преследовать вашего отца? – спросил я.

– Не знаю, доктор Фабос. Но вы преследуете его. Вы подозреваете его в чем-то дурном и хотите сделать нам зло.

– Дорогое дитя мое, – сказал я, – Бог свидетель, я никому не желаю зла. Вы не то говорите, что следует. То же самое чувство, которое побуждает вас говорить это, должно подсказать вам, что все то, что я намерен предпринять и сделать, – вполне справедливо, правильно... и должно быть сделано.

Я взглянул на нее. Мы подходили в это время к самой воде. Волны медленно, лениво плескались у наших ног – волны моря, которое я намеревался пересечь, дабы открыть истину, которая удивит весь мир.

Момент этот был многозначительный в нашей жизни. Мы чувствовали, что это так, и не уклонялись от этого.

– О, – сказала Анна со слезами на глазах, – будь я только уверена, что вы мой друг!..

– Мисс Фордибрас, – сказал я, – верьте тому, что я говорю вам. Я буду вашим другом всегда, что бы ни случилось. Считайте меня им, прошу вас.

Мне показалось, что она хочет поведать всю историю своей жизни. Я всегда потом думал, что так оно и было в ту минуту. Но слова остались невысказанными: на нас упала вдруг чья-то тень, и когда я поднял голову, то увидел лицо человека, так близко стоявшего подле нас, что ему достаточно было протянуть руку, чтобы прикоснуться ко мне. В ту же минуту заметила его и Анна и, отойдя от меня в сторону, попросила проводить ее до казино.

– Мисс Астон беспокоится, вероятно, – воскликнула она в сильном волнении. – Пойдемте, пожалуйста! Уже девять часов.

Я поспешил исполнить ее просьбу и, перейдя через площадь, повернул с нею к казино. При свете фонаря я увидел, что лицо ее было бледно, как бледные лучи луны, скользившие по морю. Я понял из этого, что человек тот следил за нею и что она боится его. Факт был налицо, и скрыть его было трудно.

Об этом, конечно, она не говорила со мной. Войдя в казино, она направилась прямо к ужаснейшей мисс Астон и пробормотала нечто вроде извинения за то, что опоздала. Я понял, что час доверия прошел, и слова, которые она собиралась сказать мне, никогда, быть может, не будут сказаны...

Хорошо ли, что так случилось? Бог знает. Путь, по которому долг обязывал меня идти, лежал ясно передо мной, и Анне Фордибрас не заставить меня сойти с него. Время, надеюсь, поднимет мрачный покров, и за ним я увижу солнце.

VII
Африка

– И чего ради, скажи, понесло тебя к этим берегам?

Я стоял на палубе, всматриваясь в низкий африканский берег, и совсем было забыл о существовании Мак-Шануса, пока он сам не заговорил со мной. Мы выехали из Диеппа почти месяц тому назад. Необыкновенно быстрый ход яхты, которую я назвал «Белыми крыльями», позволил нам зайти на два дня в Гибралтар, остановиться в Порт-Гранде на островах Зеленого мыса, затем прокрейсировать на досуге вдоль плоского африканского берега до того места, где за сильным прибоем начинались горы, указывавшие на близость английских владений. Зачем, собственно, мы приехали сюда, до сих пор еще оставалось загадкой для всего экипажа. Матросы имели право назвать своего хозяина человеком ветреным, зараженным причудливыми идеями. Но они молчали, и только Тимофей Мак-Шанус решил заговорить об этом.

– Ты захватил меня в Диеппе, сказав, что мы совершим небольшую увеселительную поездку, – начал он. – Я не отказался, надеясь, что мы высадимся в Испании, чтобы подурачиться с прекрасными сеньоритами, а тут, черт возьми, ни одной сеньориты за все путешествие! Напьюсь, думал я, испанского вина в Гибралтаре, а Рождество проведу в Пэл-Мэл... И это я, никогда не выезжавший из Лондона больше чем на неделю, чтобы не плакать по своим детям. Будь же честным человеком, Ин, мой мальчик! Ты едешь, наверное, по какому-нибудь важному делу, и тайна его известна только маленькому японцу... Скажи, что это так, и я, Тимофей, до конца мира буду верить тебе!

– Тимофей, – сказал я, чувствуя, что наступает время, когда я должен откровенно поговорить с ним, – ты настолько хорошо знаешь меня, что не назовешь ни безумцем, ни ребенком. Я поясню тебе в двух словах, зачем я приехал в Африку. Я желаю узнать, кто украл мой жемчуг, который был надет в Кенсингтоне на Анне Фордибрас.

Удивить Тимофея Мак-Шануса совсем нетрудно, ибо это человек, состоящий из восклицаний. Но в это утро он был на рубеже удивления. Повернувшись ко мне, он взглянул мне прямо в лицо, затем дружески опустил свою громадную руку на мое плечо.

– Это не шутка, Ин?

– Никакой шутки здесь нет, Тимофей.

– Ты думаешь, что истина плавает по морю?

– Не только думаю, но верю этому так, что истратил пятую часть своего состояния на покупку этой яхты и готов истратить еще три пятых, если экспедиция эта поможет мне открыть истину.

– И нет ни единого человека, который, кроме меня, знал бы эту тайну?

– Есть... мужчина и женщина. Я не говорил о ней ни тому, ни другой. Мужчина – это японец, от которого ничто не скрыто под небом. Женщина... Она знает все сама по себе: это Анна Фордибрас.

Он с видом некоторого разочарования покачал головой.

– Японец – сам сатана во плоти, не могу отрицать этого. Девушка – другое дело. Этот сумасшедший старый джентльмен сам украл жемчуг и заставил свою дочь надеть его под самым твоим носом. Фабос, мой мальчик, ты не веришь этому?

– Я все скажу тебе в свое время, Тимофей! Ждать этого не так долго. С другой стороны, однако, я могу целый год проплавать здесь. Не печалься, мой друг! Я уже обещал тебе, что первый пароход, отходящий из Капштадта после нашего приезда, отвезет тебя обратно в твой любимый Пэл-Мэл. Мои обязанности вполне ясны. Я не могу уклоняться от них, каковы бы ни были последствия. Согласись, впрочем, Тимофей, что ты приятно путешествовал.

– Путешествие приятное и компания хорошая. Твой японец швырнул меня вчера в другой конец каюты, чтобы показать мне, как это делается у них на родине. У тебя тут есть шотландец, который заставил меня переплыть экватор в коротенькой шотландской юбке, и еще два проходимца из графства Корк, которые рассказывают мне, будто у них на штусборде луна вместо котла для паровой варки. Потом играю с тобой каждый день в пикет и проигрываю тебе свои сбережения – семь фунтов, четыре шиллинга и два пенса... это так же верно, как то, что я живой человек. О, да! Путешествие вполне приятное! И ради чего, Фабос? Ты ведь волшебник, так не можешь ли сказать мне этого?

– Совсем я не волшебник, Тимофей! Предложи мне тот же вопрос в восемь часов вечера, и я в состоянии буду ответить тебе. Если я не ошибаюсь, то ответом будет дымок, виднеющийся там на горизонте. Я тебе скажу, когда будет безопасно говорить об этом, – ни одной минутой раньше или позже.

Я сказал это, кажется, так горячо и серьезно, что он не мог не поверить мне. Не смешно ли, право, что пустая, собственно, вещь могла так взволновать меня, а между тем я ни разу еще не приходил в такое возбужденное состояние с того самого времени, когда подозрения мои впервые подтвердились находкой в бухте Паллинг. Туманная дымка на горизонте – сознание того, что какое-то другое судно идет по тому же курсу к южным берегам Африки. Вот все, что мы увидели, а между тем на борту не было ни одного человека, у которого не забилось сердце и не дошли нервы до высшей степени напряжения при виде туманной дымки.

– Что вы скажете об этом, капитан Лорри? – спросил я краснощекого, всегда спокойного офицера, который подошел к нам во время нашего разговора. – Здесь ведь нет курса для судов. Думали ли вы встретить линейный корабль так близко у берегов?

– О, нет, сэр! Будь это канонерское судно, идущее в Порт-Ноллоз, оно делало бы не десять узлов. Такие суда делают по пятнадцати.

– Он держит курс на юг?

– На юг, сэр!

– Вы не удивитесь, если услышите, что оно останавливалось в бухте Св. Елены?

– После того, что вы мне сказали, сэр, ничто меня не удивит. Достаточно удивительно и то уже, сэр, что мы могли встретить здесь какое бы то ни было судно.

Я согласился с ним. Нет ничего более приятного в жизни, как подтверждение истинности какого-нибудь заключения, выведенного из целого ряда известных обстоятельств. Здесь, на этом далеком океане, раскрывалось одно из колец в цепи моих предположений...

– Капитан, – сказал я, – люди поймут, я думаю, что нам необходимо узнать, зачем судно это посещает бухту Св. Елены и куда оно отправляется, когда покидает ее. Остальное предоставляю вам... и машинам. Если только догадаются о нашем намерении, нам немедленно помешают. Доверяюсь вполне вашему здравому смыслу и надеюсь, что ничего подобного не случится.

– Нет, сэр, не случится, – сказал он спокойно. – Машины еле-еле двигаются. Мистеру Бенсону даны уже инструкции.

Я прислушался к стуку наших сильных машин: они действительно еле двигались. Почти незаметная дымка поднималась над нашей безобразной толстой трубой. Матросы шепотом разговаривали между собой, наблюдая черное облако на горизонте. Я постарался, чтобы все они знали о том, что мы преследуем неизвестное нам судно, но не желаем, чтобы там догадались об этом. Одного этого было уже достаточно, чтобы пробудить в моряках страсть к приключениям. Когда же капитан Лорри приказал им к довершению всего немедленно заняться пушками, то они с жаром принялись за это.

Ночь должна была открыть нам всю истину. Кто будет удивляться после этого, что я ждал наступления ночи, как человек, ожидающий обещанной награды, о которой он мечтал в течение нескольких месяцев?..


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации