Текст книги "Ключ Эдема"

– Так убей, – Элиана обернулась к нему, глядя влажными глазами с равнодушием к своей судьбе. – Окажи милость этому небу, которое все еще меня терпит. Моему господину, избавив его от нерадивой рабыни. Себе, чтобы не пришлось раскаиваться в собственном милосердии. Но знай, что я не обманывала тебя.

Закария долго смотрел на девушку, так пристально, как смотрит мимо наконечника стрелы, выбирая свою цель. Он бы хотел убедиться в ее лукавстве, но не видел того, что могло бы подтвердить его опасения.

– Значит, Басир так жесток, что наказал тебя незаслуженно?

– Я заслужила гораздо большее наказание, а мой господин проявил доброту, которой я недостойна.

Закария отпустил ее руку, отвернулся.

– Уходи.

Элиана отступила на шаг от него и, повернувшись спиной, медленно пошла по тени от ближайшего шатра. «Все говорят: «уходи», – думала она, – но разве я могу? Все равно, что гнать прочь собаку, сидящую на привязи». Поднявшись чуть выше на холм, Элиана посмотрела на бескрайние пески. В дрожащем облаке жара виднелись очертания города, откуда она прибыла накануне. Девушка пригладила выбившиеся из-под платка волосы и облизала губы. На языке проявился соленый привкус крови.

* * *

Визирь Асад ад-Дин был человеком тучных форм. В седле он держался крепко, командовал войсками здраво и мудро, бился без страха, но имел одну слабость. Он слишком большое внимание уделял кушаньям и питью. Особенно любовью Асад ад-Дина, названного Львом Веры, пользовались сытные блюда из мяса животных и птиц, жирные и пряные. Когда он ел, пот выступал на его челе, челюсть уставала жевать, и после приема пищи обыкновенно новый визирь Египта погружался в тяжелую дрему. Нередко бывали случаи, когда живот отказывался справляться с тем, что в него поместили, и на помощь Асад ад-Дину приходили его лекари, которых была целая дюжина. Они промывали ему желудок, отпаивали и по мере возможности облегчали его страдания. Дело это было привычное, и особо никого не удивляли частые приступы болей у визиря. Но однажды его хворь продлилась несколько дней, усиливаясь и не отступая, несмотря на все старания лекарей. Визирю становилось хуже и, наконец, он скончался.

Ночью к Юсуфу ибн-Айюбу прислали слугу, чтобы сообщить печальные вести. Он не стал дожидаться рассвета и прибыл к ложу покойного незамедлительно, взяв с собой личных лекарей, охрану и Басира.

Грузное туловище Асада ад-Дина лежало на постели, накрытое простыней и умытое. Пришедшие лекари снова осмотрели его и указали причиной смерти сильный жар, вызванный воспалением горла. Покинув опочивальню, Басир подозвал к себе стоящую невдалеке Эмилию.

– Они говорят, что это не могло быть покушением, – хмуро произнес он, отходя подальше от любопытных ушей стражи и вельмож. – Но я чувствую здесь злой умысел, как собака чует запах падали.

Элиана покосилась на закрытую дверь.

– Владыке угрожает опасность?

– Не исключено, – подтвердил Басир, и по его мрачному настроению девушка сделала вывод, что господин убежден в своей правоте. – Здесь поблизости есть холм, очертания которого напоминают лежащего льва. Мы проезжали мимо него.

Элиана кивнула.

– За ним есть дом, его с дороги не видно, он в ущелье. Живет там человек, которого тебе нужно привезти сюда, ко мне, – Басир снял с пальца перстень и положил на ладонь девушки.

– Как его имя?

– Тебе не понадобится это знание. Если захочет, он сам назовет себя. Ступай и поторопись. Возьми мою лошадь, и не жалей ее.

Басир очень бережно относился к своей белоснежной лошади благородной породы, и то, что он сказал, означало, что дело крайне срочное. Элиана незамедлительно отправилась в путь.

Холм, о котором шла речь, находился на востоке. Дорога была пуста, луна освещала ее так ясно, что были видны даже мелкие ночные твари, копошащиеся в камнях. Под россыпью звезд Элиана гнала хозяйскую лошадь во весь опор, и лишь приближаясь к Спящему Льву, чей величественный профиль был посеребрен лунным светом, она успокоила животное. Дом обнаружить удалось не сразу, он находился в низине между двух холмов. В полной тишине звучал только стук копыт. Элиана собралась спешиться, когда вдруг лошадь испуганно заржала и поднялась на дыбы, сбросив девушку из седла. Нога застряла в стремени, и, шарахнувшись вбок, лошадь протянула Эмилию по камням.

– Стой, глупая тварь! – разозлилась девушка, освобождая ногу. Только тогда она увидела торчащую в окаменевшей земле стрелу. Подняв взгляд, она рассмотрела силуэт на вершине холма. Темная фигура сидящего человека была неподвижна.

– Животное куда умнее своего наездника, – послышался голос. Незнакомец распрямился во весь могучий рост и большими прыжками спустился с холма. – Кто же в здравом уме отправится в ночной путь через пустыню?

Он подошел ближе и посмотрел сверху вниз на сидящую в пыли девушку. Один глаз мужчины косил, но другой смотрел точно на нее. На спине у него была накидка из шакальих шкур, на груди висела связка бус из ракушек и клыков.

– Меня прислали за вами, – сказала Элиана, протягивая ему перстень.

Человек не подал виду, что удивился, и, рассмотрев украшение, вернул его.

– Я знаю, кто послал. Но не понимаю: зачем?

Элиана коротко описала случившееся ночью.

– Значит, наш новый визирь тоже мертв? – усмехнулся мужчина, направляясь к своему жилищу. – Тогда я не помогу ему. О моих талантах ходят разные слухи, но не верьте тому, что я могу оживлять мертвецов.

Элиана привязала лошадь к стволу сухого дерева и поспешила за ним.

– Речь идет не о нем, а о жизни другого человека. Возможно, смерть визиря не была случайностью.

– О, глупая девчонка! – воскликнул тот, входя в дом, – смерть не бывает случайной. Ни визиря, ни рабыни-еврейки.

Элиана зашла следом за ним. В доме было душно, пахло сухими травами, скисшим молоком, овечьей шерстью и еще чем-то. На столе стояло сооружение из стекла и железа удивительной формы и непонятного предназначения. Мужчина прошел вглубь хижины, сел на пол перед сколоченным из дерева грубым столом, и стал есть из миски, не обращая внимания на присутствие посторонней.

– Вы не собираетесь ехать? – уточнила Элиана.

Тот покачал головой, не глядя на нее.

– Вы должны.

– Вот же пустая голова, – тяжело вздохнул он. – Тот, кому я обязан, не обращается ко мне. А перед прочими у меня долгов нет. А теперь пошла прочь, пока я не доел этот чудесный козий суп и не освободил свои руки.

Элиана огляделась еще раз. Этот человек лекарь, судя потому, что она видела. Или даже алхимик. О могуществе алхимиков она слышала много, хоть и не во все верила. Но если Басир считает, что этот человек может определить, грозит опасность владыке или нет, то плевать ей на предрассудки.

– Вы отправитесь со мной, – сказала она твердо.

И когда алхимик с усталым раздражением обернулся, то увидел, что девушка стоит близко, а в ее руке находится кинжал. Он крякнул и с усмешкой вернулся к своей трапезе:

– Смотри, не поранься.

Элиана обошла стол и села напротив него.

– Мне приказали привести вас. Скажите, что мне сделать? Умолять вас? Пытать? Чем заплатить, чтобы вы отправились со мной?

– А если я скажу, что давно не знал женской ласки? – он подпер сухую, сожженную солнцем щеку и посмотрел на нее здоровым глазом. – Сможешь ли безропотно отдаться пустынному зверю, чтобы исполнить приказ господина?

Элиана содрогнулась. Она смотрела на чудовище с безобразным лицом, и ей хотелось с криком выбежать из хижины. Но стоило вспомнить о доверии хозяина и безопасности владыки, как все сомнения отступали.

– Если тело бедной еврейки единственное, что вам нужно, вы получите его, – произнесла она помертвевшими губами и дрожащими непослушными пальцами принялась распутывать узел на поясе.

Алхимик с любопытством смотрел на то, как она справляется, и как только веревка поддалась, остановил ее жестом:

– Достаточно. Ты оскорбила меня тем, к какому дикарству приравняла, – произнес он жестко.

Элиана замерла, не зная, куда себя деть. Ей хотелось плакать от стыда и бессилия.

– Но твоя преданность удивляет меня, – добавил мужчина, задумчиво помешивая суп пальцем. – Ты не похожа на гулящую девку, для которой такой способ расплаты – привычное дело. Значит, вопрос и впрямь крайне важен. Ты очень послушна господину.

Облизав палец, он поднялся и принялся бережно укладывать в сумку какие-то стеклянные колбы и крошечные деревянные шкатулки без резьбы.

– Веди, – хмуро бросил он затаившейся Элиане, боявшейся лишний раз вздохнуть. – Все эти истоптанные копытами тропы для меня на одно лицо, могу и перепутать ненароком.

* * *

Басир провел алхимика в опочивальню покойного, когда там никого не осталось, а сам вышел. Дожидаясь, пока чудесник сообщит о своих соображениях, он даже не смотрел в сторону тихой и бледной, как сумеречная тень, Элианы. Алхимик долго находился за закрытой дверью, а когда вышел, то выглядел уставшим и злым. Его лицо было испачкано копотью.

– Что сказали лекари? – спросил он, подходя к Басиру.

– Говорили о болезни, которая воспалила внутренности и вышла через горло. И сыпь на коже тоже тому доказательство.

– Да, все почти так. Небывалое расширение зрачков (а должно быть, никто не удосужился поднять ему веки), мучительная жажда, судя по количеству кувшинов с водой, которые не успели убрать, красная кожа на лице. Подобные симптомы имеют другое объяснение. Я проверил кровь покойного. Он был отравлен Сонной Одурью.[9]9
  Одно из названий растения белладонна.


[Закрыть]

Басир шумно вздохнул, но никак иначе не выдал своей обеспокоенности.

– Это могло быть случайностью?

– Растение не растет в наших краях, – возразил алхимик. – Кто-то должен был привезти его и позаботиться о том, чтобы визирь употребил отраву в пищу.

Басир сплел руки на груди, глядя на закрытую дверь опочивальни так, будто оттуда вот-вот может выйти демон смерти.

– Благодарю тебя, – произнес он. – Более я не нуждаюсь в твоих услугах. Не сейчас.

Алхимик кивнул, заменив этим поклон.

– Твоя награда, – Басир снял с пояса кошелек, но пустынный лекарь отступил.

– Эта девчонка, – он кивнул на молчаливую Элиану, – показалась мне забавной. Меня давно никто не удивлял из людского племени. Считай, что в этот раз мы в расчете.

Он прошел мимо Басира, а, поравнявшись со сжавшейся девушкой, добавил:

– Она бесконечно верна тебе. Редкий дар, который не умеют ценить.

Сказав это, он ушел, прижимая к бедру тяжелую сумку. Басир посмотрел ему вслед, затем перевел взгляд на свою рабыню.

– Даже половина этой верности, – произнес он со стариковской печалью, – не принадлежит мне.

Украина. Одесская область. Наши дни

Только спустя несколько минут Вадим понял, что у него открыты глаза, и он смотрит на потолок транспортера. Осознав это, он моргнул и захотел позвать кого-нибудь, чтобы ему помогли освободиться от проводов, но в горле пересохло, и вместо окрика послышался нечеловеческий рык.

– Полегче, полегче, – женщина по имени Сэб удержала его от попытки сесть и принялась освобождать от проводов.

– Уже отключили? – услышав их голоса, в фургон вернулся Алекс. Он посмотрел на Вадима, затем перевел взгляд на экран планшета.

– Воспроизведение прервалось.

– Что? – переспросил Алекс. – То есть, он сам отключился?

– Не сам, – нахмурилась Сэб, – его отключили, но не я. Возможно, тот, кто имел доступ к памяти раньше.

– Раньше? – Вадим сел, потирая голову, которая трещала так, словно к затылку приложились полной пластиковой бутылкой. – Нет, дамочка, раньше меня никто не потрошил так.

Женщина нахмурилась, по-мужски широким жестом взяла планшет и поднесла его к носу Вадима:

– Это – показания работы твоего мозга, его активность в момент воспоминания, – она провела пальцем по экрану и постучала ногтем в том месте, где плавная кривая внезапно рванула вверх и осталась там, на самом пике до прерывания, – а это – то, что предшествовало отключению. Мозг буквально вскипел от потока информации, он не мог справиться, чтобы ее переварить и выдать в виде образов.

– Хочешь сказать, что это внешний сигнал? – уточнил заскакивающий в фургон Колин. Он взял планшет, изучая результат. – Вроде команды гипнотизера?

– Очень точное сравнение, – одобрила Сэб. – Я все думала, как это описать. Да, именно: будто в самый разгар сеанса невидимый доктор вывел пациента из транса.

Вадим слушал их, сжимая виски. Помимо головной боли нахлынула тревога. Он больше всего в жизни боялся двух вещей: стоматологов и сумасшествия. Взрослый мужчина, прошедший ад на советской подлодке, до сих пор уговаривал себя, как маленького, сходить к врачу, если разболелся зуб. И только невыносимые физические муки и беспомощность медицинских (и не только) средств для блокирования боли вынуждали его на такой шаг. Но с сумасшествием все обходилось иначе. Когда он был маленьким, его бабушка пережила инсульт. И превратилась в другого человека, чужого, заколдованного. Она внешне оставалась такой же, как прежде, но не всегда узнавала его. Иногда называла чужим именем или внезапно начинала кричать, прогоняя напуганного мальчика. А бывало, что смотрела добро, как прежде, вязала тихонько, а потом вдруг начинала говорить, и все слова были между собой перепутаны, как старые нитки. Он не понимал, но боялся ее огорчить, поэтому улыбался в ответ. Потом бабушка включила газ и забыла его закрыть. Так повторялось часто, и отец стал запирать ее в комнате. Вадим помнил, как она плакала, как просила выпустить.

Нет, он никогда не спятит, никогда! Лучше сразу на кладбище.

– Вадим, – позвала Сэб, смешно коверкая его имя своим акцентом, – вы уверены, что никогда раньше не сталкивались с таким аппаратом?

– Уверен, – буркнул он мрачно, – с таким – никогда. А вот с другими дело было.

О проекте «Гидра» он старался не вспоминать, хотя и забыть это было невозможно. Но он приложил столько усилий, что события службы погрузились в туман. Он помнил лица своих сослуживцев, и мог без запинки назвать даты и локации, в которых находился, но всё остальное растворилось в сознании, как паршивый кофе, оставив только мутную грязь. Время холодной войны, когда казалось, что враги окружили родину со всех сторон, было тяжелым, но не так, как сейчас, когда враги копошатся внутри страны, как трупные черви.

– Говори, – поторопил его Алекс Батлер.

– Ты американец? – спросил Вадим, прищурившись. – Холодная война, «железный занавес» – помнишь такие вещи? Хотя ты был еще мальчишкой.

– В те годы погиб мой отец, – глухо произнесла Сэб. – В восемьдесят третьем.

– Погибли многие, – подтвердил Алекс, его взгляд, обращенный к Вадиму, стал тяжелым. – Ассасины делали все, чтобы не допустить войны. О жертвах с обеих сторон конфликта умалчивали. Тамплиеры держали под контролем атомное и ядерное оружие.

– Я служил на флоте, – продолжил Вадим. – Тебе это известно.

– Проект «Гидра».

– Именно. После того, как нас отозвали, я попал в один центр… вроде госпиталя. Нас там обрабатывали. Лечили, можно сказать. Вылечили.

– Мне нужны подробности, – настойчиво произнес Алекс.

– Слушай, парень, я советский моряк, а ты хочешь, чтобы я американцу наши секреты сдал? Так запросто?

– Советского Союза больше нет, – напомнил Колин.

– Ассасинов, кажется, тоже больше нет, – жестко напомнил Вадим. – Или я ошибаюсь?

Сэб выругалась и отошла, взмахнув руками в знак капитуляции перед чужим упрямством.

Алекс долго смотрел на Вадима, будто пытаясь рассмотреть на его лице ответы на свои вопросы, потом чуть заметно улыбнулся:

– Мы не американцы. У нас десятки паспортов, в каждом из них – другое гражданство и даже имя. Я родился недалеко от Кандагара. Там находился оперативный отряд ассасинов, помогающих мирным жителям.

– А я родилась в Киото, – негромко отозвалась Сэб. На удивленный взгляд Колина, вспылила, – и что?!

– Ничего, люблю суши, – усмехнулся тот.

Вадим почесал затылок. «Чудилы не врут, – подумал он, – но это не значит, что им можно доверять. С другой стороны, что я теряю? Они не узнают ничего особенного, кроме того, что мою бошку почистили. Может, тогда отвяжутся. Зачем им психопат?»

– Хорошо. Будь по-вашему, – Вадим, воодушевленный собственными размышлениями, изобразил смирение. – Это было в санатории недалеко от Коктебеля. Названия не спрашивайте – не знаю. Но показать смогу. У меня зрительная память отменная.

Алекс кивнул и скомандовал:

– Едем.

Крым. Коктебель. Наши дни

Крымский воздух особый. Он густой от эфирных масел можжевельника и кипариса, жаркий от разогретых гор, соленый от моря. Он обволакивает, втекает в легкие, наполняет грудь. И чем южнее по полуострову передвигаться, тем насыщеннее палитра ароматов. Вадим наслаждался этим воздухом, прикрыв глаза, пока толчок в плечо не вывел его из состояния покоя.

– Закрой окно, вонь глаза выедает, – проворчала Сэб. – Там что-то сгнило?

Вадим нахмурился. Чужакам не объяснить, что гниющие арбузы, персики и дыни возле рынка – это такая же традиция, как гамбургер в их Америке.

Санаторий, куда были направлены выжившие бойцы после проекта «Гидра», находился вдалеке от моря. Забор из металлической сетки сильно покосился. Кипарисы разрослись по обе стороны дорожки из бетонных плит, тень создавали кроны акации.

– Это санаторий? – уточнил Колин.

Вадим вышел из машины. Сердце защемило. Он отлично помнил, как сидел на лавочке, от которой теперь остался только остов, как звенел фонтанчик со страшненькой девочкой-пионеркой, которой теперь вовсе нет. Он один дошел до распахнутых дверей с разбитыми стеклами. Ассасины даже не потрудились его проводить. Очевидно, что здание заброшено.

Послышались шаркающие шаги и цокот когтей по плитке. Обернувшись, Вадим увидел с десяток беспородных собак разных размеров, а среди них, не то вместо вожака, не то как наседка среди утят, шла квадратная женщина, одетая в плащ и косынку, несмотря на жару. За плечами болталась порванная кожаная сумка, превращенная в рюкзак. Собаки пару раз гавкнули в сторону Вадима, но без агрессии, скорее из страха, и плотнее обступили своего человеческого соратника.

– Чего стоишь? – спросила женщина, останавливаясь. Невозможно было определить ее возраст. Лицо могло принадлежать старухе, но кожа на руках, не знающих ухода, была молодой. – Закрыто.

– Давно? – Вадим не знал, откуда эта странная пустота где-то под ребрами. Он не хотел снова попасть сюда, боялся этого места. Когда-то он так же не хотел идти к стоматологу, будь тот неладен, пришел и уткнулся в закрытую дверь. Врач уехал в отпуск. Первую секунду Вадим радовался, а потом осознал, что пытка не отменилась, просто перенеслась. И значит, ожидание ее тоже продлится.

– Уж лет десять назад… Нет, погоди, больше. Тогда еще Витька живой был, – она задумалась, подсчитывая что-то на пальцах с черными ногтями.

Вадим собрался идти обратно к фургону, но решил спросить:

– А внутри там еще что-то осталось целое?

– Стены, и то не все, – рассмеялась она, демонстрируя отсутствие многих зубов. Потом ее лицо посерьезнело, скукожилось, точно фига. – А чего нужно-то?

«Зачем я с этой бомжихой говорю? – сам себе удивился Вадим. – Видно же, что ничего толкового не скажет. От ее шавок блохами заражусь только».

Но, несмотря на доводы рассудка, он все же попытал счастья.

– Может, они переехали куда-то? Не слышали?

Женщина проходила мимо него. В нос Вадиму ударил неприятный запах немытого тела и собачьей мочи.

– Не слышала, – буркнула женщина себе под нос. – Так ты спроси у Митрофаныча.

– Кого? – в памяти шевельнулось что-то крошечное, точно мышка в чулане.

– Ну Митрофаныча, он тут главным был.

Яркая вспышка пронзила голову. Григорий Митрофанович, главврач. Высокий, статный, худощавый. Лицо молодое, но волосы седые, очки с модной прямоугольной оправой. Голос резкий, громкий, выдает военнослужащего.

– Где он теперь? – бесцветно спросил Вадим.

Узнав от бездомной, где живет бывший главврач, он не поверил, но спорить оказалось бессмысленно. Вернувшись к ожидающим его ассасинам, Вадим сообщил, что есть адрес. Подробности никого не интересовали, и они снова заняли места в фургоне. Кондиционер спасал их от жары, но за целый день езды тело устало, ноги затекли, и в целом, появилось огромное желание пройтись по узким тропинкам пешком. Тем более, что им предстояло проехать по красочной дороге мимо горы Кара-Даг, в чьих очертаниях явно виднелся лежащий в море верблюд, хотя поэтически настроенными людьми было решено, что склон горы напоминает профиль художника-пейзажиста Александра Волошина.

Объехав вокруг горы, они спустились по вьющемуся серпантину к побережью. Микроавтобус пришлось оставить на каменистой площадке, а дальше идти пешком. Колин остался охранять автомобиль. Едва ли кому-то придет в голову в той глуши угонять транспортер, но рисковать оборудованием они не имели права. До ближайшего поселка было несколько километров, здесь же, в тени заповедника, коим была объявлена гора Кара-Даг, находился приют доктора Григория Митрофановича Рагульского. Хоромами ему служил старый, проржавевший насквозь прогулочный катер, на борту которого выцветшими буквами было написано: «Нептун».

– Это точный адрес? – спросила Сэб, чертыхнувшись, когда очередной раз подвернула ногу на осыпающихся камнях.

– Ржавое корыто возле горы, – отозвался Вадим. – Не думаю, что здесь таких много.

Они спустились. Мелкие и крупные камни перетирались под ногами. Прозрачные волны плескались возле поросшего водорослями и мидиями борта. Катер напоминал выбросившегося на берег кита, такое же печальное и красивое зрелище.

Их появление не могло быть неожиданностью. Подкрасться по каменистому берегу было непросто. Заскрежетала и хлопнула металлическая дверь, и неожиданно громыхнул выстрел. Эхо отразилось от горы, прокатилось к самой вершине.

Вадим замер. В руках Алекса очутился пистолет. Сэб присела за крупным камнем, достала из кобуры оружие.

– Убирайтесь, у меня ничего нет, – послышался голос. – А патроны еще остались!

Вадим перешел на русский:

– Мы не воры! – он поднял руки. – Вы доктор Рагульский?

Последовала тишина. Алекс переглянулся с Сэб, кивком головы велел ей поменять укрытие. Она, пригнувшись, подбежала к носу катера, прижалась к нему спиной.

– Нет, – ответили, наконец. – Уходите! Быстро!

Он снова выстрелил, и пуля угодила в камень всего в метре от Вадима. Он отступил назад, чувствуя, как напрягаются и цепенеют мышцы. Не та уже реакция, что по молодости.

– Мы не причиним вам вреда, – на русском произнес Алекс. – Где мы можем найти Рагульского?

Пока он говорил, Сэб по воде прошла вдоль борта туда, где катер осел, увязнув в мелких камнях. Уровень воды там был выше, но металл так прогнулся, что по нему было проще взобраться. Сэб бесшумно вскарабкалась наверх, и Вадим потерял ее из виду.

– Я уже сказал: таких здесь нет. Оглохли?… Ах ты!

Послышалась возня и выстрел. Пуля, улетевшая в небо, жалобно звякнула о камни.

– All right! – Сэб подошла к перилам и махнула рукой.

Алекс и Вадим подбежали к катеру и взобрались на борт.

Сэб держала в руках свой пистолет и ружье, из которого отстреливался доктор Рагульский. Вадим не сразу смог его узнать. Этому человеку было лет семьдесят, и он походил на живой труп: лысый череп покрывали клочья редких седых волос, пигментные пятна сделали кожу болезненно-желтой, один глаз закрывало белесое бельмо. Он был одет в обноски и очевидно голодал. Сейчас же несчастный старик лежал на грязных досках, испуганно глядя на обступивших его незнакомцев.

– Это он? – спросил Алекс на английском.

Вадим подтвердил.

– Доктор Рагульский, – обратился к нему старый моряк, присев на корточки, – вы еще соображаете?

– Что вам нужно? – спросил тот дребезжащим голосом.

Не похоже, чтобы старик лишился рассудка, хотя едва ли его нахождение на катере и внешний вид свидетельствовали о здравом уме.

– Я был вашим пациентом, – Вадим опустил глаза всего на мгновение, и снова посмотрел в лицо врача.

Сколько таких бедствующих стариков по всей стране. Одни тянут руку, просят на хлеб, другие – умирают, напившись дешевой водки. Возможно, кто-то достоин сочувствия, даже жалости, кто-то заслуживает помощи, но не этот человек. Рагульский был врачом-психиатром, экспериментатором, бесчувственной советской боевой единицей, чьим оружием были медикаменты и чудовищные пытки, за которые никто никогда не привлечет его к уголовной ответственности.

– Я никого не помню, – бескровными синюшными губами прошептал Рагульский.

– Проект «Гидра» вы помнить должны. И то, как заперли выживших мальчишек в своих крошечных камерах. И то, как неделями держали нас связанными. Мы лежали там, в собственной моче и говне, думая, что лучше бы пристрелили на трибунале, чем лечили. От чего нас лечили, кстати?

Рагульский смотрел на него зрячим глазом, распахнув рот. Возможно, он снова бы отнекивался, но, покосившись в сторону Алекса, затем Сэб, все же ответил:

– Я выполнял приказ. Ты же знаешь, тогда было другое время.

– Время – всегда другое, законы физики никто не отменял, – усмехнулся Вадим. – А нелюди – это величина постоянная. Говори, что ты там с лечением химичил, иначе вот эти…

Он указал на своих спутников:

– …спросят тебя иначе.

– Я старый больной человек, – принялся ныть доктор, представляя собой жалкое зрелище. Если бы Вадим не знал его прежде, то его сердце сжалось бы от сострадания. – Голодаю, пенсии нет. А вы меня пугать будете?

– Ты стрелял в нас, – напомнил Вадим, – а не мы в тебя. Так что лучше напрягись и вспомни, что было в том проклятом госпитале.

Наконец, здравый смысл проснулся, и Рагульский перестал изображать припадочного старца. Он поднялся и, хромая, прошел в трюм. Здесь было сухо, воняло машинным маслом, грязной постелью, старыми засаленными тряпками и посудой. Доктор сел на сколоченный из досок стул, гостям присесть не предлагал, но они и не особо хотели.

– А что вам рассказать? Рассказать-то нечего. Госпиталь наш официально значился, как ведомственный санаторий для военнослужащих. К нам поступали пациенты с контузией, неизлечимыми психическими травмами. Однажды привезли целую команду, это был 86-той год, как раз перед Чернобылем. В марте. Поначалу боялись огласки, но когда рвануло, стало не до того.

– И мы что, всем отрядом контуженные были? – прорычал Вадим.

Рагульский повернул к нему голову:

– А что ты помнишь про «Гидру»?

Вадим напрягся, но за провокационным вопросом ничего не последовало. Вспоминать не хотелось. Все равно, что загонять иглу под ноготь.

– Я постарался это забыть.

– Ты? – усмехнулся Рагульский, и его почти беззубый рот скривился. – В этом нет твоей заслуги.

– О чем ты говоришь?! – Вадим невольно сжал кулаки, и зубы заскрежетали так, что заболела челюсть. – Ты что, память мне стер?

Рагульский рассмеялся, и это было страшно. Звук напомнил лай дряхлой умирающей собаки.

– Стереть память невозможно, это миф! Ее можно только заблокировать. Ну а дальше механизм работает на самоочищение.

– Мудак вонючий, – Вадим не удержался и, схватив старика за грудки, рывком поднял со стула и встряхнул. – Что ты тявкаешь?!

В глазах доктора появился страх, он распахнул рот, судорожно вдыхая.

– Отпусти его, – Алекс придержал моряка за руку. – Это не ложь. Человеческая память так устроена. Она постоянно проигрывает события, как в записи, копирует их и уничтожает исходники. Но эти копии – не точные клоны первичной информации, они – ее пересказ. Поэтому людям свойственно что-то забывать или запоминать в искаженном виде. А если какой-то участок воспоминаний заблокировать, он не будет перезаписываться. То есть фактически – сотрется.

Вадим медленно разжал пальцы и брезгливо отряхнул руки. Доктор рухнул назад на стул, который захрустел под его тяжестью.

– Какого хрена?

«Зачем было так с нами поступать? Мы что, крысы какие-то? Кролики?!» – Вадим чувствовал, как тяжело бьется сердце. Он тоже совсем не мальчик, и переживания так просто не проходят. На секунду перед глазами потемнело, но он взял себя в руки.

– Что это был за проект? Какое задание?

– Я не знаю.

Кулак Вадима просвистел в воздухе. Рагульский сжался, закрывая голову руками:

– Я не знаю! Клянусь! Не знаю!

Он пугливо выглянул из-под руки, посмотрел на разъяренного моряка, затем на Алекса, который будто между прочим проверил наличие патронов в магазине. Выпучив глаза, он хриплым шепотом прокричал:

– Я могу назвать адрес, куда сдавал отчеты.

– Москва, Кремль? – горько усмехнулся Вадим.

– Нет, – доктор был даже удивлен таким предположением. – Это в ГДР, тьфу ты, в Германии. Мюнхен.

– Мюнхен? – не веря собственным ушам, переспросил Вадим. – У немцев? Какого лешего?

– I know… I think, – произнесла Сэб, прислушиваясь к их разговору. Она переглянулась с Алексом, и тот согласно кивнул.

– Что? Чего вы тут перемигиваетесь? – прошипел Вадим, отходя от Рагульского.

Они отодвинулись к выходу, чтобы доктор их не услышал.

– В Мюнхене находится один из важнейших штабов тамплиеров, – сказал Алекс на английском. – Второй по величине после Лондона.

– Ух ты, вот это да! – фыркнул Вадим. – А какое это имеет отношение к «Гидре»? Я советский солдат, мальчик! Нам тогда фашисты поперек горла были.

– Вам – не спорю. А то, что ваши государства имели тесный контакт до Второй Мировой и после – это факт, с которым нелепо спорить.

– Насрать мне на ваши факты, – прорычал моряк. – К черту. К черту!

Он бросил взгляд на сгорбленного Рагульского, развернулся и стремительно покинул катер. Спрыгнув на берег, утонув по щиколотку во влажной гальке, он почувствовал себя лучше, но мерзкое ощущение не покидало. Будто он испачкался, но не снаружи, а изнутри. Так запросто не отмоешься.

Он сунул руки в карманы джинсов, пошел вдоль побережья. Время к закату, солнце устремилось к горизонту, будто и впрямь небо было пологим. Вода потемнела раньше неба и сразу стала какой-то отталкивающе-холодной. Вадим остановился, уперев взгляд в горизонт.

– Уезжаем, – послышалась команда позади.

Он обернулся, увидел, как Алекс и Сэб прыгают с катера на берег. Белобрысый парень отправил свою спутницу к машине, а сам подошел к Вадиму.

– Это сложно, да? – он спросил без улыбки, но его голос и выражение лица располагали к беседе.

Вадим сначала хотел послать его куда подальше, но не смог. Фыркнул, отмахнулся, устало потрепал затылок, пытаясь сформулировать хотя бы часть одолевающих его чувств.

– Да, непросто, – усмехнулся Вадим, с удивлением осознавая, что это самые точные слова, которые можно было найти в данной ситуации. – Прожить полвека, чтобы узнать, что мою память кастрировали, и что я в прошлой жизни был еврейской девчонкой. А я ведь одному парнишке, еврею, вместе с другими полудурками жизни не давал, жидом называл. А вон оно как…

Алекс хмыкнул, пожал плечами:

– Разное бывает. Но про прошлую жизнь – это не совсем корректно. Речь идет не о религиозном значении, а…