Текст книги "Условный переход (Дело интуиционистов)"

9

Старший менеджер отдела продаж концерна «Роботроникс» Бен Уайли спешил на встречу с клиентом. Встреча должна была состояться за ланчем, в небольшом индийском ресторанчике на окраине Санта-Клары. Уайли спустился в подземный гараж, вывел кар и направился в сторону Санта-Клары по Ист-Хомстед-роуд, имея в виду не пропустить поворот на Тантау-авеню. Калифорнийское солнце прогрело воздух до плюс восемнадцати по Цельсию. (По этому поводу любой фаонец вздохнет с завистью: «Нам бы вместо лета их зиму»).

Следуя за «хондой» Уайли на минимальной дистанции, Стеван Другич не имел ни малейшего понятия, кто сидит рулем. Ему это было неважно. Другич довел «хонду» до ресторана, дождался, когда водитель и еще один тип сделают заказ, вылез из машины и пересел в «хонду».

Что общего между Стеваном Другичем и электронным сторожем в подземном гараже концерна «Роботроникс»? Им обоим нет дела, кто управляет машиной, лишь бы она имела соответствующий допуск. Другич остановил «хонду» на прямоугольнике с номером 134. Это было ее постоянное место парковки, о чем Другич узнал из карточки, прикрепленной к лобовому стеклу. Когда спустя три часа «хонду» найдут на ее обычном месте, начальник господина Уайли, уже извещенный о том, что у его подчиненного угнали машину, посоветует ему обратиться к врачу по поводу провалов в памяти.

Из гаража Другич проник в вестибюль, оттуда прошел в лифтовый холл и поднялся на двадцать второй этаж. Не знаю, то ли он действительно сумел правильно выбрать время, то ли ему просто повезло, но все служащие, способные преградить путь к президенту «Роботроникса», были на ланче. Юная девица за шестиметровой стойкой из голубого мрамора умела нажимать кнопку вызова охраны, но не более того. К тому времени, как она попала в нее пальцем (сломав два ногтя – один о кнопку, другой случайно), Другич уже находился в кабинете президента и протягивал ему визитную карточку частного детектива, придуманную и отпечатанную накануне.

Сцену знакомства я опущу, так как сведения о ней не вызывают у меня доверия. Другич, например, уверяет, что президент сдался быстрее, чем замок «хонды», и что стоило бы ему только захотеть, как тот, в костюме Человека с Гвоздем, отправился бы обшаривать все калифорнийские ломбарды, после чего, при условии, что президент вернется живым, мы бы занялись импортом золотых часов на Фаон. Охранник же Хорн считает, напротив, что только доброта его босса помешала ему свернуть Другичу шею. Хорну я доверяю не больше, чем Другичу, потому что журнал «Форбс», перечисляя всевозможные достоинства президента «Роботроникса», ни словом не обмолвился о его доброте, зато особо подчеркнул силу воли, что, в свою очередь, противоречит рассказу Другича.

Как бы то ни было, но президент согласился уделить Другичу десять минут для разговора с глазу на глаз, – такое условие поставил бывший детектив.

Заметив, что в десять минут они не уложатся, Другич показал Гарри Чандлеру (так звали президента) две газетные заметки. В одной речь шла об убийстве в кафе «Дорида», в другой – об убийстве в мастерской на Фаоне. Чандлер просмотрел их по диагонали и сказал, что не понимает, как это может его касаться.

– На ваше счастье, – с покровительственной интонацией ответил Другич, – из них действительно не следует, что концерн, который вы возглавляете, имеет отношение к этим убийствам. В противном случае, на моем месте сидел бы сейчас какой-нибудь высокий чин из бюро расследований. Кроме него к вам бы нагрянули господа из комиссии по защите прав потребителей и еще человек сто адвокатов с исками от ваших покупателей. Ваш кабинет, такой огромный, и тот не сумел бы вместить всех, кто захотел бы обсудить с вами эти убийства.

По настоящему Чандлер занервничал только при слове «адвокаты». Президент прикидывал, сколько они готовы заплатить – неважно за что, важна сумма, которую они могут позволить себе кинуть в пасть этим хищникам. Однако он ничем не выдал волнения.

– Восемь минут, – постукивая по наручным часам, вымолвил он.

– На самом деле семь, – сделал уточнение Другич, – спасибо за лишнюю минуту. Ваша щедрость говорит о том, что вы настроены по-деловому. Не попросить ли нам принести чего-нибудь выпить?

– Кэтрин, бокал содовой для гостя, – не нажимая никаких кнопок, сказал Чандлер куда-то в пустоту.

– Ну что ж, – усмехнулся Другич, – содовая, так содовая. С вашего позволения я продолжу. В заметках, которые я показал вам, ничего не сказано о том, что в обоих случаях свидетелем преступления оказался робот, произведенный компанией «Роботроникс-Фаон», которая входит в ваш холдинг. Как вам известно, бытовые роботы хранят в памяти всё, что видят…

– Зависит от настроек, – быстро возразил Чандлер.

– Конечно. Для экономии памяти время хранения может быть ограничено одними сутками или одним месяцем – по желанию владельца. Но в данном случае роботы обязаны были хранить в памяти ту часть видеоинформации, что приходится на время убийства. Однако когда полиция стала просматривать запись, обнаружилось, что эта часть памяти стерта. Кто-то или что-то заставило робота забыть увиденное. Это большая потеря для полиции.

– И нас теперь обвиняют в том, что роботы не могут выступить в суде в качестве свидетелей?

– Нет, все гораздо хуже. То, что было потерей для полиции, стало спасением для вас.

– Неужели? – вздернул брови Чандлер.

– Да. Если бы память сохранилась, то стало бы ясно, что и Пола Мосса, и Кирилла Хинчина убили роботы.

У Чандлера дернулись плечи. Другич внимательно следил за его лицом, но тут в кабинет вошла та самая девица, которая, благодаря Другичу, сломала два ногтя. Она поставила перед ним стакан воды, вопросительно посмотрела на шефа, тот мотнул головой, и она ушла. «Сам виноват, – корил себя Другич, – ведь мог же сообразить, что воду принесут в самый неподходящий момент».

После ухода секретарши выражение лица у президента было таким, будто Другич – сто первый шантажист, посетивший его в это утро.

– Как в хорошем ресторане, – пробормотал бывший детектив, – стакан воды ждешь полчаса…

– Что еще? – Так, наверное, спросили бы горничную в отеле, которая, уже получив чаевые, все еще не уходит.

– Вам этого мало? – удивился Другич. – Тогда, пожалуйста: мы уверены, что последуют новые убийства. Кто знает, может, в роботе произойдет какой-нибудь сбой, и память об убийстве не сотрется полностью. Вы собираетесь ждать или как?

– Я жду доказательств.

– Во-первых, идентичность случаев. И там, и там убийца использовал в качестве орудия предмет, случайно оказавшийся под рукой. И там, и там присутствует робот, изготовленный вашей фирмой. Память роботам стерли одинаковым способом и одинаково точно – только сцену убийства. Будь убийцей человек, ему было бы проще полностью уничтожить память робота, но и эта манипуляция требует определенного времени и определенных навыков. В кафе у убийцы не было времени совсем. Также отпадает версия, что в обоих случаях действовал один и тот же человек, поскольку между убийствами прошло всего шестьдесят часов – немыслимо, чтобы за это время кто-то успел добраться от Фаон-Полиса до Браски. Жертвы никак не связаны друг с другом. Не найдено никаких следов пребывания посторонних на месте преступления. Во-вторых…

– Подождите. – Чандлер заново просматривал заметки об убийствах. – Здесь сказано, что на Фаоне убийца найден. Рашель Мосс, жена убитого. Есть и мотив, и улики…

– А вы хотели бы вместо «Мосс» увидеть «Краб»? Так, к вашему сведению, зовут фаонского робота. Как говорится, полиция не сидит сложа руки. Подвернулась жена, взяли жену. Подвернулись бы вы, поверьте мне на слово, взяли бы и вас.

Это он, конечно, погорячился. Людей такого ранга, как Гарри Чандлер, нелегко обвинить в убийстве из-за каких-то пятисот тысяч, тут нужен мотив поувесистей.

– Хорошо. Что во-вторых?

Другича начинало бесить спокойствие президента.

– Во-вторых, вы должны отдавать себе отчет в том, что факты, являющиеся доказательством для вас, лица, прямо скажем, заинтересованного, уж тем более будут доказательством для полиции. А уж вашим конкурентам только дай повод! Поэтому решайте, собираетесь ли вы провести собственное расследование или оставляете все полиции.

– Предположим, что мы действительно начнем расследование. Вам-то что с того? Каковы ваши требования?

Другич отчеканил фразу, приготовленную одновременно с визитной карточкой детектива:

– Расследование вы поручите нам и только нам.

– Кому это вам? – спросил Чандлер напряженно, поскольку ему с трудом верилось, что его не собираются шантажировать. Он заглянул в визитную карточку. – Ваше агентство находится в Браске?

– Я там живу. Детективы, которые буду работать вместе со мной, имеют штаб-квартиру на Фаоне.

Штаб-квартира. Хорошее слово, надо запомнить. «Где Шеф?». «В штаб-квартире». Яна – штаб-квартирьер, я – штаб-квартирант, Ларсон… Потом придумаю.

– К руководству фаонского «Роботроникса» вы обращались? – поинтересовался Чандлер.

– Нет. Мы посчитали разумным обратиться непосредственно к главе холдинга.

– Чтобы выставить более крупный счет?

– В том числе. – Признание, рассчитанное на то, чтобы показать, что мы с ним из одного теста.

– И каков он будет?

– Достаточно крупный, дабы вы не подумали, что мы преследуем какие-то иные, скрытые, цели.

Чандлер сделал вид, что эта весьма расплывчатая формулировка мгновенно преобразилась в его мозгу во вполне определенное число – определенное с точностью до цента.

– По этому поводу я не питаю никаких иллюзий. Вы, наверное, уже присмотрели себе какую-нибудь очередную яхту?

Эта осведомленность ничуть не удивила Другича. Ведь он назвался своим настоящим именем, а найти локус с рекламой его эллинга ничего не стоит – на то она и реклама, чтобы ее легко находить. Пока они разговаривали, охрана поискала «Стевана Другича» на накопителях и передала полученные сведения на стол президенту (поверхность стола служила одновременно экраном).

– Думаю, вы подарите мне свою, – с теплотой в голосе ответил Другич.

– Сколько человек знают об этом деле? – поморщившись, сменил тему президент.

– Пятеро, включая меня и исключая вас.

– Вы планируете увеличить число участников?

– Только если вы захотите привлечь своих людей. Среди нас нет специалистов по робототехнике. Обращение к независимым экспертам, на наш взгляд, чревато утечкой информации. Привлечение инженеров из «Роботроникс-Фаон» имело бы смысл, если бы мы обратились не к вам, а к их президенту. Он назначен по вашей рекомендации, поэтому вам не составит труда убедить его оказать нам содействие.

– Вы рассуждаете разумно, – кивнул Чандлер, – я подумаю над кандидатурой эксперта. Если сочту нужным, я проинформирую руководство фаонского «Роботроникса». В настоящий момент я не вижу в этом необходимости. Признайтесь честно, для чего вы сказали, что последуют новые убийства? Чтобы напугать меня?

– А я вас напугал?

– Вы не ответили…

– Считайте, что это интуиция.

– Но на чем-то же она основана?

– Как всякая интуиция – на опыте.

По мнению Другича, тройной уход от ответа уже должен был указать Чандлеру на то, что правды он не услышит и что, продолжая настаивать, он лишь выставляет себя дураком. Президент, как опытный дипломат, догадался об этом с первого раза, то есть после первого «ухода», но виду не подал, поскольку, опять-таки, был очень опытным дипломатом.

– Это не ответ, – заметил он, – не хотите же вы сказать, что вам уже доводилось сталкиваться с роботами-убийцами.

– Нет, но перед моими глазами прошло достаточно людей-убийц.

С президента тоже было достаточно.

– Ладно, оставим это. – Он посмотрел на настольные часы, имитировавшие солнечные. – К сожалению, в ближайшие несколько часов я буду действительно занят. В любом случае, бар на одиннадцатом этаже к вашим услугам. За счет компании, разумеется. К шести я обещаю освободиться. Вас это устраивает или перенесем встречу назавтра?

– Полностью устраивает. Охрана меня пропустит?

– Я так понял, что у вас уже есть пропуск…

– Он был одноразовым.

– О’кей, я дам соответствующие распоряжения.

– Прикажите оставить постоянный, – посоветовал Другич во время прощального рукопожатия.

С президентского этажа он спустился на одиннадцатый, взял в баре бутылку «Шато-Петрус» пятнадцатилетней выдержки (двадцатилетней, как он просил, там не оказалось, или Чандлер запретил ее выдавать) и вернулся в отель. Через час он отправил Шефу отчет о первой встрече с Гарри Чандлером. В конце он приписал, что если от него не поступит сообщения, отмеченного девятью часами калифорнийского времени, то, следовательно, он разделил судьбу тех многих шантажистов, кому клиент оказался не по зубам. Душеприказчиком он назначил Шефа, ангелом-мстителем – меня. Не знаю, как Шефу, но мне это польстило. Опять-таки, я давно не был в Калифорнии.

Закончив с отчетом, Другич отправился побродить по магазинам. Два комика следовали за ним по пятам. Другич не стал от них отрываться.

Президент находился в кабинете не один. Рядом с ним, за большим столом для переговоров, сидел совершенно лысый господин сорока с чем-то лет, с огромным лбом, узким, едва заметным, подбородком и внимательными серыми глазами. На его лице был написан IQ за двести. «Эксперт», – догадался Другич.

(Однажды Шефу вздумалось проверить индекс интеллекта своих сотрудников. Увидев, сколько набрали Яна с Ларсоном, я решил не позориться и удрал в отдел спецтехники тестировать новый бронежилет. «Зачту, если протестируешь заодно и каску», – крикнул Шеф мне вдогонку.)

Чандлер их представил. Эксперта звали Тим Гроссман, президент ему полностью доверял.

– Я уже ввел доктора Гроссмана в курс дела, – прибавил Чандлер, чтобы Другич понял, почему Гроссман не подал ему руки.

– Да, – кивнул Гроссман, – и нахожу обвинения господина детектива лишенными какого-либо смысла. Но раз уж решение принято, мне остается только подчиниться. Прежде всего, мне необходимо взглянуть на тех роботов.

– Что касается робота из Браски, я это устрою, – пообещал Другич, – я в хороших отношениях с местной полицией. Мои фаонские коллеги подготовят вам встречу с Крабом. Доктор, скажите, ваша реплика по поводу обвинений, она относится именно к тем случаям, которые мы рассматриваем, или вы уверены, что робот в принципе не может убить?

– Убить может что угодно. Камень, случайно сорвавшийся с достаточной высоты, способен раскроить человеку череп. Поэтому ваш вопрос бессодержателен.

– Но роботов никто на голову не ронял – ни случайно, ни намеренно. Их запрограммировали на убийство, разве не так?

– Как всякий механизм, робот может совершить ряд действий, которые, в своей совокупности, приведут к чьей-то гибели. Такие случаи действительно имели место. Но еще чаще люди гибнут в авиакатастрофах, когда кто-то умышленно выводит из строя автопилот. Будучи детективом, вы наверняка знаете, что это очень удобный способ выдать преднамеренное убийство за несчастный случай. Любой механизм чем сложнее, тем опаснее.

– Краб совершил одно-единственное действие – ударил господина Мосса по голове гаечным ключом. Ленивец из «Дориды» с первого раза проткнул сердце Кириллу Хинчину. Что будет, если я прикажу роботу, который убирает коридоры на этом этаже, сделать что-то подобное?

– Вы прекрасно знаете, что ничего. Даже если вы прикажете ему всего лишь почесать вам спину, не произойдет ровным счетом ничего. Каждому роботу известен круг его обязанностей. Каждый робот знает, кто имеет право отдавать ему приказы и с кем он имеет право вступать в контакт – непосредственный или посредством какого-либо предмета.

– Однако, – заметил Другич, – ограничения, которые вы перечислили, устанавливаются человеком – оператором, как в случае с уборщиком коридоров, или владельцем, если робот принадлежит частному лицу. Изначально у робота нет никаких ограничений.

– Точнее сказать, он ограничен во всем, – возразил Гроссман, – поэтому я бы прежде всего проверил, какие команды получали роботы и от кого. Иными словами, я бы проверил их хозяев. Полиция этим занимается?

– Лишь постольку, поскольку роботам стерли память. Проверяют всех, кто мог это сделать. Правда, пока не ясно КАК это было сделано. Ясно только, что вмешательство произошло на самом низком уровне нейрокодирования – на уровне подсознания, сказал бы я, если бы речь шла о человеке. Напрашивается вывод, что либо роботов амнезировал высококлассный специалист – своего рода гипнотизер в мире роботов, либо они уже родились с этой командой.

– Простите, с какой командой? – оживился Чандлер. – С командой «убить»?

– Нет, Гарри, – немного небрежно успокоил его Гроссман, – с командой забыть то или иное событие. Впрочем, это одинаково невероятно. Если уж говорить о том, чем забито «подсознание» робота, то скорее вы найдете там команду «помнить всё».

– Существование «гипнотизера» вам кажется более вероятным? – поинтересовался Другич.

– Поменяйте гипнотизера на ведущего специалиста отдела нейросетей, и вопрос снимется сам собой.

Случайно или нет, но Гроссман назвал должность Рашель Мосс в «Роботроникс-Фаон». «Успели навести справки», – решил Другич. Вместе с тем, он знал, что двадцать третьего декабря в радиусе пятидесяти километров от «Дориды» не было ни одного ведущего специалиста-кибернетика. Полиция на сей счет обшарила все гостиницы и транспортные центры. «Либо пропустила, либо… Нет, – отбросил оба варианта Другич, – покупатель в ювелирной лавке рассматривал витрину, которая как раз напротив входа в кафе; он точно видел, что после Кирилла никто в кафе не входил».

Он пересказал Гроссману показания свидетеля.

– Роботом можно управлять дистанционно, – возразил тот.

– Ага, по телефону, – хмуро усмехнулся Другич, – это все равно, что произнести команду ему на ухо. Как громко надо крикнуть, чтобы робот не просто оглох, но еще и потерял память, причем, выборочно?

– О котором из двух роботов вы говорите? – не реагируя на выпад, уточнил Гроссман.

– Прежде всего, о Крабе с Фаона. Это робот, предназначенный для домашних работ. Ни одним типом связи, кроме обычной телефонной, он оборудован не был. Ленивец из «Дориды» откликался на интерком, но это несущественное добавление.

– Господа, – внушительно произнес президент, – нет смысла спорить о деталях, пока мы не исследовали роботов. Надо решить, как мы будем взаимодействовать. Вы, господин Другич, сказали, что у вас есть доступ к роботу, находящемуся в Браске. С него и начнем. Тим, – обратился он к Гроссману, – когда ты готов вылететь?

Кибернетик полез за ответом в комлог.

– Послезавтра во второй половине дня, – ответил он, пролистав столько страниц, что Другичу начало казаться, что раньше марта Гроссман не освободится.

– Отлично. Вы, господин Другич…

– Встречу его в Браске.

– Прекрасно. Значит, мы договорились.

– Безусловно. – Другич щелкнул каблуками и пошел дарить девице за стойкой прощальный подарок – что-то для ухода за ногтями.

10

Четвертого и пятого января мы получили два подробных отчета о пребывании доктора Гроссмана в Браске, но о них – чуть позже. Сначала я расскажу, чем мы занимались последние десять дней.

Во-первых, два дня мы отдыхали – каждый по-своему, ничего особенного, упоминаю о них лишь для того, чтобы вычесть два из десяти и получить восемь более-менее рабочих дней.

Во-вторых, Изида. За ней мы установили наблюдение. Большую часть времени она проводила в «Дум-клубе», дума принимала только Оливера Брайта. Уверен, она бы приняла и меня, но Шеф запретил «выходить на контакт». Особое внимание мы уделили ее личной жизни – как в браке, так и после него. Знакомцы Борисовых уверяют, что те жили душа в душу, и это несмотря на огромную разницу в возрасте и абсолютную несхожесть интересов. Портрет ЧГ никто не опознал – среди знакомцев не оказалось ни одного поклонника Эль Греко. По словам сотрудников, Борисов был кибернетиком от бога, всю жизнь он конструировал роботов. Он основал собственное конструкторское бюро, ставшее впоследствии заводом по производству бытовых роботов. Потом, в эпоху глобализации, он продал половину своих акций земному «Роботрониксу», и роботы стали выходить под их маркой, завод же переименовали в «Роботроникс-Фаон». Конструкторское бюро осталось частью предприятия, Борисов лично возглавлял его до самой смерти. «Дум-клуб» был вторым его увлечением. Он конструировал для него роботов. Мои товарищи по оружию являлись не лучшими их представителями, но таковых было большинство. Богатая публика не любит, когда роботы ее в чем-то превосходят – известно ведь, что тупость механических слуг является одной из дежурных тем в аристократических салонах. Интересно, что Оливер Брайт был хорошо знаком с Борисовым, и именно Борисов познакомил актера с Изидой. Об отношениях между Изидой и Брайтом еще можно как-то догадываться, но что сблизило актера с кибернетиком – полностью покрыто мраком.

Умер Борисов 26-ого апреля прошлого года. Говорят, что все к этому шло. Двадцать лет он жил с искусственным сердцем. Где-то в декабре позапрошлого года, то есть, за пять месяцев до смерти, выяснилось, что оно выработало свой ресурс раньше времени. Борисову требовалась пересадка нового сердца. Рутинная по нынешним временам операция была в случае Борисова крайне рискованной, вероятность успеха не оценивалась выше пятидесяти процентов. Борисов откладывал операцию до тех пор, пока искусственное сердце не остановилось. Это случилось, когда он работал в своем домашнем кабинете. Его вовремя нашли, перевезли в госпиталь и сразу же прооперировали. В первые часы после операции всем казалось, что монетка легла той стороной, на которою ставил Борисов. К нему допустили Изиду, и несколько минут они разговаривали наедине. Внезапно, во время беседы, он потерял сознание. Его снова положили на операционный стол. Через два часа он умер. Разрыв аорты, изношенной вековым стажем.

К чему все эти подробности? Налицо классический треугольник: старый муж, относительно молодая жена и богатое наследство. Нельзя было не проверить, не помогла ли Изида ему умереть. Кстати, Яна ставила на невиновность и выиграла: у меня – десятку, у Ларсона – двадцать, сколько у Шефа – не знаю.

В-третьих (если кто-то до сих пор интересуется счетом), чета Петерсонов, владельцев Краба. Они добиваются, чтобы полиция вернула им робота. Под тем предлогом, что мы способны им посодействовать, я встретился с Петерсонами у них дома, прозванного остроумной Яной «Краб-хаусом». Дородная госпожа Петерсон оттеснила мужа на задний план, оставив передний для себя, меня и беспородного кобеля по кличке Фаг, который подавал голос всякий раз, когда произносилось имя робота.

– Краб (гав!) всегда был послушным роботом, – говорила Петерсон со слезой в голосе. – Что они там с ним сделают!

– Тюрьма его испортит, – поддакнул я. – Как же вы не уследили?

– Вы считаете, его конфискуют? – поняла она по-своему.

– Мы этого не допустим. Скажите, а с вашими друзьями он ладил?

– Конечно. Они даже завидовали нам: говорили, какой трудолюбивый и понятливый у вас робот, вот бы нашему у него поучиться. Но я всегда была против того, чтобы роботы общались между собой.

– Опасались дурного влияния?

– Ирония, молодой человек, здесь неуместна. У Гладстонов… помнишь Гладстонов? – обратилась она к мужу, но не успел он кивнуть, как она снова повернулась ко мне: – Когда они приобрели второго робота, у первого началась депрессия, он стал каким-то рассеянным и зачастую не понимал, чего от него хотят. Механик сказал, что это… – она нахмурилась, припоминая диагноз, – …волновой резонанс, какой-то. Мол, второй робот наводит на первого какие-то магнитные колебания, и колебания вызывают помехи. Короче говоря, они сдали второго робота обратно в магазин. Там долго отказывались его принимать, Гладстоны даже хотели подавать в суд, писали жалобы в общество по защите прав потребителей, но, в конце концов, все кончилось компромиссом: в том же магазине они поменяли робота на два телевизора, холодильник и компьютер, которые потом продали по объявлению. Потеряли, конечно, в деньгах, но подержанного робота ни за что не продашь, это вам не флаер! Я бы, например, никогда бы не купила чужого робота, кто его знает, чему его научили предыдущие хозяева. Вот у Картеров…

– Хорошо-хорошо, – я готов был дослушать историю Картеров в другой раз, – я понял, что Краб, когда вы его купили, был абсолютно новым.

– Ну, разумеется, новым! – она недовольно передернула плечами. – Это-то меня и возмутило!

– Что возмутило? – растерялся я.

– Что он вдруг испортился.

– Все роботы рано или поздно портятся – либо выявляется заводская недоработка, либо из-за неправильного обращения. А когда вы его приобрели?

– В мае месяце. Впрочем, – она снова погрустнела, – теперь-то я понимаю, что была к нему чересчур требовательна. Нельзя было сдавать его в мастерскую из-за таких пустяков. Теперь я могу лишиться его навсегда.

Промокнув слезу, госпожа Петерсон спросила:

– Вы верите, что его вернут?

– Безусловно, вернут. Не он же, в конце концов, убил этого Мосса…

Реакция была нулевой. Я продолжил:

– Полиция выясняет, как образовался провал в видеопамяти, почему робот не запомнил то, что должен был запомнить.

– И слава богу, что не запомнил! Роботам нельзя смотреть на насилие. Когда муж смотрит какой-нибудь боевик, я всегда отсылаю Краба в другую комнату. Как он будет относиться к нам с уважением, если увидит, что люди вытворяют друг с другом? Я бы вообще запретила показывать боевики по телевидению.

У них нет детей, – допер, наконец, я.

– А раньше у него никогда не было провалов в памяти? Вы не из-за них решили отдать его в ремонт?

– Нет, никогда.

– Что же произошло?

– Ой, – махнула она в сердцах, – да такая ерунда, что уже и не помню толком…

Господин Петерсон кротко напомнил:

– Ты велела ему заполнить налоговую декларацию.

– Чтоб я без тебя делала! – язвительно воскликнула она. – Кто сказал, что он это умеет? Не ты ли?

Муж стушевался. Я отвлек ее на себя:

– За кого он заполнял декларацию?

– Как за кого? За нас, конечно! Не за себя же. Мой муж – бухгалтер. Как-то раз ему вздумалось обучить Краба своим бухгалтерским премудростям. До Нового года нам нужно было заплатить налог на имущество, а я вспомнила об этом только перед самым отъездом в отпуск. Было столько дел! Муж сдавал годовой отчет, я собирала вещи в дорогу. Вот я и решила, что раз Краба научили платить налоги, пусть он и заполнит декларацию, а мы потом проверим итог. Конечно, он ничего не заполнил. Когда я вернулась домой от косметолога, Краб пребывал в полнейшем ступоре. Я его окликаю, он не отвечает. Вечером нам вылетать, а с ним вот какая беда. Нельзя же было оставлять его одного! Ну, мы и решили на время отпуска пристроить его в мастерскую. Там и уход, и профилактика, и круглый день под присмотром. Ах, как я теперь об этом жалею!

– Я был против, – вставил супруг.

– Задним умом все хороши, – припечатала его госпожа Петерсон, мягко говоря, вне контекста. – Скажи лучше, отчего он впал в ступор? Объясни человеку, а то он подумает, что это я во всем виновата.

– Краб не знал, будем ли мы использовать налоговые льготы.

– А почему он этого не знал? – наступала госпожа Петерсон.

– Потому что мы с тобой это не обсуждали. Прежде чем давать Крабу соответствующее указание, я хотел посоветоваться с тобой.

– Разве не логично было бы воспользоваться льготой? – спросил я. – Зачем это обсуждать?

– Одно название, «льгота»! Уменьшаешь один налог, зато тут же увеличиваешь другой. Может оказаться, что, воспользовавшись льготой, вы заплатите больше денег, чем без нее.

– Почему Краб не спросил у вас, как ему поступить?

Петерсон взглянул на супругу, – мол, вопрос не к нему. Госпожа Петерсон созналась:

– Когда я была у косметолога, я отключила комлог. Краб не мог мне позвонить. Да он бы и не позвонил – я же сказала, что наш бедный робот просто оцепенел при виде всей этой налоговой казуистики. Так что я тут не при чем. Не надо было говорить, что он все умеет, – и она злобно поглядела на мужа.

Присутствовать при семейном скандале не входило в мои планы. Я поблагодарил Петерсонов за чрезвычайно ценную информацию и попросил, если это возможно, переслать нам ту злополучную налоговую декларацию. Половина взрослого населения Фаона раз в год впадает в ступор. Первая декларация, поставившая в тупик робота, не должна была пропасть для истории.

Ленивца из «Дориды» доверили осматривать молодому мастеру из сервисного центра, где ремонтировали роботов всех моделей. Откликнувшись на просьбу Другича, местный инспектор разрешил Гроссману поучаствовать в консилиуме. Другич хвастается, что их мастер в два счета сбил спесь с кибернетика. Он записал дискуссию между ними от начала до конца и прислал запись Ларсону. Я попросил эксперта перевести кибер-слэнг на человеческий язык.

– Переведу в той мере, в какой я сам это понимаю, – приступая к разъяснениям, предупредил Ларсон. – Начнем с азов. Мозг робота состоит из нейросимулятора и памяти. Нейросимулятор – это искусственная нейронная сеть, процессор, по своему устройству сходный с человеческим мозгом. Благодаря нейросимулятору, робот способен к обучению и самообучению, вплоть до полной имитации человеческого сознания. В тоже время, робота можно программировать, как мы программируем обычный компьютер. В этом случае формирование или, как говорят, настройка нейросети происходит практически мгновенно. С человеческим мозгом ничего подобного сделать нельзя, и это, я полагаю, только к лучшему. У робота, только что сошедшего с конвейера, нейросимулятор уже обладает определенной настройкой, – так называемой настройкой низкого уровня, которая ответственна за способность к дальнейшему обучению. Настройка низкого уровня в чем-то напоминает операционную систему компьютера, но есть одно существенное отличие: эта настройка дана роботу на всю жизнь, она не может меняться или перепрограммироваться. Поэтому в большей степени напрашивается аналогия с мозгом человека, с его вложенной способностью обучаться, например, языку. Таким образом, любой робот обладает навыками двух типов – теми, которые он получил вместе с нейросимулятором и теми, которые появились у него в процессе обучения или программирования. Гроссман и мастер из сервисного центра сошлись на том, что команда уничтожить определенный участок памяти Ленивца относится к первому типу. Соответствующая программа существовала до того, как нейросимулятор вмонтировали роботу. Любопытно, что первым это заметил робототехник. Гроссман ему возражал, но парень оказался с головой – не то что полицейские эксперты, которые не смогли прийти к такому же выводу, хотя и находились в полушаге от него.