Электронная библиотека » Максим Горький » » онлайн чтение - страница 13

Текст книги "Рассказы"


  • Текст добавлен: 13 декабря 2016, 23:40


Автор книги: Максим Горький


Жанр: Русская классика, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Она презрительно качнула головой и замолчала. Ее холодные, пренебрежительные слова подавили озлобление Василия. Никогда еще он не видал ее такой красивой.

– Разошлась, раскаркалась… – молвил он, и злясь и любуясь ею.

– И еще скажу тебе вот что. Ты Сережке бахвалился, что я без тебя, как без хлеба, жить не могу! Напрасно ты это… Может, я не тебя люблю и не к тебе хожу, а люблю я только место это… – Она широко повела рукой вокруг себя. – Может, мне то нравится, что здесь пусто – море да небо и никаких подлых людей нет. А что ты тут – это все равно мне… Это вроде платы за место… Сережка был бы – к нему бы я ходила, сын твой будет – к нему пойду… А еще лучше, кабы вас вовсе никого не было… обрыдли вы мне!.. Если я с моей красотой захочу – я всегда себе мужика, какого мне нужно, выберу…

– Вот ка-ак?! – свирепо зашипел Василий и вдруг схватил ее за горло. Так вот что-о?

Он встряхивал ее, но она не отбивалась, хотя лицо ее краснело и глаза наливались кровью. Она просто положила обе свои руки на его руку, давившую ее горло, и упорно смотрела ему в лицо.

– Так в тебе вон что есть? – хрипел Василий, все свирепея. – А молчала, шкура… а – обнимала… а – ласки мне… я ж тебе дам!

Он пригнул ее к земле и с наслаждением ударил по шее раз, два, тяжелыми ударами крепко стиснутого кулака. Приятно было ему, когда кулак с размаху падал на ее упругую шею.

– На… Что, змея? – с торжеством спросил он ее и отшвырнул от себя.

Она, не охнув, молчаливая и спокойная, упала на спину, растрепанная, красная и все-таки красивая. Ее зеленые глаза смотрели на него из-под ресниц с холодной ненавистью. Но он, отдуваясь от возбуждения и приятно удовлетворенный исходом злобы, не видал ее взгляда, а когда с торжеством взглянул на нее – она улыбалась, – дрогнули ее полные губы, вспыхнули глаза, на щеках явились ямки. Василий изумленно посмотрел на нее.

– Что ты, – черт! – грубо дернув ее за руку, крикнул он.

– Васька!.. Это ты бил меня? – полушепотом спросила она.

– Ну, а кто? – Ничего не понимая, он смотрел на нее и не знал, что ему делать. Не ударить ли ее еще раз? Но в нем уже не было злобы, и рука его не поднималась на нее.

– Стало быть, ты меня любишь? – снова спросила она, и от ее шепота ему стало жарко.

– Ладно, – угрюмо сказал он. – Так ли тебя надо!

– А ведь я думала, что ты уже не любишь меня… думаю: «Вот теперь сын к нему приехал… прогонит он меня…»

Она засмеялась странным, слишком громким смехом.

– Дуреха! – сказал Василий, тоже невольно усмехаясь. – Сын, – что он мне за уставщик?

Ему стало совестно перед ней и жалко ее, но, вспомнив ее речи, он заговорил строго:

– Сын тут ни при чем… А что я ударил тебя – сама виновата, зачем дразнила?

– Так ведь я это нарочно, – пытала тебя… – И она прижалась к нему плечом.

– Пытала! Чего пытать? Вот и допыталась.

– Ничего! – уверенно сказала Мальва, щуря глаза, – я не сержусь – ведь любя побил? А я тебе за это заплачу… – Она в упор посмотрела на него и, понизив голос, повторила: – Ох, как заплачу!

Василий в этих словах услыхал обещание, приятное ему, оно сладко волновало; улыбаясь, он спросил:

– А как?.. Ну-ка?!

– Увидишь, – спокойно сказала Мальва, но губы у нее дрогнули.

– Эх ты, милушка моя! – воскликнул Василий, крепко стиснув ее руками влюбленного. – А знаешь, как побил я тебя – дороже ты мне стала! Право! Роднее… али как?

Чайки носились над ними. Ласковый ветер с моря приносил брызги волн почти к их ногам, а неугомонный смех моря все звучал…

– Эх, дела наши! – свободно вздохнул Василий, задумчиво лаская женщину, прильнувшую к нему. – И как все устроено на свете: что грешно, то и сладко. Ты вот ничего не понимаешь – а я иной раз задумаюсь про жизнь – даже страшно станет! Особливо ночью… не спится когда… Смотришь: перед тобой море, над тобой – небо, кругом темно таково, жутко… а ты тут – один! И станешь тогда сам для себя таким ма-аленьким, маленьким… земля под тобой шатается, и никого-то на ней, кроме тебя, нет. Хоть бы ты была в ту пору… все-таки двое…

Мальва, закрыв глаза, лежала у него на коленях и молчала. Грубоватое, но доброе, коричневое от солнца и ветра лицо Василия наклонилось над ней, его большая выцветшая борода щекотала ее шею. Женщина не двигалась, только грудь ее вздымалась высоко и ровно. Глаза Василия то блуждали в море, то останавливались на этой груди, близкой к нему. Он стал целовать ее в губы, не торопясь, чмокая так громко, точно горячую и жирно намасленную кашу ел.

Часа три они провели так; когда солнце начало спускаться в море, Василий сказал скучным голосом:

– Ну, пойду чай кипятить… скоро гость проснется!

Мальва ленивым движением разнежившейся кошки отодвинулась в сторону, он неохотно встал и пошел к шалашу. Женщина, чуть приподняв ресницы, посмотрела вслед ему и вздохнула, как вздыхают люди, сбросив ношу, утомившую их.

Потом они, трое, сидели вокруг костра и пили чай.

Солнце окрашивало море в живые краски заката, зеленоватые волны блестели пурпуром и жемчугом.

Василий, прихлебывая чай из белой глиняной кружки, расспрашивал сына о деревне, сам вспоминал о ней. Мальва, не вмешиваясь, слушала их медленные речи.

– Живут, стало быть, мужички?

– Живут, как-никак… – отвечал Яков.

– Нашему брату – много ли надо? Избу, да хлебушка вдоволь, да в праздник водки стакан… Но и этого нет… Разве бы я ушел сюда, ежели бы можно было кормиться дома-то? В деревне я сам себе хозяин, всем равный человек, а здесь вот – слуга…

– Зато здесь сытнее и работа легче…

– Ну, этого тоже не скажи! Бывает так, что все кости ноют. Опять же здесь чужому работаешь, а там – самому себе.

– А выработаешь больше, – спокойно возражал Яков.

Внутренно Василий соглашался с доводами сына: в деревне и жизнь и работа тяжелее, чем здесь; но ему почему-то не хотелось, чтобы Яков знал это. И он сурово сказал:

– Ты считал заработок-то здешний? В деревне, брат…

– Как в яме: и темно, и тесно, – усмехнулась Мальва. – А особенно бабье житье – одни слезы.

– Бабье житье одинаково везде… и свет везде один, одно солнце!.. нахмурился Василий, взглянув на нее.

– Ну это ты врешь! – воскликнула она, оживляясь. – Я в деревне-то хочу не хочу, а должна замуж идти. А замужем баба – вечная раба: жни, да пряди, за скотом ходи, да детей роди… Что же остается для нее самой? Одни мужевы побои да ругань…

– Не всё побои, – перебил ее Василий.

– А здесь я ничья, – не слушая его, говорила она. – Как чайка, куда захочу, туда и полечу! Никто мне дороги не загородит… Никто меня не тронет!..

– А как тронет? – усмехаясь, напоминающим тоном спросил Василий.

– Ну, – я уж заплачу! – тихо сказала она, и разгоревшиеся глаза ее погасли.

Василий снисходительно засмеялся.

– Эх ты, – бойка ты, да слаба! Бабьи слова говоришь. В деревне баба нужный для жизни человек… а здесь – так она… для баловства только живет… – Помолчав, он добавил: – Для греха.

Яков, когда их разговор оборвался, сказал, задумчиво вздохнув:

– И конца, кажись, нет этому морю…

Все трое молча взглянули в пустыню перед ними.

– Ежели бы все это земля была! – воскликнул Яков, широко размахнув рукой. – Да чернозем бы! Да распахать бы!

– Вон что! – добродушно засмеялся Василий, одобрительно взглянув в лицо сына, даже покрасневшее от силы выраженного желания. Ему приятно было слышать в словах сына любовь к земле, и он подумал, что эта любовь, быть может, скоро и настоятельно позовет Якова от соблазнов вольной промысловой жизни назад в деревню. А он останется здесь с Мальвой – и все пойдет по-старому.

– Это, Яков, хорошо ты сказал! Крестьянину так и следует. Крестьянин землей и крепок: докуда он на ней – жив, сорвался с нее – пропал! Крестьянин без земли – как дерево без корня: в работу оно годится, а прожить долго не может – гниет! И красоты лесной нет в нем – обглоданное, обстроганное, невидное!.. Это ты, Яков, очень хорошие слова сказал.

Море, принимая солнце в свои недра, встречало его приветливой музыкой плеска волн, разукрашенных его прощальными лучами в дивные, богатые оттенками цвета. Божественный источник света, творящего жизнь, прощался с морем красноречивой гармонией своих красок, чтобы далеко от трех людей, следивших за ним, разбудить сонную землю радостным блеском лучей восхода.

– У меня душа тает, когда я смотрю, как солнышко заходит, право, ей-богу! – сказал Василий Мальве.

Она промолчала. Голубые глаза Якова улыбались, блуждая в дали моря. Долго все трое задумчиво смотрели туда, где гасли последние минуты дня. Пред ними тлели уголья костра. Сзади ночь развертывала по небу свои тени. Желтый песок темнел, чайки исчезли, – все вокруг становилось тихим, мечтательно ласковым… И даже неугомонные волны, взбегая на песок косы, звучали не так весело и шумно, как днем.

– Что я сижу? – сказала Мальва. – Надо идти.

Василий поежился и взглянул на сына.

– Куда торопиться? – невольно пробормотал он. – Погоди, – вот месяц взойдет…

– А что – месяц? Я и так не боюсь, – не в первый раз мне ночью отсюда уходить!

Яков взглянул на отца и прищурил глаза, скрывая усмешку, потом посмотрел на Мальву, – она тоже смотрела на него, – и ему стало неловко.

– Ну, что ж! Иди! – разрешил Василий, недовольный и скучный.

Она встала, простилась и медленно пошла вдоль берега косы; волны, подкатываясь ей под ноги, точно заигрывали с ней. В небе трепетно вспыхивали звезды – его золотые цветы. Яркая кофточка Мальвы, удаляясь от Василия и его сына, провожавших ее глазами, линяла в сумраке.

 
Милый мой… скорей иди!
Да-ах! Прижми-ись к моей груди!
 

– запела Мальва высоким и резким голосом.

Василию показалось, что она остановилась и ждет. Он с ожесточением плюнул, думая: «Это она нарочно, дразнит меня, дьяволица!»

– Ишь ты! Поет! – усмехнулся Яков.

Она была для их глаз только серым пятном в сумраке.

 
Не-е-жа-алей моих грудей,
Двоих бе-елых лебедей!
 

разносился над морем ее голос.

– Ишь как! – воскликнул Яков и всем телом потянулся туда, откуда неслись соблазнительные слова.

– Значит, не сладил ты там с хозяйством-то? – раздался суровый голос Василия.

Яков, недоумевая, взглянул на него и принял прежнюю позу.

Утопая в шуме волн, до их слуха доносились отдельные, разорванные слова задорной песни:

 
…Ах…спать не в мочь
…Одной… в эту ночь!
 

– Жарко! – тоскливо воскликнул Василий, возясь на песке. – Ночь ведь… а жарко! Экая проклятая сторона…

– Это – песок… нагрелся за день-то… – отворотясь в сторону и как будто запинаясь, сказал Яков.

– Ты чего?.. Смеешься никак? – сурово спросил его отец.

– Я? – невинно спросил Яков. – Чему это?

– То-то, мол, ровно бы нечему…

Они замолчали.

А сквозь шум волн до них долетали не то вздохи, не то тихие, ласково зовущие крики.

Прошло две недели, снова наступило воскресенье, и снова Василий Легостев, лежа на песке около своего шалаша, смотрел в море, ждал Мальву. И пустынное море смеялось, играя отраженным солнцем, и легионы волн рождались, чтоб взбежать на песок, сбросить на него пену своих грив, снова скатиться в море и растаять в нем. Все было такое же, как и четырнадцать дней тому назад. Только Василий, прежде ожидавший свою любовницу со спокойной уверенностью, сегодня ждал ее с нетерпением. В прошлое воскресенье она не была, а – сегодня должна быть! Он не сомневался, что она приедет, но ему хотелось скорее видеть ее. Яков не будет мешать сегодня: третьего дня он приезжал за неводом вместе с другими рабочими и сказал, что в воскресенье с утра отправится в город купить себе рубах. Он нанялся на ватаги по пятнадцати рублей в месяц, уже несколько раз ездил на ловлю рыбы и теперь смотрел бойко и весело. От него, как от всех рабочих, пахло соленой рыбой, и, как все, он был грязный и рваный. Василий вздохнул при мысли о сыне.

«Как бы он здесь уцелел… избалуется… тогда, пожалуй, не захочет уж назад в деревню идти… И придется мне самому…»

Кроме чаек, в море никого не было. Там, где оно отделялось от неба тонкой полоской песчаного берега, иногда появлялись на этой полоске маленькие, черные точки, двигались по ней и исчезали. А лодки все не было, хотя уже лучи солнца падают в море почти отвесно. В это время Мальва, бывало, уже давно здесь.

Две чайки схватились в воздухе и дерутся так, что перья летят от них. Ожесточенные крики рвут веселую песню волн, такую постоянную, так гармонично слитую с торжественной тишиной сияющего неба, что она кажется звуком радостной игры солнечных лучей на равнине моря. Чайки падают в воду, бьют друг друга, яростно вскрикивая от боли и злобы, и снова вздымаются в воздух, преследуя друг друга… А подруги их – целая стая, – как бы не видя этой борьбы, жадно ловят рыбу, кувыркаясь в зеленоватой, прозрачной, играющей воде.

Море – пустынно. Не являлось в нем там, далеко у берега, знакомое темное пятно…

– Не едешь? – вслух сказал Василий. – Ну – и не надо! А ты думала как?..

И он презрительно сплюнул по направлению к берегу.

Море смеялось.

Василий встал и пошел в шалаш, намереваясь варить себе обед, но почувствовал, что есть ему не хочется, воротился на старое место и снова лег там.

«Хоть бы Сережка приехал! – мысленно воскликнул он и заставил себя думать о Сережке. – Это – яд-парень. Надо всеми смеется, на всех лезет с кулаками. Здоровый, грамотный, бывалый… но пьяница. С ним весело… Бабы души в нем не чают, и – хотя он недавно появился – все за ним так и бегают. Одна Мальва держится поодаль от него… Не едет вот. Экая окаянная бабенка! Может, она рассердилась на него за то, что он ударил ее? Да разве ей это в новинку? Чай, как били… другие! Да и он теперь задаст ей…»

Так, думая то о сыне, то о Сережке и больше всего о Мальве, Василий возился на песке и все ждал. Беспокойное настроение незаметно перерождалось у него в темную подозрительную мысль, но он не хотел остановиться на ней. И, скрывая от себя свое подозрение, он провел время до вечера, то вставая и расхаживая по песку, то снова ложась. Уже море потемнело, а он все еще рассматривал его даль, ожидая лодку.

Мальва не приехала в этот день.

Ложась спать, Василий уныло ругал свою службу; не позволяющую ему отлучиться на берег, а засыпая, он часто вскакивал, – сквозь дрему ему слышалось, что где-то далеко плещут весла. Тогда он прикладывал руку козырьком к своим глазам и смотрел в темное, мутное море. На берегу, на промысле, горели два костра, а в море никого не было.

– Ладно же, ведьма! – грозил он. – А потом заснул тяжелым сном.

А на промысле вот что произошло в этот день.

Яков встал рано утром, когда солнце еще не палило так жарко и с моря веяло бодрой свежестью. Он вышел из барака к морю умываться и, подойдя к берегу, увидал Мальву. Она сидела на корме баркаса, причаленного к берегу, и, спустив за борт голые ноги, расчесывала мокрые волосы.

Яков остановился и стал смотреть на нее любопытными глазами.

Ситцевая кофточка, не застегнутая на груди, спустилась с одного плеча, а плечо было такое белое, вкусное.

В корму баркаса били волны, Мальва то поднималась над морем, то опускалась так низко, что голые ее ноги почти касались воды.

– Купалась, что ли? – крикнул Яков.

Она обернула к нему лицо, мельком взглянула на него и, снова расчесывая волосы, ответила:

– Купалась… Что рано поднялся?

– Ты еще раньше…

– А я тебе что за пример?

Яков промолчал.

– По моей-то манере будешь жить – трудно будет тебе голову носить! сказала она.

– О? Ишь ты, какая страшная! – усмехнулся Яков и, присев на корточки, стал умываться.

Черпая пригоршнями воду, он плескал ее себе на лицо и покряхтывал, ощущая свежесть. Потом, утираясь подолом рубахи, спросил Мальву:

– Что ты меня стращаешь все?

– А ты что на меня глаза пялишь?

Яков не помнил, чтобы смотрел на нее больше, чем на других промысловых женщин, но теперь вдруг сказал ей:

– Да ежели ты… вон какая сдобная!

– Вот отец узнает эти твои замашки – он тебе шею-то насдобит!

Она лукаво и задорно смотрела ему в лицо.

Яков засмеялся и полез на баркас. Он опять-таки не понимал, про какие его замашки она говорит, но коли она говорит, так, значит, он поглядывал на нее зорко. Ему стало приятно, весело.

– А что отец? – говорил он, идя к ней по борту баркаса. – Что ты купленная его, что ли?

Усевшись рядом с ней, он уставился на ее голое плечо полуобнаженную грудь, на всю ее фигуру – свежую и крепкую, пахнувшую морем.

– Вон ты, – белуга какая! – с восхищением воскликнул он, подробно осмотрев ее.

– Не про тебя! – кратко заявила она, не глядя на него, не оправляя своего откровенного костюма.

Яков вздохнул.

Пред ними необозримо расстилалось море в лучах утреннего солнца. Маленькие игривые волны, рождаемые ласковым дыханием ветра, тихо бились о борт. Далеко в море, как шрам на атласной груди его, виднелась коса. С нее в мягкий фон голубого неба вонзался шест тонкой черточкой, и было видно, как треплется по ветру тряпка.

– Да, паренек! – заговорила Мальва, не глядя на Якова. – Вкусна я, да не про тебя… А и никем я не купленная, и отцу твоему не подвластна. Живу сама про себя… Но ты ко мне не лезь, потому что я не хочу между тобой и Васильем стоять… Ссоры не хочу и разной склоки… Понял?

– Да я что? – изумился Яков. – Я ведь тебя не трогаю…

– Тронуть ты меня не смеешь! – сказала Мальва.

Она так это сказала, с таким пренебрежением к Якову, что в нем был обижен и мужчина и человек. Задорное, почти злое чувство охватило его, глаза вспыхнули.

– О? Не смею? – воскликнул он, подвигаясь к ней.

– Не смеешь!

– Н-ну? А как трону?

– Тронь!

– А что будет?

– А я дам тебе по затылку, ты и кувырнешься в воду.

– А ну, дай!

– А – тронь!

Он окинул ее горящими глазами и вдруг крепко охватил ее сбоку сильными лапами, сдавив ей грудь и спину. От прикосновения ее тела, горячего и крепкого, он вспыхнул весь и горло его сжалось от какого-то удушья.

– Вот! Ну… бей! Ну… что?

– Пусти, Яшка! – спокойно сказал она, делая попытки освободиться из его вздрагивавших рук.

– А по затылку хотела?

– Пусти! Смотри, худо будет!

– Ну… не стращай ты меня! Эх ты… малина!

Он прижался к ней и впился толстыми губами в ее румяную щеку.

Она задорно захохотала, крепко схватила Якова за руки и вдруг, сильным движением всего своего тела, рванулась вперед. В объятиях друг друга они тяжелой массой свались в воду и скрылись в пене и брызгах. Потом на взволнованной воде появилась мокрая голова Якова с испуганным лицом, а рядом с ней вынырнула Мальва. Яков, отчаянно взмахивая руками, разбивал вокруг себя воду, выл и рычал, а Мальва с громким хохотом плавала вокруг него, плеская ему в лицо пригоршни соленой воды, ныряла, уклоняясь от широких взмахов его лап.

– Черт! – закричал Яков, фыркая. – Я утону! Будет!.. Ей-богу – утону! Вода – горькая… Ах ты… тону-у!

Но она уже оставила его и, по-мужски загребая руками, плыла к берегу. Там, ловко взобравшись снова на баркас, она стала на корме и, смеясь смотрела на Якова, торопливо подплывавшего к ней. Мокрая одежда, пристав к ее телу, обрисовывала его формы от колен по плечи, и Яков подплыв к лодке и уцепившись рукой за нее, уставился жадными глазами на эту, почти голую, женщину, весело смеявшуюся над ним.

– Ну, вылезай, тюлень! – сказала она сквозь смех и, став на колени, подала ему одну руку, а другой оперлась в борт лодки.

Яков схватил ее руку и с одушевлением воскликнул:

– Ну… теперь держись! Я тебя – в-выкупаю!..

Он тянул ее к себе, стоя по плечи в воде; волны перебегали через его голову и, разбиваясь о лодку, брызгали в лицо Мальве. Она жмурилась, хохотала и вдруг, взвизгнув, прыгнула в воду, сбив Якова с ног тяжестью своего тела.

И снова они начали играть, как две большие рыбы, в зеленоватой воде, брызгая друг на друга и взвизгивая, фыркая, ныряя.

Солнце, смеясь, смотрело на них, и стекла в окнах промысловых построек тоже смеялись, отражая солнце. Шумела вода, разбиваемая их сильными руками, чайки, встревоженные этой возней людей, с пронзительными криками носились над их головами, исчезавшими под набегом волн из дали моря…

Наконец, усталые и наглотавшиеся воды, они вылезли на берег и сели на солнце отдыхать.

– Тьфу! – морщась, плевался Яков. – Ну, и вода дрянная! То-то ее и много так!

– Дрянного всего много на свете, парней, например, – батюшки сколько! смеялась Мальва, выжимая воду из своих волос…

Волосы у нее были темные и хотя не длинные, но густые и вьющиеся.

– То-то ты старика и облюбовала себе, – ехидно усмехнулся Яков, толкнув ее локтем в бок.

– Иной старик лучше молодого.

– Уж коли отец хорош, стало быть, сын еще лучше…

– Ишь ты! Где учился хвастать-то?

– Мне девки в деревне часто говорили, что я совсем не плох парень.

– Разве девки что понимают? А ты меня спроси…

– А ты что? Али не девка?

Она пристально взглянула на него, он зазорно смеялся. Тогда она вдруг стала серьезной и с сердцем сказала ему:

– Была, да – однажды родила!

– Складно, да не ладно, – сказал Яков и расхохотался.

– Дурачина! – резко бросила ему Мальва и отвернулась от него.

Яков сробел и замолчал, поджав губы.

С полчаса они оба молчали, повертываясь к солнцу так, чтобы оно скорее высушило их мокрое платье.

В бараках – длинных, грязных сараях, с крышами на один скат просыпались рабочие. Издали все они были похожи друг на друга – оборванные, лохматые, босые… Доносились до берега их хриплые голоса, кто-то стучал по дну пустой бочки, летели глухие удары, точно рокотал большой барабан. Две женщины визгливо ругались, лаяла собака.

– Просыпаются, – сказал Яков. – А ведь я хотел сегодня в город ехать пораньше… и вот пробаловал с тобой…

– Со мной добра не будет, – не то шутя, не то серьезно сказала она.

– Чего ты все пугаешь меня? – удивленно усмехнулся Яков.

– А вот увидишь, как отец-то тебя…

Это напоминание об отце вдруг рассердило его.

– Что отец? Ну? – грубо воскликнул он. – Отец! Я сам не маленький… Важность какая… Здесь не те порядки… я не слепой, вижу… Он сам не праведник… он тут себя не стесняет… Ну, и меня не тронь.

Она насмешливо поглядела ему в лицо и с любопытством спросила:

– Не трогать тебя? А ты что делать собираешься?

– Я? – Он надул щеки и выпятил вперед грудь, как будто тяжесть поднимал. – Я-то? Я много могу! Меня чистым-то воздухом довольно обвеяло, деревенскую-то пыль сдуло с меня.

– Скоренько! – насмешливо воскликнула Мальва.

– А что? Я вот возьму да и отобью тебя у отца.

– Н-ну? Неужто?

– А то побоюсь?

– Да ну-у?

– Ты вот что, – взволнованно и пылко заговорил Яков, – ты меня не дразни!.. Я… смотри!

– Что? – спокойно спросила она.

– Ничего!

Он отворотился от нее и замолчал, имея вид парня удалого и уверенного в себе.

– А ты задорный! Вот у приказчика черненький кутенок, видел? Так он такой же, как и ты. Издали лает, укусить обещает, а близко подойдешь, он подожмет хвост да и бежать!

– Ну, ладно же! – воскликнул Яков, озлобляясь. – Погоди ты! Увидишь, каков я есть, увидишь!

А она смеялась в лицо ему.

К ним шел, медленной походкой и покачивая корпусом, высокий, жилистый, бронзовый человек в густой шапке растрепанных, огненно-рыжих волос. Кумачная рубаха без пояса была разорвана на спине у него почти до ворота, и чтобы рукава ее не сползали с рук, он засучил их до плеч. Штаны представляли собой коллекцию разнообразных дыр, ноги были босы. На лице, густо усеянном веснушками, дерзко блестели большие голубые глаза, нос, широкий и вздернутый кверху, придавал всей его фигуре вид бесшабашно нахальный. Подойдя к ним, он остановился и, блестя на солнце телом, выглядывавшим из бесчисленных дыр его костюма, громко шмыгнул носом, вопросительно уставился на них глазами и скорчил смешную рожу.

– Вчера Сережка выпил немножко, а сегодня в кармане у Сережки – как в бездонном лукошке… Дайте двугривенный взаймы! Я все равно не отдам…

Яков добродушно расхохотался над его бойкой речью, а Мальва усмехнулась, разглядывая его ободранную фигуру.

– Дайте, черти! Я вас обвенчаю за двугривенный – хотите?

– Ах ты, балагур! Да разве ты поп? – смеялся Яков.

– Дурак! Я в Угличе у попа в дворниках жил… дай двугривенный!

– Я не хочу венчаться! – отказал ему Яков.

– Все равно – дай! Я твоему отцу не скажу, что ты за его кралей приухлестываешь, – настаивал Сережка, облизывая языком сухие, потрескавшиеся губы.

– Ври, так он тебе и поверит…

– Уж я совру, так поверит! – пообещал Сережка, – и вздует тебя – ах как!

– Не боюсь! – усмехнулся Яков.

– Ну, так я сам вздую! – спокойно заявил Сережка, суживая глаза.

Якову было жалко двугривенного, но его уже предупреждали, что с Сережкой не нужно связываться, а лучше удовлетворить его притязания. Многого он не потребует, а если не дать ему – подстроит во время работы какую-нибудь пакость или изобьет ни за что ни про что. Яков, вспомнив эти наставления, вздохнул и полез в карман.

– Вот так! – поощрил его Сережка, опускаясь на песок рядом с ним. Всегда меня слушай, умным будешь. А ты, – обратился он к Мальве, – скоро за меня замуж пойдешь? Скорей собирайся, – я долго ждать не буду.

– Драный ты… Зашей дыры сначала, потом поговорим, – ответила Мальва.

Сережка критически посмотрел на свои дыры и качнул головой.

– А ты мне лучше свою юбку дай.

– Так! – сказала Мальва и засмеялась.

– А право! Дай – есть какая-нибудь старенькая?

– Да ты купи себе штаны, – посоветовала Мальва.

– Ну, я лучше пропью деньги…

– Лучше! – смеялся Яков, держа в руке четыре пятака.

– А как же? Мне поп говорил, что человек не о шкуре своей должен заботиться, о душе. Душа у меня требует водки, а не штанов. Давай деньги! Ну, вот теперь я выпью… А отцу про тебя все-таки скажу.

– Говори! – махнул рукой Яков и ухарски подмигнул Мальве, толкнув ее в плечо.

Сережка заметил это, сплюнул и еще пообещал:

– И вздуть тебя не забуду… Как только свободное время будет – такую дам клочку!

– Да за что? – тревожно спросил Яков.

– Уж я знаю… Ну, так замуж за меня скоро пойдешь? – обратился Сережка к Мальве.

– А вот ты расскажи мне, что мы делать будем и как жить, тогда подумаю, – серьезно сказала она.

Сережка поглядел в море, прищурив глаза, и, облизав губы, объяснил:

– Ничего не будем делать, гулять будем!

– А есть где возьмем?

– Ну, – махнул рукой Сережка, – ты, ровно мать моя, рассуждаешь. Что да как? Разве я знаю, что и как? Пойду выпью…

Он встал и пошел прочь от них, провожаемый странной улыбкой Мальвы и неприязненным взглядом парня.

– Ишь какой командир! – сказал Яков, когда Сережка ушел от них далеко. – У нас бы в деревне такого хахаля живо усмирили… Дали бы ему хо-орошую взбучку – и все… А здесь боятся…

Мальва посмотрела на него и процедила сквозь зубы:

– Ах ты, порося! Понимаешь ты ему цену!

– Чего понимаешь? Цена таким пятачок за пучок, да и то – когда их в пучке-то сотня.

– Тоже! – насмешливо воскликнула Мальва. – Это тебе цена… А он… везде бывал, скрозь прошел всю землю и никого не боится…

– А я кого боюсь? – храбро спросил Яков.

Она не ответила ему, задумчиво следя за игрой волн, взбегавших на берег, колыхая тяжелый баркас. Мачта качалась из стороны в сторону, корма, вздымаясь и падая в воду, хлопала по ней.

Звук был громкий и досадливый, – точно баркасу хотелось оторваться от берега, уйти в широкое, свободное море и он сердился на канат, удерживавший его.

– Ну, что же ты не уходишь? – спросила Мальва у Якова.

– А куда мне? – отозвался он.

– В город хотел…

– Не пойду!

– Ну, к отцу поезжай.

– А ты?

– Что?

– Тоже поедешь?

– Нет…

– Ну, и я нет.

– Целый день около меня будешь торчать? – спокойно спросила Мальва.

– Не больно-то ты мне нужна… – ответил Яков с обидой, встал и ушел от нее…

Но он ошибся, говоря, что она не нужна ему. Без нее стало скучно. Странное чувство родилось в нем после разговора с ней: смутный протест против отца, глухое недовольство им. Вчера этого не было, не было и сегодня до встречи с Мальвой… А теперь казалось, что отец мешает ему, хотя он там, далеко в море, на этой, чуть заметной глазу, полоске песку… Потом ему казалось, что Мальва боится отца. А кабы она не боялась – совсем бы другое вышло у него с ней.

Он шлялся по промыслу, рассматривая людей. Вон, в тени барака, на бочке сидит Сережка, и, тренькая на балалайке, поет, строя смешные рожи:

 
Господин гор-родо-ввой!
Будьте вежливы со мной…
Отведите меня в часть,
Чтобы в грязь мне не упасть…
 

Его окружает человек двадцать таких же оборванцев, от всех, как и от всего здесь, – пахнет соленой рыбой, селитрой. Четыре бабы, некрасивые и грязные, сидя на песке, пьют чай, наливая его из большого жестяного чайника. А вот какой-то рабочий, несмотря на утро, уже пьян, возится на песке, пытаясь встать на ноги и снова падая. Где-то, взвизгивая, плачет женщина, доносятся звуки испорченной гармоники, и всюду блестит рыбья чешуя.

В полдень Яков нашел себе тенистое местечко среди груды пустых бочек, лег там и проспал до вечера, а проснувшись, снова начал бродить по промыслу, ощущая смутное влечение куда-то. Проходив часа два, он нашел Мальву далеко от прииска под купой молоденьких ветел. Она лежала на боку и, держа в руках какую-то растрепанную книжку, смотрела навстречу ему, улыбаясь.

– Ишь ты где! – сказал он, садясь рядом с ней.

– А ты меня давно ищешь? – уверенно спросила она.

– Да разве я тебя искал?! – воскликнул Яков, вдруг понимая, что это так и есть: он искал ее. И, в недоумении, парень качнул головой.

– Ты грамотный? – спросила она его.

– Грамотный… да плохо, забыл все уж…

– И я тоже – плохо… В школе учился?

– В земской.

– А я сама выучилась…

– Ну?

– Право… В Астрахани у адвоката кухаркой была; сын его научил меня читать.

– Значит, не сама… – пояснил Яков.

Она посмотрела на него и опять спросила:

– А тебе хочется книжки читать?

– Мне? Нет… чего там?

– А я – люблю, – вот выпросила у приказчиковой жены книжку и читаю…

– Про что?

– Про Алексея божия человека.

И, задумчиво рассказав ему о том, как юноша – сын богатых и важных родителей – ушел от них и от своего счастья, а потом вернулся к ним, нищий и оборванный, жил на дворе у них вместе с собаками, не говоря им до смерти своей, кто он, – Мальва тихо спросила у Якова:

– Зачем это он так?

– Кто ж его знает? – равнодушно ответил Яков.

Бугры песка, наметенного ветром и волнами, окружали их. Издали доносился глухой, темный шум, – это на промысле шумели. Солнце садилось, на песке лежал розоватый отблеск его лучей. Жалкие кусты ветел чуть трепетали своей бедной листвой под легким ветром с моря. Мальва молчала, прислушиваясь к чему-то.

– Чего же ты сегодня не поехала туда… на косу?

– А тебе что?

Яков искоса жадными глазами поглядывал на женщину, соображая, как ему сказать ей то, что нужно.

– Я вот, когда одна и тихо… все плакать хочу… Или – петь. Только песен я хороших не знаю, а плакать – стыдно…

Он слышал ее голос, тихий, ласковый, но то, что говорила она, не задело в нем ничего, лишь придало более резкую форму его желанию.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации