Текст книги "О разных разностях"

«Мы знаем, конечно, о множестве семейных трагедий, происходящих по всей России, где дети отрекаются от отцов или просто отпадают от них. Но, вместе с тем, кому из нас не приходилось при встречах со старыми знакомыми оттуда и при расспросах об их молодёжи слушать ответ: „Мои-то дети, слава богу, не заражены, их удалось охранить“. И идёт эта незаметная работа охраны молодого поколения и передачи ему духовного наследия отцов по всей России.»

Не станем возражать по поводу «передачи духовного наследия отцов» детям «по всей России». Предоставим слово Е. Д. Кусковой, она недавно поместила в «Последних новостях» статью «Об идейных финтифлюшках» и вот что говорит в этой статье:

«Одно из самых тяжёлых обстоятельств нашей и без того тяжкой жизни – это состояние духа интеллигенции и здешней, зарубежной, и внутрироссийской. Как определить это состояние? Корреспондент „Социалистического вестника“ (ном.20) из Москвы поставил диагноз весьма радикальный: нет никакого „состояния духа“, – просто померла… „Интеллигенция, – пишет он, – как группа прекратила своё существование. Сохранились ещё отдельные экземпляры, но подавляющая масса превратилась в чиновников, трепещущих перед начальством, не смеющих своё суждение иметь“. Итак, „как группа“ – померла… Ну, а мы тут существуем как группа или нет? Или также превратились в отдельные экземпляры? Каждый – сам по себе, лейбницевская монада. Каждый экземпляр развивает свою собственную философию, и никто ни с кем и ни с чем не согласен. Корреспондент „Социалистического вестника“ не указывает, по каким признакам он диагностировал смерть интеллигенции как группы там, внутри России. Здесь, за рубежом, приходится слышать иногда мнение другое: интеллигенция как группа ещё не умерла. И это, дескать, очень мешает жить другим, к этой группе не принадлежащим.

Недавно такое мнение мне пришлось слышать от писателя из так называемых „молодых“. Сидим и беседуем довольно мирно. По здешнему обыкновению, спрашивает: какие новости?

– Новости все печальные. Вы знаете, вчера умер такой-то.

Называю имя крупного в недавнем прошлом общественного деятеля.

– Что? Умер? Так ведь это же счастье!

– Для него, вы хотите сказать?

– Нет, нет! Для нас, конечно, для нас, молодых. Пока старики из этой так называемой „старой интеллигенции“ не вымрут дочиста и здесь и там, – ничего не будет! – отчеканил он, зло блестя глазами.

Я даже отодвинулась…»

Движение – вполне естественное. Собеседник Е. Д. Кусковой утверждает, что советская молодёжь тоже заражена ненавистью к своим вождям, и Е. Д. верит ему. Напрасно. Разумеется, «в семье – не без уродов», особенно в том случае, когда семья насчитывает 150 миллионов человек и когда измотанные каторжным трудом, пережившие бесчисленное количество кровавых драм «отцы» деревни полагают, что «пора отдохнуть» с тем и на том, что уже приобретено. Разумеется, есть и дети, – как в деревне, так и в городе, – которые тоже не прочь отдохнуть. Ведь слухи о том, что деревня всё беднеет, – это не правда, а эмигрантская «политика». Правда же в том, что огромное большинство молодёжи хорошо понимает: отдыхать – рано. Для отдыха необходим целый ряд культурных условий: тысячи тракторов, силовые станции, орошение засушливых областей, дорожное строительство и т. д. Понимается молодёжью и то, что индустриализация страны – необходимейшее условие её дальнейшего культурного роста. Если интеллигенты-эмигранты думают, что сотни тысяч популярно-научных брошюр, «Беднота», «Крестьянская газета» и вообще вся масса литературы для деревни не имеет никакого влияния на крестьян, – плохо эмигранты оценивают роль интеллектуальной энергии. А затем эмигранты упускают из «поля своего зрения» некий новый фактор, имеющий колоссальное культурное значение: массовый человек – рабочий и крестьянин – постепенно начинает чувствовать себя хозяином своей страны, начинает гордиться своими успехами в деле строительства нового быта, нового хозяйства, а самое главное – он уже почти понял всепобеждающую силу труда и ему уже не чужд трудовой пафос.

Я понимаю, что эмигранты этому не поверят, – «невыгодно» верить. Но я должен ещё напомнить, что у советской молодёжи есть свои органы печати: кроме «Комсомольской правды», в каждом провинциальном городе издаются комсомольские «Смены», «Резервы» и т. д., есть свой журнал «На литературном посту», и не один этот, что расходятся в сотнях тысяч экземпляров, журналы рабселькоров, военкоров, журналы для женщин, для пионеров, и почти на каждой фабрике, на каждом заводе есть своя маленькая газета. Все эти издания весьма убедительно говорят о том, что большевистская гвардия очень хорошо воспитывает смену себе. В Союзе Советов есть радость жизни и «радость о жизни». А что может вынести эмигрантская молодёжь из газет своих отцов, из газет, начинённых явной ложью, явной клеветой и злостью, из газет, насыщенных пессимизмом, мелкой и злой междоусобной полемикой, – что дают ей эти «выхолощенные» газеты?

Естественно, что дети, которым нужны не только бульварные романы и описания сенсационных преступлений, а кое-какая «радость о жизни» и даже, может быть, нужна правда, – естественно, что дети кричат в лицо своим отцам и матерям:

– Умирайте, умирайте скорей!