Текст книги "Сибирский рубеж"

Максим Хорсун
Сибирский рубеж

Серый шлепнул бегуна из противотанкового ружья «ПРТД». Ружьишко было старым, из таких били еще фашистскую бронетехнику в Великую Отечественную. Но сработало оно точно и сильно. Как надо сработало.

Бегун лежал на боку и натужно перебирал лапами, вороша снег широченными ступнями. Из пробоины в килеобразной, как у птицы, грудине валил густой и вонючий дым. Разновеликие глазки оптики на крошечной голове слепо пялились в позолоченное утренним солнцем небо.

Серый сдвинул ушанку набок и почесал бритый затылок.

Обычно бегуны в этих краях раньше конца апреля не появляются: сволочь теплолюбивая. А этот – в марте сунулся. Серый долго шел по его следу и едва сам не попался, когда гад что-то учуял и попер на него, словно голодный после спячки медведь… Впрочем, на медведя Серый тоже когда-то ходил. Давно, правда. До войны.

Бегун был вооружен 5,56-миллиметровым пулеметом. Не так уж и много, но он – всего лишь разведчик-одиночка, который стремится избежать огневого контакта. Но есть и другие, есть много других.

Серый осмотрелся. Шумели корабельные сосны, серебрился снег на ветвях можжевельника. Вяло подрагивали на ветру торчащие из наста острые стебли прошлогодних сорняков. Лисьи следы, птичьи следы, характерный след шасси бегуна.

И все-таки Серому на этот раз повезло: успел устроиться с ружьем в валежнике, и пуля с закаленным стальным сердечником словно сама нашла цель. Вообще, бегуна можно было вырубить несколькими точными выстрелами из «АКМ», естественно, использовать бронебойные патроны, но противотанковым ружьем – вернее.

Серый еще раз посмотрел по сторонам, затем потянулся к рации. Он бы и сам поковырялся в еще горячем нутре подбитого робота, имелся такой почти детский интерес, но гадов минировали, без саперов было не обойтись. А с саперами придут и технари, которые разберут бегуна на запчасти, и будет все шито-крыто. У них – своя служба, а у него – своя. Ружье перезарядить и дальше – на обход.

Черт, гильза застряла! Ну, шомполом ее, шомполом…

Полковник Кевин О’Бэннон не любил зиму, потому что зима – это время русских. Словно сама природа помогает им в это время года. Вот и разномастная армия вардроидов простаивала в боксах до весны, потому что в условиях сибирских морозов и снежных заносов высокотехнологичное оружие будущего превращалось в оловянных солдатиков.

Зима закончилась, и половина марта пролетела. Пришла пора первых ласточек Альянса. Беспилотники – в воздух, дроиды – в десант: искать, собирать данные среди непроглядных чащ, рыть землю, если понадобится.

В Пентагоне ворчали – на кой оно все надо, Сибирская Республика сломлена, большая часть ее ополчения полегла, не позволив Альянсу форсировать Урал, и сейчас хватит двух батальонов морпехов, чтобы зачистить то, что осталось от непризнанного мировым сообществом даже не государства, а вольницы, ставшей символом сопротивления. О’Бэннон все это понимал, разделял и даже сам в сердцах временами говаривал, что «вот бы этих ополченцев выжечь ядерным оружием». Само собой, ни о каком ядерном ударе речи идти не могло: не ради того Альянс воюет. Им нужна нормальная, без радиационного загрязнения, территория, на которой они начнут добычу полезных ископаемых, и чистая тайга, где они смогут отдыхать на туристических маршрутах, любоваться красотами, охотиться и наслаждаться воздухом. Сибирское сопротивление ослаблено, и, действительно, нужно не так уж много сил, чтобы ликвидировать все, что с ним связано, но…

О’Бэннон любил свою семью, загородный дом на Побережье, свой «Крайслер» последней модели, собаку, бейсбол по телевизору с 6-футовым экраном, хорошо прожаренное мясо и светлое пиво. О’Бэннон очень не хотел очутиться в Южно-Китайском Аду, где день и ночь работает конвейер по производству начинки для цинковых гробов.

Поэтому О’Бэннон держался обеими руками за «Сибирский вопрос», за Отдел перспективного вооружения и за тот проект, который ему некогда доверили курировать. Потому что, возможно, благодаря проекту он до сих пор еще жив.

О’Бэннон изо всех сил лоббировал интересы корпораций, поставляющих Альянсу вардроидов. «Мы в состоянии прихлопнуть сибирское сопротивление в любой момент, – говорил он в штабе, – но нам необходим полигон для отработки нового вооружения в боевых условиях. Именно там, в Сибири, мы учимся применять наших терминаторов. И как только будет наработан достаточный опыт, исправлены все недоработки, учтены наши пожелания, в распоряжении Альянса появится совершенно новый и эффективный род войск, который внесет вклад в скорейшее победное завершение Китайской кампании». В штабе скептически хмыкали, чесали лысины, что-то бурчали, но проект пока не закрывали: возможно, потому, что он представлял собой удобную статью для «распила» бюджета.

О’Бэннон не любил зиму. За зиму русские успевали зализать раны, починить оружие, поставить в строй еще вчерашних подростков, зачать детей – новых солдат для войн грядущего.

Вот и первая дурная весть из Сибирского полигона, как про себя называл территорию, контролируемую сопротивлением, О’Бэннон. Вардроид класса «Инвестигатор» стоимостью в двадцать с половиной миллионов долларов был сражен единственным выстрелом…

– Зырь, салаги… – с придыханием проговорил Старый Хрыч, а затем легонько провел гаечным ключом по урановой сфере нейтронного источника. Во все стороны ударили белые искры, огненный водопад полился на видавший виды, в подпалинах, линолеум.

– Оба-на! – всплеснул руками Худеющий. – А как это?

– Ясное дело – шайтан, – ответил, довольно жмурясь, Старый Хрыч.

– Да ну вас на! – Серый перемахнул через высокий порог хранилища и договорил уже из коридора: – Зарекался ведь с тобой пить, Хрыч! И какого надо было это делать?

– А чего ты глазом задергал, Серый? – делано удивился Хрыч и снова прикоснулся ключом к сфере. Заискрилось, засияло. Заметались по полу и стенам длинные тени.

– Боюсь, что ссать кровью будем, – буркнул Серый и сплюнул.

Хрыч положил ключ в карман фуфайки, надел сварочные рукавицы, подхватил источник на ладони и бережно перенес к сейфу. Уложил в ячейку, притворил толстенную дверцу.

– Я всю жизнь – при «изделиях», – сказал он с расстановкой. – Двести граммов водки приму – и в хранилище. Вожусь, проверяю, все ли в порядке, разговариваю с ними, как с детьми. И вот что я тебе скажу, Серый: выдумки это все про радиацию. Про вред придумали, чтоб народ подальше держался. Вот мне – за шестьдесят, а я всегда как на свежих батарейках, даже простатита нет.

– Так ты, наверное, этот… – Серый задумался, вспоминая нужное слово. – Мутант!

Худеющий и Хрыч заржали.

Пора было уходить из опасного помещения. Смотритель хранилища подтолкнул Худеющего к дверям, окинул хозяйским взглядом бетонную коробку. Потом закрыл противоударную дверь, затянул кремальеру.

– Слушай, дядь! – обратился Худеющий к Хрычу. – Если твои «изделия» работают, если шайтан все еще дает жару, почему бы нам не жахнуть по Белому дому?

Серого тоже интересовал ответ на этот вопрос. Он поглядел на Хрыча, мнущего в раздумьях бороденку.

– Почему-почему, – пробубнил наконец Хрыч. – Это вам не винтовка Мосина, которая с сороковых годов лежит в арсенале и до сих пор в масле: можно заряжать и воевать. Сложное и тонкое оно, ядерное оружие. Тут регламентные работы нужны… я, конечно, занимался ими, как мог… срок годности-то «изделий» уже вышел. Может, жахнет, а может – нет. Может, теперь оно только для фейерверков годится.

– Во блин, – Серый разочарованно покачал головой.

– Можно, конечно, собрать и «грязную бомбу», – продолжил Хрыч, пропуская молодежь вперед: нужно было запереть еще одну бронированную дверь. – Взять радиоактивные материалы и начинить ими ракету. Но «грязные бомбы» ни в одной войне не применялись, а еще у нас нет ракеты, которая бы долетела до Америки… да и не верю я в радиацию, я ж говорил.

Они прошли через давно пустующий КПП, свернули в каптерку Хрыча. В комнатушке ярко светила лампа без абажура, на столе в тарелках остывал рассольник. Серый и Худеющий сели на табуреты, а Хрыч – в дерматиновое кресло. У Худеющего после посещения хранилища проснулся аппетит, пока Хрыч наполнял рюмки, тот успел выхлебать суп и подчистить тарелку кусочком грубого, из местной пекарни, хлеба.

– За твой почин, Серый! – сказал Хрыч. – С такими бойцами, как ты, мы еще поживем!

Выпив и занюхав рукавом, Худеющий вдруг спросил:

– А если собрать «грязную бомбу» да жахнуть по Москве? До Москвы ведь наши ракеты долетят?

Серый опешил, а Хрыч переменился в лице и проворчал:

– Если бы да кабы! Закусывай лучше, салага! А то чушь из тебя поперла, как гной из гангрены!

– Ну а че? – не унимался Худеющий. – Нас предали. Бросили. Не помогают. С пиндосами вась-вась. Не захотелось поди траву жрать, как мы ее жрем.

– Тут все не так просто, – Хрыч передернул плечами. – Это все временное, так сказать, явление. Тут надо переждать. Молод ты еще, моча в мозги стучит.

– Чего тут не понимать, дядя? – разухабился Худеющий. – Вот, Серый, ты скажи!

Серый хмыкнул.

– А мне было бы стыдно, – ответил он, глядя в желтые глаза Худеющего. – Перед детьми своими было бы стыдно, если бы я вздумал ударить по Москве «грязной бомбой». Так войну мы бы все равно не выиграли. Зря только погубили бы кучу народу, который сердцем с нами. Не все в столице продались пиндосам, зуб даю.

– Бывшей столице! – тут же поправил его Худеющий.

– Да зеленый он! – Хрыч ткнул Серого в плечо корявым пальцем. – Растет поколение, как бурьян на огороде, кроме тайги ничего не видало. Побыстрее бы победить, что ли, пока мы еще у руля. А то эти отморозки натворят делов. Окрысились на весь мир, просвета в душе нету, одна ненависть. Безбожники! А, Серый?

– Так точно – победить быстрее, – улыбнулся Серый.

А Худеющий надул губы. Обиделся.

Полковник Холодов – представитель Минобороны России при Пентагоне – склонился над вирт-картой. В очках отразилось зыбкое свечение голограммы.

Сибирь. Малахит тайги. Сапфир рек. Серебро снега.

Серые заплаты расстрелянных и покинутых городов-миллионеров. Штрихи городов поменьше и поселков… На первый взгляд они будто бы не видны, но если присмотреться, то оказывалось, что они – повсюду, и нет им счета.

Дело было в оперативном центре Отдела перспективного вооружения. По периметру зала возвышались макеты вардроидов в масштабе «один к одному». Это были неприятные на вид – никакой эстетики, сплошная функциональность – конструкции. Семь младших офицеров сидели перед терминалами, на мониторах была та же самая картинка: Сибирь.

Вошел О’Бэннон. Увидев Холодова, он заиграл желваками. Поздоровался, не подав руки.

– Как Москва, Дэнис? – спросил О’Бэннон, только чтоб избежать неловкой паузы.

Холодов поджал губы. Он недавно ездил в Россию, еще и недели не прошло, как вернулся в Вашингтон.

– Москва нормально, – процедил русский представитель.

О’Бэннон и без него знал, каково это – «нормально». Неспокойно, будто рядом с перегретым паровым котлом. Или, скорее, – с начавшим самопроизвольный разгон атомным реактором.

Все им неймется… Завалили их товарами, включая новые айфоны и прочие самые продвинутые гаджеты, в Америке, благослови ее господь, таких еще не видели. Разрешили безвизовый въезд в Европу. Для них – лучшая еда, лучшие развлечения, все демократические блага и свободы.

И действовали в целом аккуратно. Никаких бомбардировок и наземных операций. Заручились поддержкой элиты, подтянули оппозицию, поработали с правительством: кого купили, кого убрали. Поработали с народом: среднему классу раззадорили потребительскую жилку, тем, кто победнее, – пообещали рай после смерти, помогла армия проповедников, заброшенная загодя до Дня «Д». Посадили в Кремль своего человека… возможно, с ним они и дали маху, у О’Бэннона, например, от господина Сильвестра Боголюбова – мурашки по коже, но он-то, О’Бэннон, – не самый лучший вояка, а вот в Госдепе не дураки сидят, им-то виднее, кто должен быть «царем».

Но Москва недовольна. Питер недоволен. Севастополь бурлит. Везде недовольны. Пока удается сдержать, но того гляди – прорвет. Если это не обернется катастрофой, то чем-то очень близким к ней, учитывая положение дел на Китайском фронте.

Сибирь отвалилась… хотя ей предназначалось стать главным кушем. Сепаратисты продолжают открытое, а главное – бесполезное, сопротивление, хотя, казалось бы, там уже сопротивляться некому.

Холодов О’Бэннону не нравился. Да, так уж получилось, что ему не нравилось многое на этом свете. Что касается именно русского полковника, то О’Бэннону казалось, будто тот чересчур высокомерен для представителя побежденной, принужденной к миру – пусть и частично, стороны. И мундир Альянса Холодов носил так, словно ему было за это стыдно.

О’Бэннон понимал, где собака зарыта. Если ликвидировать всех недостаточно лояльных новому режиму профессиональных военных, то армия русских окончательно развалится, а этого допустить нельзя, потому что оружие, технологии, кадры разлетятся брызгами по миру. И большую их часть затянет в бездну Сибирской Республики. Китайцам наверняка тоже что-нибудь достанется.

– Такое дело, Дэнис, – О’Бэннон увеличил квадрат на вирт-карте. – Один из наших «Инвестигаторов» обнаружил участок с незначительно повышенным радиационным фоном. Находится он в пятидесяти милях восточнее Нерюнгри. Тайга и отроги Станового Хребта, крайне сложный рельеф. Здесь мы видим следы неучтенного поселения, – он похлопал по плечу одного из офицеров, и тот вывел на монитор своего терминала несколько «картинок», переданных вардроидом: чуть всхолмленный луг, столбы с остатками ржавой колючей проволоки, мрачные, затянутые туманом, скалы, среди которых угадывались замаскированные бетонные конструкции.

Холодов поправил очки.

– А что стало с вашим роботом?

Нарочитый русский акцент резанул О’Бэннону ухо. Да и вообще – какого дьявола Холодов задает вопросы? Не для того его пригласили.

– Потерян, – сухо ответил О’Бэннон.

– Разве в разведданных Альянса нет информации? – приподнял седые брови Холодов.

– Меня интересует ваше мнение, как эксперта, что это может быть, – сказал скучным голосом О’Бэннон.

Трудность Сибирской кампании заключалась и в том, что приходилось держать под контролем огромные, зачастую совсем дикие таежные территории, и в том, что у самопровозглашенной республики не было административного центра, уничтожив который можно было бы обезглавить силы сопротивления. Армия Сибири – это ополченцы или партизаны. Сегодня они здесь, а завтра – там. Огромное количество заброшенных еще при СССР поселков, не нанесенных на карты военных и промышленных объектов служили им надежными убежищами.

Холодов попросил увеличить некоторые области на фотоснимках «Инвестигатора». Глядя на луг, покрытый темным, в проплешинах, снегом, русский полковник сказал, словно сделал одолжение:

– Полагаю, что это – могильник. Во времена СССР там хоронили радиоактивные инструменты и расходные материалы. Отсюда и незначительно увеличенный фон.

О’Бэннон почувствовал, как на его залысинах выступает пот.

– А это, – Холодов указал ровную бетонную поверхность, просматривающуюся среди скал за голыми ветвями кустарников, – старое хранилище ядерного оружия. Наследие прошлого века. На вид – давно не используется.

– Так-так, – О’Бэннон усилием воли прогнал с лица улыбку. Ему не хотелось, чтоб накрывшее его с головой чувство – азарт охотника, обнаружившего след, – было столь очевидно. Знатная цель! Используется оно или нет – это десятый вопрос!

– Ничего о нем не знаю, – бросил Холодов, отворачиваясь от монитора. – Если нужно, я пошлю запрос в наше Минобороны.

– Да-да, спасибо! Я согласую действия с руководством и затем свяжусь с вами. – О’Бэннон машинально, на эмоциях, пожал Холодову руку и тут же зашипел от боли: ощущение было таким, будто он поручкался с заводским манипулятором.

Холодов кивнул и направился к выходу. В дверях он обернулся, поглядел на макеты вардроидов и усмехнулся. Видимо, что-то хотел сказать, да смолчал. О’Бэннон был ему за это благодарен.

У Валентины не было трех пальцев на левой руке и все плечо – в хирургических шрамах. Но Серый даже на это не посмотрел, когда позвал ее замуж. Так уж получилось, что война пометила почти всех, кто его окружал. Очень много людей было без рук или без ног. Но лишь единицы из них стали иждивенцами, остальные тянули лямку почти наравне со всеми. Нет ног? Но картошку-то ты в состоянии чистить? Или чинить одежду? Вот Басурман безногий берет свою «СВД», его поднимают лебедкой в «гнездо», и так он честно бдит от и до. У Кузи нет левой руки, он берет в правую топор или ножовку и идет по дрова, а если станет «жарко», в уцелевшей его руке окажется или граната, или «Кедр». Словно в Великую Отечественную. Тогда тяжелораненые тоже шли из госпиталя сразу к станку или за иную работу брались, дело всем находилось.

Мирное время вспоминалось, как сон. Хотя вроде бы прошло с тех пор всего ничего.

Зато навсегда в память врезалось, как в его родной Бердск пришла беда. Маленький неприметный город-спутник миллионного Новосибирска по инерции жил и не тужил, а потом в один воскресный день из легчайших летних облаков вынырнул «Ф-35» и, будто походя, в считаные секунды превратил центр города в руины. Серый пришел в себя на засыпанном битым стеклом тротуаре, рядом лежало то, что осталось от его тогдашней подруги: тело без рук и головы билось в конвульсиях, из оголенного патрубка пищевода толчками выливался выпитый несколько минут назад еще горячий кофе.

– Чего задумался? – Валентина легонько почесала Серого между лопаток.

– Я че тут думать? – пробурчал тот, отворачиваясь от стены из ноздреватого бетона, в которую пялился несколько минут кряду, словно в телевизор. – Трясти надо.

За ширмой, огораживающей их уголок от остальной общаги, плакал грудной ребенок. Битый час монотонно бубнили голоса: пара чудом уцелевших интеллигентов сошлись в извечном споре на тему «кто виноват» и «что делать». С кухни веяло жареным мясом: мужики подстрелили худющего после зимы лося прямо возле ворот в центральную штольню хранилища. Общага же располагалась в бывшем учебном центре: когда-то в его стенах советские офицеры изучали новые только поступившие на вооружение ядерные «изделия», тренировались на специальных стендах проводить регламентные работы, сдавали экзамены по поражающим факторам.

– Вот и зиму прожили, – улыбнулась Валентина. У нее была красивая улыбка: легкая, искренняя.

Серый рассеянно хмыкнул и с треском разорвал свою старую хэбэшную майку – пойдет на портянки. В этот момент ему в голову пришла странная мысль. Безусловно, он за то, чтоб вернуться к старой жизни. Чтоб у него снова была квартира со всеми удобствами, работа пять дней в неделю, аванс и зарплата, посиделки с друзьями за кружкой пива под футбол… Но теперь он понимал, что его бы хватило лишь на месяц такого бытия между диванчиком и стаканчиком. Не сможет он больше обходиться без пьянящего ощущения, когда ведешь, затаив дыхание, врага на мушке или когда сам на пределе сил вырываешься из-под тени смерти.

Такой ход мысли Серому не понравился.

Забормотала рация, лежавшая на застеленной солдатским одеялом раскладушке. В глазах Валентины появилась тревога.

– Отдохнуть человеку не дадут, – вздохнул Серый, а потом сграбастал жену в неуклюжие объятия.

Бог-Колобок командовал батальоном «Чульман» чуть больше года. За это время ему удалось избежать больших потерь, но и пополнение личного состава шло ни шатко ни валко. Люди гибли не столько во время боестолкновений с железяками Альянса, сколько от холода и болезней. Тяжелые «трехсотые» тоже обычно не задерживались, потому что не было больше клиник, высококвалифицированных врачей и современного медицинского оборудования. Любой хирург – как подарок судьбы, ящик антибиотиков общего действия – на вес золота. Голода, бог миловал, не было, хотя о разносолах, само собой, пришлось забыть давно и, по всей видимости, надолго. Обычно объемистое пузо Бога-Колобка давно уже не то, что раньше. Сейчас ему бы дали другое прозвище для позывного.

Хрустел под берцами ледок, это Серый торопился по узкой тропке, ссутулившись под тяжестью противотанкового ружья. Бог-Колобок жестом велел Серому приблизиться. Они остановились за бетонными надолбами, перекрывающими единственную более или менее проходимую дорогу к центральной штольне.

– Буду должен отгул, – сказал комбат.

Серый отмахнулся.

– Не надо. Нагулялся я. Хочется кости размять.

– Тогда ладно… Адреналиновый наркоша! – Бог-Колобок почесал живот. – «Веселый бор» сообщил о трех носителях, идут с северо-востока к Становому. Спалил нас твой крайний бегун. Веди свой взвод на позицию, усилишь группу Шмеля. Он занял Ротонду.

Серый прищурился, всматриваясь в клочковатый туман над скалами. Сквозь мглу виднелся кряжистый силуэт сооружения из бетона. Ротондой называли старый советский ДОТ у въезда на территорию хранилища. Это было первое серьезное укрепление за дальней линией обороны, тянувшейся с востока от могильника к высоте-430, прозванной Сторожкой, на западе. Соседи «Чульмана» – батальон «Веселый бор», контролирующий западную часть Алданского Нагорья – могли бы поработать по носителям с «ПЗРК», но, очевидно, решили затаиться до поры до времени. Перезимовал «Веселый бор» не очень весело, а три носителя – это заявка на зачистку. Сколько Серый уже воюет, больше двух носителей за это время Альянс в их края не присылал. Не пожелали алданцы выдавать свое присутствие и попадать под раздачу – их право, у них своя зона ответственности.

В высоте застрекотало. Бог-Колобок и Серый втянули головы в плечи, с опаской глядя в хмурое небо. Беспилотник! Ударный или просто разведчик – не разобрать. Скорее всего, просто «глаз в небе», выпущенный с носителя; ударные заняты в Китайской кампании, да и баз для них поблизости не было.

Где сейчас все те разнообразные средства радиоэлектронной борьбы, стоявшие некогда на вооружении армии России? Сейчас бы электромагнитный импульс, и всем гадам с компьютерами вместо мозгов в радиусе нескольких десятков километров пришел бы гарантированный конец. Или, например, система «Косуха-4» для подавления бортовой аппаратуры любых летательных аппаратов: беспилотники посыпались бы на землю, как спелые груши, вместе с ними – и носители с десантом.

Было да сплыло. Что есть, тем и обходимся.

Старый Хрыч, вооруженный берданкой, подбежал к Богу-Колобку и доложил о готовности резерва. Комбат отправил деда к противоударным воротам центральной штольни. В резерве пока необходимости не было, но следовало приготовиться к тому, что массивные, сверху – сталь, внутри – бетон, створки придется закрыть. Старый Хрыч бодро отрапортовал, что все понял, и понесся, словно и в самом деле ходил на свежих батарейках, обратно.

Беспилотник зашел на второй круг.

Бойцы в Ротонде коротали время, цедя самокрутки с крепким самосадом. Два взвода не помещались в казематной части, десять человек заняли полнопрофильный окоп рядом с ДОТом. Повезло с советским хозяйством. Все было сделано добротно, надежно; если бы пришлось возводить укрепления сегодня, где бы, интересно, они взяли стройматериалы и технику?

Серый пристроился перед амбразурой.

Туман, плохо. Клубится, словно дым. Того гляди, снег сыпанет. Тогда они вообще не смогут ничего разглядеть дальше своих носов. А у железяк Альянса тепловизоры и куча других датчиков. Плюс – картинка с воздуха, и, возможно, со спутника.

Носители, ясное дело, близко не подойдут. Сбросят десант в трех-четырех километрах и затаятся. Серый видел однажды носитель с близкого расстояния: машина напомнила ему самолет Мстителей или Людей Икс.

Сообщение Сторожки, что на одиннадцать часов от Ротонды замечено движение, вызвало всплеск нарочитого, нервозного веселья. Особенно разухабился молодняк, предвкушая свое первое сражение. Лишь несколько отморозков, вроде Серого, молча всматривались в мглистую даль, словно сами были боевыми машинами.

Ударило хлестко и зло. Затрещали скалы, по капониру забарабанил щебень. Туман смешался с дымом. Снаряд лег позади Ротонды, в глубине охраняемой территории.

– Работают минометы! – заорал Шмель в перемотанный изолентой «Кенвуд». – Началась артподготовка!

Снаряды падали один за другим. В грохоте и дымной круговерти Серый уже не мог определить, действительно ли гвоздят по ним из минометов, или же это все-таки наподдали с беспилотников.

В бой вступила маленькая, но гордая батарея «Чульмана». Снаряды, выпущенные из 82-миллиметровых и 120-миллиметровых минометов, пронеслись над Ротондой и нырнули в туман. В отдалении прогремели взрывы.

Сначала огонь корректировали со Сторожки, но потом Серый краем уха услышал, что Бог-Колобок приказал бросить скалу, значит, в Ротонде с минуты на минуту станет еще многолюднее. Заголосил Ящерка – его взвод стоял на могильнике, – первая волна бегунов была на подходе. И следом порыв ветра донес стрекот «Утесов».

Появились бойцы со Сторожки и с других покинутых точек на дальней линии: Стакана, Водокачки, Избы. Они принесли с собой запах пороховой гари, снега, пота и первой в этом году крови. Дальняя линия и не была рассчитана на долгое сопротивление, настоящий бой начнется на второй линии.

Бог-Колобок вызвал Серого и Шмеля: неприятель находился всего в километре, и расстояние быстро таяло. Какие-то особенно быстрые железяки обошли Ящерку с фланга и прижали к почти отвесному горному склону, отрезав возможность отойти к основным силам.

– Меня запарил этот туман, командир! – прокричал Серый в рацию. – Дай мне взвод, я прикрою Ящерку, а Шмель прикроет меня!

Шмель кивнул, поглаживая «винторез».

Бог-Колобок какое-то время сомневался, потом проговорил сквозь помехи:

– Ладно! Возьми людей и пару «РПГ». На могильник не спускаться, пусть Ящерка сам выбирается. Поддержи его огнем и обратно в Ротонду!

Серый свистом собрал своих пацанов. Всего в его взводе было восемь человек. Не густо, конечно, к тому же двух необстрелянных юнцов Серый оставил со Шмелем.

Неприятель перевел артобстрел на полкилометра выше, теперь снаряды ложились перед входом в хранилище. Возле Ротоны было относительно спокойно, только носились с действующим на нервы гулом невидимые во мгле беспилотники, да вспарывали воздух шальные осколки. Вот-вот должны были нагрянуть железяки.

Туман заключил Серого и его людей в холодные неласковые объятия.

Низко пригнувшись, они припустили вниз по склону. На этой дороге им был знаком каждый камень и каждая ямка. Серый не сомневался, что он и его бойцы, если понадобится, в считаные мгновения найдут себе временное укрытие. С каждым шагом стрельба на могильнике слышалась громче.

От стылого воздуха перехватывало дыхание. Серый шумно дышал и часто сплевывал густую мокроту. Лед под берцами сковывал движения.

Из тумана проступила стена деревьев. Лиственницы с раскидистыми кронами, стройные сосны, душистые пихты. В их ветвях шумел ветер, точно бормоча предупреждение.

– Враг на одиннадцать часов! – выпалил бегущий за Серым Худеющий.

Серый показал жестом – все на землю!

У бегунов хорошие такие, высокие силуэты – их удобно брать на мушку. В свою очередь, железки очень редко промахиваются, все они – снайперы, если, конечно, дать им возможность прицелиться.

Во мгле появилось движение. Раздвинув ветви деревьев, вперед вырвался увешанный дополнительной броней громила, над его бочкообразным корпусом нависали раструбы четырех реактивных гранатометов. А за громилой выплеснула целая свора сошек помельче: безголовых тварей на четырех острых лапах-ходулях производства «Бостон Динамикс», они были размером с крупную собаку, вдоль их «хребтов» размещались пулеметы. За сошками последовали бегуны, за бегунами – огнеметы, за огнеметами – взрывники и ракетчики…

Полковник О’Бэннон так и не научился пользоваться таблетками для обеззараживания воды, а может, ему достались из бракованной партии. Живот сводило болезненной судорогой, перманентная диарея усугубляла обезвоживание. О’Бэннон никогда бы не подумал, что ему самому придется заботиться о своем питье. Но уорент-офицер Гаррисон, который раньше чистил полковнику форму, подавал на стол и выполнял прочие поручения, гнил под облепленной мухами рогожей в дальнем углу тесного и душного подвала, служившего последнюю неделю штабным бункером 9-го армейского корпуса Альянса, запертого хитрыми китайцами в Котле Чаочжоу.

Связи не было, путь на побережье отрезан. О’Бэннон даже не мог выяснить, сколько человек из почти тридцати тысяч личного состава корпуса уцелело. Он предполагал, что много. Однако силы были разрознены, прижаты к земле непрерывным огнем и деморализованы.

Внутри похожего на гроб полевого робота-хирурга бормотал опьяненный морфином генерал Мердок: он то горячо нахваливал свою коллекцию магнитиков для холодильника, обращаясь почему-то к президенту Маккейну, то начинал сумбурный отчет о ходе операции на линии Чаочжоу – Чжанчжоу. Слова Мердока, безусловно, были бредом, однако даже в таком состоянии он не ошибался, оценивая ситуацию на «Фронте Ч – Ч» – «пора уносить свои задницы!»

Робот-хирург назойливо гудел сервоприводами, выполняя лапаротомию. Этот звук действовал О’Бэннону на нервы.

Чтобы вдохнуть свежего воздуха, О’Бэннон перебрался поближе к обложенной мешками с песком амбразуре. За пулеметом лежал лейтенант Коллинз, который был трижды ранен, и все три раза – в голову, но не покинул строй.

– Ну что там, лейтенант? – спросил О’Бэннон.

– Похоже, будет дождь, сэр, – отозвался Коллинз, из-за выбитых зубов он сильно шепелявил.

Снаружи грохотало. Но это была не артиллерия: среди серых, похожих на мозги в формалине туч сверкали молнии.

Дым стелился над руинами городской окраины. Ветер раздувал пожары, багровые искры кружились в токе воздуха, будто снег.

Горелые остовы бронетехники, хвост беспилотника, сплющенная ударом чудовищной силы кабина «Апача».

Редкая «зеленка» в пятнах гари.

О’Бэннон подумал, что кто-то подменил его жизнь, в которой была непыльная служба, дом на Побережье, новая тачка и любящая семья, на чью-то чужую. Все это должно было происходить не с ним.

Но его проект, его надежда и опора, накрылся медным тазом: сразу же после того, как сводный батальон вардроидов потерпел поражение в битве на северных отрогах Станового Хребта. Отдел расформировали, личный состав отправили раструсить жирок на фронт. У О’Бэннона перед глазами до сих пор стояли кадры, полученные из гущи того сражения.

Неопрятный пожилой человек с допотопным ружьем вышибает электронные мозги подобравшемуся к воротам бывшего секретного объекта «Ликвидатору». Однорукий бородач в камуфляже, расстреляв магазин пистолета-пулемета, выхватывает из-за пояса топор и идет в рукопашную на группу «Инвестигаторов». Взвод одетых, как сброд, людей со старыми добрыми «АК-47», отчаянно ругаясь, переходит в наступление и сбрасывает с обрыва десяток «Хаудкиллеров»…