Текст книги "Пираты Тагоры"

Глава вторая

Птицелову не нравилось жить в Столице, Птицелов любил простор.

И Лия не любила Столицу, и сын их, названный в честь деда – Киту, тоже никогда не полюбит этот пропитанный ядовитым смогом город обозленных на весь Мир людей.

Но у Птицелова в Столице была работа, и очень важная – государственной значимости – работа, поэтому ему и его юной жене пришлось научиться не замечать душевных колик. Тем более что в пору экономического кризиса семья нового начальника сектора «Оперативного реагирования» Отдела «М» с типичным для южного выродка именем Птицелов сын Сома устроилась не так уж и дурно. За казенный счет получили трехкомнатную квартиру в старом, имперской еще постройки, доме с колоннами возле парадного входа, высоченными потолками и лепниной на стенах. Правда, записана она была на некого Ваггу Хаззалгского, о котором Птицелов – ни сном, ни духом. Даже счета, приходящие на это имя, он поначалу просто выбрасывал в мусоропровод. После того как его специальным уведомлением вызвали в муниципалитет и чиновник прежней закалки, обращаясь к Птицелову «ваше высочество», принялся излагать о «недопустимости такой несознательности среди лучших жителей города», Птицелов понял, что от него чего-то хотят. Он объяснил чиновнику, кого они в деликвентских бараках называли «высочествами» и к кому обращались в среднем, а также в женском роде. Скандал не случился благодаря профессору Поррумоварруи, который подоспел вовремя, чтобы увезти Птицелова на своем лимузине от греха подальше. И всякий раз, когда к нему обращались «ваше высочество» или «герцог Вагга Хаззалгский», Птицелов лишь пожимал плечами да почесывал крепкий затылок. В душе он оставался тем же простоватым парнем, воспитанным мутантами за Голубой Змеей. Но теперь уже платил по счетам, благо оклад на новой должности позволял это делать, не морщась.

Оллу Фешт, возмущенный и оскорбленный предательством Васку Саада, рыл нынче землю. Бывшему гэбисту удалось найти сторонников в самом Комитете по Спасению Свободного Отечества – в основном среди тех, кто имел зуб на Странника. Оллу Фешт готовился возглавить какое-то новое ведомство, о котором говорили лишь то, что в отличие от Отдела «Массаракш» оно будет не изучать иномирян, а контролировать их деятельность в Мире. В Отделе «М» ведомство-конкурент называли «Массаракш-2».

– Будь тверже с этими высоколобыми тихоходами, – напутствовал Птицелова Оллу Фешт, передавая дела. – Теперь во всем Отделе «М» лишь один человек дела. Это ты, понял?

Птицелов прекрасно все понимал. Фешт хотел, чтобы он, Птицелов, оставался его глазами и ушами в управлении Отдела «М». А когда нужно – и говорящей головой.

– Сынишка как? – словно невзначай интересовался Фешт, вручая преемнику ключи от сейфа и печать. – Слыхал, будто он красив, как мама, и силен, как отец?

– Да, господин Фешт. Растем потихоньку! – мямлил Птицелов, не зная, куда глаза девать.

– Ну-ну-ну… – улыбался Фешт: очень некрасиво улыбался, неумело; было видно, что он делает это крайне редко. – Вы ему десенки массируйте, так зубкам будет легче резаться. Палец макайте в молочко и массируйте.

– Слушаюсь, господин Фешт, – невпопад ответствовал Птицелов.

Сынишка действительно рос – парень хоть куда. Здоровенький, с отменным аппетитом. Изящный, не рыхлый, как большинство младенцев. Тихий, не капризный, любознательный, вдумчивый. На круглой его головке прорастала серебристая шерстка, а зрачки еще по-детски мутных голубых глаз были как две вертикальные черточки.

То есть не похож он был ни на мать, ни на отца, ни на дедушку Киту.

Знал Фешт про сына Птицелова. Знал и намекал. Будто Птицелову и без того неприятностей не хватало.

А потом все завертелось и встало с ног на голову.

Толстенная заккурапия из Департамента Управления Лагерями легла на стол шефа сектора «Оперативного реагирования».

Птицелов перелистал бумаги от начала до конца, читая по диагонали и силясь уяснить, в чем же подвох.

«Спецлагерь 1081» – написал Птицелов на чистой странице раскрытого еженедельника и дважды подчеркнул.

Это было то еще райское местечко. Да, именно там Птицелов, будучи грязным и вшивым делинквентом – или воспитуемым, если на старый лад, – когда-то натирал мозоли на раскорчевке. С ним рядом был верный другая Облом. Облома потом «подрезал» мезокрыл – трехметровый летающий ящер с твердым клювом и костяной пилой на хвосте. Да каких только тварей в юго-западных джунглях не встретишь… Радиоактивная водичка из Голубой Змеи собиралась в затоках. Развалины Курорта светились по ночам. Зверье и даже насекомые вымахивали до огромных размеров. Растения обретали зачатки разума, чтобы нападать и обороняться.

А еще на раскорчевке Птицелов познакомился с Малвой. Малва – она была не такая, как Лия. Сначала Птицелов думал, что любит Малву, а потом оказалось, что дэчка с мужскими плечами и толстыми волосатыми щиколотками и не Малва вовсе. И теперь ее персоной занимается сектор «грязевиков» Отдела «М». Впрочем, это уже совсем другая история…

«Марта» – написал Птицелов чуть ниже. Поставил знак «равно» и добавил: «Грязевики».

Гм, в лагере волнения.

Само собой волнения! Проторчи год-другой в этом радиоактивном котле, поневоле начнешь волноваться. На расчистке народ гибнет каждый день, охрана лютует, а сам комендант Боос Туску по прозвищу Хлыщ – редчайшая сволочь, ну просто всем сволочам сволочь. Причем условия содержания лагерного люда хуже некуда. Если в столичных магазинах на полках шаром покати, то кто будет о дэках заботиться?

Еще при Птицелове в 1081-м повара в жрачку опилки или дерть добавляли для сытности. Воду пропускали через многоуровневую систему фильтрации, она становилась желтой, как моча, и мерзкой, как чужие слюни, но все равно фонила – даже кустарные дэковские счетчики регистрировали радиацию. А что там сейчас творится, лучше не думать… Но думать придется.

То есть при таких слагаемых бунт – лишь вопрос времени. И то, что охрана присоединилась к негодующим делинквентам, тоже не удивляет: у тех пайка ненамного сытнее. Кроме того, джунгли и радиация не разбирают, кто какого цвета носит комбинезон. Охранники на раскорчевке гибнут столь же часто, что и дэки.

Но вот какого дьявола в донесениях черным по белому написано, что восстанием руководит сам Боос Туску?

«Хлыщ Туску» – подписал Птицелов еще ниже. Рядышком поставил три знака вопроса.

Хлыщ имел все, что желал. С его биографией трудно было мечтать о большем. Как-никак Туску – пособник бесчеловечного режима Неизвестных Отцов. А в Юго-Западном Особом округе у него было тепленькое местечко, приличный оклад, армия быдла в подчинении, а также все самые хорошенькие дэчки. На раскорчевку его никто не гнал и опилки жрать не заставлял. То есть для пенсионера Хлыщ был устроен весьма недурно.

Тогда как понимать его действия?

Две тысячи делинквентов, а вместе с ними – полтысячи охранников, покинули территорию, на которой велись работы по расчистке джунглей. Без всякого на то приказа, без согласования с командованием округа. Оставили за спинами опустевшие бараки, двинулись толпой, вооруженной, к слову, тяжелыми огнеметами, карабинами, газовыми гранатами, самострелами и просто очень большими и тяжелыми топорами, прямо на юг.

Птицелов нарисовал стрелку, направленную вниз. По обе стороны от стрелки намалевал всякие кустики, деревца и решетчатые башенки.

Естественно, по джунглям не пойдешь, как по шоссе. Маленькая армия Туску продвигалась медленно, но неотвратимо. Им навстречу выдвинулись дэки с раскорчевок соседнего 1089-го спецлагеря. После короткой и не очень кровопролитной драки бунтарский дух взыграл и у соседей. Они объединились с людьми Туску и пошли себе на юг дальше. На пути был их собственный лагерь и стройплощадка башни противобаллистической защиты (не из тех, что были раньше, а настоящих, без дураков!). Комендант 1089-го успел удрать на вездеходе, именно он и подтвердил, что Боос Туску верховодит всем этим безумным действом.

Срыв работ по строительству башен ПБЗ – это нечто вроде диверсии, направленной против государства в целом. Командование округом бросило в джунгли десантный батальон – а что они еще могли предпринять?

Птицелов закурил, отодвинув папку, еженедельник, чернильницу и перьевую ручку. Подтянул поближе пепельницу.

Он представил, как одетые в камуфляж, сытые и удалые десантники, разбившись на взводы, атакуют со всех сторон оборванную, голодную, дурно пахнущую толпу. Бьют короткими очередями автоматы, плюются зарядами гранатометы… Делинквенты – мужчины и женщины, охранники и служащие из администрации лагеря, все, кого нелегкая понесла вслед за Туску, неожиданно кидаются врассыпную. Десантники понимают, что бунтари не знакомы ни с тактикой, ни с дисциплиной. Что ж, этого и следовало ожидать… Как только в воздухе запахло паленым, дэки перестали быть армией, теперь каждый из них – сам по себе. Они ищут спасение в отчаянном бегстве: напролом, через заросли, куда глаза глядят.

А дальше происходит нечто странное, если не сказать больше. Дэки рассредоточиваются на нескольких квадратных километрах джунглей. Десантники оказываются внутри этой разрозненной массы. Выстрелы смолкают, взрывы гранат больше не сотрясают землю.

Делинквенты снова собираются вместе и идут как ни в чем не бывало на юг. С ними отправляются и десантники – хорошо вооруженные вышколенные солдаты и офицеры. Наверное, это было первое массовое дезертирство со времен бунта Неизвестных Отцов. Что такого мог пообещать десантуре Хлыщ Туску, что они, как один, забыв про долг, карьеру, честь и оклад, отправились в путь вместе с его лагерным сбродом?

И куда? Опять – на юг.

А что на юге?..

Птицелов подтянул к себе еженедельник, макнул перо в чернильницу. Написал: «ЮЖНЫЙ ПАРК».

Квадрат 91/16. Обширная кризис-зона на краю континента, где на каждом шагу – по смертоносному сюрпризу. Дэкам из спец-лагеря 1081 эта проклятая земля крепко запомнилась. Туску уже гонял туда своих подопечных – отстреливать падких на человечину животных-мутантов и подбирать, что плохо лежит. В прошлый раз так командование Округом распорядилось; в прошлый раз это не было отсебятиной. В кризис-зонах попадались всякие диковинные штучки… странные устройства, вроде как не в Мире созданные. В общем, добра от них ждать не приходилось. Но ученым, а тем более – военным ученым, они доставляли немало приятных минут. Птицелову и еще нескольким дэкам довелось пройти «Южный парк» от края до края. Он был уверен, что по собственной воле туда больше никто не сунется.

А эти вот шли. И сам Хлыщ с ними…

Птицелов перечитал свои записи. «Спецлагерь 1081».

«Марта = грязевики».

«Хлыщ Туску».

«ЮЖНЫЙ ПАРК».

Получилось подобие логической цепочки…

Птицелов подумал-подумал и зачеркнул «Марта». А «грязевики» обвел.

Вряд ли Малва вернулась в маленькое царство Бооса Туску и подбила Хлыща на этот демарш. Скорее всего, тут приложил руку «свеженький» агент иномирян. Птицелов отлично помнил, насколько убедительными могут быть грязевики – эти неотличимые от людей пришельцы из враждебного Массаракша. Очевидно, Туску, сам того не подозревая, превратился в исполнителя воли злокозненных иномирян. Честолюбивому Хлыщу подсунули некую наживку, и тот клюнул, как последний «доходяга», если говорить на лагерном жаргоне.

К тому же грязевиков всегда интересовало, что творится в кризис-зонах. «Игрушки», добытые там, доставляют им столько же радости, сколько и военным ученым Свободного Отечества. Вот и решили иномиряне прошерстить «Южный парк» руками делинквентов. Ведь жизнь дэка – не дороже банки консервированных бобов.

Птицелов зачеркнул «Хлыщ Туску». Кто такой Хлыщ? Кукла на ниточках, говорящая голова, вроде него – Птицелова. Только Птицелов знает, что над ним стоит Оллу Фешт и «Массаракш-2», а вот Туску ведать не ведает, под чью дудочку танцует.

Он поглядел на то, что осталось незачеркнутым. Рабочая версия худо-бедно выстроилась.

Правда, оставалось непонятным, чем грязевики смогли подкупить сидельцев из соседнего 1089-го спецлагеря. А как иномиряне договорились с десантурой – вообще тайна, покрытая мраком. Но в процессе все станет на свои места. Стоит только начать работать, как это всегда бывает.

Птицелов перебросил клавишу селектора.

– Нолу, профессор еще у себя?

Ответ последовал с ощутимой заминкой.

– Да, господин Птицелов. Но он собирается выехать в Академию и распорядился подать автомобиль. Вам придется поспешить, если хотите застать его на месте.

Птицелов хлопнул себя по лбу. Рыбка Нолу умерла от рака, месяца не прошло. Теперь в кресле секретаря Поррумоварруи сидит

Тана – расторопная и говорливая девица с типичным хонтийским темпераментом. Он же, оставаясь мыслями в южных джунглях, совсем забыл… Массаракш, неудобно как-то получилось.

– Тана, попросите профессора задержаться, – проговорил Птицелов. – Я сейчас бегу к нему.

Он открыл дверь своим ключом.

Осторожно вошел в прихожую, пристроил на тумбочку авоську и принялся снимать туфли. В городе в эти часы не было электричества, а в прихожей у него – как на стройке. Козелок стоит у стены, под ним – ведра с известкой, тут же стремянка собранная, щетки и кисти на длинных ручках. Потолки-то высоченные, а заливали бывшие соседи сверху бывших же владельцев этой квартиры что ни месяц. Вот он и хотел маломальский ремонт сделать, раз здесь поселили.

Но, видимо, придется перетерпеть до лучших времен.

Лия была на кухне. Там горела керосиновая лампа и мелькали тени. Птицелов отыскал тапки, подхватил авоську и пошел на свет.

Его юная жена, стоя на табурете, развешивала пеленки. Веревок Птицелов натянул в квартире, как паук – паутины. Лия ни до одной не доставала, но если бы он прикрепил веревки чуть ниже, то пришлось бы ему передвигаться по жилищу, согнувшись в три погибели.

– Ну почему он всегда какает в одно и то же время? – пожаловалась Лия, едва Птицелов переступил порог. – Не думается мне, что это нормально…

– Может, доктору покажем? – в тон жене пошутил Птицелов.

Лие радоваться бы, что не приходится ей вскакивать по ночам – греть воду и омывать ребеночку все, что требует омовения. Спит малыш крепко, даже завидно иногда становится, так крепко он спит. Ну, бывает, титьку попросит разок, покушает немного, а потом до самого утра – хоть из автомата над ухом пали. А она встревожена.

Боится того, боится этого… Как будто не в столичной квартире живет, а в лачуге на краю разрушенного войной и теперь уже безымянного города. Там по ночам шастают упыри, высматривая зазевавшихся мутантов, чтобы утащить их в подземку. Там в невысыхающих болотцах на дне воронок живут ящеры-мясоеды. Туда с приходом опалесцирующего сумрака наведывается Смерть с Топором – Темный Лесоруб, и дети выходят к ней сами – спящие, покорные.

Там нужно было бояться всего. А здесь – разве что случайных генофобов, ненавидящих мутантов.

Лия оглянулась. Сверкнула полными слез глазищами из-под платка, низко опущенного на деформированный мутацией лоб.

– Доктору покажем, – пробурчала, скрестив на груди худенькие руки. – Доктора, они ведь с нами, мутантами, не цацкаются…

Птицелов вздохнул. В нем – молодом начальнике сектора «Оперативного реагирования» Отдела «М», повидавшем на своем веку смерть, предательство, чудовищных мутантов кризис-зоны и пришельцев из Масса-ракша, – жила трогательная смесь любви и жалости к этому бедному, маленькому, затравленному зверьку. Он принялся вынимать из авоськи на стол добычу: пару банок овощной икры, куриный окорочок, завернутый в промасленную бумагу, коробку макаронных рожков и сладкую соевую плитку «К чаю». Продукты он купил в магазине, который работал при общежитии Отдела «М», а сладкую плитку – в буфете.

Лия сначала обрадовалась – на ее обычно болезнено-бледных щеках появился румянец, – а потом спросила жалобно:

– Молочка не купил? Я же просила…

– Зато – вот! Гляди! – Птицелов толкнул по столешнице сверток с окорочком. – Пожарю, пока свеж.

– Ой, а я как раз каши наварила! – похвасталась Лия.

– Что ж, гарнир у нас уже имеется, – обрадовался Птицелов. – А я сейчас курицу топориком, а потом – на сковородку, с лучком, маслом…

Лия крякнула, потянулась и прищепила к веревке последнюю пеленку. Потом она присела на табурет, поболтала ногами в длинных шерстяных носках. Птицелов, как мальчишка, уставился на ее острые коленки.

– Гляжу, все бережешь и бережешь ты меня, Птицелов, – улыбнулась она, наклонив голову вбок. – Как с маленькой со мной нянчишься. А у иных в мои годы – не один, а двое и трое деток!..

– В стране, вообще-то, голод и разруха, – напомнил ей Птицелов, принимаясь разворачивать курицу. – Вот восстановим хозяйство, можно будет и о прибавлении в семействе позаботиться.

– Я в ваших политиках не разбираюсь, – отмахнулась Лия. – А вдруг с тобой и мной что-то случится? А Киту – он такой непохожий на остальных. Он не должен остаться один…

– Да что с нами в Столице может случиться! – натужно усмехнулся Птицелов, о предстоящей командировке в джунгли пока говорить не хотелось. Он сообщит, но не сейчас, а чуть попозже. Пусть этот вечер пройдет без слез…

– Мне не нужна эта квартира и эти удобства! – Лия вскочила с табурета, прошлась по кухне туда-сюда. – Мне нужно, чтоб простор был, чтоб вода – из колодца. Чтоб люди с добрыми глазами вокруг и чтоб ты – всегда рядом! Давай вернемся к своим – к мутантам!

– Люди с добрыми глазами! Как же… – буркнул Птицелов.

Вспомнилось, как эти «свои» чуть было не скормили Лию упырям. За то, что вернулась в поселок с Киту в животе. Из Массаракша вернулась, да, было дело…

– Ты бы сам построил дом, – защебетала Лия. – Ходил бы на охоту и охранял нас с Киту от упырей. А я бы заваривала тебе вкусный чай из трав. И сидела бы у окна, ожидая, когда ты придешь – мой женишек с топором…

– Что-что?.. – спросил Птицелов неожиданно севшим голосом.

Лия-Лия, что с тобой творится? Черный Лесоруб не идет у тебя из головы! Мне придется тебя оставить – быть может, надолго. Что же делать?

– А что? – не поняла Лия.

Их диалог прервал глухой стук. Они посмотрели сначала друг на друга, а потом в сторону темной прихожей.

– Киту шалит, – сказала Лия громким шепотом. – Проголодался, поди, кроха.

– Ну, идем. – Птицелов снял со стены керосинку. – Чего ждать?

Маленький Киту сидел в кроватке и колотил игрушкой – обшарпанным деревянным гвардейцем – по изголовью. Он не плакал, он был сосредоточен. Сверкнули вертикальные зрачки, отражая свет керосинки, когда его родители вошли в комнату.

Лия распахнула халатик, взвесила в ладонях груди, выбирая ту, в которой больше молока. Взяла Киту на руки, присела на край кровати и принялась кормить, кусая губы и посматривая искоса на мужа.

Вспыхнула лампа под старым, от прежних хозяев, абажуром. Ожила радиола и принялась вещать с середины фразы. «…Побывал в школе-интернате для сирот войны. Герой революции принял участие в открытии новой библиотеки и спортивного зала. Мак Сим показал учащимся школы-интерната, что такое спортивная подготовка в его понимании, совершив под овации присутствующих десять подъемов-переворотов подряд…»

– Во! Теперь живем! – обрадовался Птицелов.

В ярком свете и жена не выглядела бледной и болезненной, и Киту был не так странен и чужероден. Лия повернулась к Птицелову и шумно вздохнула. Сосок на ее «свободной» груди был красен, как свежая рана.

Ради этого существа он пустился когда-то в длинный и опасный путь. Из поселка мутантов – в гарнизон, из гарнизона – в южные джунгли, из джунглей – в Столицу, а потом круг замкнулся…

Птицелов прошел на кухню. Отыскал чистую разделочную доску и нож побольше.

– Лия! – крикнул, пристраивая на доске окорочок. – Ты что посуду не помыла? Опять плохо себя чувствовала?

– Тише-тише! – попросила Лия. – Нет, со мной все хорошо…

Врет, понял Птицелов, а затем застучал топориком. Бац-бац-бац, и окорочок разделен на куски.

Птицелов включил газ, налил в сковороду растительного масла, накидал мяса. Взял лопатку и стал с деловитым видом жарить.

К нему подошла Лия. Заглянула через плечо.

– Ну кто ж так делает, – вздохнула она. – Горе мое, и кто тебя только научил так с мясом обращаться?..

– А чего? Нормальные куски… – неуклюже отозвался Птицелов.

– Нормальные? – удивилась Лия. – Иди лучше с ребенком побудь, мутоша несчастный…

«Тяжело им будет без меня», – думал Птицелов, слушая дыхание спящих Лии и Киту.

Это было несколько часов спустя: после того, как они покончили с курицей и остатками каши, после нехитрого досуга, в который входили прослушивание вечерних радиопередач и занятие любовью под ночную трансляцию фортепьянной музыки. Тяжелые мысли не давали Птицелову уснуть.

В упреках Лии имелось здравое зерно. Это только на словах, что мол «мутант – не выродок ужасный, а брат твой, добрый и несчастный». В действительности, если Лия – худенькая, лысенькая, с головой неправильной формы – столкнется на улице с бандой генофобов, ей сильно не поздоровится… Да что там – генофобов! Шпаны развелось – так и шныряет по подворотням. Каждый в Столице может обидеть Лию, а ей ведь едва-едва шестнадцать исполнилось. Постоять за себя не умеет, город не знает. Где каких продуктов раздобыть, тоже не знает.

И профессора Поррумоварруи не попросишь присмотреть. Подкосила темнокожего горца смерть Рыбки Нолы. Все чаще старик об отставке поговаривает.

Остается только Оллу Фешт. Но это все равно что попросить позаботиться о жене и ребенке упыря.

А иного выхода, наверное, не существует.

Ведь завтра он, Птицелов, отправляется в дельту Голубой Змеи.

На юг, на юг! В радиоактивные джунгли, где неожиданно дала о себе знать агентура грязевиков…