Текст книги "Пиковая Дама"

26

У опрокинутого компьютера стояла фотография в простенькой пластиковой рамке. Кучерявый мальчик в шляпе мушкетера позировал, прижимая шпагу к груди. Нос и надбровные дуги указывали на кровное родство с бородачом.

– Твой сын?

– Да, Олежка. – Смирнов вальсировал на шатающемся стуле, шарил по верхним полкам.

– Не живет с тобой?

– Не живет…

– А зачем столько клеток на веранде? – Антон пощелкал по прутьям – канарейка посмотрела темной пуговкой глаза.

– Ты любопытный, да?

– Поддерживаю диалог.

– Раньше у меня был десяток птиц. – Смирнов спрыгнул со стула, хлопнул о стол картонной папкой. – Осенью сдохли все, кроме Лолы.

– Лола, – улыбнулся Антон.

– Чертовски сообразительная барышня. Все чувствует.

Антон вспомнил вдруг, что Аня много лет выпрашивала себе питомца. Собаку, кота, хомячка – кого-нибудь. А они с Маринкой отнекивались, кормили обещаниями. Минуту назад он вышел на крыльцо и позвонил бывшей. Марина сказала, все хорошо, идут в японский ресторан.

– Будьте осторожны, – напутствовал Антон, наблюдая за мглой, клубящейся среди сосен.

С севера наползали тучные стада облаков.

* * *

– …Что это? – спросил он, кивая на папку.

– Мое хобби. – Смирнов откинул картонную створку. – История Пиковой Дамы.

Антон придвинулся ближе, впитывая каждое слово. Собеседник извлек желтоватый снимок позапрошлого века – кажется, такие назывались «дагеротипиями». Снимок запечатлел двухэтажное здание, окруженное соснами. Лепнина, дымоходы, выпуклые тяги. У террасы застыла телега.

– Ее имя – Анна. Тезка вашей дочурки. Анна Верберова. Дворянка в первом поколении – по браку, – супруга пожилого графа. Овдовев в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия, разорилась. Дом, – Смирнов постучал ногтем по сфотографированному фасаду, – пришел в запустение. Чтобы сводить концы с концами, Вербе-рова основала сиротский приют. Не о милосердии речь. Зато государство выдавало пособие. А сироты… часто умирали в этих стенах. Есть оккультная версия, что она поклонялась сатане, приносила жертвы силам зла.

– Она убивала детей?

– Сначала топила в ванне. Огромной такой, с ножками в виде львиных лап. И пела колыбельную, погружая малюток в ледяную воду. Позже она соорудила в подвале крестообразную купель и топила детей там.

Антон поежился, вспомнив мелодию, звучавшую сквозь шум радиопомех. Трескучую песню безысходности, колыбельную ночи и тайги.

Канарейка клевала зерно из кормушки.

– А откуда известны эти подробности?

– Одному ребенку удалось сбежать. Он рассказал соседям о зверствах, творимых в приюте.

– И Верберову арестовали?

– Нет. Крестьяне свершили самосуд. Пока кто-то ехал за жандармами, компания подвыпившей молодежи ворвалась в дом. Судя по полицейским отчетам, они поймали маньячку в подвале, возле плавающего в купели бездыханного ребенка. Ее избили, обрили наголо и четвертовали. Ты знаешь, что такое «четвертование»?

– В общих чертах.

– Ее привязали к четырем лошадям и разорвали на четыре части.

– Поделом, – сказал Антон.

– В процессе обыска полиция выкопала из подпола девятнадцать трупиков.

На дагеротипии усатый мужчина в форме изучал вспаханную лопатами землю.

– Так все и началось. Там – где должно было бы закончиться.

Смирнов разложил перед гостем газетные вырезки, упакованные в целлофановую оболочку. Заголовки с ятями, упраздненная буква «i», желтизна бумаги указывали на дореволюционное время.

– Первое упоминание о Пиковой Даме датируется восьмым годом. Демон в обличье молчаливой женщины с бритой головой. А Пиковая – из-за разодранного черного платья. Пресса считала, это розыгрыш, суеверия, но гибли дети. Простой люд покидал деревни, бросал имущество – лишь бы уберечь отпрысков. Вот здесь, – Смирнов подчеркнул пальцем. Заголовок статьи вопрошал «Мор или колдовство?». – Семеро малышей за одну ночь. И это только известные случаи.

– Семеро, – прошептал Антон.

– В восемнадцатом году красные агитаторы использовали образ Пиковой Дамы как иллюстрацию к дремучим суевериям. Журналист подробно пересказал деревенские слухи о детоубийце из ада. И опроверг их, конечно. Здесь он пишет – со слов безграмотной сельской бабы, – что Пиковая Дама ищет себе физическую оболочку, но дети тесны для нее и в гневе демон убивает их. Дальше – пауза на шестьдесят лет.

Смирнов зашуршал документами, разгладил газетный листок.

– Скажи, ты слышал о Пиковой Даме раньше? Может, в детстве?

– Да, – подтвердил Антон. – Ею пугали нас в Артеке. Я думал, она как «зеленая рука» или «красное пятно».

– Пионерская страшилка, – заключил Смирнов. – В восемьдесят первом трое подростков погибли в пионерском лагере. Их тела нашли в туалете. Подозревали групповое самоубийство, но следов яда не выявили. Ничего необычного.

– Они ее вызывали.

– Да. И в девяносто пятом. – Смирнов подал газету. Номер еженедельника «НЛО», рассадника вульгарных статеек. Два дня назад Антон высмеял бы такой аргумент. Но сегодня он вчитывался напряженно в расплывающийся текст. «Убитая горем мать винит Женщину из зеркала». – Сестры-школьницы покончили с собой. Повесились на колготках. За день до этого их отправили на лечение в психдиспансер. Догадайся почему.

Ответа не требовалось.

– Тысяча девятьсот девяносто восьмой.

«К детям приходит призрак из Зазеркалья». По бокам колонки – статьи о болотной церкви и снежном человеке. Вот где пряталась Пиковая Дама. Среди бредовых сенсаций. Между Кровавой Мэри и «зеленой рукой». И никто не принимал всерьез слова отчаявшихся бедолаг.

– А вот тут. – Смирнов расстелил газету с фотографией, сделанной из башенного крана. Стрелу озаряли вспышки маячков. – Автор предположил, что существует подростковая игра, приводящая к трагическому исходу. Что-то вроде групп смерти, о которых заговорили гораздо позже. Мальчик выбросился со строительного крана. Он боялся зеркал.

– Ты сам все это собрал? – Антон оглядел стопки фотографий и вырезок.

– Да. Были причины.

В клетке канарейка расправила крылья, склонила набок голову.

– Но чем нам это поможет?

– Чем это поможет вам? – Смирнов дистанцировался от гостя с его щекотливыми проблемами. – Не хочется тебя пугать, но ты приехал слишком поздно. Слишком – пойми.

– Должен же быть способ! Прогнать ее…

– Нет никакого способа. Я знаю наперед.

– Что знаешь?

– Чем все кончится.

– О нет. – Антон поднялся со стула, стиснул зубы. – Нет-нет, приятель. Черта с два.

Он отказывался верить. Допустить, что кто-то – живой или дохлый – посягнет на его малышку.

– Антон, я этим больше не занимаюсь. И кстати…

Птичка спорхнула с жердочки и ударилась о прутья лимонной грудкой. Мужчины обернулись.

– Чего она? – встревожился Антон.

Канарейка словно обезумела. Она металась по своему домику, атакуя решетку, брызгая перышками. Грызла клювом металл.

Смирнов резко отпрянул от стола. Ножки стула взвизгнули о паркет. Фотография маленького мушкетера шлепнулась на пол. Стекло треснуло.

– Ты что-то привез с собой? – Смирнов дернул гостя за рукав. Канарейка бесновалась и, кажется, твердо вознамерилась убить себя, расшибиться в лепешку.

– Что? О чем ты?

– Какой-то предмет? Вещь, принадлежавшую покойнику? Скорее!

Антон лишь взглянул на оставленную в углу сумку, а Смирнов уже рылся в ней.

– Это? – закричал он, как человек, обнаруживший в кармане тикающую бомбу. – Это оно?

– Да, – выговорил Антон.

Смирнов кинулся к окну, распахнул форточку и вышвырнул наружу планшет Чижика. Гаджет полетел в кусты диском для фрисби. Ошарашенный, Антон не мог вымолвить ни слова. Канарейка постепенно утихомиривалась. Перышки кружились по комнате. Стол усеяли вырезки старых газет, вопящие о смертях и ужасе. Шевелились от сквозняка, ползли по столешнице к Антону.

Смирнов отдышался, вытер взопревшее лицо. Подобрал фотографию, сдул пылинки. Трещина рассекла лицо мальчика, точно так же, как рассекала отражение трещина на старом зеркале в гостиной Рюминых. Схожесть узоров пугала. И если бы только она…

– Сколько, ты сказал, лет твоей дочери?

– Я не говорил. Скоро тринадцать.

Карие глаза Экзорциста устремились в пустоту.

– Кажется, – сказал он, – эта история никогда не кончится.

27

– Ну, мам, это же просто. – Аня подцепила ролл, макнула в соевый соус.

Марина нарочито неловко, чтобы повеселить дочь, распялила палочки для еды, выронила рисовый комочек обратно на тарелку.

– Никогда не научусь, – пожаловалась она. – У них есть вилки?

– Перестань, – Аня взяла палочками ролл и протянула маме. Та сняла угощение губами.

– Кормилица моя.

Марина попыталась вспомнить, когда в последний раз они вот так гуляли. Кино с кучей калорийного карамелизированного попкорна, аттракционы, ресторан. Неужели понадобилась смертельная опасность, чтобы семья сплотилась? Чтобы она, забыв про драгоценную мебель, провела с единственным ребенком субботний вечер?

В суши-баре все столики были заняты, и это успокаивало. Шумели детишки, ворковали парочки. Играла расслабляющая музыка. Официантки – казашки в японских национальных костюмах – подносили блюда. Марина захрустела рисовыми чипсами.

– А какой папа был в молодости? – спросила Аня.

– В молодости? Он и сейчас не старый.

– Старый. – Аня комично сморщила нос.

– По-твоему, и я старая?

– Ну да.

– Вот спасибо. – Марина улыбнулась. По плечу скользнул солнечный зайчик, блик, посланный зеркальцем в руках прихорашивающейся девушки за соседним столом. Марина инстинктивно отсела. – Твой папа, – сказала она, – был веселым и благородным. Однажды он спас меня от трех пьяных придурков.

– Один? От трех? – Аня приоткрыла рот.

– Да, мы возвращались со свидания. И три здоровенных лба пристали в переулке. Антон не был качком – я уже мысленно прощалась с жизнью. А он схватил урну – урну, представляешь! – и бил ею этих гопников. И рычал как зверь. Они удрали, наверное, решили, что он из психушки сбежал, – в памяти всплыл Антон, помолодевший на дюжину лет, серый от пепла, падавшего из урны, с окурком, прилипшим к челке. Дома она мыла его в ванне, водила мочалкой по груди и шептала, что он – герой.

– Ты его любила? – Лицо дочери было серьезным, взрослым.

– Конечно. Мы зачали тебя в любви.

– Больше не любишь?

– Сложный вопрос. – Марина поболтала чаинки в чашке. – Когда четырнадцать лет с человеком живешь, он становится тебе родным. Ну, как брат, что ли. А родные люди и ранят больнее.

– Мам, может, вы помиритесь?

– Мы не в ссоре.

– Я имею в виду… снова поженитесь?

– О, – Марина запнулась. – Я… а давай о чем-то другом поговорим.

– Как обычно.

Телефон посигналил. Марина прочла сообщение.

– Папа приедет за нами. Доедай, я на секунду.

Марина встала из-за стола, жестом попросила чек.

– И никуда не уходи.

– Не уйду.

Кафель в туалете сверкал чистотой. Марина направилась к кабинке, остановилась на полпути, взглянула в зеркало, нахмурившись.

Они ведь поверили. И она, и Антон. Что невинная детская шалость повлекла за собой приход в наш мир потустороннего злобного существа, которое расправилось безжалостно с Матвеем и Чижиком, – не важно, что говорят судмедэксперты и полиция.

Черт подери, они поверили в существование демонов. Реальных, с зубами, как, кажется, у католиков, а не как в православии, где черти номинальны.

Но в праздной толпе, в современном торговом центре из стекла, бетона, неона, при ярком свете ламп, само допущение, что Матвея убили и та же участь грозит их дочери, казалось нелепым и чудовищным. Зеркала – не прирученные звери, способные выходить из-под контроля. Это просто штуковины, отражающие свет. Подчиняющиеся законам оптики. Изображение симметрично предмету относительно плоскости зеркала: оно прямое, мнимое и равное размерам предмета. Зеркала создали, чтобы следить за внешностью, в дизайне они добавляют пространству объем, но в этом объеме не рыскают монстры. Это в «Гарри Поттере» зеркало Еиналеж показывает то, чего нет.

Или…

Марина порылась в Интернете. Зеркало мастера Луи Арпо, тысяча семьсот сорок третьего года выпуска, известное под кодовым названием «Золотые ангелы» (в честь амуров на раме) обвинялось в убийстве сорока человек. В начале прошлого века оно оказалось на складе вещественных доказательств Скотленд-Ярда, где двое криминалистов умерли при загадочных обстоятельствах. Но уже в наши дни «Золотые ангелы» пропали без вести.

В оккупированном немцами Париже гестаповцы искали супругу маркиза де Форнароли: женщина зашла в спальню и… исчезла. Напротив трюмо нашли ее туфли и перевернутый стул, на раме, обрамляющей зеркало, – царапины, оставленные ногтями. Будто маркизу засосало в зеркало… тоже, кстати, созданное мастером Луи Арпо.

В девяносто седьмом французские торговцы антиквариатом опубликовали предупреждение: «Не покупайте продукцию месье Арпо». Предполагали, что «Золотые ангелы» и другие работы мастера провоцируют кровоизлияние, особым образом преломляя лучи света.

Зеркала – серийные убийцы? Звучит как сенсационная белиберда…

Марина пригляделась к теням у кабинок.

В детстве она обожала повесть Виталия Губарева «Королевство кривых зеркал». Там третьеклассница Оля знакомилась с двойником – девочкой Яло. Юная Марина тоже наделяла личностью свое отражение, дала ему красивое имя Анирам.

За плечом Анирам шевелились сгустки темноты. Разве не должны люминесцентные лампы разогнать их? Восточный мотив сменился на что-то смутно знакомое, тягучее… Шею обдало сквознячком. Зеленая муха проползла по зеркалу, по белому лицу Анирам, по расширившимся зрачкам.

«Хватит!» – Марина выскочила из туалета, чуть не врезалась в посетителей. Завертелась, потеряв из виду столик и дочь…

Ее нет. Ее забрали!

«Соберись, паникерша!»

Аня допивала молочный коктейль. Живая и здоровая, теплая, родная.

– Все в порядке, мам?

– Да, солнышко. – Марина поцеловала Аню в душистое темечко. Сердце стучало часто. – Пошли, папа подъехал.

Поверить в проклятые предметы Луи Арпо было проще, чем в то, что все зеркала в мире представляют смертельную угрозу.

На улице бушевал ветер, настоящий ураган. Дождь стелился косо, мерцал лужами асфальт. Будто жидкое зеркало на сотни метров. Иллюзия океана. Фонари сверкали и на высоких мачтах, и в пучине нижнего, отзеркаленного мира. Хотелось вернуться в многолюдный торговый центр. Но, совладав с собой, Марина взяла дочь за руку и зашагала к «вольво».

Антон был не один.

Марина забралась на заднее сиденье, оглядела удивленно незнакомого бородача.

– Здравствуйте, – сказала Аня.

– Так это ты, – улыбнулся мужчина, – прекрасная принцесса?

– Я, – не стала спорить Аня.

– Прошу любить и жаловать, – повернулся к пассажирам Антон. – Юрий Смирнов. Он…

– Исследователь, – подсказал бородач.

– А что там у вас? – спросила Аня.

Смирнов держал на коленях клеть, накрытую полотенцем.

– Канарейка. Ее зовут Лола.

– Лола! Ух ты! Можно будет поиграть с ней?

– Ань, не приставай к человеку.

– Можно, можно, – разрешил мужчина.

Фонарь над парковкой хлопнул и погас. Темнота окутала автомобили, забралась в пустые салоны, поближе к зеркалам заднего вида.

– Ну, – сказал Антон, заводя двигатель, – ни пуха.

28

Ночь оглашалась воем бездомных псов. Они кружили по свалке… ну или кто-то кружился там, какие-то косматые тени, ползущие по спрессованному мусору в свете взошедшей щербатой луны.

Смирнов вошел вслед за Рюмиными в прихожую. Звенел содержимым крупногабаритный чемодан, оклеенный легкомысленными вкладышами турецких жвачек, актерами из забытых сериалов и вышедшими в тираж звездами боевиков.

Антон полупоклоном пригласил на кухню. Проходя мимо межкомнатных дверей, Смирнов заметил отвернутое к стене зеркало. Гнусное чувство, дежавю, овладело им. Все повторялось: он уже участвовал в этом роковом спектакле. В другом доме…

Память шуршала затертой кинопленкой. Смирнов, безбородый, улыбающийся, заходит в квартиру. Свет горит в каждой комнате, он шутит по поводу экономии. Разувается, смотрит озадаченно на обмотанный ветошью трельяж. Олег увлекается съемкой, наверное, это для фотосета. Смирнов – еще нет лесного логова, канареек, предупреждающих по ночам о явлении чего-то страшного, нет кошмарных снов и утренних слез – Смирнов бредет по квартире, окликая:

– Олег? Сынок, ты где?

Он заходит в спальню и, отвлеченный замаскированным зеркалом шкафа-купе, не сразу видит сына. Мальчик скрючился в углу за кроватью. Он словно убегал от одичавших собак… или схлестнулся с маньяком… или обнаружил призраков в амальгаме.

– Олег?

Сердце мечется за ребрами. Самые плохие предположения бомбардируют разум, но ни одно из них даже близко не так ужасно, как истина.

Мальчик, будто только заметил отца, отрывает взгляд от дрожащих рук.

– Папочка, она хочет меня убить.

– Кто? – спрашивает Смирнов.

Олег протягивает зеркальный фотоаппарат. Отец листает снимки, хмурясь сильнее и сильнее.

– Это какой-то дефект?

– Это Пиковая Дама, – говорит сын, жить которому осталось ровно сорок часов.

Сорок часов до полной остановки сердца.

* * *

…Смирнов снял полотенце с клетки. Канарейка очнулась от дремы, принялась чистить лимонные перышки. Милая дочурка Рюминых подошла, спросив разрешения, сунула пальчик между прутьями. Птичка позволила погладить себя по холке.

– Красивая.

– Канареек, – сказал Смирнов, – использовали в шахтах для обнаружения рудничного газа. В законодательстве было прописано обязательно разводить при угольных компаниях канареек. А еще считается, что, как и метан или угарный газ, они могут чувствовать нечисть.

– А давайте, – сказала жена Рюмина, – не будем об этом при девочке.

– Мам, – возмутилась Аня, – мне уже двенадцать. Я хочу знать.

Марина сдалась.

– Канарейки – как сигнализация, да?

– Типа того. – Смирнов положил ладонь на плечо Ани. Олегу было тринадцать, когда он умер. Бездыханное тело нашли после двух дней поисков. Он лежал в кустах возле железнодорожной насыпи. Никаких травм – он будто прилег на щебень и уснул, слушая грохот товарняков. И так и не проснулся. – Во времена охоты на ведьм, – сказал Смирнов, – инквизиторы использовали канареечных вьюрков, чтобы выявлять колдуний.

– Я думал, они казнили кого ни попадя, – пробурчал Антон Рюмин.

– Не всегда.

– А можно покормить ее? – Ане явно понравилась Лола.

– Сначала руки помой, – сказала мать.

Девочка ушла в ванную нехотя. Родители смотрели на Смирнова, ожидая едва ли не чуда. А он родного сына прозевал, не поверил ему, позволил умереть.

– Давайте договоримся, – сказала Марина. – Мы трое, взрослые нормальные люди, – она сделала паузу, изучая Смирнова, не до конца уверенная в его нормальности, – мы допускаем, что зеркала – опасны?

– Да, – сказал гость.

– Все-все? Я имею в виду, не какие-нибудь древние проклятые артефакты?

– Все. При определенных условиях. Вы что-нибудь слышали про «яйцо Нострадамуса»?

– Звучит занятно. Не слышала.

– Его изобрел королевский астролог Мишель Нострадамус в шестнадцатом веке. Овальная конструкция высотой в два метра. Полая, с креслом внутри и оболочкой из меди, бронзы и латуни. Листы металла скрепляла серебряная проволока. Нострадамус сидел в яйце – считал, что вогнутое отражение со всех сторон поможет ему открыть сознание и получить информацию о будущем. На основе этой идеи спроектировали зеркало Козырева.

– Что за хреновина такая? – осведомился Антон.

– Цилиндр из алюминиевых сплавов. Назван в честь астрофизика Николая Козырева. Он изучал физическое свойство времени, разработал теорию причинной механики. Полагал, что зеркала отражают не только свет, но и время. Зеркало Козырева используют для исследований пара-нормальных способностей. Подопытный внутри окружен зеркалами. В Новосибирске в девяностых ставили эксперименты по телепатической передаче зрительных образов и по созданию так называемых мыслеформ – устойчивых ментальных сгустков.

– Пиковая Дама – ментальный сгусток?

– Если выражаться терминами, близкими к научным, да. В нулевые популярность зеркал Козырева в России сошла на нет, но одна американская дама заказала из Москвы такой прибор. Она была экстрасенсом, вела передачу на радио. Утверждала, что общается с духом Джорджа Вашингтона.

– Дай догадаюсь. Ничем хорошим история не заканчивается?

– Ее нашли мертвой. Расчлененной в этой алюминиевой трубе.

– Джордж Вашингтон был не в духе? – мрачно пошутил Антон.

– Вы не растеряли чувство юмора. Это славно.

Смирнов водрузил на стол саквояж, распахнул. Несколько старых книг, колокольчики, мелки, фотоаппарат сына, мощный фонарик… Набор разочаровал Рюминых. Будто они ожидали найти там осиновые колы, серебряные пули или миниатюрный миномет. Смирнов пустил по кругу снимки.

– Вы в курсе, как работает цифровой фотоаппарат? Световой поток проникает сквозь объектив на диафрагму. Она регулирует количество света и пропускает его на зеркало. Отражаясь, свет попадает в призму, которая преломляет его, и только после этого он передается на видоискатель. Пленочные аппараты не способны ее поймать.

– Это… она? – Марина приблизила снимок к лицу.

– А на что похоже?

– На пятно… на дым…

– И что сжимает этот дым в лапе?

Марина коснулась глянцевой карточки.

– Ножницы?

– Хорошее зрение.

– Откуда у тебя эти фотки? – спросил Антон.

Прежде чем Смирнов сформулировал ложь – девочка завопила в ванной.