Текст книги "Пиковая Дама"

29

– Его изобрел королевский астролог Мишель Нострадамус в шестнадцатом веке…

Голос чудного дядьки раздавался из кухни. Аня села на край ванны. Папа оборудовал дачу всем необходимым. Словно знал, что ему придется съехать от помешавшейся на антиквариате жены. Мама ругала его: зачем ты вкладываешься в дом, где мы гостим изредка? Наверное, отцу хотелось иметь территорию, где он был бы полноправным хозяином. Даже в двенадцать Аня понимала. Чего она не понимала категорически, так это того, как исчезает любовь. Разве же она – любовь – сыпучее вещество вроде сахара, которое может со временем вытечь струйкой из дырявого мешка? Если бы Аня полюбила кого, то раз и навсегда. Как в красивых фильмах, а не как в дрянной реальности.

Она подставила ладонь под свет лампы. Указательный палец покраснел и распух. Металл впился в кожу. Красный камушек поблескивал насмешливо: попробуй избавиться от меня.

Кольцо она нашла на следующий день после обряда. Оно лежало на комоде… будто из треснувшего зеркала вывалилось. Аня не стала спрашивать Катю, ее ли эта вещичка: кольцо не налезло бы той даже на мизинец. Спросила у мамы, но мама, кажется, не услышала, зачарованная сайтом с уродскими стульями.

«Значит, будешь моим», – подумала Аня.

Колечко выглядело дешевым и старым. Крошечные металлические щупальца удерживали камень. По прошествии… скольких? десяти дней?.. безделушка не нравилась Ане от слова совсем. Озадачивала: зачем она вообще напялила такую безвкусицу?

Аня покрутила кольцо. Потянула – тщетно. Скривившись от боли, сунула в рот палец, послюнявила, сжала зубами.

– Ну, гадость!

Аня смочила руку под краном, намылила. Палец пульсировал… или это камень вибрировал, отдаваясь в кость? Аня засопела, натужилась. Кольцо грозило содрать кожу. Ноготь стал пунцовым.

Паника нарастала.

Над раковиной висело замаскированное полотенцем зеркало. Аня представила, как срывает защиту и обнаруживает за тканью огромный выпученный глаз. Она ощущала себя куклой в кукольном домике. И родители – куклы, и бородатый гость. А владелец домика смотрит в маленькие окна, наблюдает за их возней.

Подобные мысли посещали ее в церкви. Когда они с мамой ходили святить яйца и пасхальные куличи. На вопросы о Боге мама говорила: «Сама для себя реши, есть он или нет».

«Наверное, есть», – размышляла Аня. Кто-то же присутствовал в храме, помимо прихожан и священников. Кто-то исполинский, обитающий под куполом.

«Боженька, помоги нам», – прошептала Аня, не вполне уверенная, на чьей стороне этот самый Бог.

Кольцо сидело как приклеенное. По пластику потолка скользила тень, отражение водной ряби. Аня перевела взгляд вправо.

Ванна, пустая минуту назад, была наполнена до краев. Капля сорвалась с крана, размножила круги. Аня видела это так же четко, как видела грибок в стыках, мыльницу и одноразовые бритвы. Сухие края ванны были белыми, эмалированными. Но вся затопленная часть отливала желтизной. Ниже уровня воды ванна сделалась медной. Это была другая ванна – больше и шире, и, как ни пыталась Аня убедить себя, что вода просто искажает действительность, страх сжимал горло тисками.

На дне ворочались комья мха и тины. Вместо резиновой пробки слив закупоривала деревянная. Цепочка покачивалась и звякала о медь.

Остолбеневшая Аня отразилась в воде. Ветвистая тень упала на бортики. Из-за Аниного плеча всплыло лицо. Его будто вылепили из воска, а потом держали над огнем: черты оплавились, деформировались глазницы. Нижняя челюсть болталась на веревках сухожилий. Длинные пальцы – каждый состоял из пяти-шести фаланг – появились сзади, чтобы заткнуть Ане рот и задушить.

«Нет, – мысль забилась испуганной канарейкой в клетке черепа, – не задушить, а утопить!»

Аня закричала.

Вода устремилась винтом в слив – обнажившиеся стенки снова были белыми.

Дверь распахнулась, мама вбежала в ванную.

– Солнышко…

Аня кричала и кричала.

Потому что стенная плитка и плитка пола, кран и пряжка отцовского ремня и часики на мамином запястье – все вокруг было зеркалами, а в зеркалах скалилась женщина с черным ртом.

Аня закатила глаза и рухнула в клокочущую бездну.

30

Взрослые толкались плечами в тесном коридоре, мешали друг другу, спотыкались.

– Отойдите! – рявкнул Антон.

Он уложил дочь на половик. Она билась, будто выброшенная на мель рыба. Худенькое тело выгибалось, ступни стучали, отбрыкиваясь. Губы побелели, а лицо приобрело пепельный оттенок.

«Она умирает», – подумал Антон, леденея от страха и горя.

Он накрыл грудь Ани ладонью, пытаясь унять безумную дробь сердца.

– У нее спазмы! – причитала Марина.

Антон вспомнил, что эпилептик может проглотить язык. Или это миф?

– Тише, тише, зайка, перестань.

– У нее пена идет! – крикнула Марина.

Возле Аниного рта пузырилась густая слюна. Скрежетали зубы. Слезы текли из глаз, а мышцы казались натянутыми канатами. Аня хлопала рукой по полу. Как борец на ринге, подающий сигнал судье. Смирнов схватил девочку за запястье.

– Не тронь мою дочь, – зарычал от бессилия Антон.

На кухне щебетала, колотилась о прутья канарейка. Точно ее предки в глубоких угольных шахтах, извещающие об утечке газа.

– Кольцо! Откуда кольцо у нее?

– Да при чем тут кольцо? Скорую вызывай, дура!

Марина отшатнулась, достала телефон.

– Скорая не поможет. – Смирнов растолкал локтями родителей, схватил Антона за свитер. – Найдите что-нибудь, чтобы его срезать!

– А? – Мозг не желал обрабатывать информацию.

Аню трясло.

– У вас есть кусачки?

– Да…

– Тащите! Быстро!

Опомнившись, Антон ринулся на кухню, дернул ящик. Поверх инструментов, молотков и отверток лежало зеркальце, спрятанное накануне. Амальгама отразила бешеные глаза Антона и еще кого-то, ползающего по потолку.

Она была в доме. Она забирала его ребенка. Анна Верберова, чертова четвертованная детоубийца.

Антон вывалил к ногам содержимое ящика. Нащупал кусачки, метнулся обратно в коридор.

– Хорошо, – сказал Смирнов. – Зафиксируйте ее руку.

Антон внял приказу. Сжал запястье дочери.

– Что вы творите? – завизжала Марина.

– Доверьтесь мне.

– Довериться? Да кто вы, на хрен, такой?

– Врач. Бывший. – Смирнов склонился над Аней.

В этот момент девочка взвилась и вонзила ногти в щеки Экзорциста. Ее личико стало восковой маской, плохой копией настоящего Аниного лица.

Подделкой.

– Не смей! – прохрипела Аня.

Или кто-то другой прохрипел ее голосовыми связками.

– Господи, – простонала Марина, отворачиваясь.

– Руки, руки! – командовал Смирнов.

Антону казалось, он удерживает не девочку-подростка, а фурию. И откуда столько силы в этих мышцах? Он прижал к себе дочь. Смирнов подцепил кусачками кольцо. Щелкнул – и разъятый кусок металла поскакал по полу, блестя камушком.

Эффект был мгновенным. Аня ослабла, опала. Грудь вздымалась часто, но приступ миновал.

– Вот и все, – изрек Смирнов, утирая пот.

– Солнышко, как ты?

Аня не отвечала, изнеможенная.

– Отнесите ее в постель. Ей надо поспать.

Антон взял дочь на руки. Транспортировал в спальню, уложил.

– Пап…

– Я здесь, зайка. Я рядом.

Марина присела на диван, гладя и целуя Аню.

– Мне такое приснилось…

– Что? Что тебе приснилось, родная?

– Дети. Они не хотят купаться, но тетя ведет их в ванную по одному.

Родители переглянулись.

– Там большое зеркало, – прошептала Аня, опуская веки. – Дети видят себя, захлебываясь.

– Все в порядке, зайка. Дети в безопасности.

– Нет. Нет… Она поет…

Аня замолчала. Уснула. Марина осталась стеречь беспокойный сон.

Выйдя на кухню, Антон застал Смирнова, изучающего кольцо.

– Спасибо. Ты спас мою дочь.

– Пока не спас.

Антон подобрал зеркальце, не глядя швырнул в мусорное ведро и набросал сверху тряпок.

– Как ты понял, что делать?

– Это часть легенды. Пиковая Дама дарит жертве какую-то вещь – будто венчается с ней. Цепочку, пуговицу, всякую мелочь. Этот сюжет встречается не часто: три-четыре раза. Я думал, он наслоился на классическую канву легенды позже, но… – Смирнов подбросил на ладони кольцо. – Мистики называют такие предметы «рефреном». Проклятая вещь, которую демон использует, чтобы присосаться.

– А похоже на китайскую бижутерию. – Антон взял у Смирнова украшение. «Бижутерия» оставляла на пальцах зеленую пыль. – Дерьмо. – Кольцо отправилось в ведро, за зеркальцем.

– Смешной ты человек, – сказал Смирнов. Он закатал рукава и вынул из ведра колечко. – Китайская или африканская, демону без разницы.

Подбоченившись, он исследовал углы, плинтус, шторы. Вынес в гостиную птичью клетку. Антон, не оправившийся после инцидента, брел хвостом.

Марина притворила дверь спальни, присоединилась к мужчинам.

– Спит.

Антон коснулся прохладного запястья жены, подбадривая. Экзорцист выхаживал вокруг клетки.

– Слышали, – не без гордости спросил он, – как Лола трезвонила?

– Мне не до вашей Лолы было, – вздохнула Марина.

– Понимаю.

– Раньше думала, наивная, что со времен инквизиции мир поменялся в лучшую сторону. Наука, прогресс… безлимитный Интернет, а не птичка, чувствующая зло.

– Научно говоря, канарейки улавливают колебания в инфразвуке. Электромагнитные волны.

– Побольше бы таких терминов. Они как-то успокаивают.

– Лола – наш тестер.

Птичка нахохлилась. Клетку Смирнов поставил на полу, возле зеркала.

– Что вы собрались делать? – спросила Марина.

– Главное, не мешайте.

Смирнов повернул зеркало так, чтобы амальгама повторяла контуры мебели и застывшие фигуры участников странного спектакля. Антону не понравилось, каким черным был отраженный дверной проем, как кишел в нем мрак. Он вспомнил увиденное мельком в карманном зеркальце: гнездящаяся на потолке тварь, паучиха, ведьма. И множество щупалец.

Не пригрезилось ему – Пиковая Дама ползала по побелке. Может, и сейчас ползает, если зеркальце поднести.

– Ее питают любые отражающие поверхности, – пояснил Смирнов. – Фотоны, отражаясь, усиливают ее влияние. Никакого колдовства – сплошная физика.

– Что вы ищете? – спросила Марина пугливо.

Смирнов встал сбоку от зеркала, разглядывая его под острым углом. Казалось, у мужчины две головы, как у тролля из скандинавской сказки.

– Пробовали в детстве смотреть в него вот так, с края? Лучше не пробуйте.

Удовлетворившись увиденным, он потопал к саквояжу.

– Вы сказали, что работали врачом?

– Так и есть. Терапевтом в нашей первой больнице.

– И как терапевт переквалифицировался в… – Марина не подобрала слово.

Смирнов подсобил:

– В исследователи? Что ж, это произошло шесть лет назад. Один мальчик в пионерском лагере нарисовал на зеркале дверь и лесенку.

Лола защебетала, подпрыгнула на жердочке. Антон навострил слух.

Смирнов достал из чемодана фотоаппарат.

– Мальчик и его приятели позвали… ее. Один раз, второй. В коридоре зазвучали шаги – мальчик решил, это Дама идет. У него была богатая фантазия. Он планировал стать известным фотографом. Фотохудожником. – Смирнов примерился к видоискателю. – Но по коридору шла, конечно, вожатая, которая проверяла, чем ночью занимаются дети. Мальчик выбежал из туалета вслед за друзьями. Но вспомнил о свече и вернулся, чтобы ее забрать.

– Эй. – Антон указал на взволнованную Лолу.

– Рано, – бросил Смирнов хладнокровно. Навел объектив на клетку.

– Что было дальше? – спросила Марина.

– Перед тем как задуть свечу, храбрый глупый мальчик позвал Даму в третий раз. И она явилась. Она преследовала этого голубоглазого красивого мальчика. В зеркале парикмахерской она перебирала остриженные волосы. Щелкала ножницами в витринах магазинов и в экране неработающего телевизора. Мальчик рассказал обо всем отцу. Даже фотографии ткнул ему в морду. А отец стал кричать и рыться в его вещах… Он решил, что мальчик принимает наркотики.

В комнате загудело. Нарастающий звук словно исходил от стен. Антон ковырнул пальцем в ухе. Марина, немо моля о защите, прильнула к нему, и он взял ее за плечи.

– Мальчик погиб на девятый день. – Смирнов осматривал помещение через видоискатель, проворачивался по часовой стрелке. – Он сбежал из дому, сбежал от зеркал. Он думал, за городом нет ни стекол, ни луж. Он шел и шел, и дорогу ему преградили рельсы. Поезд мчал в Москву или из Москвы, в окнах маячили пассажиры. Но кроме них… я не знаю точно, но мне кажется, именно так и было… мальчик увидел в окнах эту тварь. Вагоны гремели, окна пролетали как кинокадры, а Пиковая Дама стояла на месте. И сердце мальчика взорвалось. Он упал в кусты и умер.

– Мне очень жаль, – сказала Марина.

– Да, – пробормотал рассеянно Смирнов. – Мне тоже.

– Тош…

– Слышу. – В недрах дачи скрипело: звук, издаваемый качелями или несмазанным деревянным колесом.

Смирнов ухмыльнулся торжествующе. А затем погас свет – и мертвые губы запели колыбельную.

31

– Кто здесь? – Катя отодвинула портьеры.

Перед ней простирался извилистый затуманенный коридор. Вместо стен – колышущийся на сквозняке хлопок, метры черной ткани. Лампы мерцали под потолком. Поблизости надсадно выл ветер, но Катя не ощущала его дуновения.

«Потому что это сон, – подумала она. – Я выключилась в автобусе по дороге на дачу Антона».

Понимание придало уверенности. Сны не кусаются; Катя пошла по багровой ковровой дорожке. Направо, опять направо. Она вычитала где-то, что лабиринты надо проходить, держась одной стороны.

Ткань пахла псиной, болезнью, затвердевшими от крови бинтами. Катя зашагала быстрее, стремясь покинуть туннель. Коридор ветвился: оба конца расширялись, превращаясь в комнаты. Она выбрала ту, что ярче освещена.

Убранство помещения состояло из колченогой табуретки и старинной медной ванны. В центре зала восседал Катин отец.

Она ахнула.

В спортивных штанах и майке, отец сосредоточенно разглядывал руку. Кожа дымилась и вспучивалась. Волдыри с серозной жидкостью внутри то появлялись, то пропадали, напоминая резиновую игрушку для успокаивания нервов, – такую, которая покрывается пузырями, если ее стиснуть.

– Папа…

Отец не поднял головы. Он заговорил скрипучим голосом, изо рта выскользнуло облачко. Пар клубился вокруг обожженного, сваренного тела.

– А, Катюш. К тебе там пришли.

– Кто? – ошеломленная Катя посмотрела на ванну. Вода булькала и бурлила.

– Страшная тетя, – сказал отец, проводя ногтями по предплечью, сдирая толстый шмат мяса. Кровь хлынула из раны и закипела у ног. Из воды вылезла лапа с необычайно длинными пальцами, уцепилась за бортик. Грязные звериные когти цокнули о медь.

Катя закричала и бросилась прочь. Матерчатые стены штормило. В спину бил неистовый грубый хохот.

Соседняя комната была просторнее. Как пещера с округлыми сводами все из того же хлопка. Посреди, на львиных ножках, возвышался медный гроб. Он был затоплен бурой жижей. В гробу плавал Матвей. Рядом стояла со свечой слепая Вероника. Огонь плясал в стеклах солнцезащитных очков.

– Где я? – спросила Катя.

– Это ее обитель, – ответила Вероника безмятежно.

– Скажи, чтоб она отстала от меня.

– Сама скажи, – парировала девушка.

Жижа лилась из гроба, размывала засохшую грязь на полу.

– Она тут?

– Она всегда тут. – Вероника сняла очки. В ее глазницы были вставлены осколки зеркала. В каждом отражался глаз. Черный, голодный, прожигающий насквозь.

Хлопок опал, как сброшенная кожа. Катя находилась в церемониальном зале крематория, но кто-то переделал зал под аттракцион с кривыми зеркалами. Громадные, до потолка, щиты кишели чудовищами. Огромные головы, крошечные туловища, разбухшие животы, ноги, ломающиеся в коленях так и эдак. Это была Катя – клонированная и мутировавшая.

Вероника запела. Страшная колыбельная хлестнула по ушам. Жижа, густая и темная, будто мазут, водопадом низвергалась из медного гроба.

Катя выбежала в коридор… картинка сменилась. Туннель растворился за чередой вспышек: теперь Катя парила над землей, легче пушинки. Она почти обрадовалась, что покинула зловещий лабиринт, но увидела внизу дом, который показался мрачнее, хуже любого крематория. Одинокий особняк, закопченный, неприветливый… толпа у порога. Факелы… бородатые мужчины пошатываются от гнева и выпитого спиртного. Возле них – четверка вороных лошадей, и женщина распята на траве – конечности перемотаны пеньковыми веревками, растянуты буквой «икс». Она кричит. Лицо – сплошной кровоподтек. Глаза заплыли, во рту не хватает зубов, а волосы обриты грубо. Кто и за что так поступил с ней?

Мужчины потрясают палками, вилами и косами. Катя видит все до малейших деталей, она опустилась ниже и висит в воздухе прямо над пленницей. Она догадывается, что произойдет, когда лошади рванут с места. Веревки змеятся, распутываются… Животные идут на юг, на восток, на север и запад, фыркают, машут хвостами…

Женщина разлепила красные веки и вперилась в Катю сверкающими зрачками.

Автобус тряхнуло – Катя проснулась, панически забилась на сиденье.

– Тебе помочь? – спросил, оборачиваясь, попутчик, подвыпивший и раздобревший от пива.

– Себе помогите, – буркнула Катя, забираясь на кресло с ногами, прижимая колени к груди.

– Лечи нервы, – посоветовал парень.

Катя потерла глаза, жалея, что подробности сновидений нельзя убирать из памяти по щелчку. Автобус катил мимо рощи, но между ней и березами, между ней и моросью, между ней и материальным миром зависло отражение в стекле.

Катя задернула шторку.

– Кто просил остановить на Куйбышево? – крикнул водитель.

– Спасибо. – Катя просеменила через салон под насмешливым взглядом пьяного паренька.

Двери отворились, зашипев, и Катя спрыгнула в грязь. Поправила рюкзак и зашагала по бездорожью к дачному поселку.

32

Лола щебетала так громко, что Антон опасался, как бы она не взорвалась от внутреннего давления, не разлетелась перьями по клетке. Свет загорелся вновь – перебои с электричеством были нормой для кооператива. Оно пропадало в самые важные моменты, например, когда Антон добирался до босса в особенно увлекательной компьютерной игре.

Что не было нормой, так это поведение канарейки и звуки, исходящие из стен.

– Это песня, – прошептала Марина, цепляясь за бывшего мужа.

– Это ее колыбельная, – сказал вспотевший Смирнов. Он продолжал шарить объективом по комнате, будто хотел запечатлеть постоянно перемещающиеся тени. Снять на камеру невозможное существование шуршащих незримых гостей. Лампочки потрескивали, люстра качалась, и Антон не заметил, чтобы кто-то толкнул ее. Впрочем, в неразберихе…

Антон обнял Марину. Ветер швырял в окна сор и горсти воды. Несчастная Лола билась о прутья и, похоже, могла не пережить эту ночь. В зеркале клубилась мгла, окутывала предметы и людей.

– Закрой его! – потребовала Марина.

Антон двинулся через комнату, но Смирнов преградил путь. Сейчас он напоминал религиозного фанатика: на лице был написан экстаз, а глаза вылезали из орбит.

«Да он же сумасшедший, – подумал Антон, пятясь. – Он свихнулся, похоронив сына, и ничем не сможет нам помочь».

– Не так быстро, – странным мурчащим голосом сказал Смирнов. – Пусть она покажется. Пусть она выйдет!

Свет заморгал, и всякий раз тени становились больше и ближе, а рев ветра сильнее. Колыбельная оплетала разум болотным испарением и внушала чуждые мысли. Она была…

(сельским кладбищем, паводок вымыл из могил гробы, в суглинке шевелятся черви, кенотафы оседлало воронье)

Она была…

(деревенькой из шести срубов, дома заброшены, но в одном на чердаке стоит пирамидка из человеческих костей, а в другом покачивается колыбелька на пеньковых веревках, и в колыбельке крыса с выводком пищащих крысят)

Была…

(хромой старухой, что приходит в лес, отстегивает протезы и ползает без ног по лишайнику, призывая спящих в берлогах и дальше мирно спать, и этим диким ритуалом парадоксально убаюкивает мрак)

Колыбельная была…

…Антон не мог подобрать сравнение. Он знал лишь – невесть откуда, – что колыбельная существовала задолго до Анны Верберовой, до христианства, до царей и цариц. Она сложилась сама собой столетия назад из шороха крон на ветру, и вскрика умирающей птицы, и скрежетания зубов в могиле, а мертвецы передавали ее мертвецам: из уст в уста.

– Ах вот оно как, – похмыкал Смирнов.

Пение и скрип заглушали щебет канарейки.

– Не волнуйся, Лола, спокойно.

«Насрать на твою Лолу», – чуть не выкрикнул Антон. Возникло мерзкое ощущение, будто по лицу струятся мокрые волосы. Будто рот полон жестких длинных волос. Он закашлялся, сплюнул, потрогал язык.

– У меня мозг плавится, – воскликнула Марина.

Смирнов, пригнувшись, щелкнул камерой, сфотографировал зеркало. Сработало как выключатель: посторонние шумы резко оборвались. Канарейка волочила по клетке крылья. Заунывный мотив всосался в стены.

– Проверь, как там Аня, – велел Антон.

Марина шагнула в коридор. Смирнов «стрельнул» из зеркалки – и тут раздался короткий вопль.

Опережая бывшую жену, Антон вломился в спальню.

«Доигрался? – каркал внутренний голос. – Теперь ее не прогнать».

Диван был пуст, одеяло скомкано. Антон заметался по комнате. Марина кричала, заламывая руки, и Антон едва расслышал тихий всхлип за шкафом. Аня сидела на полу, обхватив руками колени. Она задыхалась, слезы лились двумя ручьями.

– Зайка, я здесь! – Антон вытащил дочь из убежища. Колготки Ани были мокрыми от мочи.

– Она… – Тень сошла с растрепанной головы, и Антон обнаружил, что личико Ани практически бордового цвета.

Он вспомнил страшный день из далекого прошлого: трехлетняя Аня проглотила стекляшку – глаз плюшевого жирафа. Она покраснела и не могла дышать, а Антон тряс ребенка словно куклу и таки вытряс из горла кругляш с подвижным зрачком внутри. Вытряс саму смерть.

– Она душит меня, – прохрипела Аня.

Марина бегала вокруг, но только мешала.

Вспышка озарила спальню – Антон решил, это молния сверкнула за окном, а оглянувшись, заметил Смирнова. Экзорцист фотографировал захлебывающуюся Аню и перепуганных родителей. Кончик языка торчал из его рта, усиливая сходство с городским сумасшедшим.

– Вон отсюда! – оскалился Антон.

Ненависть маревом затуманивала мозг. Он не мог вцепиться в глотку чертовой детоубийце – так хотя бы Смирнова изобьет до полусмерти от отчаяния.

– Постой, – сказала Марина.

Щелчки зеркалки смешались с другими щелчками: старых ржавых ножниц.

– Доверься ему. – Марина зарыдала, приникнув к дочери. – Господи… черт с ним… доверься ему…

– Хорошо, – прошептал Антон.

Смирнов поклацал кнопками на фотоаппарате и кивнул:

– Закрывайте зеркало.

Дважды просить не пришлось. Антон смел с дивана одеяло, кинулся в гостиную. Обманчивая тишина закупорила уши ватой. Так он глох частично на борту роскошного авиалайнера, летящего из Москвы в жаркий Стамбул. Медовый месяц под сенью пальм, загорелая Марина возле бассейна, все включено…

Антон подбежал к зеркалу.

Пиковая Дама больше не была смутной тенью, бесформенным сгустком тьмы. Она предстала во всей своей чудовищной красе. Она высилась за спиной, в трех метрах от Антона. Тощие руки разведены, пальцы, как коренья, оплели асимметричные колечки портняжных ножниц. Грязное черное платье на костлявом пологрудом теле, лысый череп с промоинами ненавидящих глаз. По обоям шарят эфемерные щупальца – дымчатые отростки.

– Ты ее не получишь, – процедил Антон. – Заруби себе на носу, уродина!

Щупальца взвихрились гневно, кулак с зажатыми ножницами взвился к потолку. Антон накрыл зеркало одеялом и обернулся. Сердце стучало где-то в районе паха – он ждал, что лезвия распорют аорту, – Пиковая Дама покончит с ним и отправится за дочерью.

Но ничего не произошло. Дождь испытывал на прочность карниз, и ветер напевал свою бесконечную волчью песню. Лола втянула голову в желтое тельце, сложила крылья и чуть подрагивала. Из спальни доносились голоса. Уже не крики.

Марина успокаивала дочь, как могла. Усадила на кровать, сулила все развлечения на свете. Аня вновь обрела способность дышать. Она зажмурилась и слабо кивала, омывая материнские поцелуи обреченными слезами. Двенадцатилетняя девочка не верила, что доживет даже до рассвета: судя по выражению лица, она свыклась с мыслью о смерти, и эта картина наполнила отца энергией чистой ненависти.

– Что это дало? – спросил Антон жестко.

– Мы узнали, насколько она сильна.

– И насколько?

– Колоссально, – был ответ. – Она хочет обрести физическую оболочку. Если это произойдет, выгнать ее будет уже невозможно.

В дверь заколотили. Серия частых ударов.

– Кто это? – спросила Марина, растирая по щекам влагу.

Антон нервно дернул плечами и поковылял в коридор. За порогом царил локальный апокалипсис. Дождь лился практически горизонтально, трещали ветки, за забором пихта кланялась на ветру, как ярая богомолка. Припозднившаяся гостья сбросила капюшон балахона, встряхнула светлыми волосами.

– У тебя звонок не работает.

Катя собственной персоной.

– Здесь кто-нибудь живет, кроме тебя?

Он глянул на дачи, непроницаемо-черные.

– Живут, живут. – Антон потеснился. – Заходи. Была у сестры того мальчика-самоубийцы?

– Была.

– И?..

– Мы в заднице.

* * *

…Через дорогу от Антона обитал юрист по фамилии Решетников. Их связывали дружественные и деловые отношения: Рюмин неоднократно чинил своенравный автомобиль соседа, тот давал профессиональные советы по бизнесу и разводу. Ненастной мартовской ночью Решетников попивал «Сангрию» на отдыхе в Барселоне, а Антон вел дочь, бывшую жену и продрогшую Катю к его запертому дому. Сосед, улетая, оставил ключи и радушно разрешил пользоваться баней, когда заблагорассудится.

Даже Аню, час назад испытавшую на себе злобу демонической твари, идея попариться вдохновила. Она спросила лишь, нет ли там зеркал.

– Ни единого, – заверил Антон.

Баня была готова, и он, пожелав легкого пара и оставив прекрасную половину компании с вениками и кадками, пробежал под дождем к своей даче. Тьма оккупировала дворы, наделила кусты, беседки и дровяные навалы свойствами живых неугомонных существ. Возвела баррикады по сторонам проселочной дороги, будто утыкавшейся в бурелом, где ветвями были перекрученные нити мрака.

В притихшей гостиной Смирнов сгорбился над ноутбуком. Антон снял плащ и калоши.

– Марина позвонит, как париться надоест.

– У вас чудесная семья. И жена чудесная.

– Мы… – Антон помедлил. – Да, так и есть.

Он сел возле Смирнова.

– Что-нибудь нашел?

– К сожалению, да.

В холку под волосами будто вонзились сотни иголочек.

– Черт, – охнул Антон.

На фотографии он обнимал забившуюся в угол дочь. Зыбкая фигура дымом струилась по шкафу, длинные лапы тянулись к горлу задыхающейся Ани.

Следующее фото: Марина заслонила дочь, но не Пиковую Даму, парящую сверху.

Смирнов покрутил мышку, увеличивая изображение. Костлявая узкая, лишенная всякой симметрии морда заполнила монитор кошмарными дырами глаз, Марианскими впадинами, Кольскими сверхглубокими скважинами, в которых скрежетал ад.

– Убери это, – попросил Антон. – Умоляю тебя.

Смирнов захлопнул ноутбук.

– Ты посвятил свою жизнь… этому. Как ты живешь, Юра Смирнов? Как ты спишь?

– Я не сплю, – ответил Экзорцист. – И не живу.

– Знаешь, как избавиться от нее? Не раздразнить, а убить или прогнать?

– Я попытаюсь прогнать Даму. Шансов… сами понимаете.

– Не понимаю. Я хочу зеркала из дома убрать.

– Нет, – остановил Смирнов. – Они нам понадобятся.

– Ты-то сам, – после паузы спросил Антон, – видел эту нечисть? Не на фотографиях, а вживую?

– Нет.

– Считай, в сорочке родился. Ты вообще сталкивался со сверхъестественным? Хоть что-то ты видел?

– Видел, – сказал Смирнов. – Не Даму – другое. Один раз, но мне хватило.

– Я весь во внимании.

– Ну… – Смирнов погладил бороду, устремил взгляд на укутанное в ткань зеркало. – В шестнадцатом году ко мне обратилась молодая девушка. Марта ее звали. Напуганная, как вы. Я сразу почувствовал: это не шутки. Со мной и раньше консультировались… фрики, готы или просто мнительные домохозяйки. Но с Мартой вышло иначе. У нее подруга была… Марта попала под ее влияние.

Смирнов встал и покопался в саквояже. Извлек книжицу страниц на сто. Самодельную обложку украшал крест о трех перекладинах.

– Это так называемый «Плач Ирода». Компиляция из заклинаний и запретных практик. Вышла в тысяча девятьсот пятнадцатом году в Петербурге. Говорят, издатель облил керосином и сжег себя и весь тираж – уцелела дюжина экземпляров. Но в семидесятые добрые люди из советского эзотерического подполья перепечатали раритетную книжицу. Полагаю, пионерская страшилка про Пиковую Даму выросла отсюда.

– Здесь описывается, как призвать Даму?

Антон полистал книгу, задержался на иллюстрации: схематичная дверь и идущие вниз ступеньки.

– Да, но не только. Дама – одна из многих там.

– Где – там? – Антон вернул книжонку владельцу. Ему совсем не понравились рисунки, особенно заячья рожица с длинными жуткими зубами.

– В темноте, – сказал Смирнов, пряча «Плач Ирода». – Так вот, Марта. Экземпляр книги имелся у ее подруги. Они провели ритуал, я думаю, ритуал Бесовского шепота.

Антон сглотнул.

– Бесы обещают различные материальные блага, но за их услуги надо платить. Марта сказала, что они требуют мзду. Она видела всюду признаки их присутствия. Слышала голос: он повторял, что жить ей осталось двадцать четыре часа.

– И что ты порекомендовал?

– О, это была ужасная рекомендация. Древние книги говорили: бесы не уйдут голодными. Но вместо себя Марта могла предложить тьме человека, который любит ее. Так это работает.

– Вы… вы это посоветовали девушке? – вскинул брови Антон.

– И я буду гореть в аду, – сказал Смирнов печально.