Текст книги "Мокрый мир"

Ступеньки стекли в узкий коридор с дверями по бокам. Догадка Литы оказалась верна. Единственный страж – мальчик в мешковатой форме – напряженно вглядывался в лестницу. Автомат уставился в пол черным зрачком.

Нэй приблизился почти вплотную и отпустил нить.

Ошарашенный солдатик ойкнул. Нэй навел ствол ему в переносицу. Жестом вынудил разоружиться.

– Ключ. Быстро.

Мальчик энергично закивал. Прямоугольник гибкого стекла, теперь ярко-красного цвета, выпал из дрожащих пальцев. Колдун наклонился за ним, а солдатик отпрыгнул вглубь коридора, выхватил короткий нож и приставил к своему горлу. Он каркал что-то воинственное, выхаркивал усвоенные с пеленок лозунги.

– Хватит, – прорычал Нэй. – Прекратите умирать. Достаточно.

Мальчик сглотнул и нерешительно потыкал себя лезвием в шею.

– Живи, – сказал Нэй, подбирая ключ. – Уходи отсюда и живи.

Мальчик, кажется, понял. Обронил нож и расплакался. Колдун прошел по коридору, заглядывая в застекленные оконца на дверях. Из десятка камер только в трех сидели пленники, и только один – с половинчатой физиономией – был нужен Нэю. Замок послушно щелкнул. Сынок узнал колдуна, и обе половины лица просветлели.

– Вы не бросили меня!

– Поторапливайся.

Мальчик хныкал в углу, а Нэй и спасенный им матрос вскарабкались по лестнице – в дым и вонь абсурдной войны. Подскочившая Лита расцеловала Сынка – и, похоже, ради этого он бы еще раз побыл арестантом.

– Выбираемся. – Нэй завязал нить узлом, накрывая себя и спутников коконом. – И пусть кракены пожрут это адское место.

Часть крепостной стены лежала в руинах. Силы противников были неравными, и бой подходил к завершению. Птицеферумы разбомбили форт, но Нэй подозревал, что победа не принесет триумфаторам счастья. Возможно, уничтожив последнего врага, они разделятся на два лагеря, дабы продолжить бойню. Это все, что они умели. И все, ради чего существовали.

Беглецы пересекли мост, когда серия взрывов превратила крепость в огненное гнездо. Изрешеченные пулями солдаты посмертно обнялись на мерзлой земле. Лита споткнулась и едва не сверзилась в ров, Нэй удержал ее, присмотрелся к расширившимся зрачкам. Радужки Литы искрились, будто грани бриллиантов.

– Вийон, – прошептала девушка. – Он исчез и наполнил меня силой.

– Он в тебе, – сказал Нэй, – внутри. Но скоро он выйдет, и болезнь вернется.

Лита вынула из кармана голубой рубахи бутылочку с прозрачной жидкостью и крошечный шприц.

– Я забрала это из белой комнаты, прежде чем убила охранника. – Лита взглянула удивленно на свои руки. Глаза затуманивались, а золотой отблеск гас. – Они кололи мне это в вену. Думаю, это лекарство.

– Хорошо. – Нэй снова закинул Литу себе на плечи.

– Сурок оживет? – тихо спросила она.

– Если нет, ты будешь моим сурком.

Лита улыбнулась – Нэй основанием шеи ощутил шевеление ее губ.

На рассвете, после трех вынужденных остановок в расщелинах, они вышли к каменистому берегу. «Каллен» ждал как верный пес, и отнюдь не сентиментальному Нэю захотелось целовать его мачты. Люди перерождались в церкви Чрева Кита, а Георг Нэй переродился на острове железных повозок. Его рюкзак был тяжел от колбы с оплавленным камнем, а сердце – от предсмертных улыбок детей.

Нэй опустил Литу на палубу. Когг потряхивало. Река вспучивалась, как жидкость в реторте Юна Гая, и снежные массы разбивались о гигантский металлический корабль.

– Сэр, – опешил Сынок, – вы это видите?

– Да, – процедил Нэй.

Полукружие бухты становилось на глазах вместилищем пробудившихся и беснующихся свинцовых драконов – это волны вздыбливались и в припадке ярости грохались о гранитные утесы.

– Капитан!

– Капитан? – переспросил Сынок.

– Позвольте поздравить вас с этим назначением. – Нэй приложил ладонь к груди и поклонился слегка. – Выводите когг, и о вашем подвиге завтра защебечут горничные Полиса.

Сынок растерянно и недоверчиво улыбнулся. Вода перехлестывала через борт, волны-драконы шли на абордаж. Сынок опомнился, бросился к снастям. Нэй дернул нить, и голем присоединился к новоиспеченному капитану.

А слева по борту река разинула прожорливую пасть.

* * *

«Каллен» плохо слушался руля. Течение выигрывало. Когг шел всего в каких-то ста футах от внешней границы водоворота – его тянуло в ловушку кругового движения.

Нэй сохранял спокойствие. Голем налегал на румпель. Минута, еще одна, и еще, крошечные бесконечности, в которых судно боролось с ветром и центробежной силой, – и вот «Каллен» сделал крутой полуоборот и заскользил по волнам, покидая бухту, уже не увлекаемый водоворотом.

– Ура! – закричал Сынок.

Скрипели блоки, по которым бежали белые, выгоревшие на солнце тросы. Хлопал на ветру парус. Риф полностью укрыл когг от губительного течения.

На лбу Нэя выступил легкий пот. Он осознал опасность, которая только что миновала.

Быстрое течение едва не сцапало судно, чтобы все быстрее тащить его к глотке огромного водоворота большими кругами, которые делались бы теснее – и так до гибельного центра, где «Каллен» переломало бы на куски. Изогнутая линия берега, ветер и волны будили в заливе страшное явление, настоящее проклятие судов. Но стражи острова не хотели полагаться лишь на случай – водоворот создавали волны, вызванные специальным ветром, – и построили металлические колонны, которые воздействовали на течение у выхода из фьорда. Посадили водоворот на цепь. Нэй не понимал, как это работает, но был уверен, что его догадки близки к истине.

Так почему бежал отсюда Уильям Близнец? Кажется, Нэй знал ответ. На безымянной земле жили боги, и у них была своя магия. Что они могли дать дикарям-пришельцам? Только гром и молнии, только смерть. Боги не хотели отвечать за этот мир, они спрятались от него за Рекой, отгородились орудиями и мачтами, способными пробуждать водовороты. Боги занимались своим привычным делом – войной. И, видит Творец Рек, это были боги жалкие и трусливые. И поэтому особенно опасные.

Быть может, учитель верил, что после смерти окажется среди этих богов, станет одним из них? Или заразился безумием от осколка небесного камня, которому поклонялись боги? Что видел Близнец? Как далеко зашел? Успел ли рассмотреть пропасть между двумя мирами? Если шагать навстречу – рухнешь вниз.

Нэй похлопал Сынка по плечу.

– Сэр. – Сынок потупился, правая половина лица усмехалась алчно, а левая преисполнилась стыда. – Девчонки любят капитанов, не так ли?

– Не сомневайся, – сказал Нэй. – Ты устанешь от их любви.

– О нет, сэр, – заулыбался Сынок обеими половинами. – О нет, я так не думаю.

Остров железных повозок таял в предутренней дымке. Придворный колдун Титус Месмер знал множество способов покопаться в человеческих мозгах. Переиначить воспоминания. Нэй и Лита унесут с собой частичку мира, где Гармония растоптана сапогами, но Сынку вовсе не обязательно помнить о случившемся, а его пассиям и собутыльникам не обязательно слушать о стальных черепахах, птицеферумах и сосудах с мертвым огнем. Месмер сделает так, чтобы солдаты феникса обратились в пиратов, а летающие повозки – в гигантских летучих мышей. И пусть в воспоминаниях своих Сынок убьет множество разбойников и множество кровососущих монстров: портовым девахам нравятся такие истории.

А крепость феникса… да станет она прахом.

Лита спала на койке, под покачивающимся фонарем. Глазные яблоки ворочались за спаянными веками. Может быть, ей снились призраки. Здоровяк Томас и капитан Каллен, матросы Эмек и Ндиди, и тот, третий, убитый рыбаком, чьего имени Нэй не запомнил.

На одной чаше весов лежала жизнь взбалмошной девчонки, плебейки Кольца. На другой – артефакт, возможно заключавший в себе ответы на основные вопросы мироздания. Вещь, поделившая мир на до и после Реки. Но, поражая колдуна до глубины души, вторая чаша умозрительных весов никак не перевешивала жалкую каплю на первой чаше.

Нэй погладил спящую Литу по щеке.

– Вийон? Друг мой…

Что-то толкнуло изнутри голубую рубаху, что-то, свернувшееся за шиворотом. Нэй осмотрел встревоженное личико Литы, расстегнул верхние пуговицы. Вийон лежал на девичьей груди, и он был меньше, чем в тот день, когда Уильям Близнец посвятил Георга Нэя в придворные колдуны и из тигля вышел на свет фамильяр. Нэй вспомнил, что мечтал о волке. Дух в обличье волка-альбиноса сопровождал Клетуса Мотли. На худой конец, это могла быть рептилия, как у учителя, змея. Он разочаровался, увидев в тигле ласку… Глупец!

Вийон, отдавший свою силу Лите, помещался на ладони. Его глаза были закрыты, нос сух, лапки не шевелились и хвост вяло свисал вдоль предплечья Нэя. Потребуется немало дней, чтобы дух оклемался. Нэй поднес фамильяра к губам и легонько подул на его шерстку. Веко, опушенное белыми ресничками, едва заметно дрогнуло.

Уильям Близнец говорил, что привязанность – к человеку ли, к зверю или к духу – ослабляет колдуна, истончает броню, делает уязвимым. Нэй подумал об Алексис, единственной девушке, растопившей его сердце. Или не его… То горячее сердце носил в грудной клетке юноша, которого больше не существовало, которого Уильям Близнец уничтожил, а Нэй забыл. И неужели сейчас, спустя столько лет, Нэй Первый, прото-Нэй возвращался?

Колдун посмотрел на спящую Литу, на ее расстегнутую рубашку и ребра, вырисовывающиеся под кожей.

Вийон попытался оторвать голову от ладони, но снова обмяк.

– Спи, друг мой, – сказал Нэй, опуская ласку на смятые простыни. Запахнул рубаху Литы, закатал ее рукав и ввел в вену раствор из бутылочки.

Когг имени мертвого капитана шел на восток, управляемый големом. Магический ветер надувал паруса.

Гармония, которой Нэй служил, была хрупкой – слабее девочки из Кольца. И Нэй охранял ее. Положил голову на грудь спящей Литы и охранял Гармонию в долгой дороге домой.

4. Глупая рыба

Слуги – бледнее мертвецов, будто никогда не покидали катакомб под башнями, – выволакивали в коридор мешки со скарбом, а дородный мужчина размахивал до смешного крошечными руками и голосил, срываясь на визг:

– Аккуратнее, отродье! Эти книги дороже всего вашего чертового народца, вместе взятого! Эти соки добыты из корней дерева, убившего жителей целого государства и в одиночестве правящего на острове!

Слуги кланялись как механические канарейки, сталкивались плечами в узком коридоре. Содержимое узлов и сумок звенело. Толстяк впивался миниатюрными пальцами в седой пушок на складчатом скальпе, и пушистый енот в точности повторял его жесты, снуя у ног.

– Хватит, перестаньте! – запричитал толстяк и врезал сафьяновым сапожком под зад неуклюжему слуге. Ягодица, по которой пришелся удар, смялась. Слуги, словно бы гуттаперчевые, были зомби, их щедро поставлял коллегам Номса Махака, чернокожий колдун. Умирающих от оспы или ильной холеры рыбаков доставляли в покои Махаки, и, лишившись личности, они становились сильными, но неповоротливыми, годящимися разве что валуны таскать.

– Я сам! – Толстяк, фыркая, отобрал у слуги мешок с корабельными лаками. Енот – вернее, существо, выглядящее как енот, – вцепился в узел, набитый гримориями.

Зомби заторможенно гребли лапами пустоту; опомнившись, потеснились к стенам.

– Я велю Махаке сослать вас на галеры! – брызнул слюной толстяк. Услышал шаги в тоннеле и подобрался, напряженно рассматривая полутьму, подсвеченную масляными лампами.

– Доброе утро, – сказала гостья, выскальзывая из-за угла.

Толстяк – его звали Гарри Придонный и он заведовал лаками, лампами, шкатулками с попутным ветром и заговоренными парусами для флотилии милорда – расслабленно выдохнул. Он, конечно, узнал даму, появившуюся в коридоре Северной башни. Венона Банти была управляющей при Совете тринадцати, первой женщиной-батлером Полиса. В ее задачу входила организация приемов и званых обедов, распределение служащих и подмастерьев, снабжение придворных колдунов всем необходимым, от крысиных кишок до драгоценных вин. Лишь четверо из Совета, их называли «Четверо Старых», не пользовались услугами батлера. Самоизолировавшиеся от мира, они вообще не нуждались в пище.

– Переезжаете? – Венона обвела угольно-черными глазами пожитки Гарри.

– Я так больше не могу, – признался колдун. – С тех пор как Георг вскрыл этот чертов склеп, не было ни одной спокойной ночи. Что-то рыскает по Северной башне. Пропадают служки. Даже Гром, – Гарри посмотрел на своего фамильяра, – даже он боится.

Енот, как бы подтверждая слова хозяина, спрятался за мешком.

– Что говорит сам Нэй? – спросила Венона.

– Нэй ничего не говорит. Там, – Гарри брезгливо мотнул головой, подразумевая шумный и бестолковый мир снаружи уютных подвалов, – там наступил май. Ты же знаешь, в первых числах мая его не сыскать днем с огнем.

– Знаю, – погрустнела Венона.

Гарри прикусил улыбку. Венона Банти следила за подмастерьями колдунов, но и колдуны следили за управляющей с помощью фамильяров. Придонный дернул за нить, и Гром отправил ему в мозг живую картинку: Венона извивается в объятиях Георга Нэя, ее смуглая кожа сверкает каплями пота, ее лоно пышет жаром, принимая жезл любовника, рассыпаются по взмыленному телу косички. Венона сходила с ума от Нэя, но, похоже…

– Похоже, наш Георг нашел себе новую пассию, – не без тайного злорадства сказал Гарри.

Губы Веноны изогнулись, словно от боли, глаза сделались еще темнее.

– Может быть, прекратятся его майские загулы. Кстати, куда он вообще девается в мае?

– Он не рассказывал. – Любовница Нэя тряхнула сотней косичек. – Гарри, что за пассия? Та грудастая повариха?

Прошлую подружку Нэя, смазливую гувернантку, атаковали в парке имени Маринка среди бела дня. Ее облили кислотой, навек изуродовав, а в Оазисе уродство было не в почете – бедняжку сослали к речникам, с глаз долой. Пришлось Веноне снова утешать Нэя.

Выросшая среди мстительных северян, управляющая не терпела конкуренции.

– Вы скоро познакомитесь. – Гарри откровенно наслаждался душевными муками Веноны. – Когда Георг объявится, он распорядится переселить к нему своего подмастерья.

– Но у Нэя никогда не было подмастерьев…

– Теперь будут. Девица из Кольца.

– Плебейка? – охнула Венона. – Колдующая плебейка?

– Колдующая или нет, но исключительно хороша собой. Георг брал ее в плавание на Косматый маяк.

– Он рекомендовал на должность капитана простого матроса, а теперь приведет в Оазис рыбацкую дрянь?

– Течение несет нас в тартарары. Сперва управляющим назначают женщину, потом уберут крепостные стены между Оазисом и вонючими рыбаками.

Венона проглотила колкость.

– Значит, девка появится по возвращении Нэя?

– И будь с ней особо вежлива. Думаю, она действительно важна для нашего Георга.

– О. – Венона улыбнулась некрасивой белозубой улыбкой. – О, поверь мне.

Где-то в чреве катакомб родился гулкий вибрирующий звук. Гром метнулся к хозяину, вскарабкался по штанине и исчез под сюртуком. Гарри поежился озираясь. Зомби подхватили мешки.

– Так зачем ты приходила? – спросил Гарри.

– А… наш писака.

– Бабс? – Гарри хмыкнул. – Что он опять учудил?

Джон Бабс был популярнейшим литератором Сухого Города. В отличие от собратьев по перу он не сочинял философские трактаты или наставления для юношества. Его короткие романы переполняли дуэли, путешествия, битвы с монстрами. Жители Полиса разбирали их как крабовые пирожки на День Творца. Истории, пересказываемые неграмотными обитателями рыбацких хижин, тоже зачастую приходили из-за стены, со страниц тоненьких книжиц. «О победителе кракенов», «О победителе пиратов», «Снова о победителе кракенов» – главным героем всех восторженных романов был Георг Нэй. А кем был таинственный Джон Бабс, знали немногие. Судачили, что неуловимому автору покровительствует прототип его книжек. Или что Нэй лично пишет под псевдонимом приукрашенную автобиографию.

Отдельные колдуны возражали против разглашения магических тонкостей. Но никаких секретов Бабс не раскрывал, он лишь неуемно и чрезмерно любовался своим кумиром. А колдуны завидовали, что девушки Оазиса зачитываются приключениями Нэя, а не их приключениями. Вот если бы Бабс писал про то, как зеленомордый травник Аэд Немед смешивает настойки, а Номс Махака чешет задницу посохом из берцовой кости великана…

Бабса охраняло мощное заклятие анонимности – Гарри помнил артефакт, привезенный Нэем с Архипелага Несуществующих. И догадывался, куда приятель дел сей магический предмет.

– Не читал его свежий рассказ? – спросила Венона.

– Пролистал.

– Писака явно бывал здесь, в Северной башне.

– Может, это кто-то из наших зомби занялся творчеством?

– Я обязательно выясню.

– Немед приказал?

– Нет. Не хочу, чтобы по башням шастали чужаки.

– Скоро мы сами будем чужаками в башнях.

Гарри забросил на плечо мешок с колбами и сказал, проходя мимо Веноны:

– Этот мир катится в глотку Левиафану. Мы погубили Гармонию, когда позволили женщинам жить рядом с нами. Я счастлив, что у меня пусто в штанах.

Гарри Придонный ушел за носильщиками. Возле Веноны остался одинокий зомби.

– Девка? – Управляющая посмотрела в одутловатое лицо слуги. – Через мой труп.

Быстрым движением она погрузила указательный палец в глазницу зомби, выковыряла глазное яблоко и бросила на пол. Топнула сапогом, слизь запятнала камни. Зомби безучастно пялился в пустоту оставшимся глазом.

– Через мой труп, – повторила Венона.

* * *

Майское солнце взошло над залатанными лачугами, пригрело черные от золы фасады. Зловонная жизнь завелась в выгребных ямах на задворках устричного рынка. Растапливая холодные сердца рыбаков, солнце золотило мирную гладь Реки. Рыбацкие суденышки уходили на промысел, суровые мужчины тайком подносили к губам глиняные и деревянные фигурки малых богов, просили обитателей ила подсобить, послать удачу. Мерцающие буйки отмечали черту, за которую запрещено было плавать без особого разрешения или лицензии Речника, не важно, что крупная рыба ушла всего на пару ярдов от границы.

Лита, дочь Альпина, лежала на крыше дома, где родилась, выросла, где состарится и умрет, ибо так принято в Кольце; лежала между печными трубами, подсунув под голову руки, и наблюдала за бесконечной процессией облаков. Отец поаукал внизу и, чертыхнувшись, потопал к пристани. Нэй, человек-жаба, не соврал. Через три дня после возвращения Литы из северных вод Совет Кольца, по указу из Оазиса, даровал Альпину ял, длиннохвостую парусную лодку, сработанную вагландскими мастерами. Вагланд был союзным государством, выращивающим лес на архипелаге. Когда-то молодая красавица из Вагланда влюбилась в залетного рыбака и пожертвовала будущим, перебравшись в зловонный обод, окольцевавший дворцы Полиса. Так на свет появилась Лита.

Лодка была прекрасна. Легкая, четырехвесельная, шесть футов от киля до планширя. Соседи, владевшие одноместными кораклами из ивовых прутьев, завистливо присвистывали, а Альпин раздувался от гордости, как рыба-еж. Отец больше не грозился скормить Литу ракам за почти месячное отсутствие. Он был простым человеком, ворчливым, добродушным, ограниченным. Он благодарил за отменный улов Творца Рек, но это его дочь, безалаберная и неудачная, как Альпин втайне считал, заманивала в сети треску и зубатку, прибегая к колдовству.

Солнышко припекало. Удивительно, совсем недавно Лита кралась по сугробам, пряталась с Нэем и Сынком в ледяных расщелинах, спотыкалась о занесенные снегом мерзлые трупы. Воспоминания о проклятом острове, где не прекращалась война, накатывали волнами, и то не были спокойные волны, шуршащие о борт нового отцовского яла. Нэй и лекарства солдат Феникса побороли обосновавшуюся в легких болезнь. В Полис она возвратилась здоровой. Физически. Но сны были хуже хвори. В кошмарах горбоносый комендант крепости показывал ей прямоугольник с живыми картинками, с огнедышащими черепахами и сеющими погибель железными птицами. Конвоир, которому она, освободившись от оков, голыми руками свернула шею, снова и снова умирал на ее глазах. Лита завидовала Сынку: коллега Нэя обманом покопался в его мозгах и избавил парня от жутких образов.

«Нэй, щучий выродок! Почему всякий раз ты впутываешь меня в какой-то кошмар?»

Нэй не ответил на немой вопрос. Сейчас он, наверное, парил свою задницу в мраморных банях Оазиса или вещал о подвигах пылкой гувернантке. И с какой стати мысли о пассиях Жабы Нэя обжигали нутро похлеще, чем память о падающих с неба бомбах?

«Надеюсь, я больше никогда с тобой не встречусь».

Чтобы не думать ни о колдуне, ни об острове прирученного электричества, Лита прикрыла веки и отправилась в ментальное путешествие. Она поприветствовала котов, что нежились у трактира, и разбудила канарейку косой Лиззи, учившейся с Литой в одной школе. Птичка поведала, что Лиззи, пока Лита плавала к черту на рога, лишилась мочек. Избранником бывшей однокашницы стал ее же двоюродный дядя.

Одурманенная дешевым вином, по улице проковыляла вдова дегтярника Ирма. За ней семенила собака, мохнатая, с дымчатыми подпалинами. Лита юркнула в разум животины и тут же отдернулась. За мгновение она узнала, что псина повинна в смерти дегтярника и двоих детей Ирмы. Гуляя у ледников, домашняя питомица подхватила заразу. Передала ее хозяину и малышам…

Звери и птицы стремились рассказать Лите свои истории. Юная чайка талдычила о трупе, разлагающемся в резервуаре возле главного порта. Перепачканный в мазуте терьер заверял, что раньше обитал в Оазисе и ел из фарфорового блюдца, но заезжий рыбак похитил его, чтобы требовать выкуп, однако сыновья вора не пожелали расставаться с псом…

Увлеченная откровениями снующих вокруг существ, Лита не заметила, как кто-то поднялся на кровлю, нарушил уединение. Тень упала, заслонив солнце.

– Какого черта? – осведомилась Лита. – В этой дыре мало крыш?

Она приподнялась на локте. Кислой гримасой встретила широкую глуповатую улыбку.

– Чего тебе, извращенец?

– Я не извращенец, – сказал рыжий детина. – Я – Билли Коффин.

– Эка новость.

Билли, одноклассник Литы, возил в Оазис рыбу. Незамужние девицы Кольца млели от историй про красоты садов и парков, но Билли был феноменально глуп и не пользовался своими привилегиями: он попросту не мог живописать увиденное за крепостными стенами. Даже на пальцах.

– Говорят, ты плавала в дальние воды. – Билли уселся рядом с Литой.

– Ну, плавала.

– Там водятся кракены?

– Только мертвые.

– Хотел бы я быть речником…

– Зачем тебе быть речником, Билли?

– Чтобы ходить по Реке.

Кошка Коффина по секрету рассказала о том, чем занимается вечерами безмозглый хозяин и как при этом он повторяет имя Литы.

– Говорят, – сопел Билли, – ты плавала на большом корабле.

– Примерно так и было.

– И какой он?

– Он большой.

– Ого! – изумился Билли. – Мне так интересно. А что еще происходило в дальних водах?

– Дай подумать… – Лита почесала висок. – Призрак капитана Каллена послал нас в лапы рыбака-убийцы, но я натравила на него чаек. Мертвецы пытались выйти из духоловки. Мы очутились на острове, где повозки летают и плюются огнем, и в меня вселился горностай. Я порвала цепи и сломала позвоночник солдату.

– Ты так красиво рассказываешь, – не изменился в лице Билли Коффин. – Но знала бы ты, что творилось у нас!

– Например?

– Вот это история так история! – Лита испугалась, что Билли взорвется от переизбытка эмоций, как взорвалась крепость людей Феникса. Он сложил губы трубочкой и выпалил: – Лиззи женилась на двоюродном дяде!

– Я впечатлена.

– А? – не понял Билли. – На тебя поставили печать?

Лита встала, отряхивая подол. С грустью вспомнила платье гувернантки, сперва подаренное Нэем, а позже изведенное им на тряпье. Голубую рубаху, в которую пленницу облачили солдаты, Лита сожгла, жалея, что точно так же нельзя сжечь весь треклятый месяц. От ткани пахло болезнью, потом и гарью. Единственным сувениром, привезенным из поездки, была раковина речной улитки. И трижды Лита вынимала ее из-под кровати, формулировала слова, представляла, как голос колдуна зазвучит в комнате… и швыряла обратно, не воспользовавшись.

Ей ничего не надо от заносчивого высокомерного Нэя. Ничего. Ни-че-го!

– Если это все потрясающие новости, – сказала Лита, подходя к лестнице, – то я, пожалуй, отчалю.

– Да, все. А нет, не все. – Билли таращился на голые щиколотки Литы. Она постепенно восстанавливалась после болезни, отъедалась рыбой и хлебом, возвращался румянец, снова округлялись девичьи формы. И Билли явно оценил это.

– Коффин, очнись.

– Да, извини. Тебя искала женщина. Из Оазиса.

– Женщина из Оазиса была здесь? Ты не напутал? Как она выглядела?

– О! – воодушевился Билли. – Она очень рыжая. И красивая, как я.

– Не наоборот ли?

– Да! Точно! Очень красивая и рыжая, как я. – Билли взъерошил шевелюру. – Она просила никому не говорить. Но ведь мы друзья.

«Сообщала твоя кошка, какой ты друг», – хмыкнула Лита. И, отсалютовав, покинула Билли Коффина.

* * *

В двенадцать лет Лита и ее тогдашняя подружка Лиззи, нынче наверняка уже обрюхаченная добрым дядюшкой, гадали. Это был день Речного Черта, и девушки Кольца – у кого нашлась в закромах мука – месили тесто, чтобы затемно испечь пирог и узреть на корке лик суженого. Лиззи клялась, что увидела мужественного воина, вельможу. У пирога, который Лита вытащила из печи, была выедена сердцевина. Там зияла исходящая паром дыра, будто сам Черт проник за заслонку и полакомился рыбной начинкой… и будущим Литы. Лиззи сказала, это дурной знак…

Спустя семь лет Лита вспомнила об испорченном гадании в нищем квартале, где окна убогих домов закупоривали тиной и ветками, где в проулках валялись пьяные оборванцы и смердело гнилой селедкой. Над хибарками нависали крепостные куртины. Рыбацкое Кольцо здесь размыкалось, а стены уходили в воду, как ладони каменного гиганта, охраняющие главный порт Полиса от окраинной бедноты. Попасть в порт с суши можно было лишь из Оазиса, миновав ряд укреплений и корону кронверка.

Странный образ явился в голову Литы. Отвесные стены – это бортики пирога. А внутри, на месте Оазиса, – дыра. И нет больше начинки из фонтанов, музыки, парков и прудов. Лишь выжранное нутро, дымящаяся разруха. И Георг Нэй не спасет своего милорда от надвигающейся беды.

Образ был ярким, выпуклым, он даже запахом обладал: сквозь амбре зеленеющих кишок Лита почувствовала вонь смерти, аромат крови и гари. Она хлопнула себя по щеке, и видение испарилось. Ничто не угрожало сытому мирку Оазиса. Шпаги, порох и магия оберегают его как от внешнего врага, так и от голодранцев-рыбаков. А Лите суждено выйти замуж за дурака вроде Билли и тайно рассказывать чумазым детям, как их молодая мама побывала в покоях Георга Нэя и успела полежать на его перинах.

В подворотне, куда не просачивались солнечные лучи, Лита мысленно засвистела. Ждала она минуту. В облаке сизых испарений зацокали коготки, и мохнатая псина вышла к человеку, чуть волоча задние лапы.

– Здравствуй, подружка. – Лита опустилась на колени. Собака покойного дегтярника просеменила по лужам и задорно вильнула хвостом. Лита погладила псину за ушком, прислушалась к его песьим мыслям.

– Тебе не больно?

«Нет. Поначалу было больно в животе, но теперь ничего не болит. У меня, похоже, будут щенки. То-то обрадуется моя хозяйка и перестанет наконец плакать».

Лита улыбнулась, но глаза ее увлажнились.

– Знаешь, – сказала она, – моя мама родилась в Вагланде. Она говорила, вагландцы верят, что люди и звери, умерев, тут же рождаются вновь, в другом месте, на других островах.

Собака дегтярника легла перед Литой, подставляя ласкам брюхо.

– Я видела мельком мир за чертой. Я не думаю, что вагландцы правы. Всё намного страшнее и хуже. Но было бы здорово, ведь так? Знать, что душа моей мамы живет в новом теле где-то далеко или где-то рядом… Что ты, – Лита вынула из тряпичного свертка кухонный нож, – что ты тоже родишься, подружка.

«Спасибо, человек. Спасибо тебе. Спасибо».

– Спи. – Лита вонзила лезвие в беззащитное горло и отклонилась от брызнувшей струи. – Спи, малышка.

Собака, повинная в смерти хозяина и его детей, издохла быстро. А вот то, что в ней обитало, не собиралось умирать. Оно полезло из перекошенной пасти: фунты алых отростков, упругих извивающихся макаронин. Червеобразные паразиты оплели коченеющее тело, потянулись в поисках носителя. Они напоминали омерзительное растение с множеством лиан. Лита была готова: она выхватила из свертка бутылочку и оплескала псину маслом. Чиркнула спичкой. Труп собаки занялся синим пламенем. Отростки скукоживались и шипели в огне.

– Красиво горит.

Лита встрепенулась.

В проходе стояла окутанная дымкой женщина. Брюки для верховой езды, короткий дамский жакет. Черные волосы заплетены в косички, а косички собраны в пару толстых хвостов. Женщина шагнула вперед, являя на обозрение светло-коричневую кожу и рдяные губы. Или Билли Коффин не совсем понимал значение слова «рыжий», или по трущобам шатались сразу несколько барышень из Оазиса.

– В ней был паразит, – сказала Лита, намереваясь уйти из подворотни и на том прекратить беседу.

Темноволосая резко выпростала руку, пальцы уперлись Лите в грудь. Незнакомке было лет тридцать пять на вид. Лицо властное, красивое и злое. Глаза переливаются, как пара ониксов.

– Лита, дочь Альпина?

– Она самая.

– Мое имя – Венона Банти. Я – управляющая в башнях тринадцати. Георг Нэй велел доставить вас в Оазис.

– Что ж за пиявка-то! – воскликнула Лита. – Он вообще отцепится от меня?

– Это не мое дело, – сказала Венона, – но, насколько я понимаю, вы будете подмастерьем господина Нэя. Нас ждет экипаж.

* * *

Кеб, запряженный каурой лошадью, ехал по брусчатке. Лита прилипла к окну. Дважды она нелегально посещала Оазис, но не была в этой его части, в стороне и от фонтанов с парками, и от коттеджей респектабельных горожан. Экипаж пересек рыночную площадь, совсем не похожую на базары Кольца. Здесь не смердело гнилой рыбой, воришки не пытались умыкнуть у квелых больных старух последние гроши. Чинные граждане Полиса прогуливались вдоль ломящихся от снеди прилавков. Вместо спитой и подкрашенной чернилами каракатицы заварки им предлагали настоящий чай с острова Калькутта. Вместо дешевого пойла – горячее пиво. Чистенькие мальчишки рекламировали береговых улиток, жареную камбалу, желтые и зеленые кубы пиццы. И главный деликатес, мечту каждого рыбака – картошку. Праздные покупатели расплачивались не медными копейками, ходившими за стеной, а золотыми монетами с отчеканенным ликом Маринка.

– В Северной башне, – сказала Венона, глядя прямо перед собой и обмахиваясь черным веером, – вас накормят и вымоют.

– Я сыта, – соврала Лита. Ей не понравилось, как горожанка произнесла слово «вымоют». – Чем занимаются эти подмастерья?

– В основном учатся. Родители приводят своих детей в школу при храме Распятого Человека. Их с пеленок обучают азам магии. – Брошенный взор явственно говорил, что Лита неприемлемо стара. – Сам кардинал Галль опекает малышей.