Текст книги "Шестая сторона света"

5

Весь день было пасмурно. Под вечер солнце опустилось ниже облаков, подсвечивая верха стоэтажек и облака. Стая голубей мелькала крыльями в жёлтом свете, перемещаясь от одного этажа к другому. Выше крыш иногда летали хищники. Соколы или орлы – я не знал. Уроки локально-узлового природоведения выветрились из головы ещё на первом курсе Транспортного Колледжа.

Восьмого сентября у меня день рождения. Девятнадцать лет – не шутка. Пора серьёзно задуматься о будущем. Не мальчик, хотя тридцатилетние старпёры, вроде Модератора или того же Фрунзика назвали щеглом.

Решил, что больше никому не позволю называть себя ни «щеглом», ни «пацанчиком», ни даже «сынком». Старик передо мной или не старик, по хер. Сразу бить в харю, а после объяснять поверженному старпёру, что я тебе не «щегол», старый ты дурак.

Да, именно так!

Смена Лебедева закончилась в шесть. Ему понадобился час на сборы и путь до «комков» на Центральной Площади где мы обычно тусовались.

Доехал на трамвае до начала площади и соскочил на остановке. Друг уже ждал возле киоска с выпечкой. Взяли по сосиске в тесте, да один лимонад на двоих, и сели на скамейку.

Лебедева, оказывается, тоже вызывали на допрос. Правда, другие менты. Он тоже сказал, что не видел ничего подозрительного на путях:

– Уверен, Лех, за пропажей людей кроется что-то особенное, мы ещё не знаем всей правды. Думаю, скоро услышим о новых преступлениях.

– Слушай, Лебедев, а может это просто случайность? Да, люди пропали на нашем узле, но это может быть совпадение, а не криминал.

Лебедев солидно покачал головой:

– Парадокс кучи.

– Хватит делать вид, что знаешь, о чём говоришь. Будь проще, жирдяй.

– Но я знаю, что говорю, – защищался Лебедев, – я применяю парадокс кучи к выявлению понимания, когда случайность становится закономерностью.

– Что за парадокс?

– Древнегреческий философ, пытался ответить на вопрос: когда именно однородные объекты превращаются в кучу.

– То есть?

– Он приводил зерно в пример. Одно зерно – не куча, так? Два зерна? Тоже нет. Три, четыре, пять? На каком зерне появляется куча зёрен?

– Куча дерьма от таких вопросов не появляется? При чём тут пропавшие люди?

– А когда случай превращается в закономерность? Сколько людей должно пропасть, чтоб в милиции прозрели: «О, это уже не случай, и происходит что-то необъяснимое».

Раньше я признал бы доводы Лебедева самыми правильными, но теперь я боролся против всех, даже против друзей.

Немного подумал, вспоминая умные слова из курса философии в колледже:

– Два, три или пять зёрен не создают кучу, но производят кучку. Куча появляется в тот момент, когда наблюдатель не может найти других слов, кроме «куча».

– Считово! – согласился вдруг Лебедев.

Потом вынул из своего плеера кассету:

– Послушал этот твой Пёрл Джем. Давай обратно меняться?

– Завтра. Я хочу переписать одну песню «Аквариума».

– Какую?

– «Рок-н-ролл мёртв».

– Да, ништяк песня.

6

До позднего вечера я болтал с Лебедевым.

Откровенно признался, что мне серьёзно «понравилась» девочка в платьице белом. Слово «люблю» не стал употреблять:

– Если б не сбежала, то пригласил бы в музей.

– В музей? – фыркнул Лебедев.

– Хочу одну аниматину показать. Там героиня один в один на неё похожа. Потом бы в кафе сходили или ещё куда-нибудь. На велосипедах бы покатались.

– Ты лучше возьми отгул, да тащи к себе домой, когда родаков нет.

Перестав думать, что окружающие умнее меня, заметил, что друг попросту завидовал:

– Эх, Лебедев, оказывается, ничего ты не понимаешь.

– Да побольше твоего.

– У тебя живот побольше моего.

– Чего ты оскорбляешь да ругаешься?

– Прости, дружище. Ты сам говорил, что толщина солидности придаёт. С тобой даже начальник на «Вы».

Лебедев стукнул себя по выпирающему пузу:

– Просто делаю хорошую мину при плохой игре.

– Говори проще, без книжных фраз.

– Тоже мне советчик. Что толку, если я стану говорить, как хулиганы со двора?

Мы взяли в палатке возле дома по банке пива и взобрались на ствол поваленного дерева. Поверхность отполирована поколениями жильцов. В гигантском узловатом стволе много дырок от выкорчеванных сучков – как раз помещалась банка, как в подставке.

– Ладно, тоже признаюсь, – Лебедев сделал большой глоток: – Моя жизнь – дерьмо.

– Да ладно.

– Ни девушки, ни работы нормальной. Интересуюсь философией, политикой, да скучной музыкой.

– У всех так. Ну, кроме скучной музыки. Я люблю бодрую.

– Ты хотя бы влюбился.

– В девчонку, что сбежала до знакомства.

– А мне даже влюбляться толку нет. Кому я такой нужен. Скучный.

– Скучный от того, что умный. На счёт работы: надо потерпеть. Завершим практику обходчика и быстро в карьерный рост пойдём.

– Я не хочу железнодорожником быть.

– А зачем поступил в Транспортный?

– Будто, когда твой двор рядом с Вокзалом, есть выбор.

– Выбор есть всегда, – сказал я убеждённо.

– Дурацкая фраза. Сам разговариваешь, как в книгосериале.

– Да, банальность. Но переживи эти слова по настоящему, поймёшь их истинную цену. Я сам недавно понял. Дважды потеряв одну и ту же неизвестную любовь.

Лебедев продолжал упорствовать в меланхолии:

– Мне даже вызов от Судитрона три раза приходил.

– Чуть ниже среднего. Всё ещё впереди. А вот у меня проблема: могу стать отказником.

Упоминание о моей беде взбодрило Лебедева:

– Как ни крути, а заделался отказником, считай, вся жизнь под откос.

– Не преувеличивай. Сейчас демократия, никто не обязан, как при совке, строем ходить на Почтительное Ожидание. Живут же люди, отказавшиеся от просьб Судитронов.

– Живут, но карьеры уже не делают. В Америке демократия подольше нашей, а все, как миленькие, строем и с песней ходят.

Лебедев смело спрыгнул со ствола. Если он будет так продолжать, то скоро сможет бегать в вихревом потоке проезжающего состава:

– Ладно, я домой. Заодно решу вопрос с новой музыкой для тебя. Ты Лимп Бизкит слышал?

– Не помню. Возле палатки звукозаписи разве что.

– Я тебе завтра подгоню подборку бодрых новинок.

Лебедев скрылся в темноте. Я допил пиво и отправился домой. Пока ждал лифт, пока ехал в нём, так нестерпимо захотелось в туалет, что понял мотивы хулиганов, что ссут в кабине. Правда так и не понял, зачем они поджигают кнопки этажей. Нестерпимо хочется жечь?

Дома ждал отец с пачкой откликов на объявление:

– Лех, что это такое? Что за девочка в платьице белом?

Прежде, чем наконец-то рассказать родителям, что их сын – потенциальный отказник, закрылся в туалете. Долго мочился, одновременно утирая слёзы.

ГЛАВА 4
Дыролов

1

Утром следующего дня я сложил письма в оранжевую сумку обходчика и поспешил на Вокзал. Поскорее переоделся в рабочий комбез и побежал к Лебедеву, лавируя между шкафчиков.

В переодевалке сотня рядов с тысячами шкафов. Это просто слово несерьёзное – «переодевалка», сразу вспоминается сумрачное помещение перед спортивным залом в школе. Официально помещение называлось «Камера хранения». Было таким обширным, что нужно постараться, чтоб добежать до шкафчика Лебедева и успеть вернуться к своему до начала рабочего дня.

На пути стояли полуголые люди, меняли повседневную одежду на комбинезоны, гремели дверками шкафчиков, курили и смеялись. Особо остроумные норовили поставить подножку бегущему. Я решил, пусть только попробует кто – буду бить в рожу и не делать вид, что смеюсь его шутке.

Видимо, у меня было такое выражение лица, что никто не осмелился шутить.

– Я кассеты принёс, – сказал Лебедев, когда я примчался.

– Спасибо, но я не за музыкой. Смотри сколько откликов!

Сунул ему пачку конвертов. Лебедев раскрыл первое письмо и прочитал:

«Уважаемый Лех Небов, спешу довести до вашего сведения, что молодую женщину, которую вы разыскиваете, зовут Марина. Она моя старшая сестра, и она пропала. Милиция не может отыскать, но я знаю, что её похитили. Преступники требуют выкуп. Не хватает двадцати тысяч тенге, чтоб собрать требуемую сумму. Давайте объединим наши усилия. Номер моей сберкнижки…»

Лебедев отшвырнул это письмо, переходя к следующему:

«Лично знаю эту тёлку. За подробностями, кидай письмо на адрес…»

«Наблюдал искомую особу на углу дома 34/56. Для подробностей пишете по адресу…»

«Добрый день, Лех. Меня зовут Нонна Гаспаридзе. Девочка, что вы ищите, моя дочь. Она много о вас рассказывала. Говорила, что никогда не встречала столь умного и красивого мужчину. Доченька собиралась на свидание с вами, когда случилась трагедия. Пьяный водитель молоковоза совершил наезд. Доченька в коме. Чтобы спасти её жизнь, врач просит сто пятьдесят тысяч тенге. Я уже собрала часть суммы. Осталось совсем немного. Пишите мне, я дам номер сберкнижки…»

«Девочки на любой выбор! Девочка в платьице белом! Девочка в белом купальнике сосёт…»

Лебедев перестал читать вслух. Пролистал остальные письма и посмотрел на меня.

Я неловко оправдался:

– Думал, вдруг что-то упустил.

2

Лебедев со вздохом вернул мне конверты:

– Надеюсь, ты никому не ответил?

– Нет ещё, хотел совета твоего.

– Все письма от взломщиков. Не вздумай отвечать.

– Нонна Гаспаридзе точь-в-точь описывает меня: «умный и красивый мужчина».

– Лех, ты…

– Ты чего такой серьёзный? Я же шучу. Ясно, что мошенники. А ты продолжаешь верить, что среди взломщиков есть приличные люди.

– Есть.

– Да гопота они. Модератор, сволочь, даже не фильтрует почту. Ладно, гони кассеты.

По одной Лебедев достал кассеты из сумки:

– Зацени, делюсь новинками. Если ты в своей жизни пропустил классику, типа Лед Цеппелин или Блэк Саббат, твои проблемы.

– Слышал я Лед Цеппелин. От старшего брата достались плёнки на бобинах. Есть пара песен бодрых, остальное вой какой-то.

– Ну ты дятел. Лед Цеппелин – лучшее что произошло с рок-н-роллом.

– Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет.

– Кстати, начало этой песни стырено с «Дейзд энд конфьюзд» Лед Цеппелин.

– Блин, Лебедев, нет времени слушать лекции. На «пересечении» поболтаем. Мне ещё обратно бежать.

– Держи… Лимп Бизкит. Зацени песню «Нуки», тебе понравится. Ты же у нас ритмичная обезьяна.

– Сам ты обезьяна. Что ещё?

– Корн и Блинк 182. Не помню на какой стороне кто. Сам разберёшься.

– Блинк слышал, но не весь альбом. Корн тоже. Что ещё?

– Электронщики Кемикл Брозерс.

– На фиг, техно я в детстве слушал.

– Не техно. Крутая электроника. Ты послушай, не понравится, так не понравится.

– Ладно, ладно, – я взял кассету, – что ещё?

– На сегодня всё. Ещё я решил, что послушаю Пёрл Джем. Не сразу цепляет группа. Странно, что ритмичной обезьяне, типа тебя, может нравиться такая музыка.

– Сам ты обезьяна.

Я рассовал кассеты по карманам комбеза и побежал обратно.

У моего шкафчика стоял Алибек и раздражённо озирался:

– Опоздал?

– Вовсе нет, давно готов.

Я взял прислонённый к шкафчику дыролов.

И никогда начальник не извинялся. Если решил, что я опоздал, то не изменил бы мнения:

– Пошли со мной, прогульщик.

– Выход на линию через десять минут. Нельзя задерживаться.

– Тебя ждут.

– Кто?

Алибек ухмыльнулся:

– Чудо в полосатом свитере.

3

На стуле перед столом Алибека, за которым вчера меня допрашивали милиционеры, сидела девушка в полосатом жёлто-коричневом свитере. Чёрные волосы собраны в хвост.

Повторилась сцена на платформе, когда я подходил к нише с девочкой в платьице белом, и ожидал увидеть её лицо. Девушка обернулась. Острый подбородок, розовый носик, излом губ – она!

Посмотрела на меня виновато снизу вверх. Отвела взгляд, опустив ресницы. Сказала мусорной корзине под столом:

– Привет.

Я кашлянул и тоже зачем-то посмотрел на корзину. Как можно спокойнее ответил:

– Доброе утро.

Алибек сел в кресло и уставился на нас. Перед ним лежало заявление от сотрудника «Глобальной Перевозки™», Леха Небова о выполнении просьбы Судитрона. Я написал его сразу после Почтительного Ожидания.

Я не знал, что сказать и переминался с ноги на ногу. Потом опёрся на дыролов, как инвалид на костыль, считая эту позу непринуждённой. Рукоятка скрипнула, а тонкое древко выдвижного механизма грозилось переломиться.

Алибек деловито хлопнул по заявлению:

– Лех, сразу говорю, не могу её на работу принять.

– Но Судитрон…

– Его просьба к тебе, а не ко мне. У нас и без неё штаты раздуты.

Алибек обратился к девочке:

– Ты где училась?

– Окончила текстильный колледж в этом году. Вот диплом.

Она потянулась к висевшему на спинке стула рюкзаку иного фасона, чем на милицейской оптической аниматине.

– Да на кой ляд мне диплом ткачихи? Нам нужны люди, знающие перевозочный процесс. Пускай, такие оболтусы, как выпускники Транспортного Колледжа. Угораздило же тебя учиться на ткачиху.

– Я переехала с другого двора.

Лицо девушки я не видел, но по голосу слышал нарастающее раздражение.

Алибек отмахнулся:

– Ничем не могу помочь, решай свой вопрос в другом департаменте. Уборщицей в буфет, думаю, возьмут.

Тут я очнулся от созерцания красивых волос девушки. Нужно брать инициативу:

– Ладно, Алибек, сколько?

Огненный Ангел ответил, ни секунды не медля:

– Тыщщу с твоей зарплаты и пятихатка11
  пятьсот


[Закрыть] с еёшной.

– Кем?

– Как и говорил, уборщицей.

– Давай, обходчицей-стажёром?

Алибек вытащил из под заявления методичку с закладкой на странице. Раскрыл и прочитал:

– «Лица, поступающие на железнодорожный транспорт на работу, связанную с движением поездов, должны пройти профессиональное обучение, и профессиональный отбор с целью определения уровня пригодности к выполнению соответствующих должностных обязанностей».

– И что? – я сделал вид, что не понимаю, к чему он клонит.

– А вдруг она неуравновешенная? Подложит бомбу под монорельсу.

Я повернулся к девушке:

– Будешь бомбу подкладывать?

– Скорее всего, нет, не буду, – помотала она головой.

Алибек был неумолим:

– Вам бы всё шутки шутить, а дело-то серьёзное. Если каждая ткачиха начнёт управлять вагонопотоком, то зачем ты, Лех, четыре года на транспортника учился?

– Понимаю, – вздохнул я. – Сколько?

– Две штуки.

Я угрюмо кивнул.

Алибек выхватил заготовленный бланк:

– Жди в коридоре, пока документы заполним.

Я вышел. Сел на корточки у стены, подперев её спиной, и нацепил наушники.

4

Выпроваживая девушку из кабинета, Алибек сделал последние распоряжения:

– Комбез получишь завтра. Сегодня будешь ходить в чём есть. Имей в виду, на путях грязно и пыльно. Хана твоему нарядному свитеру. Будешь ходить с ним (показал на меня пальцем), наблюдай, что делает, задавай вопросы. А ты, Лех, расскажешь ей, что к чему, как работает дыролов и прочее. Ну, побежали, побежали, уже на полчаса от графика отстаёте!

И захлопнул дверь.

Девушка хоть и смотрела слегка виновато, но с вызовом. Мол, попробуй упрекнуть, что сбежала с Платформы. Что хочу, то и делаю. Кто ты такой, что бы мне указывать?

Снова поймал себя на том, что погрузился в её воображаемые мысли. А даже не знаю, как её зовут.

Повернулся, чтоб как можно непринуждённее бросить: «Как тебя зовут-то, девочка в платьице белом?», но вспомнил, что, оказывается, жутко, бесповоротно, до пустоты в животе, влюблён в незнакомку. Не могу даже идти с ней рядом без того, чтоб не следить за своими ногами, стараясь не споткнуться от волнения и не растянуться на полу коридора.

Захотелось надеть наушники и врубить погромче что-нибудь ритмичное. Ритмичная обезьяна. Лебедев обнаглел. Если человек любит бодрую музыку, то сразу и обезьяна? Обезьянам рэп нравится.

Девочка отставала на полшага, вертела головой по сторонам. Провожала взглядом каждого встречного железнодорожника, увешанного инструментами. Впервые видела устройство Вокзала изнутри.

Я запаниковал. Весь день проведу в таком молчании? Мне же с ней километры тоннеля обходить. Как буду объяснять устройство дыролова, если и слова сказать не могу? Что это со мной. Нормально же общаюсь с другими девчонками, не стеснительный.

Впрочем, так неожиданно сильно ещё никто никогда не нравился.

Бл-и-и-ин, что же ей такой сказать, чтоб не затупить? Простой вопрос об имени казался верхом тупизны. Только спроси: «Ну, как тебя зовут?» – она сразу подумает, что я банальный чувак, без единой оригинальной мысли в башке.

Она что-то сказала, показывая на мой плеер.

– Что? – переспросил я.

– Слушаешь, спрашиваю, какую музыку? Смотрю, все железнодорожники с плеерами ходят, меломаны какие-то.

– В туннелях делать нечего, пока шагаешь. Приходится слушать музыку.

– Так что ты слушаешь?

– «Аквариум», – зачем-то соврал я.

Она расстегнула рюкзак и вытащила компакт-диск-плеер:

– Ну, значит, удачно я подготовилась к первому рабочему дню.

– А ты что слушаешь?

– Рэп люблю. Электронику, типа, Кемикл Бразерс. Музыкальные предпочтения не отразятся на моей карьере? Или нужно слушать то, что начальство приказывает?

Я продемонстрировал сегодняшнюю кассету Лебедева:

– Слушай что хочешь. Мне тоже Кемикл Бразерс нравятся.

– Прекрасно.

– Ты стажёр, тебе можно ошибаться с выбором музыки.

5

Служебный поезд из пяти вагонов был готов к отбытию. Мы вышли на перрон и успели проскочить в закрывающиеся двери. Цепляясь чехлом своего дыролова за дыроловы других обходчиков, я провёл девочку к сиденьям у окна.

Ещё один запоздавший железнодорожник появился на перроне. Без особой надежды постучал в закрытые двери. Поезд тронулся. Опоздавший махнул рукой, закурил и спрыгнул на рельсы.

Девочка отвернулась от окна:

– Ну, рассказывай, что делает путевой обходчик, кроме прослушивания музыки?

Я расстегнул чехол дыролова. Вынул инструмент и положил на колени рукояткой к себе. Регистрирующая головка со стеклянным глазком сканера и двумя направляющими колёсиками по бокам разместилась на коленях девочки:

– Это «Фотометрический сканер структурно чувствительных переменных ФС-1999/5».

– Похож на удочку, – заметила девочка.

– На основании количественных измерений, в оптическом и инфракрасном диапазонах, делает замеры энергетических характеристик магнитно-резонирующего поля. Ясно?

– Примерно.

– Что примерно?

Она наморщила носик:

– Ничего неясно. Расскажи без физики.

– Без физики в реальном мире нельзя, – процитировал я учителя физики. – Проще говоря, мы называем фотометрический сканер «дыроловом».

– Почему?

– Он именно это и делает: отыскивает и регистрирует в полотне гиперзвукового монорельса микротрещины. Вопрос?

– Да. Где регистрирует?

– Молодец, стажёр, вопрос по делу.

Я постучал пальцем по стёклышку на рукоятке, прикрывающему сегмент-циферблат:

– Регистрирует в виде цифрового кода с координатами пройденного расстояния.

Она подвинула мою руку, чтоб посмотреть на циферблат. Нежное прикосновение холодных пальцев. Я чуть в окно не выпрыгнул. Наверное, поэтому на окнах железные решётки. Чтоб от волнения, никто не выпрыгивал.

– Там одни нолики, – разочарованно сказала она, не убирая свою руку с моей.

– Выйдем на участок и поставим сканер на край монорельсы и запустим счётчик. При регистрации микротрещины, срабатывает световой индикатор. Вот тут, возле глазка сканера. Важно не пропустить этот момент. Бывает, шагаешь, шагаешь и проскакиваешь отрезок с трещиной.

– Что делать, если пропустил?

– Катаешь дыролов взад-вперёд по отрезку, пока не найдёшь точное положение.

Она убрала руку:

– А потом?

– Потом это… ты, я… Короче, вот на этот листок записываешь координаты. – Я извлёк из нагрудного кармана комбеза пачку путевых листов: – В конце рабочего дня сдаёшь листы вместе с дыроловом.

Я замолчал, ожидая вопросов. Но девочка тоже молчала, ожидая продолжения. Я кашлянул.

– Ну и? – встрепенулась она.

– Что «ну и»? Всё.

Она засмеялась:

– Это и есть работа обходчика? Катаешь по рельсам структурно чувствительную фигнюшку, иногда записываешь цифры, да слушаешь музыку?

– Ничего смешного. Если вовремя не найти и не залатать трещины, то возможно дальнейшее разрушение полотна, а там и до катастрофы недалеко. Стандартный пассажирский состав международного класса способен за один раз перевезти до семи тысяч человек. Одно крушение на гиперзвуке и семь тысяч человек размажет на атомы.

Она посерьёзнела:

– Ничего не скажешь, огромная ответственность.

6

Девочка опустила голову и стала теребить лямку рюкзака.

Я не знал, что это на неё нашло.

На всякий случай нахмурено отвернулся. На скамейках впереди сидела компания обходчиков с магнитофоном. Играло техно: E-Type, песня Until The End.

Я обратил внимание, что все железнодорожники вагона своротили бошки в нашу сторону. Обходчики большей частью мои сверстники, кто после Транспортного Колледжа, кто после Инженерно-технического. Девушек среди нас мало. Моя симпатичная стажёрка – центр внимания.

Девочка тронула меня за плечо:

– Прости, я не должна была убегать. Сильно боялся, что отказником станешь?

– Достаточно, – криво усмехнулся я. – А что сбежала?

– Считай, что испугалась.

– Как меня нашла?

– По объявлению. Ты же давал?

– В милицию ходила?

Она удивилась:

– Зачем?

Рассказал о пропавших на узле людях. Что её аниматина была среди остальных.

– Никуда я не пропадала. – Алтынай решительно отмела предположение: – И на поезде не ехала. Я с платформы сразу домой убежала. Сначала спала сутки, а потом плакала перед папой, признавшись, что подвела незнакомого парня. Папа, кстати, и увидел твоё объявление, когда выходил в Информбюро.

Как всё прозаично оказалось. Я даже немного расстроился. Никакая она не загадка. Обычная девочка, недавно переехала в наш двор. Впервые была на Почтительном Ожидании. Переволновалась да сбежала. Бывает такое со всеми.

Вместо вопроса об её имени я задал самый тупой и неожиданный вопрос в своей жизни. Нет, ну надо же превратиться в такого кретина? И всё из-за любви:

– Почему ты не в белом платье?

Девушка замерла, будто не верила, что нормальный, вроде, парень, а спрашивает чёрте что. Помедлила и осторожно, как при разговоре с психбольным, ответила:

– Лето закончилось. Холодно же. Да и зачем каждый день носить нарядное платье?

Чтоб скрыть досаду на самого себя, я нарочито бережно зачехлил дыролов. Странно, что именно я чувствовал десятки взглядов, обращённых на мою спутницу. Она же ни капли не смущалась, будто мы ехали одни.

Движением дыролова я дал ей знать, что пора выходить. Поднялся. Грубо раздвинул ряды железнодорожников, обступивших нашу скамейку:

– Что столпились?

Обходчики ухмылялись, теребили продолговатые чехлы своих дыроловов, не сводя с девочки взоров.

Пробираясь к двери, она немного обиженно произнесла:

– Почему ты про платье спросил, а про имя нет? Как тебя зовут я знаю, Лех. Или ты так и будешь меня называть – «стажёр»?

– Как тебя зовут?

– Алтынай.

Я вышел первым, подал ей руку:

– Пошли, Алтынай, у нас впереди сто километров беседы.