Текст книги "Маша"

Максим Лазарев
Маша

© Лазарев М. В., 2021

* * *

Всем живым и не дожившим

Сотрудникам СВР, ГРУ, ФСБ

Долгие годы приближавшим

Возвращение Крыма в Россию

ПОСВЯЩАЕТСЯ.

01 марта 2014 г. Симферополь

– Ну вот как-то так, Максим Викторович… Возможно, если бы это было под Москвой, а не под Киевом, её бы и спасли. Все эти наши ЦЕНТР СПАС, медицина катастроф и так далее… Но это Украина. Хотя… наверно, и у нас, я думаю, не помогли бы. – Худощавый, полностью седой мужчина, стриженный ёжиком, в дорогом твидовом пиджаке тёмно-зеленого цвета и безупречно выглаженной чёрной рубашке, с явно парижским, шёлковым галстуком в цвет пиджака, поднял белоснежную чайную чашку, сделал глоток и продолжил, уставившись в собеседника колючим взглядом мелких светло-голубых глаз: – Скажите, Максим Викторович, а вас что-то с ней связывало? Я вижу, для вас это стало ударом. Вы были близки? Насколько я знаю, вы встречались всего один раз. Или…

– Никаких «или», Владлен Владиславович. Всё верно – один раз. Точнее, один вечер и одну ночь. Были близки… Да, мы были близки. Только почему были? Мы и сейчас близки. Но совсем по-другому, совсем не то, что вы подумали. – Голос Максима дрогнул на секунду, но он взял в себя в руки. Повернул голову в направлении официантки, и когда та подошла, уже абсолютно ровным голосом, улыбаясь, произнёс:

– Светланочка, будьте добры, принесите коньяку сто грамм. «Коктебель Резерв», пять звёзд. Только не надо в коньячный бокал. Налейте в обычный гладкий стакан для воды. И пепельницу.

– У нас не курят, к сожалению, – официантка грустно улыбнулась.

– Иногда курят. – Максим прошелестел пальцами и медленно опустил ей в карман фартука стогривенную, сложенную пополам купюру, после чего улыбнулся, глядя в её большие зелёные глаза. – Мы недолго, солнышко.

Когда официантка отошла от столика поставленной походкой манекенщицы, седовласый мужчина, до этого безучастно слушавший диалог, усмехнулся и произнёс:

– А если бы деньги не сработали, то показали бы ксиву полковника СБУ?

– Да никогда! Ксивами перед женщинами только прыщавые пэпээсники машут. А я и так всегда сумею найти ключик. Как когда-то сказала одна далеко не глупая женщина, ныне, как мне стало известно, уже покойная: «Тебе, Макс, легче дать, чем отказать». А вам что-то не нравится, Владлен Владиславович?

– Отчего же? Я всегда уважал уверенных в себе сотрудников. А вы просто источаете уверенность. Я даже залюбовался. А ещё я знаю, что вы более чем опытный сотрудник. Могли бы уже греть пузико в олимпийских Сочах или жарить шашлык на даче, но сами попросились сюда. Знаю и про непростой характер, и про любимый вами, но часто не оправданный риск. Даже знаю про ваши литературные опусы и исторические изыскания. Вы же понимаете, у меня много информации. Но всё-таки есть к вам два вопроса. Почти личных. Только, если можно, правду, или не отвечайте вовсе. Я хочу, чтобы вы поняли, Максим Викторович, – задание, которое я хочу вам поручить, действительно серьёзное. И я бы с удовольствием поручил его своим сотрудникам, но, к сожалению, людей не хватает. А времени, как вы понимаете, размышлять попросту нет. Вот поэтому я обратился в ваше ведомство, и мне откомандировали, скажем так, вас.

– Валяйте, товарищ генерал! Я же правильно к вам обращаюсь? Резидент России в Крыму, по-моему, должен быть генералом. Или нет? Неужели полковник? Но в любом случае я слушаю. И обещаю ответить честно. Или не ответить вообще. Пенсии, надеюсь, меня за это не лишат. Да и вы, думаю, не будете ябедничать.

Собеседник усмехнулся, кольнув в очередной раз искоркой стальных глаз, но уже как-то мягче кольнув, сделал ещё один глоток из своей кружки, неторопливо поставил её на стол, обмакнул рот салфеткой и спросил:

– А теперь серьёзно, Максим Викторович, скажите, а зачем коньяк в одиннадцать утра, когда вы знаете, что предстоит нелёгкая работа? И второе… Почему вам важно то, что сейчас тут происходит? Только желание доделать работу и прочувствовать вкус победы? Или теперь это уже будет месть с вашей стороны? – Он на секунду задумался и добавил, уставившись немигающим взглядом в глаза Максима: – Вы поймите, Максим Викторович, сейчас всё настолько тонко и на грани, что я не могу позволить произойти «непредвиденным случайностям». Надеюсь, вы меня понимаете? А вот и ваш коньяк!

Официантка поставила перед Максимом наполовину наполненный стакан с коньяком, блюдце с пирожным, пепельницу и, широко улыбнувшись, гордо процокала назад к стойке. Максим взял в левую руку стакан, небрежно перекрестился со словами: «Царствие тебе небесное, родная! Спи спокойно», – и медленно, словно смакуя, выпил содержимое глотками. Спокойно поставил пустой стакан. После чего откусил от пирожного маленький кусочек и, достав полупустую пачку «Кэмела», закурил, глубоко и блаженно затягиваясь и прикрыв при этом глаза. Секунд через двадцать повисшего над столом молчания он выпрямился, расправил плечи и уже совсем другим тоном – тоном, отдававшим ледяным спокойствием с одной стороны, но с еле уловимой ноткой субординации с другой, – чётко проговорил:

– Владлен Владиславович, не обижайтесь. Я, наверно, был несколько резок, прошу меня простить, но я уже устал от всякого рода начальников. От всех этих кабинетных крыс с толстыми задницами и большими звёздами. Просто устал. Половину из них я лично бы застрелил и даже не переживал бы. Но к вам это не относится, поверьте. Я вижу, а скорее, даже чувствую, что вы на своём месте и переживаете за дело, за работу, а не за какую-то там премию и очередную звезду. А это для меня всегда было единственно важным. Ещё раз простите. Теперь по вашим вопросам, которых в итоге получилось не два, а четыре. И один из них такой, что на него можно сутки отвечать, и не уложишься. Но начну я с другого, с лёгкого. Итак… «Почему коньяк утром?» Объясняю. – Максим прикурил ещё сигарету и продолжил: – Я понимаю подтекст вопроса: «Не алкоголик ли он». Хочу сразу вас разочаровать: нет. Не алкоголик. Всё гораздо грустнее. Дело в том, что у меня больные почки и к тому же подагра на правой ноге. И мне категорически запрещен кофе. А какой вы знаете ещё стимулятор, чтобы не упасть после двух суток без сна? Вы же знаете, сначала этот народный мэр Чалый в Севастополе и эти идиоты эсбэушники в Симферополе, прости Господи! Где они их только набирают… А потом америкосы в Балаклаве. Я спал сегодня ровно час. А вчера вообще не спал. Но мне, к сожалению, уже не тридцать. И ко всему даёт знать старая контузия. Короче, целый букет. А почему, вы думаете, меня попросили на выход? Да-да, именно из-за здоровья. – Максим горько усмехнулся и продолжил: – Можно бы, конечно, химию заглотить, все эти транквилизаторы, энергетики и прочую хрень. Но у меня от них, опять же, начинают болеть почки и почему-то сводит ноги. Поэтому коньяк. Это уже давно мой стимулятор. Так что не волнуйтесь, я не напьюсь. Это просто уже лекарство. Микстура. Теперь о главном… – Максим аккуратно затушил в пепельнице сигарету и, теперь уже сам уставившись, не мигая, в глаза собеседника, спросил:

– Сколько у нас времени осталось, Владлен Владиславович?

Тот посмотрел на часы и, чуть улыбнувшись, ответил:

– Ну, скажем так: у вас, Максим Викторович, десять минут на ответ.

– Хорошо. Значит, ответ будет кратким. – Он прикурил ещё одну сигарету, глубоко затянувшись, отпил глоток воды и начал подчёркнуто спокойно говорить:

– Если, как вы сказали, Владлен Владиславович, у вас много информации по моей скромной персоне, то наверняка вы знаете, из какой семьи я происхожу. По одной ветви я дворянин. Русский дворянин. Точнее, даже столбовой. Проще говоря: боярин. Моему роду без малого семьсот лет. И ровно столько же мои предки проливают кровь за Россию. В Америке ещё голожопые индейцы за антилопами бегали, когда мои предки уже свои головы за эту страну клали. Столько её пролили, что если бы собрать, то всю эту мразь бандеровскую можно три раза с головой утопить. Мой предок сюда в Крым, в княжество Феодоро, ещё в пятнадцатом веке с посольством ездил. Другой в семнадцатом веке вместе с боярином Шереметьевым в плену у татар сидел. Это всё в летописях есть. У меня прапрадед с отцовской стороны под Севастополем вместе с Толстым воевал, а его брат младший погиб под Балаклавой, когда их Кардиганов и Мальборов всяких ровно в три раза за два часа проредили, словно морковку. А с другой стороны, с маминой, у любимого моего деда Петра Артемича, который из простых тамбовских крестьян, родной брат под тем же Севастополем в 1942-м в землю лёг. Меня моя любимые мама и бабушка четырёхлетнего в Чёрном море купали, в Новофёдоровке под Саками. А потом я тут после армии по горам с сестрой Наташкой лазил. Это моя земля. Моя! И если когда-то наш алкаш-президент, этот грёбаный гарант, забыл с бодуна про Крым и Севастополь, то я ничего не забыл! И я, как говорится, злой, и память у меня хорошая. И политую кровью моих предков землю я буду зубами вырывать. И мне плевать, кто по ту сторону против меня и с кем воевать. Пиндосы, америкосы, хохлы. Да хоть марсиане! Это моя земля. И ещё я видел несколько дней назад площадь Нахимова в Севастополе, видел эти лица, Богом осветлённые. Это не Россия их спасает. Это Севастополь спасает сейчас Россию. Спасает всех нас, чтобы мы окончательно в гавно не превратились. И я знаю, что если возьмём Крым, то будет жива Россия. И всё будет хорошо. Пусть трудно, но мы победим. А нет… Ну, на нет и суда нет. Но мы возьмём. Я уверен. Я даже знаю это. А насчёт того, буду ли я теперь, после того, что узнал от вас сегодня, мстить? Очень бы хотел, но не буду. Просто потому, что тут некому мстить. Те, кто это сделал, не здесь. Вот когда мы войдём в Киев, я найду эту мерзоту. Всех до одного найду. И повешу. На Крещатике. На столбе. Но не волнуйтесь, товарищ генерал, это будет не сейчас. Ну вот как-то так… Мне кажется, я ответил на ваши вопросы. – Максим посмотрел на часы и, улыбнувшись, добавил:

– И, кстати, я уложился. А теперь, Владлен Владиславович, я вас внимательно слушаю и готов выполнить всё, что, вы считаете, я должен сделать.

– Я удовлетворен ответами. У вас хорошо поставленная речь. Нужно почитать ваши литературные опусы. Мне кажется, у вас должно неплохо получаться. Скажем так, порода чувствуется. По поводу коньяка – извините, не знал и не проинформировали. Там инфа только по вашей контузии. Если вам это необходимо для дела, то я не возражаю. По поводу «мести» меня ответ устраивает. По главному вопросу… Я почему-то и ждал нечто подобное… И поэтому удовлетворен. Хорошо, Максим Викторович, считаем тему закрытой. Единственное, хотел бы сказать, что я ведь тоже из дворян. Только с маминой стороны. И что интересно, из Шереметьевых. Так что нам будет о чём с вами поговорить на пенсии у камина. А теперь о деле. – Он достал из портфеля стопку документов, небрежно разбросал их на столе, выложил сверху большой чёрный калькулятор. Максим прочитал на папке: «Договора, акты и счета по Крымлесу». Владлен Владиславович надел большие роговые очки, из-за чего сразу же потерялись умные въедливые глаза, а он сам обмяк и стал похож то ли на престарелого профессора, то ли на бухгалтера серьёзной компании, и, подняв руку, негромко позвал официантку. Та не услышала, уставившись в телевизор, она что-то бурно обсуждала с барменом. Пришлось повернуться Максиму и прокричать:

– Светочка, будьте добры!

– Ведь не просто же так вы сами с вашей загруженностью, решили передать мне задание. До сих пор находились те, кто отлично с этим справлялся и грамотно ставил задачи. А раз так, то вы приготовили мне что-то интересное. Сейчас здесь вообще всё интересно. Я просто получаю кайф от работы. Я вот только боюсь, когда же всё-таки будет косяк. Тьфу-тьфу-тьфу, не дай Бог, конечно! Но просто всё очень уж гладко идёт. Даже как-то не по-нашему, не по-русски. Нет, я понимаю, какие силы тут задействованы. Какого уровня проработка всего и везде. Понимаю, что сейчас здесь все самые лучшие, от и до. Но всё равно удивляюсь. И это мне нравится! Россия вернулась на поле! А значит, жизнь прожита не зря.

– Я рад, Максим Викторович, что вы получаете удовольствие от работы. Скажу даже больше, я тоже сейчас, несмотря на возраст, нахожусь в приподнятом настроении. Согласен с вами, что мы действительно сейчас пишем историю. Точнее, вписываем в неё свои маленькие буквы. Но на этом давайте закончим красивые беседы и перейдём к делу. – «Профессор» покосился на подходящую официантку и, дождавшись, когда та поставила на стол ещё один горячий чайник и, удалившись к стойке, тут же вперилась в телевизор, продолжил:

– Вам, Максим Викторович, надлежит сейчас выехать в село Цветочное Цветочинского сельсовета. Или, как его называют татары, Новая Богульча. Знаете, где это?

– Если не ошибаюсь, это, по-моему, где-то за Белогорском.

– Вы действительно хорошо владеете географией Крыма. Да, это там. Белогорский район. Там готовится восстание крымских татар. Там сегодня будет Джемилев со всей своей гоп-компанией. Но это не главное. Там будет агент МИ-6, майор Хари Риспи. Человек опытный и по части устроить заварушку очень даже креативный. У него опыт «арабской весны», Сирии и так далее. Вот его фотография. – Владлен Владиславович достал из папки цветной снимок и протянул его Максиму. – Возьмите себе, Максим Викторович. По нашим сведениям, они будут раздавать деньги и попытаются поднять татар. Главная задача, как всегда, у них будет одна – сделать так, чтобы пролилась кровь. Этого допустить мы не можем.

– Извините, что перебиваю, разрешите вопрос?

– Слушаю.

– Почему Цветочное? Я всегда считал, что столица татар – Бахчисарай.

– Понимаете, Бахчисарай – да, столица, но состав населения там фифти-фифти. И даже меньше. Русских больше. И они организованы. Там уже и дружины ополчения, и так далее. И плюс это близко к Симферополю, а значит, быстрое наше реагирование. Они это понимают. А вот Белогорский район – он интереснее… Там поголовное большинство татар. Например, в Богатом их восемьдесят пять процентов. В Цветочном – процентов шестьдесят, или уже даже больше. И рядом такие же села. При хохлах они выдавили оттуда русских и прочих. И влияние Меджлиса там велико. А рядом, точнее скажем, недалеко, Алушта и Судак. И разгореться может быстро. И хотя там в основном простые татары, но не мне вам объяснять, как кучка уродов может запудрить мозги тысячам. Если полыхнет, будет непросто. Поэтому поставлена задача нейтрализации англичанина и выдворения Джемилева. Пусть убирается в Киев и оттуда гавкает. Потом с ним разберемся. Но главное, подчеркну, – это англичанин. У него банковские карточки, а значит, финансовый ресурс. А финансовый ресурс в руках опытного человека… Короче, понятно. Теперь детали, – отхлебнув два крупных глотка уже остывшего чая и поправив огромные очки, «профессор» продолжил: – Ваша задача – это англичанин. Его сегодня не должно быть в Крыму. Вы предложите ему покинуть Крым в сопровождении наших людей. Предложите настойчиво, так настойчиво, чтобы он согласился. Желательно без применения насилия. Но… Но руководите операцией вы, и поэтому у вас полный карт-бланш в действиях. В помощь вам придаётся группа моих сотрудников в составе четырёх человек, руководитель группы – старший лейтенант Гринёв. Почему вы ухмыляетесь, Максим Викторович?

– Извините, Владлен Владиславович. Гринёв… Старший лейтенант, то есть поручик. Прямо Пушкин, «Капитанская дочка» какая-то.

– А он, кстати, даже похож! Молодой мальчик. Первое дело. Но поверьте, очень толковый и исполнительный. А возраст, вы сами знаете, Максим Викторович, – это тот недостаток, который с годами проходит. Итак, продолжаю. Гринёв со своей группой переходит в ваше подчинение. Приказ он уже получил. Сейчас он там, и группа ведёт наблюдение за посёлком. Доставку англичанина в случае успеха осуществляет Гринёв. Где состоится передача его людям, которые будут заниматься его отправкой, Гринёв знает. Естественно, всё, что при англичанине, до последнего карандаша должно быть изъято. Ну, это, я думаю, вы и так понимаете. Далее. В ваше распоряжение на сегодняшние сутки поступает группа чеченцев, которая прибыла вчера. Это уполномоченные люди товарища Рамзана Кадырова. Их задача – убедить участников митинга, что они неправильно понимают ситуацию. Я думаю, вам понятно, что я имею в виду?

– Так точно.

– Но и это не всё. Сегодня в 12:00 начинается ввод наших войск. – При этих словах Максим, до этого просто очень внимательно слушавший, улыбнулся и тихо проговорил, смотря куда-то в пустоту:

– Ну вот и всё. Слава тебе, Господи. Извините, Владлен Владиславович, виноват, я внимательно слушаю.

– Ничего. Не извиняйтесь. Это действительно событие. Одно дело – спецназ ГРУ в парламенте Симферополя, разведка флота в аэропорту, а другое – наши везде, весь Крым наш. Понимаете? – Он ещё отхлебнул из кружки, откашлялся чуть наигранным старческим кашлем и, словно действительно читал лекции всю жизнь, так же монотонно стал ставить задачу дальше: – Вам надлежит быть в 14:00 на подъезде к селу Радостное. Точнее, на съезде с трассы по направлению к селу. Там вы увидите белый джип «Мерседес Гелендваген». Это чеченцы. Старший из них – целый полковник батальона «Восток», Джамбулат Магаев. Паролей нет. Они знают вас в лицо. Обсудите с ним план действий и поставите задачу. Далее. Километрах в двух после поворота вас будет ожидать группа Гринёва. Чёрная «Тойота Паджеро». Они вас тоже знают. А Гринёв выглядит вот так, – Профессор показал фотографию молодого тонкошеего юноши. – Кстати, я в курсе, что вам выделили старую машину. Так сказать, «не по сроку службы». Так вот, после окончания операции поменяетесь с Гринёвым автомобилями. После встречи с группой Гринёва вы остаётесь на месте и ждёте подразделение, приданное тоже в ваше подчинение. Какое, пока не знаю. Это решат в штабе разведки флота. Сколько ждёте, тоже не могу сказать. Время везде согласованно, и думаю, что не долго. Но это неважно. После этого вы проведете совещание с вверенными вам подразделениями, поставите задачи каждому и отправляетесь в село. Ну а дальше всё на вас, Максим Викторович. В том числе и ответственность. Уверен, что вы это хорошо понимаете. Вопросы есть?

– Два, если разрешите.

– Слушаю.

– Вы не сказали, что делать с Окурком.

– С Окурком, как вы называете Джемилева, ничего не делать. И это приказ. Придёт время, и с ним разберёмся. Но пока поставлена задача не злить татар. Более того, я знаю, что принято решение, и их язык также будет государственным в Крыму, наряду с русским и украинским. Плюс не мне вам рассказывать про наших «турецких друзей». Короче, Максим Викторович, повторяю: Джемилева не трогать. Но он сегодня должен чётко понять, что тут надеяться ему не на что. Пусть уезжает в Киев.

– Ясно. Второй вопрос. Если с пиндосом что-то пойдёт не так, до какого предела я могу работать?

– Я уже сказал вам, подполковник. Операцией руководите вы. И вас никто не ограничивает в действиях. Но я вас прошу, Максим Викторович, и советую: сделайте так, чтобы он просто уехал. Это не моя блажь, а… – он поднял указательный палец в потолок. Поставлена главная задача. И звучит она так: ни капли крови. Вам всё понятно, подполковник?

– Так точно. Разрешите выполнять?

– Удачи вам, Максим Викторович. Как закончите, позвоните вот по этому телефону. – Профессор протянул старый, ещё кнопочный потёртый телефон. – Там один номер. Просто нажмёте вызов. И удачи вам! Берегите себя.

– Спасибо, Владлен Владиславович. Всё будет хорошо. – Максим достал из кармана пятидесятидолларовую купюру, положил её на стол, придавив краешек тарелкой с недоеденным пирожным, снял с вешалки плащ и, обернувшись к стойке, бодро прокричал:

– Светланочка, спасибо! Благодарность на столе. Обязательно ещё раз зайду, чтобы насладиться вашими прекрасными глазами! – Максим широко улыбнулся, поднял воротник плаща, чуть надвинул кепку на глаза, пижонски выпустил два колечка дыма – одно в другое – и, толкнув дверь, вышел.

01 марта 2014 г.

Спустя два часа.

Трасса Симферополь – Феодосия

Первые крупные и маслянисто-тяжёлые капли упали на лобовое стекло. Щётки небрежно смахнули их и опять лениво улеглись, как бы давая понять, что это совсем не то, ради чего должны работать видавшие виды дворники. И, словно обидевшись на такое пренебрежительное отношение, низкая фиолетовая туча плеснула в ответ потоком проливного дождя. Ветер подхватил крепкие струи и стал безжалостно хлестать ими снующие по шоссе автомобили.

Максим закрыл окно, оставив только никелированную треугольную форточку. Щётки явно не справлялись с напором водяной стихии, и, казалось, вот-вот – и они улетят вместе с порывами ветра. Старенькая «шестёрка» вела себя стойко и вроде бы даже держала как могла дорогу, но в местах, где в старом асфальте была продавлена колея и уже скапливалась вода, машину всё-таки вело. И уж совсем не придавало уверенности знание того, что резина лысая.

– Нет, старушка. Так дело не пойдёт. Я к тебе ещё не привык как следует. Да я говорил уже тебе, что точно такая же сестра-близнец, как и ты, у меня была долго? И, кстати, абсолютно той же масти. Но когда это было, родная?! А к хорошему быстро привыкаешь. Тем более к хорошим автомобилям. Плюс голова разламывается. И дождь этот не вовремя. Давай-ка мы лучше с тобой переждём эту тучку. Постоим, покурим. – И, заметив чуть впереди справа начало большого персикового сада, он съехал на обочину, дотянулся до правой двери и, покрутив ручку, опускающую окно, открыл его почти полностью. Включил магнитолу и закурил. – Голова действительно разламывается. Надо будет у сельпо остановиться коньяку купить, – то ли самому себе, то ли опять обращаясь к машине, сказал Максим и достал из внутреннего кармана плаща полупустую упаковку «Найза», выдавил из фольги две таблетки, закинул их в рот и запил крупными глотками, приложившись к полупустой пластиковой бутылке. После чего повернул колесико звука на магнитоле и стал тыкать пальцем в кнопки каналов старенького пионера.

– А чего я принципе ищу? Наши ведь ничего и не сообщат. И правильно сделают. Мы ведь никаких войск и не вводим. Чего их вводить – они и так тут всегда, начиная с Екатерины. Надо бандерлогов слушать, эти сразу заверещат, – он приспустил стекло двери. Дождь почти закончился, Максим прикурил ещё сигарету и стал ловить киевские станции. Как назло, попадалась одна музыка. Он матюкнулся и остановил бегунок. И что удивительно – поразительно точно.

– Надо же! Это мистика просто… – пробормотал Максим, усмехнувшись. Он уже слышал эту песню, но сейчас она была не то чтобы кстати, нет, сейчас эта песня была словно иллюстрацией происходящего. – Интересно, мог ли предполагать тот диск-жокей, что включил её сейчас на радиостанции, как он угадал с треком? – Максим ухмыльнулся, выкинул в окно сигарету, откинулся в кресле и закрыл глаза. Из динамиков лился, заставляя сжиматься губы и перехватывая в горле, низкий и пронизывающий голос Жанны Бичевской:

 
Русские идут сквозь тьму языческих веков,
Русские идут сквозь сонм поверженных врагов,
Русские идут, освобождая Третий Рим,
Русские идут в Небесный Иерусалим.
 
 
Марш, марш, марш.
Русский марш собирает на марш
Всех не уничтоженных войной,
Марш, марш, марш,
Русский марш, он закончит шабаш
Тех, кто издевался над страной.
 
 
Русские идут, и зажигаются огни,
Русские идут напомнить русским, кто они,
Русские идут разврат с насильем запрещать,
Русские идут не только русских защищать.
 
 
Марш, марш, марш.
Русский марш собирает на марш
Всех не уничтоженных войной,
Марш, марш, марш,
Русский марш, он закончит шабаш
Тех, кто издевался над страной.
 
 
Русские идут, и тает над Россией ночь,
Русские идут любимой армией помочь.
Русские идут вперёд с сердцами высших проб,
Русские плюют на власть америк и европ.
 
 
Марш, марш, марш.
Русский марш собирает на марш
Всех не уничтоженных войной,
Марш, марш, марш,
Русский марш, он закончит шабаш
Тех, кто издевался над страной.
 

Он выключил магнитолу, накатывала тяжёлая усталость. Головная боль ушла, и на смену ей, обволакивая мозг, устремилось, сметая всё на своём пути, желание просто спать. Он постарался прогнать сонливость, заставляя себя по давно выработанной привычке вспомнить что-то и представить это в образе. В мельчайших деталях, ярко и сочно. Запрыгали в мозгу детали пазлов, перемешиваясь и наотрез отказываясь собираться в нечто конкретное.

Но всё-таки то, что отвечает за порядок в черепной коробке, заставило детали, пусть и со скрипом, и нехотя, выстроиться в нечто осознанное. Он думал, что будет другое явление, но нет – в голове опять всплыла всё та же картина трёхдневной давности. Уже понятно, что это уже никогда его не отпустит. Ради таких моментов, наверно, и стоит жить. Картинка кристаллизовалась, превращаясь из размытых акварельно-пастельных фрагментов в настоящее полотно маслом. Большое и сочное, эпическое и вечное. Сродни монументальной «Боярыне Морозовой» Сурикова.

Он снова видел всё, как будто наяву…

Эти осветлённые с небес лица, это море флагов – российских и георгиевских, в которых будто купается Павел Степанович Нахимов, эта сотня тысяч горящих глаз и эти сорок тысяч ртов, поющих самую проникновенную для каждого русского человека, самую великую в истории страны песню. Это даже не песня уже. Это уже гимн! Гимн русского сопротивления! Он улыбнулся, вспомнив, какой неподдельный ужас читался в глазах двух эсбэушников, приютившихся недалеко от сцены, – ужас непонимания происходящего. Всплыло лицо худощавого ветерана с медалями на груди, по заросшим седой щетиной щекам которого текли слёзы, но он пел, стараясь попадать в общий хор, эту святую песню, пел, выводя беззубым ртом: «Вставай, страна огромная…» – как, наверное, он пел её тогда, в самый первый раз – в том далеком июне сорок первого…

На минуту вдруг представилось, что бы было, если бы дожил дед. Он, наверно, и в свои девяносто тоже не усидел бы, собрал бы рюкзак и поехал в Севастополь. В город, где лежит его старший брат…

– Чёрт! Всё-таки надо поспать. Ладно. Десять минут ничего не решат, – устало проговорил он вслух, в очередной раз проваливаясь в тугую вязкую массу сонливости. – Десять минут, и поедем работать. – Он воткнул кнопки блокираторов дверей, откинул кресло, положил на лицо кепку, вытянул руки вдоль тела и тут же отрубился.

Привычку моментально засыпать и просыпаться ровно через то время, которое сам себе установил, он вырабатывал с детства, с момента первого просмотра «Семнадцати мгновений весны». И теперь знаменитую закадровую фразу Ефима Копеляна «Штирлиц спал. Ровно через десять минут он проснётся и поедет работать» можно было произносить не только о Максиме Максимовиче Исаеве, но и о его тезке Максиме Викторовиче. Это выработанное умение, отшлифованное затем в армии, а потом и годами последующей службы, всегда повергало в шок не только друзей, но и вроде бы уже ко всему привыкшую жену. Она раз за разом вопрошала:

– Максим, это поразительно! Как можно спать при таком шуме?! Как ты это делаешь вообще?! Ты робот, что ли? Нажал кнопку – и заснул?

Он мог заснуть, уткнувшись в стену, которую в тот момент долбил перфоратор, заставляя сотрясаться и подпрыгивать весь подъезд дома; он мог заснуть, сидя напротив аудиоколонки с его рост или концертного сабвуфера, где-нибудь на свадьбе. Вот и сейчас он спал. Спал спокойным сном младенца, и ничего у него в голове не шевелилось. Мозг отдыхал. Раз дано десять минут, то надо успеть.

Максим открыл глаза. Потёр уши, щёки и виски, глубоко вздохнул, тряхнул головой и опять вслух произнёс:

– Ну, на чём мы там остановились… Могила, говоришь… Ничего! Ну пусть дед так и не отыскал могилу, значит, я найду. Не я, так Серёжка отыщет. Вот приедем сюда с Танюшкой и Серёжкой и найдём! Но это ладно, это всё потом. Всё будет потом. А пока, Максим Викторович, пора и поработать, – он опять потёр щёки и уши, потряс головой, стряхивая остатки усталости, и завёл машину. Та отозвалась ровным эротичным урчанием и готовностью поработать.

– Вот видишь, старушка, отдохнули чуть-чуть, и дождь закончился. А впереди вон уже и солнышко появилось. Щас заедем в лабаз, купим коньяку, какой-нибудь чебурек, а лучше два, и поедем дальше. – Он посмотрел на часы, слегка нахмурился и добавил: – Странно. По моим подсчётам, всё уже должно было случиться. Ладно, давай вперёд, моя пенсионерочка! Вспомни, старушка, время золотое! Где там у нас притаился этот злобный очаг татаро-монгольского сепаратизма…

После дождя в воздухе явственно висел, будоража рецепторы и обволакивая ощущением счастья, запах весны. Ветер освежал лицо, ненавязчиво игрался с волосами. Деревья, ещё голые, но готовые выкинуть из себя первые листочки чуть ли не с минуты на минуту, но пока робко притаившиеся, будто в ожидании чьей-то команды, тонким каллиграфическим узором покрывали нежное бледно-голубое небо. Первая трава, ещё неуверенная и хрупкая, уже сочилась сквозь прошлогоднюю, жёлтую и клочковатую. У придорожного кафе толстый армянин выставлял перед входом пластиковые столы и стулья – а вдруг кто-то, несмотря на погоду, захочет покушать на воздухе под солнышком. Максим притормозил машину и прокричал в окно:

– Уважаемый! Есть что покушать?

– Конечно, дарагой! Шашлык, кебаб, суп харчо. Всо есть, что хочищ! Заходи!

– А бутылку коньяка с собой продашь?

– О чём речь, дарагой! Заходи! Всё сделаем!

Максим глянул в боковое зеркало, пропустил едущую сзади машину и ловко развернулся через осевую в обратную сторону, припарковался почти рядом с ярко-жёлтым столом и сверкающим золотым зубом хозяином.

– Приветствую! – улыбаясь, проговорил Максим, вылезая из машины, и продолжил, усаживаясь на шаткий пластиковый стул: – Порцию шашлыка, с кетчупом и луком, зелени, лаваш и сыра. Ну что-то типа сулугуни. Сто грамм коньяку в стакан и лимон. И бутылку «Боржоми». И если не сложно, то желательно побыстрее, дружище, – опаздываю. – И ещё раз широко улыбнулся, глядя в глаза хозяину заведения.

– Всо сдэлаем, дарагой! Три минуты! Отдыхай! – громко ответил армянин и словно по мановению волшебной палочки выставил на стол тонкий, чистый до скрипа стакан, пепельницу и тарелку с хлебом. И тут же скрылся, словно растаял. Через минуту он появился опять, держа в руке бутылку армянского коньяка и маленькое блюдце с нарезанным лимоном. Наполнив стакан на три четверти, он опять широко улыбнулся, сверкнув пиратским зубом, и вновь растворился, словно призрак, в густом крымском воздухе.

Максим посмотрел на часы, двумя крупными глотками отпил наполовину играющую солнечными зайчиками жидкость, закинул в рот дольку лимона, чиркнул зажигалкой и с наслаждением затянулся. Усталость растворялась в кольцах синеватого дыма и улетала, подхваченная игривым весеннем ветром. В голове светлело. И он даже почувствовал, как потихоньку всплывает из глубины то самое долгожданное, куражное настроение, которое он так обожал и ценил.